Глава 5. Кто в Царствующем Доме хозяин?

ПЕТРОГРАД. ТАВРИЧЕСКИЙ ДВОРЕЦ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Рассвет.

— Господа, разрешите нас всех поздравить с созданием нашего нового демократического правительства! — Гучков поднял бокал с шампанским и, увидев, что присутствующие присоединились к нему в этом вопросе, продолжил полуречь-полутост. — Уверен, что вся либеральная общественность России сейчас мысленно с нами и поддерживает нас в этом прогрессивном начинании! Да что там России — всего мира!

Собравшиеся одобрительно зашумели, зазвучал звон бокалов, послышались какие-то восклицания с мест по своей форме и содержанию могущие сами претендовать на статус дополнительных тостов, которые провозглашали здравицы новому правительству и всем присутствующим на этом историческом событии.

Нервное напряжение отпускало и комитетчики, как и все люди, которые испытали долгий страх, сменившийся чудесным спасением, начали шуметь, смеяться, отпускать шутки и остроты, и всячески стараться показать (причем не только и не столько окружающим), что бояться было совершенно нечего, и уж лично они точно ничегошеньки не боялись, а лишь подыгрывали, пугая других, ну, и так далее, что говорят и делают спасшиеся в подобных случаях.

А уж радоваться членам Временного Комитета Государственной Думы было чему! Бесконечно длинная и полная ужасной неизвестности ночь наконец-то благополучно разрешилась и теперь собравшиеся, еще четверть часа назад проклинавшие все и вся, мечтавшие оказаться подальше не только от этого злополучного Комитета, но и желательно от столицы вообще, вдруг взбодрились, зашумели, достали шампанское и приготовились ставить подписи под документом, с которым каждый из них рассчитывал войти в историю.

— Господа, господа! — князь Львов застучал кофейной ложечкой по краю своего бокала, призывая к вниманию. — Разрешите огласить список первого воистину демократического правительства России!

Под одобрительные возгласы он взял в руки документ и начал его, как он метко выразился, именно "оглашать" — настолько громко и пафосно это было.

— Итак, господа! Премьер-министр и министр внутренних дел — ваш покорный слуга, князь Львов!

Зазвучали аплодисменты, кто-то выкрикнул здравицу новому премьер-министру и польщенный и раскрасневшийся от удовольствия князь в очередной раз огладил свою бороду и продолжил с еще большей торжественностью, не давая присутствующим даже усомниться в исторической важности настоящего момента.

— Министр иностранных дел — Владимир Алексеевич Ржевский! Военный министр — Александр Иванович Гучков! Министр торговли и промышленности — Александр Иванович Коновалов!..

Звучали имена и должности. Звучали приветствия и здравицы. Царило благодушие осознание открывшихся перспектив. Перспектив, которые засияли сразу же после явления в зале гонца, который, словно ангел, возвестил благую весть, пусть не с Неба, но из Царского Села, что для присутствующих в сложившейся ситуации было почти равнозначным.

Итак, Николай Второй официально признал, что отрекся от Престола за себя и за Цесаревича под давлением своего брата, что ощутимо подрывало позиции Михаила как внутри страны, так и в глазах властных кругов Европы и США. По крайней мере, это развязывало руки союзникам в русском вопросе и позволяло им выбирать, кого же признавать легитимной властью в России. А такое признание имело довольно большое значение по многим причинам, в том числе как весомый фактор для определения позиции многих колеблющихся и выжидающих.

Что ж, теперь чаша весов решительно качнулась в пользу противников Михаила. Его легитимность под вопросом. Его премьер-министр арестован, причем арестован уже не какими-то мятежниками, а представителями Алексея Второго, благо Николай Второй признал сына законным Императором. Так что законность правительства Нечволодова вызывает теперь довольно большие сомнения. Да что там законность правительства — заявление Николая подрывало основу основ положения Михаила, поскольку тот в глазах многих превращался в узурпатора, а значит, миллионы русских подданных теперь могли считать себя свободными от принесенной присяги.

А законный Регент, меж тем, от имени законного Императора Алексея Второго, поручил князю Львову сформировать новое правительство Российской Империи "из лиц, пользующихся общественным доверием", что позволяло рассчитывать на быстрое признание правительства князя Львова со стороны союзников и США, тем самым, фактически, завершая процесс смены власти в России.

