Глава 6. Странная телеграмма — КиберПедия 

Адаптации растений и животных к жизни в горах: Большое значение для жизни организмов в горах имеют степень расчленения, крутизна и экспозиционные различия склонов...

Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...

Глава 6. Странная телеграмма

2019-09-04 206
Глава 6. Странная телеграмма 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

ПЕТРОГРАД. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Родзянко мрачно смотрел на наклеенные на листы бумаги ленты его телеграфной переписки с Великим Князем Михаилом Александровичем. Что-то во всей этой истории ему сильно не нравилось.

Нет, не то чтобы он сильно опасался самого Михаила, но Родзянко видел опасность в том, что эмоциональные импровизации Великого Князя и его беседы с царем могут внести беспорядок в четко выверенный план государственного переворота, тем самым значительно усложнив все дело.

Впрочем, нельзя было сказать, что и без странных поступков незабвенного Мишеньки все идет гладко. Конечно, ожидать того, что все пройдет идеально было невозможно, слишком многие были заинтересованы в замене первого лица государства и слишком многие хотели воспользоваться ситуацией, перетянув на себя побольше одеяла. Тем более, что у военных было свое видение и свой план, у либеральных кругов в Государственной Думе были свои прикидки и свои планы, а, как выяснилось у всякого рода социалистов и прочих Советов рабочих и прочих планы были свои. Точнее их планы были просты — чем хуже, тем лучше, даешь революционную власть и все остальное малопонятное для приличного и образованного человека. Но именно действия всяких социалистических и большевистских комитетов и привели к тому разгулу «революционной свободы» на улицах столицы.

Нет, в принципе, все это было очень кстати и вполне укладывалось в план полной дезорганизации власти и управления, как в самом Петрограде, так и в целом по России. И когда, прежний режим окажется бессилен, вот тогда и явятся господа-благодетели из Государственной Думы и благородно возьмут на себя бремя власти в стране для установления более подходящей для приличных состоятельных людей формы правления в государстве. Тем более что образцы этого успешного на взгляд Родзянко правления были перед глазами. Более того, Франция и США не только вдохновляли революционные изменения в России, но и активно помогали им деньгами, добрым советом, давлением на царское правительство. Да и Британия не стояла в стороне, хотя и не была республикой. Англии, впрочем, всегда было дело до всего на свете.

Причем Родзянко прекрасно знал о том, что союзники помогали не только либеральной части депутатов Госдумы, но и оказывали поддержку военным, и даже тем же разношерстным социалистам. Причем Франция в поддержке последних особенно отличилась, настаивая на обязательности участия социалистов в формировании нового правительства новой России.

Отдельно свою «помощь» революции оказывали Германия с Австро-Венгрией, и помощь эта была отнюдь не только и не столько моральной.

Итак, простой и понятный план, предусматривавший взятие всей полноты власти в руки Государственной Думы с созданием ответственного правительства из числа приличных и либерально настроенных людей был близок к полному успеху. Если дело так пойдет дальше, то власть в Петрограде падет в течение суток. Да, в общем, она уже рухнула.

Родзянко прислушался к крикам под Таврическим дворцом и иногда слышимой ружейной стрельбе на улицах, и кивнул своим мыслям.

План был хорош во всех отношениях и, как всякий хороший план, предусматривал запасные варианты, планы «А», «Б» и так далее. В числе прочего предполагалось иметь и вариант некоего переходного периода на пути от абсолютной монархии к республике. В частности, для этого и нужна была фигура Великого Князя Михаила Александровича. Как бы не повернулась ситуация Михаил Александрович может пригодиться и как Регент при малолетнем Императоре Алексее, и как временный Император, и как фиктивный диктатор, от лица которого можно издавать различные непопулярные законы, и который мог бы стать временным связующим звеном между новой буржуазной властью и прогнившей аристократией. А когда тот станет ненужным, тогда уж…

Что будет тогда, Родзянко себе голову даже не забивал. Он был полностью и абсолютно уверен в своем влиянии на Великого Князя. Михаил Александрович, по мнению председателя Государственной Думы, был совершеннейшим теленком, восторженно верящим во всякие пафосные слова и красивые идеи. И тот, кто будет владеть ушами этого человека, тот и будет управлять всеми его словами и решениями. Но, для этого нужно постоянно быть рядом с ним. Особенно в критические моменты, каковым, вне всякого сомнения, является момент нынешний.

