Москва. Дом правительства Российской Империи. 15 (28) марта 1917 года.

Следующие два дня я провел в инспекционных поездках, посещая с Высочайшим визитом полки, расквартированные в Москве, военные и кадетские училища. Пить с общей массой не пил (не считая обычной рюмки на банкете с начальством), но сказал и обещал многое. Не столько обещал что-то персонально, сколько продолжал линию, заявленную на собрании в Георгиевском зале. Но сказано было мной лично, и Высочайше подтвержден был курс на Освобождение. В общем, два сумасшедших дня по укреплению личной власти и профилактике мятежей были позади. Доклады служб безопасности подтверждали, что настоящий момент нет серьезной опасности участия войск и училищ в новой столице в возможном мятеже. Обещания и плюшки розданы, сомнительные кадры сняты со своих должностей и отправлены на фронт (часто с повышением), их места заняли офицеры новой волны, прошедшие фронт и участвовавшие в подавлении мятежа против моего Величества.

И теперь я мог перевести дух и потратить полчаса царского времени на простое созерцание. А вид на город и Кремль отсюда открывался просто потрясающий. И если на сам город я мог посмотреть и с кремлевской стены или даже с любой из башен крепости, то вот на Кремль вот так можно было взглянуть лишь отсюда. Разумеется, если не считать церковных колоколен, коих в округе было предостаточно.

Было что-то эпичное в этой сцене. Конечно, я не мог не исполнить свою прихоть и вот теперь я сидел в кресле на каменной балюстраде и глядел на Москву. За моей спиной стоял Нечволодов и ждал моего слова. Не хватало только шпаги, воткнутой между плитами в качестве стрелки солнечных часов, и аналогия была бы полной.

Впрочем, в отличие от классической сцены, дело все же происходило не летом, вокруг меня на этой крыше, как и по всей Москве лежал снег. Хотя голубое небо и яркое солнце все же намекали, что весна уже близко и близится время перемен. Легкий ветерок лишь слегка холодил кожу лица, и нахождение на крыше Дома Пашкова не доставляло мне особых неудобств.

Разумеется, посвящать премьера в мотивы своего сидения на крыше я не стал. Это сугубо мое, маленькая частица той жизни, которой уже нет и не будет. Впрочем, я устроил в Москве куда больший переполох чем свита Воланда, но это и понятно. Пусть абсолютного могущества у меня поменьше, но вот потрясений я устроил куда больше.

Газеты бесновались, на площадях и в парках собирались возбужденные толпы, великосветские круги бурлили, рабочие митинговали, крестьяне устраивали стихийные сходки, землевладельцы настороженно рассматривали приглашения на совещание в Совет Министров, гадая о том, какой еще пакости ждать от нового Царя и нового правительства.

В общем, мнения в обществе разделились диаметрально — от возбужденного восторга до глухой ненависти. Курлов даже докладывал о начинающих зреть заговорах, но пока все было на уровне общих разговоров и многозначительных намеков.

Как и ожидалось, всякого рода интеллигентская тусовка и прочие труженики искусств, в основном, встали на мою сторону, предвкушая открывающееся огромное поле деятельности и не менее огромное финансирование. Всякого рода демократическая публика аплодировала практически стоя, лишь отдельные голоса предостерегающе восклицали, но везде и всегда есть профессионально недовольные, тем более в творческих кругах. Есть такие персонажи, которые всегда против и всегда в оппозиции к власти и к мнению большиства.

Впрочем, главной оппозиционеркой выступила Вдовствующая Императрица, устроившая мне сцену после окончания приема. Ее аж трясло от негодования. Я выслушал все, и то, что я гублю дело отца, обещая этим скотам Конституцию, и то, что я настраиваю против себя опору трона — дворянство, и то, что великие дворянские дома никогда мне не простят такого унижения и возвеличивания черни, и вообще, как я мог такой ужас замыслить и почему я не посоветовался с ней?