Тем более что помимо назначения нового правительства, Алексей Второй также сделал ряд популярных повелений и обещаний, включая обещание не выводить войска из Петрограда и не отправлять их на фронт. Более того, прибывший гонец сообщил, что гонцы с Манифестом и обещаниями Алексея Второго уже отправились по петроградским полкам, а это, по мнению собравшихся в Таврическом дворце, фактически означало переход столичного гарнизона на сторону малолетнего царя.

Естественно, после таких известий, присутствующие смело поставили свои подписи под документом о формировании нового правительства, которое было тут же сформировано практически без эксцессов.

Единственным моментом, удивившим общественность, стал отказ Милюкова возглавить министерство иностранных дел, предназначенное ему по ранней договоренности. Павел Николаевич не согласился на уговоры и заявил, что считает невозможным занять этот пост, ввиду того, что является министром иностранных дел в правительстве, назначенном узурпатором Михаилом, и что он не желает сим фактом бросать тень на новое демократическое правительство.

Его поуговаривали, а затем плюнули на это дело, поскольку было чем заниматься и помимо уговоров Милюкова. Спешно назначив на пост министра иностранных дел господина Ржевского, правительство окончательно сформировали и с чистой совестью подняли по этому поводу шампанское.

* * *

ПЕТРОГРАД. ГЛАВНЫЙ ШТАБ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Рассвет.

Гнетущая тишина стояла в кабинете. И если бы я не знал, что за моей спиной стоят несколько человек, которые напряженно ждут моих повелений, то мог бы подумать, что я один и вокруг меня лишь глухие и безразличные ко всему стены, повидавшие на своем веку столько, что, вероятно они бы потеряли саму способность удивляться. Если бы, конечно, у них такая способность была.

У них не было способностей удивляться, а вот у меня она была. Более того, я бы даже удивлялся тому, как я на протяжении всего одной недели замечательно попадаю в одну и ту же ситуацию краха управления и утраты всякой легитимности власти. И если неделю назад я мог рассуждать как бы со стороны, награждая едкими эпитетами и нелицеприятными комментариями в адрес Николая Второго, то вот сейчас кивать уже не на кого, и облажался конкретно я сам.

Но удивляться всему этому я не буду, равно как и не буду заниматься всякими там рефлексиями, ведь сзади стоят мои генералы и ждут они от меня решительных действий, а не соплей.

— Константин Иванович, — обращаюсь я к Глобачеву, — доложите об обстановке в Царском Селе и в самом Александровском дворце.

Министр внутренних дел отрывисто кивнул и начал свой доклад.

— Ваше Императорское Величество, к моему сожалению, я могу опираться лишь на обрывочные сведения наружного наблюдения и показания кое-кого из дворцовой челяди. Сведения не были должным образом проверены, и потому, ручаться за их полноту и достоверность я не могу. Однако первичные выводы все же сделать я бы рискнул. Итак, вчера, в четверть двенадцатого ночи, к дворцу прибыл отряд из чинов Гвардейского Экипажа, который воспользовался открытыми кем-то входами и проник внутрь здания. В помещениях дворца не было никаких столкновений и не было слышно стрельбы. Из имеющихся сведений трудно понять, произошел ли захват здания прибывшими или же они были приглашены во дворец и просто взяли его под охрану.

Я задумчиво прошелся по кабинету, а затем спросил:

— А что охрана дворца? Предпринимала ли какие-либо действия? Ведь налицо проникновение посторонних лиц на охраняемый объект.

Глобачев, как мне показалось, слегка смутился.

— Дело в том, Ваше Императорское Величество, что после отречения от Престола Николая Александровича, была значительно сокращена его личная охрана, равно как и охрана всего Александровского дворца. Это касается и полицейского охранения и чинов Конвоя, отозванных в Петроград по приказу командира Собственного Его Императорского Величества Конвоя генерал-майора Свиты графа Граббе-Никитина. Такое решение было принято на основании того, что дворец в настоящее время не является Императорской резиденцией. К тому же было распоряжение самого Великого Князя Николая Александровича на эту тему, который пожелал вести свою дальнейшую жизнь в скромности и покое, без лишней опеки со стороны охраны.

Я просто скрипнул зубами от бессильной злости. Как можно было упустить из виду этот момент? Ведь ожидая различных подвохов, я старался держать в поле зрения тех, кто может унаследовать после меня трон, и совершенно упустил из виду тех, кто, как мне казалось, уже отыграл свою партию и ни на что больше не претендует.