И в этом плане непонятный и неожиданный кульбит с вылетом в Могилев вместо Петрограда мог нарушить всю стройность и выверенность планов Родзянко, поскольку в Могилеве Ставка, а значит, Михаил Александрович попадет под влияние этих прохвостов — Алексеева и Лукомского, имеющих свои планы на смену власти. И что они там нашепчут в уши Великого Князя — вопрос. Тем более, неизвестно какие телеграммы начнут слаться во все стороны за его подписью. Плюс не следует забывать о присутствии в Могилеве Великого Князя Сергея Михайловича, а значит, был вариант неожиданных действий и со стороны великокняжеской фронды, у которых были свои планы на власть. Но если от заговора Великих Князей можно пока отмахнуться, поскольку реальной военной силы за ними не стояло, то вот генерал Алексеев был опасностью реальной и, к тому же, малопрогнозируемой. М-да, проблема…

Перечитав текст еще раз, Михаил Владимирович Родзянко вздрогнул.

«И вас очень прошу о том же. Встретимся в Петрограде. Я прибуду в столицу вместе с войсками. Михаил».

А вот это уже очень серьезно. Совершенно понятно, что недалекий Миша сам из себя ничего не представляет и ни на какую роль кроме свадебного генерала не претендует. Но, кто-то же ему в голову такую мысль вложил и предусмотрел такой сценарий, когда Михаил Александрович будет использован в качестве легитимного знамени для карательного похода на Петроград. И тут явно не обошлось без нашего доблестного наштаверха генерала Алексеева! Да и идею с вылетом в Ставку для беседы с царем Миша, конечно же, не сам придумал.

Мурашки побежали по спине Родзянко. Сейчас в руках Алексеева сам Император и к нему же летит возможный Регент или приемник. Блокировав в поезде Государя, Алексеев с Лукомским получают в руки всю формальную полноту власти в стране, имея контроль над такой слабой фигурой, как Великий Князь Михаил Александрович. И это очень и очень плохо.

И с этим срочно нужно что-то делать.

* * *

ГДЕ-ТО МЕЖДУ ГАТЧИНОЙ И МОГИЛЕВОМ. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Четыре винта молотили воздух, как бешеные. Летим уж часа два. Грохот двигателей и отсутствие компании лишили меня возможности вести разговоры. Поэтому почти все время уходит на созерцание красот внизу и на размышления.

Внизу проплывал февраль 1917 года. Заснеженные поля чередовались с черными массивами лесов. Иногда в это чередование разбавляли русла покрытых льдом рек или проплешины деревень. Попадались и города. Хотя, по меркам двадцать первого века такие населенные пункты тянули скорее на гордое наименование «поселок городского типа». Застроенные, в основном, малоэтажными домами и тем, что в советские времена именовалось «частным сектором» — множеством небольших, как правило, деревянных строений. Но вот церквей было значительно больше.

Горшков выбрал маршрут, при котором наш «Муромец» на завершающем участке пролетал ближе к городам и железной дороге. Как он пояснил, так, в случае чего, нам будет легче добраться до Могилева. Резервными аэродромами он назвал Великие Луки, Витебск и Оршу.

На борту кроме меня было еще три человека — сам Горшков в качестве командира корабля и пилота, лейтенант Александр Орловский и моторист-стрелок Марсель Плиа.

Вообще, в это время, как по мне, был определенный кавардак с воинскими званиями, который уходил своими корнями еще в петровскую эпоху. Звания различных родов войск не совпадали, а одни и те же знаки различия могли значить разные звания. Например, штабс-капитан в пехоте и артиллерии имел погоны соответствующие капитану советской или российской армии моего времени, то бишь имели четыре маленькие звездочки на погоне с одним просветом. В кавалерии эти погоны полагались штаб-ротмистру, у казаков это был бы подъесаул. В лейб-гвардии уровню пехотного штабс-капитана соответствовал поручик (с погонами современного мне старшего лейтенанта), а во флоте на уровне штабс-капитана пехоты был лейтенант. Причем погоны у флотского лейтенанта были привычные для меня — две лейтенантские звездочки на погоне с одним просветом. То есть летевший в качестве второго пилота и артиллерийского офицера лейтенант Орловский равнялся по «Табелю о рангах» пехотному штабс-капитану. А поскольку отдельных воинских званий для авиации еще не было введено, то каждый летчик в Императорском Военно-воздушном Флоте России был в званиях тех родов войск, откуда он пришел в состав ИВВФ. Поэтому тут запросто соседствовали пилоты с пехотными, артиллерийскими, кавалерийскими и флотскими званиями.