Короче говоря, пришлось ее мягко одернуть, хотя я понимал, что она говорит лишь то, что говорят в высшем свете. Для них я действительно переворачивал привычный для них мир с ног на голову. Впрочем, даже среди Императорской Фамилии нашлись те, кто страдал от демократических мечтаний и показной любви к плебсу, и кто меня активно поддержал.

Было очевидно, что старшее поколение аристократии вряд ли меня поддержит большинством голосов. Благо никаких голосований среди этой публики я проводить не собирался. Наоборот, мне нужно делать упор на молодежь аристократических семейств, намекая на формирование нового ближнего круга вокруг Императора. Хотя там многие уже почуяли, откуда ветер, да и быть прогрессивным и передовым в глазах общественного мнения всегда приятно. Во всяком случае, многие из младшего поколения элиты уже зашевелились и начали зондировать почву. Сегодня вот Сандро передавал восторженные отзывы своего зятя Феликса Юсупова, который прямо-таки горячо поддержал мое выступление, а заодно, ненавязчиво уточнял, в силе ли опала за убийство Распутина. Я пообещал Сандро подумать над этим вопросом. Что ж, убийство Распутина было действом весьма популярным среди весьма широких слоев населения, от дворянства и так называемой прогрессивной общественности и до всяких там курсисток-гимназисток. Хотя многим крестьянам импонировала мысль, что простой нечесаный мужик может держать в страхе весь высший свет и помыкать самим Царем. Но убийство есть убийство, пусть даже убийство такой гниды как Распутин, и пусть даже это сделал зять Сандро. И что, что он зять, князь, граф и самый богатый человек в России в одном лице? Ну, самый богатый после меня, разумеется. Меня-то тут трудно переплюнуть.

Кстати, надо будет поручить Батюшину еще раз покопать это дело. Там явные уши из Лондона торчат в этой истории с Распутиным. Юсупова со товарищи трогать, вероятно, не будем, а вот британцев нужно пощипать, может что еще интересное всплывет. Впрочем, и без той истории скандал уже разросся до международных масштабов. На этом фоне скандал с заговором выглядел невинной забавой. Насколько я мог судить по докладам Свербеева, в правительственных кругах Лондона и Парижа очень тяжело восприняли мое выступление в Кремле. И если выступления в Питере перед Фронтовым Братством там были склонны приписать моему желанию просто привлечь на свою сторону солдат дабы просто удержать власть, то вот выступление в Георгиевском зале было явно программным. Тем более что прозвучало оно довольно неожиданно, ведь я никого не ставил в известность о содержании предстоящей речи, и не было нигде даже черновиков, которые я все время носил в кармане кителя. Суворин также сообщал по линии Министерства информации, что английская и французская пресса развернула целую кампанию с обвинениями России в предательстве и небрежении союзническими обязательствами. Впрочем, шила в мешке не утаишь и разговоры о моем выступлении начали курсировать не только по России, но и на Западе, тем более что мы позаботились о том, чтобы пресса нейтральных стран и США смаковала эту тему со всеми подробностями. К тому же Суворин пригласил представителей американской прессы на большое интервью со мной.

Отдельно хотел бы отметить ажиотаж среди всякого рода местных феминисток, суфражисток и прочих барышень (и не только), отстаивающих права женщин. Буря разразилась не только в России, но и в Европе, и в США. Иной раз там дело приобретало весьма крутой оборот и доходило чуть ли не до столкновений.

Так же активизировались всякие пацифисты, прочие уклонисты и дезертиры. Прошло несколько антивоенных маршей и забастовок, решительно разогнанных полицией. Доходило до вызова войск на подмогу полиции. Доклады из Русского Экспедиционного Корпуса и сообщения посольств России во Франции и Англии рисовали картину брожений и разложения дисциплины в войсках Антанты при поступлении приказов о подготовке к наступлению.

В общем, я еще больше подлил масла в огонь возбужденных общественных настроений в воющих странах. Дело даже в чем-то уже приобретало угрожающие размеры и кое-где настроения были весьма радикальными.