Как же, черт возьми, мне не хватает опыта государственного управления и политических интриг! И опыт прадеда мне тут мало чем помогает, ведь он сам никогда не был силен в этих играх, да и государственным управлением практически не занимался. А его опыт военного тут не очень годится, все же здесь не поле боя. Тем более мой собственный скромный опыт тут не помощник. Ладно, чего нет — того нет.

Да и утверждать о том, что я держал в поле зрения возможных наследников трона, также, мягко говоря, не совсем корректно, поскольку весь аппарат МВД в Петрограде был фактически разгромлен, военная разведка и контрразведка в эти дни так же практически отсутствовала как понятие, а собственных служб безопасности у меня еще не было. Так что, в реальности, у меня были лишь приблизительные данные, которые мало отличались от уровня светских сплетен о том, кто, куда и с кем пошел, кого и где вместе видели и так далее. И нечего было и думать о том, чтобы таким вот "хитрым" способом раскрыть заговор.

Впрочем, как раз заговор против Николая Второго так вполне и можно было раскрыть даже без всяких спецслужб, поскольку о заговоре трепались в салонах много месяцев подряд. Так, хорош вспоминать "брата Колю", сам ничуть не лучше, раз стою тут и думаю, что же мне делать дальше.

А дальше нужны быстрые и решительные действия, сил на которые у меня нет. И нет никакой возможности ждать, когда генерал Маннергейм сможет сформировать хоть какое-то подобие внутренних войск из разномастной толпы, почему-то именуемой воинством. И пусть на данный момент верные мне юнкера и казаки контролируют основные мосты, почту и телеграф, однако же, сил на удержание в казармах перевозбудившихся от известия из Царского Села солдат запасных полков у меня не было.

Если же я не смогу локализовать в казармах всю эту братию, то заразу бунта разнесет по всей столице. И тогда не то, что для борьбы с брожением умов по всей России у меня не хватит сил, но их может не хватить даже и на удержание власти в Петрограде.

От раздумий меня отвлек Кутепов, который просил дозволения на доклад и аудиенцию для нового действующего лица. После моего кивка в кабинет, чеканя шаг, вошел лихой горец и отрапортовал:

— Ваше Императорское Величество! Честь имею представиться по случаю прибытия в Петроград! Командир Чеченского конного полка полковник Коджар!

Я кивнул.

— Приветствую вас, принц. Вы, как всегда, прибыли вовремя.

— Благодарю Вас за высокую оценку, Ваше Императорское Величество! Чеченский конный полк, как и вся Дикая дивизия, готов умереть за своего любимого командира!

С чувством жму руку единственному сыну Шафи-Хана, одного из претендентов на персидский трон. Что ж, появление в столице первого из шести полков Дикой дивизии может сыграть весомую роль в сложившейся ситуации. И пусть четыре кавалерийские сотни Чеченского полка не такая уж и сила с военной точки зрения, тем более не в чистом поле, а в тесноте городских улиц, однако сам, как сказали бы в мое время, имидж Дикой дивизии, готовой за меня порвать на британский флаг любого, был куда как весом.

* * *

ПЕТРОГРАД. КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА. 6 марта (19 марта) 1917 года. Рассвет.

Первые признаки рассвета забрезжили за окном. Однако же, тихое, скромное и жестко прокуренное жилище пока не ощутило первых признаков приближающейся зари. Комната была освещена, в ней нервно курили, ходили, и переговаривались не менее десятка человек, каждый из которых был личностью, без сомнения, примечательной. Но об этом, мои дорогие читатели, мы поговорим позже. Пока же, как представляется автору, нам следует обратить внимание на тот факт, что собрание сие именовалось довольно претенциозно и пафосно — "подпольное заседание Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов", немалое количество членов которого слишком мало соотносились с рабочей или солдатской средой, но очень многие из них зато были "скромными" членами масонской организации "Великий Восток народов России". Той самой организации, Генеральный Секретарь Верховного Совета которой, был благополучно затоптан обезумевшей толпой на набережной у Министерства Путей Сообщения почитай как неделю тому назад. И хотя нельзя сказать, что по затоптанному революционными массами генсеку кто-то сильно грустил, однако же, нельзя было не признать, что Александра Федоровича Керенского собравшимся категорически не хватало.