В общем, структура званий в Русской Императорской Армии была своеобразна. Стоит еще упомянуть о том, что лейб-гвардии полковник был на ступень выше полковника пехотного и занимал промежуточное место в «Табели о рангах» между полковником и генерал-майором. То есть тот же лейб-гвардии Преображенского полка полковник Кутепов по званию был на одну ступень выше, чем везущий меня сейчас по небу полковник Горшков. Кстати, всем воинским званиям соответствовали чины гражданские, которые носили цивильные государственные чиновники. Так что тот же штабс-капитан пехоты или лейтенант флота соответствовали гражданскому чину титулярного советника, а, например, лейб-гвардии полковник равнялся чину статского советника. Или взять, к примеру, господина Родзянко, председателя распущенной Николаем Государственной Думы. Так вот он имел чин действительного тайного советника, что соответствовало пехотному генерал-майору. Так что в «Табели о рангах» я со своим генерал-лейтенантским званием был на ступень выше Родзянко и имел III класс чина. А привычного по моему времени звания майор тут вообще не было, поскольку сразу после капитана следовало звание подполковника, а значит, я бы в это время носил в реальности звание капитана пехоты (инфантерии), или лейб-гвардии штаб-ротмистра, или старшего лейтенанта флота.

Следует добавить, что были еще такие свитские звания как флигель-адъютант, генерал Свиты и генерал-адъютант, ведь именно погоны с царскими вензелями и тремя звездами генерал-адъютанта украшали сейчас плечи моей бекеши. Это были специальные звания для особо доверенных военных, которые числились в Свите Императора и были его офицерами для особых поручений. По логике офицеры и генералы Свиты раз в два месяца должны были дежурить при особе Императора, выполнять особые миссии, принимать на себя военное руководство в чрезвычайных ситуациях, проводить специальные расследования и имели беспрепятственный доступ к особе Государя в любое время дня и ночи. Кроме того, они имели право напрямую писать Императору рапорты, минуя всю вертикаль власти между собой и Государем.

Такие офицеры и генералы имели на своих погонах императорский вензель, который демонстрировал окружающим их особый статус и фактически ставил офицеров Свиты на ступень выше окружающих их военных. Более того, обращаться к ним следовало с учетом этого особого звания. Например, ко мне, если опустить обращение по великокняжескому титулу, следовало обращаться как к генерал-адъютанту, а не как генерал-лейтенанту, которым я и являлся по факту.

Причем, таких особых званий было всего три — флигель-адъютант, генерал-майор (контр-адмирал) Свиты Его Императорского Величества и генерал-адъютант. Звание флигель-адъютанта Император мог пожаловать обер- и штаб-офицерам, то есть любому офицеру до полковника включительно. С генералам-майорами и контр-адмиралами Свиты все понятно из самого наименования звания, а вот генерал-адъютантом мог стать человек в звании не ниже генерал-лейтенантского. Насколько я помнил, на настоящий момент в России имелось 56 флигель-адъютантов, 64 генерал-майора или контр-адмирала Свиты и 51 генерал-адъютантов. Расплодил братец Коля адъютантов, а порядок в Империи не обеспечил.

Короче, черт ногу сломит с этими дореволюционными чинами!

Или, например, вот тот же Марсель Плиа, который только что проследовал мимо меня по салону в сторону пилотской кабины, имел чин фельдфебеля, что в армии моего времени соответствует званию старшего сержанта. В кавалерии он был бы вахмистром, а на флоте быть ему боцманом. В общем, имел он обычный унтер-офицерский чин.

Однако упомянутый Марсель Плиа был знаменит не своим невеликим чином, а тем, что он вообще один такой на свете. Вот везет мне с уникальными людьми сегодня!

Когда полковник Горшков представлял мне перед вылетом членов своего экипажа, я не мог не удивиться тому, что наш моторист-стрелок чернокожий! И в мое время такой человек бросался бы в глаза в строю российской армии, а уж в это патриархальное время и говорить тут нечего!

Покопавшись в памяти прадеда я выудил оттуда все что он знал по данному вопросу. Нет, Великий Князь Михаил Александрович никогда не пересекался с этим незаурядным человеком, но, по крайней мере, слышал о нем. Ну, еще бы, ведь Марсель Плиа был уроженцем Французской Полинезии, то есть родился в Южном полушарии на островах посреди Тихого океана, буквально на противоположном от России конце нашей планеты! Его мать была нянькой у французских колонистов и, возвращаясь во Францию, они взяли няньку с собой. Так Марсель с диких островов Полинезии переместился в блистательный Париж. Как Марсель оказался в Санкт-Петербурге прадед не знал, да и неважно это. Важно то, что попав в 1906 году в русскую столицу французский полинезиец быстро обрусел, выучил русский язык, женился на русской девушке, которая родила ему сына. Работая на заводе, он проявил недюжинные таланты к механике и вообще зарекомендовал себя смышленым малым. С началом мировой войны он поступил добровольцем в русскую армию, где был направлен в качестве шофера в ИВВФ. Но не сиделось ему за баранкой грузовика и вот он уже моторист-стрелок на «Илье Муромце», где своим героизмом успел заслужить два Георгиевских Креста и уважение самого Игоря Сикорского.

