Часть V – Наталья Фонвизина, Александра Ентальцева, Прасковья Анненкова (Полина Гёбль)

ФОНВИЗИНА (АПУХТИНА) НАТАЛЬЯ ДМИТРИЕВНА (1 апреля 1803 (или 1805)-10 октября 1869)
Пожалуй, единственная этническая русская из всех декабристок. Хотя род её матери, Марии Павловны (1779-1842), урождённой Фонвизиной (она приходилась двоюродной сестрой мужу декабристки, Михаилу Александровичу Фонвизину), происходит от барона Берндта фон Виссина, рыцаря ордена меченосцев – то ли немецкого, то ли лифляндского происхождения, который был взят в плен московитами в ходе Ливонской войны (1558-1583 годов). Место и время его пленения неизвестны. В дальнейшем фон Виссин получил русское имя Пётр Владимирович, однако остался верен лютеранской вере. В вопросах присяги рыцарь-меченосец оказался не столь щепетилен, поэтому сразу перешёл на воинскую службу к царю Ивану IV, получив от него за это поместья с крепостными крестьянами.
Занимательно, что дед Натальи Дмитриевны по отцу, Апухтин Иоаким Иванович (1723-1792), с 1773 по 1783 год состоял членом Военной коллегии, и в этом качестве был членом суда над Емельяном Пугачёвым и его сподвижниками.

Отец декабристки, Дмитрий Иоакимович (Акимович) Апухтин (1768-1838) в 14-летнем возрасте был записан сержантом в лейб-гвардию Преображенского полка, откуда в сентябре 1797 года вышел в отставку в чине поручика. Поселившись в Москве, Апухтин в 1800 году женился, в первую очередь, по финансовым соображениям, на богатой невесте Марии Павловне Фонвизиной, и переехал с ней в свою родовую усадьбу Богородицкое Орловской губернии. С 1806 по 1812 год он избирался болховским уездным предводителем дворянства и неоднократно исполнял обязанности губернского предводителя. В 1812 году Апухтин в чине капитана поступает в ополчение и назначается командиром батальона в полку князя Гагарина, а затем находится при командире гвардейского корпуса А.П. Ермолове, выполняя его поручения. Был участником Бородинского сражения.
По воспоминаниям дочери, имел очень неуравновешенный и вспыльчивый характер, был натурой страстной, способной одинаково сильно любить и ненавидеть, и спокойствие находил только «на лоне природы».
Если для отца Натальи Дмитриевны определяющим моментом для вступления в брак было, в первую очередь, хорошее приданое невесты, то её мать, Мария Павловна Фонвизина (1779-1842) вышла за него замуж в 1800 году исключительно по любви. Кстати, матушка декабристки приходилась родной племянницей по отцу знаменитому русскому писателю Денису Ивановичу Фонвизину (1743-1792). А её отец, дед Натальи Дмитриевны, Павел Иванович Фонвизин (1746-1803) на протяжении 12 лет – с 1784 по 1796 – был директором Московского университета.

Наталья Дмитриевна не была ни первым, ни единственным ребёнком у своих родителей. “Просто” она одна из всех детей Дмитрия и Марии Апухтиных дожила до взрослого возраста, что в те времена высокой детской смертности случалось довольно часто.
Декабристка родилась 1-го апреля то ли 1803, то ли 1805 года, где точно – не известно. Её детские и отроческие годы прошли в имении родителей Давыдово, расположенном в “Кологривском крае” (современный Кологривский р-он Костромской области России). Это имение отец декабристки купил после 1812 года, окончательно выйдя в отставку. Покупка была вынужденной (орловское имение Дмитрия Апухтина было разрушено во время нашествия наполеоновских войск), выгодной (на самом деле имение с прилежащими землями стОило намного дороже, просто его продавцу срочно были нужны деньги, и поэтому он не задирал цену), – однако, для его покупки отец Натальи Дмитриевны одалживал деньги у дяди жены, Александра Ивановича Фонвизина, о чем позднее Дмитрий Акимович вспоминал как о благодеянии. Этот долг (который достигал 60 тысяч рублей – огромная сумма по тем временам) Фонвизиным Апухтиными так никогда и не был уплачен, и именно он стал главной причиной бракосочетания дочери должника, Натальи Апухтиной, и старшего сына кредитора, Михаила Фонвизина, в 1822 году.