Впрочем, сами собравшиеся, в большинстве своем, этого не хотели признавать даже наедине с собой, что, как показывает историческая практика, вовсе не удивительно, ведь главная проблема всякой революционной своло…, простите, всяких вождей революции, как раз и состояла в их немереной амбициозности, самоуверенности и непризнании любых авторитетов, в желании выставить свою персону впереди всех прочих персон, в стремлении, прикрываясь революционными лозунгами, обеспечить себе любимому наиболее комфортное житие и прочие блага, в том числе и морально-героические.

Вот и рвали они глотки свои и оппонентам, интриговали и занимались популизмом, говорили слова и делали дела, часто очень темные и неприглядные дела. И вели они себя в деле захвата и удержания власти вовсе не как организованная волчья стая, согласованно и уверенно загоняющая добычу, а как свора бродячих собак, в середину которой бросили кость. Своры, где каждая псина, пытаясь вырвать желаемое из пасти конкурента, кусает и впивается зубами в шею того, кто еще минуту назад был партнером по стае.

Нет, конечно, случались в истории и искренне верующие, искренне желающие, готовые положить жизнь свою за благо общества и страны, но все, или почти все, из этих идеалистов были в результате раздавлены той самой революционной машиной, которую они сами же создали и разогнали до бешенной скорости. Что ж, трудно спорить с приговором истории. Революция, как известно, пожирает своих детей, и не важно идеалисты-романтики ли они или такие матерые волки как Жорж Жак Дантон или Лейба Давидович Бронштейн, прозываемый за красноречие Троцким.

Но мы отвлеклись, а события меж тем продолжают набирать оборот. Вот прекратилось хождение и курение, вот загремели стулья и собравшиеся руководители рабочих и солдатских депутатов, занялись делом.

— Итак, предлагаю начать. — Чхеидзе откашлялся и продолжил уже более окрепшим голосом. — События этой ночи, как мне представляется, диктуют нам, наконец, принять то самое судьбоносное решение, к которому мы готовились все это время. Сообщение из Царского Села позволяют нам рассчитывать на серьезный успех. Легитимности всякой власти в России нанесен практически смертельный удар. А это значит, что пришла пора выступить и нам.

— Однако не спешим ли мы? — обеспокоенно спросил Эрлих. — Что там в том Царском Селе еще никто ничего не знает, да и какова реакция на это заявление этого якобы Николая мы тоже еще не знаем. Не продешевить бы!

— Хенрих Моисеевич, — Чхеидзе иронично посмотрел на представителя Бунда (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России — прим. авт.), — так не опоздать бы уже! Дело закрутилось уже такое, что мы можем и оказаться лишними при подсчете прибылей! И потом, что нам до того, Николай ли писал это обращение или кто другой? Нам это лишь на пользу. Чем больше хаоса и неразберихи, тем более весомым станет наш удар.

— Я согласен с Николаем Семеновичем, — подал голос в поддержку брата-масона Соколов. — Мы должны выступать немедля ни одной минуты. Более того, выступить мы должны максимально решительно и, я бы даже сказал, предельно нагло. Только полная дезорганизация всей государственной машины позволит нам достичь наших целей. Только так и никак иначе!

— Так-то оно конечно так, однако ж, не следует нам забывать и об определенной осторожности. — подал голос другой представитель Бунда Марк Исаакович Либер. — Сигнал к началу дать можно или даже нужно, но вот выходить из подполья я бы не спешил.

Соколов поморщился.

— А революцию вы тоже предлагаете осуществить из подполья? Нет, только активное посещение казарм и выступления на заводах могут дать нам реальный шанс победить! Только немедленное оглашение "Приказа N1" вкупе с возобновлением выпуска наших "Известий" перетянет на нашу сторону солдатскую и рабочую массу!

Вот уже и Брамсон привстал, чтобы вставить свои пять копеек, вот и Фондаминский явно что-то хочет сказать, а вот и Филипповский готов вмешаться в процесс. Спор разгорался и грозил затянуться надолго, но тут в дело вмешался господин Суханов, который решил просто потребовать голосования в поддержку инициатив, выдвигаемых другими членами "Великого Востока народов России".

Голосование прошло. Воззвание "К народам России" и "Приказ N1" были одобрены и отправлены в массы.

* * *

ПЕТРОГРАД. ГЛАВНЫЙ ШТАБ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Рассвет.

Дверь за Кутеповым закрылась, оставив меня одного с моими мыслями. Доклад исполняющего дела главнокомандующего петроградским военным округом о ситуации в столице и вокруг нее наводил на тяжелые размышления.