Кстати, в эти времена награды не раздавали направо и налево. Тот же первый своей Георгиевский Крест IV степени Марсель Плиа заслужил тем, что в течение получаса под ураганным зенитным огнем ремонтировал два поврежденных двигателя стоя на крыле «Ильи Муромца» во время бомбардировочной миссии на станцию Даудзевас. В том бою аэроплан получил более семи десятков пробоин от вражеского огня и во многом благодаря героизму Марселя Плиа воздушный корабль вернулся на родной аэродром. А второй Крест, уже III степени, он получил за сбитые во время воздушного сражения два немецких аэроплана и принуждение третьего к поспешному бегству. Да и про уважение со стороны конструктора «Муромцев» Игоря Сикорского тоже, в общем-то, не шутка, поскольку несколько предложений этого «русского полинезийца» по усовершенствованию огромного аэроплана были Сикорским признаны разумными и воплощались в новых модификациях этого воздушного корабля и в модернизации существующих машин.

Так что, моторист-стрелок у Горшкова был личностью выдающейся во всех смыслах этого слова.

И как ему, родившемуся в жаркой Полинезии, не холодно здесь, на такой высоте? Я поежился и плотнее запахнул свою белую генеральскую бекешу. Кстати, я понял, почему местные летчики так тепло одеваются. Сквозняк был отнюдь не легкий. Да и вообще, данная летающая конструкция, гордо именующаяся воздушным кораблем, весь полет поскрипывала так, что это поначалу вызывало мое беспокойство. Но увидев, что никто по этому поводу не дергается, решил не обращать на это внимания. Зато салон «Муромца» отапливался за счет выхлопных газов внутренней пары двигателей, которые по трубкам отдавали тепло экипажу и пассажирам, так что я боюсь себе представить, какой бы тут стоял колотун без этого обогрева. Ветряной генератор снабжал аэроплан электричеством, а кроме того, на этом чуде техники был даже туалет! В общем, это был такой себе аэробус начала двадцатого века. И еще одно его роднило с аэробусом моего времени — парашютов не предусматривалось.

Впрочем, другого варианта, на чем лететь в Могилев у меня не было. А жаль, кстати. Был бы на аэродроме запас водорода…

При всей величественности «Ильи Муромца» в масштабах этой эпохи и проверенной надежности именно этой конкретной машины, аэроплан серьезно уступал находившемуся в ангаре летной школы дирижаблю «Гигант». Да, лететь на дирижабле мне было бы куда спокойнее, ведь радиус действия дирижабля куда больше и он без проблем меня мог бы доставить и на тысячу двести километров, а уж предстоящие нам шестьсот были бы для него сущим пустяком. Да и при грузоподъемности дирижабля в 9 тонн того же Джонсона можно было бы в Гатчине не оставлять.

Но воспользоваться этим транспортом длиной в 114 метров я никак не мог. Дело в том, что шеф Главного военно-технического управления и по совместительству полевой генерал-инспектор Императорского Военно-воздушного Флота Великий Князь Александр Михайлович считал, что дирижабли очень опасны, и вообще перспектив применения у них нет, а потому распорядился не отпускать водород гатчинской офицерской авиашколе, ввиду его дефицита и нехватки оного на фронтах, где водород шел на заполнение змейковых аэростатов.

Кстати говоря, зная историю вопроса, могу сказать, что дирижабли даже на водороде были не опаснее современных мне самолетов. Те же самолеты, например, регулярно терпели катастрофы по всему миру, однако это же не служило поводом для запрета авиасообщения под формулировкой об опасности полетов на самолете? Да и, тем более, если решить вопрос с гелием, то…

Мои раздумья прервало появление внизу еще одного городишка. Судя по всему крупного железнодорожного узла. Дернул за рукав проходившего мимо Марселя Плиа и вопросительно показал вниз.

Тот кивнул и прокричал:

— Станция Дно!

Станция Дно. Вот значит, как переплетается история. Я лечу над станцией Дно на встречу с царем, который, если я не успею, послезавтра будет на этой самой станции, обложенный мятежниками, как волк флажками. Гримаса судьбы.

