Психология наоборотной педагогики

Другой психологический аспект инициационной драмы заключается в том, что здесь отчетливо оформляется фундаментальный для понимания социокультурного развития личности механизм «наоборотного» регулирования.

Обратим внимание: человек усмиряет свою естественную, биологическую сексуальность, но... при этом происходит вовсе не смерть сексуальности, а ее удивительное развитие (что и находит отражение в архаических культах обожествленной сексуальности), и это оказывается, если угодно, первичным феноменом культуры. И в этом процессе оказывается заложен фундаментальный психологический механизм, по которому вообще строятся взаимоотношения человека с культурой: механизм наоборотной педагогики.

Сама суть культуры заключается в том, что она никогда не является прямым руководством к действию, не является «диктатором», диктующим человеку марионеточную схему поведения. Уже в самих своих основаниях культура оказывается организована так, что человек оказывается как бы вытолкнут в ситуацию искусственной свободы и культурного творчества. Так, оказываясь перед лицом жесткого запрета на естественную сексуальность, человек оказывается просто вынужден ступить на зыбкую почву культурно-сексуального творчества. И не случайно сама структура сексуального запрета строится через фантазийное конструирование некоей запретной реальности (мира Тотемов), в которой господствует (и ритуально проигрывается) сексуальная вседозволенность. Миф метит мир темными образами самой безудержной и и чудовищной сексуальной фантазии, осуществляя своего рода пансексуализацию мира, когда любой предмет, любое явление окружающего человека мира оказывается предметом мифологического сексуального отношения (подобно тому, как это происходит в девиантном речевом поведении подростков, которые точно так же готовы весь мир пометить сексуально-генитальными маркерами). Простое и банальное биологическое совокупление, столь естественное для всего живого мира, мифологизируется и возводится в масштаб вселенски-демиургического действа. Тем самым в человеке блокируется естественная, биологическую сексуальность и пробуждается способность к сексуальности самого изощренного характера. И одновременно - способность к тому, что может быть названо культурой в самом широком смысле этого слова.

Таким образом, наоборотная реальность сексуальной мифологической фантазии - это реальность, которая несет в себе два диаметрально противоположных начала: она запрещает, и она же искушает. Тем самым она как бы обрекает человека на амбивалентное к себе отношение. И это еще одна ипостась мифа.

Психология сублимации

Принцип наоборотной педагогики позволяет разобраться и в генезисе механизма культурной сублимации. Создаваемый мифом запретный мир пансексуализированной природы, вытесняемый из обыденной жизни и одновременно искушающий эту жизнь, оказывается своего рода духовной оболочкой антропогенеза, в процессе которого человек выходит за пределы собственной сексуально-видовой ограниченности с помощью специфически-культурных средств. Но одновременно с этим пансексуализированная природа оказывается своего рода сжатой энергетической пружиной познавательного отношения к миру.

В самом деле, количество самой разнообразной и чрезвычайно изощренной информации складированной в архаической мифологии, потрясает воображение. А явная биологическая избыточность этой информации наводит на очевидный вопрос: что являлось той сверхсильной мотивационной структурой, которая заставляла первобытного человека собирать и мифологически упаковывать эту явно надпрагматическую информацию? Гипотеза о пансексуальном характере первично-культурного отношения человека к миру природы позволяет ответить на этот вопрос. Культурные метки-имена, которые расставляет миф в своем иллюзорно-фантасмагорическом отображении природы - это метки сверхбиологической сексуальности. Но одновременно - это информационные метки природы. Так, сексуально-фантасмагорический миф при всей своей а-реальности составляет чрезвычайно подробную карту природных предметов и явлений. И оказывается в конечном счете хранителем всей культурной информации, коллективной культурной памятью рода. При этом мощная сексуальная подкладка мифа - это и есть та мотивационная пружина, которая раскручивает первоначальный познавательный интерес человека к миру: ведь биологически нейтральные предметы оказываются наделены благодаря мифу сверхъестественным сексуальным смыслом, и это создает их первичный мифосемантический слой, первичное измерение, которое можно назвать культурным (что вовсе не исключает в последующем множественных культурных наслоений совсем иного рода). Искусственно-сексуальная потребность в предмете оказывается, прообразом собственно познавательной потребности, и это позволяет объяснить филогенез странной надбиологической познавательной активности вида Homo sapiens, совершенно бессмысленной с чисто прагматической точки зрения.

Мифосемантика творчества

Миф как информационный склад культуры устроен более чем своеобразно. В нем нет даже намека на сознательную систематику, на сознательное упорядочение информационных завалов. И, вместе с тем, первобытный человек достаточно успешно распоряжается этой своем мифологической информационной памятью за счет особых процедур творческой активизации диалога между сознательным и бессознательным. Это те процедуры, которые традиционно описываются как «магические». Первобытная магия, настаивает автор, - это и есть механизм творческого проникновения в долговременную память мифа, когда с помощью особых, «ключевых» предметов (знаковых магических предметов типа амулетов, предметов шаманского культа и т.п.) а так же особых магических заклинаний активизирует скрытые информационно-культурные слои мифа. Это-то и является принципиальной причиной того, почему магия - при всей своей внешней нелепости и абсурдности - является чрезвычайно эффективным инструментом в жизни первобытного человека.

Все знания, которые существуют в культуре, существуют внутри этой культуры в форме мифа. Миф - оболочка знания. А это значит, что все, что человек знает относительно так называемой «объективной действительности - это то, что он ПРИДУМАЛ в отношении этой действительности с той или иной степенью убедительности и достоверности. С развитием культуры безусловно возрастает степень достоверности мифа, но не исчезает сама мифологическая оболочка знаний, не исчезает тот фундаментальный факт, что любое знание есть знание ПРИДУМАННОЕ. Насыщая мир мифологическими именами и смыслами, человек осуществляет абсолютную власть над миром, нимало не беспокоясь тем, что эта власть иллюзорна. Наличие этой иллюзорной власти позволяет человеку относиться к окружающей действительности с позиций «безумного демиурга»: мир есть то, что я про него придумал. И в этом состоит принципиальное отличие изобретаемой человеком стратегии выживания как стратегии культуры (с ее претензией на создание мира «второй природы») от всех предшествующих адаптивно-приспособительных стратегий. Изобретя культуру как способ коррекции своего сексуально-биологического несовершенства, человек постепенно захватывает в сферу культурного отношения весь природный мир, придавая ему иное, надприродное лицо, иной, надприродный способ существования. И именно мифологическое, «всевозможностное» творчество становится источником всего того, что отличает мир культуры от мира природы. Вместе с тем, наоборотный механизм функционирования мифа, о котором шла речь выше, позволяет ему не только фантазировать некий параллельный природному мир культуры, но и делать этот мир вполне реальным, предметно-овеществленным, а, стало быть, не просто преодолевающим природу, но и соразмерным этой природе.

Итак, всю архаическую мифологию можно представить как способ «приручения» биологической сексуальности (этой основы видообразования) и формирования механизма сублимации сексуальной энергии в культурное творчество. В этом случае становится прозрачным вопрос, почему культура возникает именно в мифологической форме. При этом миф раскрывается как своеобразная педагогическая реальность, благодаря которой в эволюции человека произошла фундаментальная смена биологических доминант на доминанты социально-культурные.