С одной стороны, прибывшие с фронта за последние дни 9-я пехотная дивизия генерала Лошунова, 2-я кавалерийская дивизия генерала князя Трубецкого и Дикая дивизия генерала князя Багратиона, с причитающимися им по штату артиллерийскими дивизионами и пулеметными командами, либо уже разгружалась на вокзалах города или же были в непосредственных пригородах столицы, и их прибытие в Петроград ожидалось буквально в ближайшие часы. Причем, по мнению Кутепова, вышедшему на контакт с их командованием, оснований сомневаться в их лояльности не было.

В самом же городе мы могли опереться на 1-й, 4-й, 14-й Донские казачьи полки, на Преображенский, Павловский, Гренадерский и Кексгольмский запасные полки Лейб-гвардии (которые, правда, были в значительной степени дезорганизованы моей затеей с созданием внутренних войск), а так же на батальон ударников, на саперные, автоброневые и артиллерийские части, на юнкеров военных училищ и школ прапорщиков. Ситуация же в других полках столицы была не столь однозначна.

В разной степени бузили в Петропавловской крепости, в 1-м и 180-м пехотных полках, в Лейб-гвардии Измайловском, Петроградском, Егерском, Финляндском, Московском и Семеновском запасных полках. Непонятная ситуация сохранялась в Литовском и Волынском запасных полках гвардии, куда сейчас и отправился генерал Маннергейм с задачей сформировать еще один полк внутренних войск. Ну, и однозначно сторону мятежников приняли Гвардейский Флотский Экипаж, 2-й Балтийский флотский экипаж, несколько рот Финляндского запасного полка Лейб-гвардии. Кроме того, сообщения из Кронштадта и Гельсингфорса так же рисовали отнюдь не радужную картину настроений как на флоте, так и в гарнизонах крепостей, и известий о выступлениях можно было ожидать оттуда в любой момент.

В дополнение к этому пришла телеграмма от Великого Князя Сергея Михайловича о подозрительной активности в Первопрестольной, хотя, тут нужно отдать ему должное, сам мой наместник в Москве не стал ждать развития событий, а распорядился провести превентивные аресты максимального числа неблагонадежных элементов и взять под контроль все важные объекты города силами прибывших с фронта частей. Так что, по крайней мере, хотя бы касаемо Москвы, у меня была надежда на то, что удастся избежать распространения "петроградской лихорадки" и на вторую столицу.

И, конечно, крайне беспокоила меня ситуация в Царском Селе. Кутепов настаивал на проведении там полномасштабной войсковой операции, не считаясь с возможными жертвами и негативным резонансом в стране и мире. Я был согласен с ним в части невозможности затягивания с разрешением кризиса власти, но и отдавать такой приказ я не спешил.

Нет, я не могу сказать, что я не готов отдать такое распоряжение из-за какого-то гуманизма, человеколюбия или еще чего-то такого. Если сильно припечет, то я, что называется, недрогнувшей рукой предприму все необходимые меры для подавления Гражданской войны в самом ее зародыше, даже если "мятежникам" придется расстрелять из пушек хоть Александровский дворец, хоть все Царское Село. И, конечно, с последующим государевым возмездием для всех виновных в этом злодеянии, ну как без этого.

Ясное дело создавать себе проблему с ярлыками "цареубийцы", "братоубийцы" и "детоубийцы" я не стану, ведь я собираюсь править Россией долгие годы, и подобный имиджевый довесок к возможному культу своей личности мне представляется совершенно излишним. Друг детей, Державный Вождь и Отец народов должен иметь сияющую биографию и создавать себе сложности почем зря совершенно незачем.

Но эти меры я все же предпочитаю оставить на самый крайний случай, когда просто не останется другого выхода. Пока же я предпочитаю решать проблемы менее радикальными методами. Тем более что после разговора с Гатчиной, мне показалось, что определенный вариант у нас все же появился.

А значит, пока Кутепов наводит порядок в военном отношении, а Мама прилагает усилия на переговорной ниве, мне следует заняться теми вопросами, которые лучше меня не сделает никто. Где там наш разлюбезный господин Суворин?

* * *

ГАТЧИНА. ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ ПЛАТФОРМА. 6 марта (19 марта) 1917 года. Рассвет.