* * *

ПЕТРОГРАД. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

— Саша, тебе телеграмму принесли.

Александр Павлович озадаченно посмотрел на сестру, которая протягивала ему бланк. Развернув его, он с удивлением прочитал следующее:

«Доктору Кутепову Александру Павловичу.

Дорогой коллега!

По проверенным данным в Петрограде начинается эпидемия красной чумы. Первый очаг эпидемии отмечен в Таврическом саду и его окрестностях. Симптомы — возбужденность, жар, зуд, лихорадка, агрессивность, склонность к разрушению. Отмечены случаи безумия и массового помешательства. Болезнь очень заразна и передается в местах большого скопления людей — на рынках, в очередях, в толпах, на демонстрациях. Повышенная смертность среди зараженных.

Я знаю, что сегодня Вам предложат возглавить сводный карантинный отряд из трех бригад с одним карантинным аппаратом — соглашайтесь. Позже вам поступят еще 24 карантинных аппарата — заклинаю вас, перед тем как отдавать половину, убедитесь в том, что ваша половина нормально работает.

Не спешите слепо выполнять распоряжения главного врача Петрограда — к вечеру эпидемия оставит столицу без всякого управления. Вся надежда на вашу сообразительность, твердость и верность клятве врача.

Действуйте решительно. Мобилизуйте здоровых врачей и санитаров. Отстраняйте растерявшихся, малодушных и имеющих симптомы заражения красной чумой. Назначайте здоровых и решительных. Принимайте под свое начало другие карантинные отряды.

С целью препятствования распространению красной чумы удаляйте людей с улиц и площадей и призовите всех переждать эпидемию дома или в местах постоянного пребывания.

Для обеспечения карантина обязательно возьмите под контроль Министерство путей сообщения, Николаевский и Царскосельский вокзалы для приема следующих к Вам на помощь карантинных бригад из провинции. Вам необходимо обеспечить карантин в Петрограде в первые два-три дня эпидемии.

Надеюсь и верю в Вас. В Ваших руках жизни и судьбы миллионов людей. Да поможет вам Бог!

Искренне уважающий Вас,

Доктор Романов Михаил Александрович, профессор медицины, г.а., в.к.»

* * *

ГДЕ-ТО МЕЖДУ ГАТЧИНОЙ И МОГИЛЕВОМ. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Итак, я лечу в Могилев, и даст Бог, к вечеру буду там. Выходит у меня есть шанс встретиться с ним и попытаться отговорить от поездки. Благо аргументы у меня имелись. Но, главная, на мой взгляд, проблема заключалась вовсе не в том, чтобы успеть, и даже не в том, чтобы уговорить царя остаться в Ставке, а в том, чтобы убедить его анонсировать и провести необходимые стране реформы.

Ведь, допустим, меня все же получится его задержать в Могилеве, получится его растормошить и он сможет, опираясь на армию, восстановить порядок в стране. Хватило же у него духа подавить революцию 1905–1907 годов? Проблема, однако, заключалась в том, что опираясь на одну лишь силу подавить Февральскую революцию уже невозможно и мне, как человеку знающему историю на 106 лет вперед, все это совершенно очевидно. Возможно, более очевидно, чем кому бы то ни было в этом мире в это время.

И очевидность эта буквально кричала о том, что России нужна не только сильная авторитетная власть, но и энергичные популярные в народе реформы. Реформы, которые смогут дать ответ на коренные вопросы и смогут двинуть страну по пути к построению более справедливого общества. Иначе процессом построения такого общества займутся большевики. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но это я могу рассуждать о плюсах и минусах того или иного пути, перечислять победы и трагедии, размышлять над тем, что было бы если бы что-то было сделано иначе, если бы было принято другое решение или состоялось/не состоялось то или иное событие. У меня есть такая возможность и у меня есть примеры реального развития общества после 1917 года.

А русский мужик не знает будущего. Он просто хочет правды. Простой и понятной ему правды. И уже готов действовать для этого. Если царю и удастся усмирить бунт силой, социальная революция будет лишь отложена. И если между революцией 1905–1907 годов и Февральской революцией прошло десять лет, то теперь власти уже никак не удастся отсрочить революцию дальше, чем на осень 1917 года невзирая ни на какие репрессии. В условиях продолжающейся войны и положения дел в обществе новую революцию вполне можно ожидать уже летом, после первых же поражений на фронтах.