Но вишенкой на тортике была статья Ленина в швейцарской газете, в которой он яростно разоблачал мои заигрывания с пролетариатом и крестьянством, мои пустые декларации о мире, призывал не верить "Царю-генералу Романову, новому русскому Наполеону", ну и, разумеется, призывал к мировой пролетарской революции. В этих яростных нападках мне слышалась скрываемая растерянность, и даже легкая паника от перехвата мной множества идей и лозунгов, которые в революционной среде считали безусловно своими. Да и понятие Государь Революции пока с трудом укладывалось в их сознании.

В общем, бурю я устроил знатную, и тут было важно найти золотую середину между бурей в стакане воды и бурей, перерастающей в глобальный катаклизм. Но пока у меня нет выбора. Лед еще не тронулся, господа присяжные заседатели! Пока слышен лишь громкий треск, лишь общее напряжение выдает скорый ледоход, но погода может еще измениться, могут ударить морозы и лед вновь замрет, накапливая силы для куда более сильного и всесокрушающего ледохода.

Так что пора подрывать заряды.

— Я одобряю ваше предложение о немедленном переводе экспорта на оплату исключительно рублями. Но для этого четко должна работать Московская биржа, дабы иностранные покупатели имели возможность приобрести рубли. И рассмотрите в срочном порядке с господином Озеровым вопрос безусловной оплаты по экспортным контрактам, дабы за весь экспортируемый товар деньги возвращались в Россию, а не оседали в иностранных банках. Без этого разрешения на экспорт не открывать и лицензий не давать. И я жду от вас предложений по пошлинам, квотам, штрафам и премиальным по экспортно-импортным операциям. Равно как и предложений о налоговой системе России.

Премьер-министр склонил голову.

— Да, Государь.

Что ж, крайне любопытно будет посмотреть на результат совмещения двух министерских портфелей в руках профессора Озерова. Объединив под одним началом министерство по налогам и сборам и министерство внешней торговли, я рассчитывал на комплексную политику по стимулированию процессов экономического развития, и построения баланса между нуждами внутреннего рынка и внешней торговлей. Естественно, с упором на поощрение переноса любых производств и технологических циклов на территорию Империи. Возможно, нужно будет подумать над созданием особых экономических зон или даже аналога офшоров в Сибири на Дальнем Востоке.

— Что с рублем?

— Готовим поэтапный отказ от золотого обеспечения. Для начала необходимо решение об отмене необходимости стопроцентного обеспечения бумажной эмиссии золотом и формальном переходе на биметаллический стандарт, с изъятием всех золотых монет из обращения. В качестве переходного этапа оставим серебряный рубль в качестве разменной монеты. Хождение золотых монет в стране будет запрещено.

Я кивнул. Что ж, премьер-министр и новый председатель Имперского банка нашли друг друга. Господин Бутми такой же ярый противник золотого рубля и сторонник бумажных денег, как и мой премьер. Впрочем, как и я сам.

Хотя эти действия крайне не понравятся мировым банкирам, особенно английским и французским. И требование оплаты рублями за весь экспорт в особенности. Что ж господа, мы больше не намерены играть по вашим правилам. Деньги должны обеспечиваться экономической мощью и товарным движением, а не кругляшами и слитками желтого металла. И только очень хитрые ребята могли навязать всем странам подобную глупость. К тому же в России эта глупость приняла воистину эпические масштабы, когда вместо мягкого обеспечения с определенным люфтом, которое было принято в европейских странах, в Российской же Империи приняли полное стопроцентное обеспечение бумажных денег золотом, то есть на каждый выпущенный бумажный рубль требовалось положить в хранилище Государственного банка золота ровно на эту сумму. И любой крупный проект, типа Транссибирской магистрали, производимый русскими руками из русских же материалов, требовал получения огромного кредита на Западе под обеспечение русских же денег. И все это золото мертвым грузом ложилось в хранилище. Разумеется, не считая колоссальных сумм по процентам за кредиты, которые ежегодно выплачивались иностранным банкирам за это счастье.

В общем, вся дальнейшая история показывала ущербность и вредность золотого обеспечения бумажных денег и от этого выигрывали некоторые, но проигрывали все остальные. И мы в том числе. Так что, баста карапузики, кончилися танцы!