Вереница машин, сопровождаемая конным эскортом, съехала с привокзальной площади и покатила между лакированным и бронированным бортами стоящих рядом составов. Свет фары едущего впереди грузовика с солдатами с трудом пробивался сквозь пляшущие белые хлопья. Крупные снежинки неслись навстречу автоколонне, то закручиваясь в спирали, то бросаясь вперед словно гончие, то неожиданно замирая, словно в растерянности в те короткие моменты, когда порывы ветра вдруг ослабевали, и тогда множество снежных комочков превращались в замершую, словно нарисованную пелену, скрывавшую все впереди.

Впрочем, для пассажиров едущего вторым автомобиля пределом обзора все равно был задний борт идущего впереди грузовика, да и не этим были заняты умы едущих в двух легковых автомобилях под прикрытием машины с охраной и конного полуэскадрона. Бурная и полная тревожных известий ночь близилась к своему завершению. Участники событий приготовились к решительным броскам, и приближающийся день обещал однозначный перелом ситуации в ту или иную пользу.

И вот, наконец, колонна замерла у главного вагона Императорского состава. Охрана посыпалась из кузова, занимая свои места в оцеплении пока всадники из полуэскадрона Черкесского конного полка оттесняли любопытных и случайно оказавшихся на платформе за ее пределы. Хотя, вероятно, трудно было найти в этот час на этой станции каких-то праздношатающихся, поскольку спешно шла погрузка батальона 34-го пехотного Севского генерала графа Каменского полка и эскадрона Черкесского конного полка в вагоны составов, стоящих на параллельных с Императорским колеях.

Из остановившихся автомашин вышли несколько человек в генеральской форме, а Великий Князь Александр Михайлович помог выбраться Марии Федоровне. Вдовствующая Императрица поблагодарила Сандро и оглянулась на стоящий рядом с Императорским составом бронепоезд. Да, безусловно, это весомый аргумент на переговорах, в этом нет никаких сомнений. И пусть сама она не верила в возможность применения этого бронированного монстра против Александровского дворца, но, как говорится, Ultima ratio regum! И Мария Федоровна предпочитала иметь такой последний довод Императриц в своем рукаве.

Решительно развернувшись она направилась к входу в вагон. Прибыв в Гатчину вечером вчерашнего дня Мария Федоровна успела оценить складывающуюся обстановку и чутье опытного в масштабных интригах человека подсказало ей, что если и не пробил ее звездный час, то, как минимум, она вновь получила реальный шанс вернуться на политическую сцену в стране.

Ну, еще бы! Скучная рабочая встреча, которая началась еще вечером, и которая изначально была посвящена подготовке намеченного на вечер 6 марта Высочайшего совещания, вдруг превратилась, как выразились бы в наше время, в экстренное заседание кризисного штаба. И если рабочая встреча проходила без участия Марии Федоровны, поскольку решились сугубо военные вопросы создания в качестве отдельного рода оружия Императорского Военно-Воздушного Флота и создания на базе Гатчинской офицерской летной школы и строений Гатчинского дворца Императорской Академии Воздушного Движения, то после того, как из Петрограда буквально лавиной стали поступать противоречивые сообщения о мятеже и возможном перевороте, тут уж вдовствующая Императрица включилась в события по полной программе.

И пришлось в связи с событиями в Петрограде новому главнокомандующему ИВВФ Великому Князю Александру Михайловичу и новому начальнику Академии генералу Кованько, неожиданно для себя, спускаться с небес на землю и впрягаться в разрешение сугубо земных проблем. А если к этому добавить, что и исполняющий дела Министра Двора и главы Императорской Главной Квартирой генерал Горшков так же не особо уверенно себя чувствовал вне небесной стихии, а командующий Дикой дивизией генерал князь Багратион точно не мог похвастаться огромным опытом кризисного управления государством, то в этой ситуации вдовствующая Императрица, как опытный политик и влиятельный человек оказалась, что называется, на коне.

Воспользовавшись неразберихой в столице и хаосом в управлении, Мария Федоровна лично или посредством "вопросов" и "советов" фактически перетянула на себя управление процессом, часто связывалась по телеграфу и телефону с различными абонентами в Петрограде и вокруг него, общалась с Глобачевым и Батюшиным, Милюковым и Родзянко, Лукомским и, конечно же, с окружавшими ее Сандро, Горшковым и остальными генералами, умело лавируя и выступая то в качестве бабушки Алексея, то в качестве матери Михаила, то, как сама по себе, вдовствующая Императрица.