Поэтому разрешение революционной ситуации февраля 1917 года не может лежать в сфере чисто силовой и решительность в вопросе успокоения России вовсе не заключалась в том, чтобы сдвинув брови бросить на Петроград и Москву полки, потопив бунт в реках крови. Даже если такие полки найдутся и не переметнутся на сторону восставших или не разбегутся по дороге (что далеко не факт, зная реальную для меня историю), чисто силовой сценарий лишь усугубит ситуацию.

Решительность и сила духа как раз и нужны были, чтобы, не разрушив до основания старое здание государственной машины, снести наиболее ветхие пристройки, грозящие при разрушении обвалить как само здание, так и похоронить под обломками жильцов аварийного дома.

Но была ли власть готова к таким действиям? История показала, что нет, не была. Не нашлось в Императорском Доме никого, кто мог бы это сделать. Николай, который царь-батюшка и «Хозяин Земли Русской», в последние месяцы своего правления вообще мало соотносился с реальностью и упал под тяжестью короны, потянув за собой свою Империю и похоронив под ее обломками своих собственных детей. Цесаревич — больной ребенок. Мой чудный прадед Михаил Александрович был романтиком, верящим во всякие бредни, в том числе рассказанные ему другими. Кирилл Владимирович вообще в числе первых нацепил красный бант и привел Гвардейский Экипаж под Таврический дворец и вместо того, чтобы арестовать перепуганных членов Временного правительства принес им присягу верности. Злые языки утверждали, что совершил он сей «благородный» поступок вовсе не просто так, а с целью. Очень ему хотелось стать царем, и надеялся он, что когда будут искать подходящего для нового режима монарха, вспомнят об его личной верности и лояльности депутатам распущенной Государственной Думы. Корону ему, естественно, никто так и не предложил, так что пришлось ему, скитаясь по всяким эмиграциям, самому провозгласить себя Императором Всероссийским. Ну, как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось.

Кстати сказать, утверждают, что именно появление Кирилла Владимировича у Таврического дворца с красным бантом и стало знаком стране, что Императорский Дом отказывается от борьбы за свои права на власть, результатом чего стал отказ от борьбы с мятежом со стороны большого количества монархистов по всей России. Так что после этого, мог он в Париже провозглашать себя кем угодно, шанс свой он упустил в начале марта 1917 года.

А, впрочем, шансов реально не было ни у кого. Жить по-старому страна не хотела, а предложить альтернативу кровавой смуте никто из власть предержащих не мог.

Именно поэтому думал я думы глядя в квадратный иллюминатор. И думы эти были в основном не о том, как уговорить царя остаться в Ставке, а о том, что он может предложить стране и как от него этого добиться.

* * *

ПЕТРОГРАД. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Полковник Кутепов читал текст телеграммы и не верил своим глазам. Здесь явно произошла какая-то нелепая ошибка. Вероятно телеграмма была адресована другому человеку и в результате царящей в городе суматохе была ошибочно доставлена ему. А иначе как трактовать написанное? Какая-то эпидемия, карантин и прочее…

— Саша, звонил поручик Макшеев, просит тебя срочно прибыть на Миллионную. У них там что-то случилось…

Не став далее ломать себе голову над странной телеграммой, Кутепов автоматически сунул его в карман и, поблагодарив сестру, начал спешно одеваться.

Проезжая в извозчике по улицам Петрограда полковник отметил, что ближе к центру относительный порядок еще соблюдается, городовые на своих местах, однако в воздухе уже чувствуется весьма сильное напряжение. Хотя на Дворцовом мосту, у здания Адмиралтейства и у Зимнего дворца все выглядело как обычно.

Подъехав к зданию собрания, Кутепов увидел ожидающего его поручика Макшеева, который едва завидев полковника, буквально бросился навстречу.

— Ваше высокоблагородие! В казармах гвардейской Конной артиллерии взбунтовалась часть Лейб-гвардии Волынского запасного полка и его учебная команда. Толпа взбунтовавшихся волынцев ворвалась в казармы нашей нестроевой роты и заставила часть из них присоединиться к мятежу. Оказавшийся на месте заведующий полковой шквальней полковник Богданов пытался выгнать волынцев из наших казарм, но был немедля заколот штыком.

— Кем заколот?

— Волынцами.

Кутепов кивнул.

— Продолжайте, поручик.

— Ну, я и бросился звонить вам…

Полковник еще раз кивнул и спросил:

— А где находится сам командир запасного полка полковник князь Аргутинский-Долгоруков?

— Его высокоблагородие вызван к командующему и в настоящий момент отсутствует в расположении полка.

— А остальные офицеры?

— Вон там, — Макшеев указал в глубину здания. — Совещаются.