В результате ее советов и усилий Сандро в течение ночи Гатчина была взята под жесткий контроль, расположенный в городе гарнизон был усилен и сильно разбавлен за счет разгрузки проходящих в сторону столицы воинских эшелонов. И к моменту, когда судьба Михаила прояснилась, а из Царского Села пришли неожиданные вести, под командованием Сандро и ее негласным контролем была собрана достаточно весомая группировка, состоявшая не только из пехотных и кавалерийских сил, но даже из двух бронепоездов и эскадрильи бомбардировщиков "Илья Муромец".

Проведя экстренные переговоры с появившимся Михаилом, она получила от него согласие на осуществление ее собственного плана. И вот теперь она поднималась по ступенькам Императорского вагона, чувствуя себя вновь молодой и решительной, ощущая, как горячая кровь вновь рванула по венам, с восторгом принимая возбуждение грядущей схватки и азарт Большой Игры.

* * *

ПЕТРОГРАД. ГЛАВНЫЙ ШТАБ. 6 марта (19 марта) 1917 года. Рассвет.

Пока в городе стреляли, пока маршировали по улицам верные мне войска, пока мои генералы отдавали приказы и разрабатывали планы операций, я занимался самым что ни на есть царским делом — писал Высочайший Манифест.

Как же так, спросите вы, какое к чертям собачьим "чисто царское дело", разве должен царь-батюшка, Император всея и вся, тратить свое драгоценное время на нудную канцелярщину? Неужели Государь должен тратить свои силы на такую гадкую работу, да еще в то время, когда космические корабли бороздят… ну, в смысле, что переворот и мятеж, что нужно не бумажки сочинять, а на броневик и толкать речугу, или там милостиво послать с балкона на смерть тысячи подданных, которые с моим именем на устах почтут за счастье… ну, и прочий высокопарный патриотически-мелодраматический бутор. Но, нет, ничего такого мне пока делать не нужно.

Когда требовалось поднимать колеблющихся преображенцев, я, конечно, не перекладывал на чужие плечи ответственность и сам встал перед строем вооруженных сомневающихся солдат. Но, то, что годилось как разовый порыв и призыв, совершенно не годится для системного применения. Нет, я до сих пор считаю, что моя личная речь, мой призыв, мой клич, куда более эффективны, чем выступление любого из моих подчиненных, но, что хорошего получится, если я, вместо общего руководства процессом, буду метаться от одной казармы к другой, от одного батальона к другому, и так далее, особенно если учесть что в столице сейчас только одних военных под двести тысяч человек, и это не считая сотен тысяч рабочих, мещан и прочих жителей Петрограда. А за его околицами, между прочим, вся необъятная Россия, все ее нынешние сто семьдесят миллионов человек, готовые вцепиться в глотку друг другу в предстоящей Гражданской войне. А она действительно будет предстоять, если я, вместо своих прямых обязанностей, буду ездить с речами от казармы к казарме.

Нет, там разберутся без меня. Пусть с худшим качеством, пусть с ошибками и проблемами, но разберутся. Мне же предстоит главный бой, в котором меня никто не заменит. И не потому, что я шибко умный и весь такой в белом, а просто потому что кроме меня послезнания тут нет ни у кого, а значит, кто бы тут какой прогрессивный не был, он просто не сможет взглянуть на проблему под нужным углом. Да и сколько таких вот прогрессивных и умных было в истории России тех дней, а вылилось все в восемь или десять миллионов погибших и уехавших из страны, в разрушение промышленной базы или прекращение строительства таковой, в потерю технического и интеллектуального потенциала, ну, в общем, во все, что известно тут пока только мне. Надеюсь, что так и останется.

Как говаривал профессор Преображенский "В Большом пусть поют, а я буду оперировать". Генералы пусть воюют, а я буду закладывать завтрашний день, и завоевывать умы Манифестами и пропагандой. "Вот и хорошо — и никаких разрух…"

Тем более что основные распоряжения для Петрограда мной уже отданы, войска движутся, Суворин уже едет, газетчики оповещаются, а мои переговорщики отправились по нужным адресам. Да и появились неожиданные союзники, на которых я сегодня не рассчитывал особо. Но виной ли тут материнские чувства или причиной послужил холодный расчет, но инициатива вдовствующей Императрицы пришлась как нельзя кстати.

Вообще, ситуация с Марией Федоровной, или как тут было принято говорить — с Мама, напомнила мне сюжет из "Графини де Монсоро" прославленного Александра Дюма, когда Екатерина Медичи, будучи матерью действующего короля Франции и одновременно матерью герцога Анжуйского, стремившегося занять французский престол, пыталась предотвратить гражданскую войну в стране, нанеся личный визит в Анжу для переговоров с неразумным сыном. Что ж, определенные параллели здесь, разумеется, имеют место быть, с этим трудно спорить. Хотя, как по мне, ситуация у нас все же отличается.

Начнем с самого факта участия Николая в заговоре или присоединения к нему. Не знаю, что там на самом деле думает Мария Федоровна, но лично я искренне сомневаюсь в том, что "брат Коля" имеет какое-то реальное отношение к происходящему. Скорее я подумал бы на его драгоценную женушку, поскольку за Аликс вполне водились такие идиотские выходки, типа попыток управлять Империей вместо мужа, идей заполучить карманное правительство или влиять на назначение на должности. И ладно бы у нее были для этого какие-то качества помимо болезненного честолюбия и непомерного самомнения.

Но, тем не менее, мне почему-то кажется, что все же в этом спектакле ей отведена роль статиста или, как максимум, роль второго плана, поскольку времени прошло слишком мало с момента моего воцарения и я не думаю, что у нее получилось бы организовать и возглавить столь масштабный заговор за какие-то пару-тройку дней. Нет, тут играют другие персоны!

Что же можно предположить в сложившейся ситуации? Как поступят мои противники, да и кто они, мои противники? Вполне очевидно, что, рассматривая вопрос в контексте вечного "Cui prodest?", можно предположить, что основными выгодоприобретателями остаются все те же, кто пытался скинуть "брата Колю", разве что напрашивается в этот список Кирилл Владимирович, который капризом судьбы при моем воцарении вдруг стал Цесаревичем. Да и участие Гвардейского Экипажа явно указывает на это. Но вряд ли он успел стать центральной фигурой заговора. Разве что постарается поймать свою рыбу в нынешней мутной водичке.

Да, по большому счету, сейчас важно не то, кто за всем этим стоит, а что они могут предпринять исходя из существующих условий. Карта с Николаем и Алексеем была для меня неожиданной, но она уже выброшена на стол. Да, ситуация осложнилась, да информация о мятеже вышла за пределы столицы и растеклась по стране, и что? Очень велика вероятность что и ничего. В войсках вряд ли кто-то сломя голову ринется в намечающуюся свалку, скорее всего, просто предпочтут подождать новостей из Петрограда. Разве что кто-то из прибывших с фронта генералов включится в схватку на стороне "Императора Алексея" или какого-нибудь Временного правительства.

Какие еще у них могут быть тузы в рукаве? Ведь ситуация сейчас в корне отличается от классической ситуации и условий Февральской революции. В отличие от той истории, у меня в Петрограде есть, как минимум, три-четыре дивизии верных войск и инициатива сейчас на моей стороне. Ну, побузят чуток по казармам, ну даже выйдут на улицы, но нет у них больше чувства безнаказанности и в этом коренное отличие от ситуации недельной давности. Мосты, телеграф, телефонная станция, основные министерства, включая МПС, ключевые перекрестки — все это уже либо жестко контролируется, либо патрулируется казачьими разъездами. Всем участвующим в подавлении мятежа обещаны различные преференции, а расквартированным в Петрограде за участие в наведении порядка дополнительно обещаны права фронтовиков и возможность службы во внутренних войсках, а их мне в ближайшие месяцы понадобится ох как много.

И судя по тому, что случаев отказа от открытия огня по мятежникам мне известно лишь несколько на весь город, то я вполне рассчитывал на скорейшее восстановление полного контроля над Петроградом. Причем не только военного, но и идеологического. Во всяком случае, я на это надеялся.

Пожалуй, главное чем отличается нынешняя ситуация от классической Февральской революции, так это наличием решимости у властей восстановить порядок не считаясь ни с потерями, ни с мнением кого бы то ни было. А вот в лагере оппонентов, честно говоря, я наблюдаю все ту же растерянность и такую же опаску взять ответственность на себя. По существу, в известной мне истории, Временный Комитет Государственной Думы точно так же, как и правительство князя Голицына или генералы Хабалов с Беляевым, никак не мог решиться на какие-либо действия из боязни ответственности, и лишь стечение обстоятельств просто бросило Родзянко и Керенскому власть в руки.

Ну, вот спрашивается, чем были заняты всю ночь господа в Таврическом дво<