— Совещаются? — Кутепов хмыкнул.

Действительно, группа офицеров стояла кружком и возбужденно что-то обсуждала. Подошедший полковник поинтересовался у стоявшего среди них штабс-капитана Элиота-старшего.

— Почему вы здесь, господа?

Тот как-то смущенно помялся, но все же ответил:

— Да вот, господин полковник, решаем, как нам быть дальше…

Кутепов кивнул.

— Похвально-похвально. Но позвольте спросить, почему вы здесь, а не со своими ротами? Что подвигло вас бросить своих солдат в столь сложный момент?

Офицеры озадачено переглянулись, а все тот же Элиот-старший ответил растеряно:

— Так, господин полковник, там же полковника Богданова уже закололи и мы подумали…

— Напрасно, господа, напрасно. Извольте немедленно прекратить всякие дискуссии о текущем моменте и вернуться к исполнению своих обязанностей. Только ваше присутствие среди подчиненных вам солдат, ваша решительность и твердость, сможет сохранить хотя бы остатки дисциплины и удержит их от измены присяге и воинскому долгу. Выполняйте, господа офицеры.

К Кутепову вновь подбежал поручик Макшеев.

— Ваше высокоблагородие! Там за вами прибыл автомобиль из Градоначальства! Вас немедля требует к себе командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов!

Полковник хмуро поглядел на стоящий автомобиль и, кивнув Макшееву, отправился в сторону машины.

* * *

ГАТЧИНА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Суета рассылки телеграмм осталась позади, и казалось, что можно было и расслабиться, однако на душе у Джонсона было довольно тяжело.

Пожалуй, только сейчас Николай Николаевич смог в полной мере осознать, что привычный ему Великий Князь Михаил Александрович неуловимо, но кардинально изменился. Пока было трудно определенно сказать где и в чем эти изменения произошли и в чем они проявляются, но было с ним что-то не то и не так после того злополучного спиритического сеанса.

Что же он там такого узнал, что так радикально изменило самого Великого Князя? Настолько изменило, что вместо порывистого и полного эмоций Михаила Александровича перед ним в кабинете предстал целеустремленный, жесткий и знающий себе цену человек.

Да и то, свидетелем чего пришлось стать самому Джонсону в офицерской летной школе, однозначно убеждало секретаря в том, что шеф его вдруг раскрыл такие качества, которых в нем прежде не замечалось. Прежний Михаил Александрович в такой же ситуации горел бы огнем порыва, увлеченности идеей или же был бы охвачен какой-то нервной лихорадкой на пути к цели. Говорил бы много и страстно, пытаясь увлечь и собеседника. Сейчас же он больше напоминал родную ему Дикую дивизию, которая мощно и с грозной неумолимостью летела к победе, не считаясь ни с чем — ни с мнениями, ни с преградами, ни даже с жертвами если потребуется. Причем других он не подавлял грубой силой, а буквально изменял под себя.

Под его напором пали и генерал Кованько, и полковник Горшков, да и сам Джонсон был подхвачен этим новым ураганом, в который превратился новый Михаил Александрович. Даже телеграммы, которые оставшись на аэродроме рассылал Николай Николаевич, несли в своем содержании что-то нелепое, дикое и совершенно непонятное, но от того не менее грозное и всесокрушающее.

* * *

ПЕТРОГРАД. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Встретивший Кутепова у входа в здание Градоначальства жандармский ротмистр сообщил, что Хабалов приказал провести полковника без задержки прямо к нему.

В довольно большой комнате находились сам генерал Хабалов, градоначальник Петрограда генерал Балк, начальник штаба Петроградского военного округа генерал Тяжельников, помощник генерала Чебыкина полковник Павленков и еще два неизвестных Кутепову жандармских штаб-офицеров. На их лицах читалась тоска и растерянность.

Хабалов сразу же бросился ему навстречу.

— Вы — полковник Кутепов?

Александр Павлович с некоторым удивлением посмотрел на командующего округом и представился:

— Лейб-гвардии Преображенского полка Полковник Кутепов, нахожусь в Петрограде по случаю отпуска с фронта.

— Прекрасно, полковник! — Хабалов пожал ему руку и сразу огорошил. — Я назначаю вас начальником карательного отряда!

Кутепов с изумлением увидел, что у генерала дрожит нижняя челюсть, а глаза бегают, словно боятся на что-то решиться.

— Я готов выполнить любое приказание. Но позвольте, ваше превосходительство, моего Преображенского полка в городе нет, я нахожусь здесь в отпуске и не имею никакого касательства к запасному полку. Думаю, что правильным было бы назначить кого-то из тех, кто более известен в Петроградском гарнизоне и пользуется там непререкаемым авторитетом.

Хабалов решительно махнул рукой и заявил.

— Оставьте всякие отговорки! Все отпускники в столице подчиняются мне, а я назначаю вас начальником карательного отряда!

Кутепов вынужден был кивнуть.

— Слушаю, ваше превосходительство. Прошу указать мне задачу и дать соответствующий отряд.

С явным облегчением генерал Хабалов отдал распоряжение:

— Приказываю вам оцепить район от Николаевского вокзала и до Литейного проспекта и все, что будет в этом районе выгнать к Неве и там привести в порядок.

Подивившись столь расплывчатому приказу, Кутепов попробовал возразить:

— Ваше превосходительство, я, конечно, исполню приказ, даже если мне придется в эти толпы стрелять, но для того, чтобы оцепить указанный район необходимо иметь под началом не менее бригады. Какие силы передаются под мое командование?

Хабалов раздраженно оглянулся на присутствующих и не найдя никакой поддержки ответил:

— Бригады у меня нет. Берите что есть. Возьмите ту роту Лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка с одним пулеметом, которая стоит напротив Градоначальства и идите с ней вдоль Невского проспекта. У Гостиного Двора возьмите роту Лейб-гвардии Преображенского запасного полка, а в Пассаже еще одну роту того же полка. Пройдя дальше по Невскому, вы увидите идущую вам навстречу пулеметную роту в 24 пулемета. Половину из них забирайте себе, а оставшиеся 12 отправьте нам сюда.

Какое-то смутное воспоминание шевельнулось в сознании полковника, но Кутепов не счел возможным обдумывать что-либо постороннее в этот момент. Вместо этого он задал вопрос, который его весьма занимал.

— Ваше превосходительство, простите, а будет ли эта пулеметная рота стрелять вдруг что?

Хабалов быстро закивал.

— Я уверен, что это хорошая и полностью подготовленная часть.

Видя, что Кутепов все еще с сомнением на него смотрит, генерал поспешил добавить:

— Вы не волнуйтесь! Мы вам сразу же пришлем в помощь все, что только будет возможно! Я сейчас же отдам распоряжение роте Лейб-гвардии Егерского запасного полка двигаться вам навстречу и поступить в ваше распоряжение!

И совсем уж с некоторой истерикой в голосе напутствовал:

— Идите, полковник! Отечество надеется на вас!

Кутепов мрачно оглядел присутствующих, их растерянные лица, дергающуюся челюсть и дрожащие руки генерала Хабалова и, козырнув, вышел из кабинета.

Уже идя по коридорам, он мрачно смотрел на суетящихся офицеров и видел в их глазах все те же чувства ужаса и растерянности, которые он только что видел в глазах присутствующих в кабинете у генерала Хабалова.

Город был обречен…

* * *

ГДЕ-ТО МЕЖДУ ГАТЧИНОЙ И МОГИЛЕВОМ. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Хотя кого я обманываю? Сам себя? Я могу сколь угодно долго витать в облаках, причем в данном случае в буквальном смысле, фантазируя и планируя необходимые России реформы, призванные разрядить ситуацию и обеспечить возможность преодоления кризиса, не утопив при этом страну в крови, и не дав ее на растерзание ни денежным мешкам, ни большевикам, но главным препятствием этому будут как раз не всякие там заговорщики и иностранные заправилы, а как раз сам Государь Император Всероссийский Николай Второй.

Проблема как раз и заключалась в том, что Николай Александрович Романов не даст провести никаких таких реформ, и не станет откладывать поездку навстречу к своим больным детям в Царское Село, и, конечно же, предпочтет не принимать вообще никаких решений, по обыкновению рассчитывая, что как-то все рассосется и образуется само собой. Ну, а если не образуется, то он готов «жертвенно принять приговор судьбы дабы жертвою своею искупить» и прочая, прочая, прочая… хрень.

Причем немалый отпечаток на характер будущего Хозяина Земли Русской (а именно так указал свой род деятельности Николай II в графе «основные занятия» во врем


Поделиться с друзьями:

Типы сооружений для обработки осадков: Септиками называются сооружения, в которых одновременно происходят осветление сточной жидкости...

Особенности сооружения опор в сложных условиях: Сооружение ВЛ в районах с суровыми климатическими и тяжелыми геологическими условиями...

Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...

Архитектура электронного правительства: Единая архитектура – это методологический подход при создании системы управления государства, который строится...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.02 с.