Декабристка получила прекрасное домашнее образование. А так же, в наследство от набожной сентиментальной матери – страстное увлечение религией. Наталья с детства зачитывалась житиями святых, в 14 лет жаждала аскетических подвигов, для чего носила жёсткий пояс, вываренный в соли; часами стояла на солнце, чтобы испортить кожу лица.
Судя по всему, любовь и брак совсем не входили в жизненные планы девушки – скорее наоборот, стремясь избежать уготованной ей судьбы (историки считают, что Наталья Дмитриевна с детства была “сговорена” за своего будущего мужа), декабристка в 16 лет сбежала из дома с намерением постричься в монахи мужского Макарьевского Белбажского монастыря (разумеется, выдав себя за юношу). Беглянка была возвращена домой неким костромским дворянином Верховским (видимо, даже до монастыря Наталья Дмитриевна не добралась), и после разговора с отцом, описавшим ей бедственное положение семьи (из всей немалой собственности родителей декабристки у них осталось только бывшее имение Давыдово (перестроенное и переименованное ими в Отрадное) и чуть более 40 душ мужского пола), она согласилась выйти замуж за своего двоюродного дядю, Михаила Александровича Фонвизина, который был старше неё на 15-17 лет.

Неизвестный художник. Парная миниатюра супругов Фонвизиных 1822-1825 гг. Здесь особенно заметны их общие, родственные, черты лица

Михаил Александрович Фонвизин (20 августа 1788-30 апреля 1854)
Отставной генерал-майор.
Отец – Александр Иванович Фонвизин (1749-1819), подполковник, мать – Екатерина Михайловна, урождённая Фонвизина (1750-1823). Родители декабриста приходились друг другу кузенами, и над ними всю жизнь дамокловым мечом нависала угроза объявления их брака недействительным, поскольку разрешения на него они от церкви так и не получили (видимо, подкупив или обманув священника, который их венчал).
Воспитывался сперва дома, затем в училище св. Петра в Петербурге и в Московском университетском пансионе, слушал лекции в Московском университете. В службу записан подпрапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк – 26.05.1801, в 12 лет, вступил в службу подпрапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк – 5.12.1803, портупей-прапорщик – 10.01.1804, прапорщик – 1.12.1804, участник войны 1805 (Аустерлиц), подпоручик – 14.11.1806, поручик – 7.11.1808, участвовал в военных действиях в Финляндии во время войны с Швецией 1809-1810 (Аландские острова), назначен адъютантом к генерал-майору А.П. Ермолову бригадным дежурным офицером – 19.02.1812, дивизионным – 2.06.1812, участник Отечественной войны 1812 (Витебск, Смоленск — ранен, награжден орденом Владимира 4 ст. с бантом, Бородино – награжден орденом Анны 2 ст., Малоярославец – награжден золотой шпагой за храбрость, Красное, Березина), штабс-капитан – 20.01.1813, участник заграничных походов (Люцен, Бауцен – награжден алмазными знаками ордена Анны 2 ст., Кульм, Лейпциг, Бар-сюр-Об, под Бар-сюр-Об ранен, взят в плен и отправлен в Бретань, где участвовал в заговоре пленных и находился до окончания военных действий), награжден прусским орденом За заслуги и Кульмским крестом, капитан – 17.07.1813, полковник – 5.12.1813, прикомандирован к 4 егерскому полку для командования им – 1814, командир 37 егерского полка – 1.06.1815, был с полком на пути в Россию во время высадки Наполеона, вернулся во Францию и участвовал в военных действиях периода так называемых «Ста дней» (блокада Меца и Тионвиля), командир Перновского гренадерного полка – 22.07.1817, повелено состоять по армии – 18.10.1817, командирован в оккупационный корпус во Францию – октябрь-декабрь 1817, командир 38-го егерского полка – 24.01.1818, переведен с полком во 2-ю армию (Тульчин) – сентябрь 1819, генерал-майор с назначением командиром 3-ей бригады 12-ой пехотной дивизии – 19.02.1820, командир 3-ей бригады 22-ой пехотной дивизии – 23.05.1820, повелено состоять по армии — 16.8.1820, уволен в отставку – 25.12.1822.
Масон, член московской ложи «Александра Тройственного спасения» (с 1817).
Член Союза спасения и Союза благоденствия (участник Московского заговора 1817, один из инициаторов и руководителей Московского съезда 1821, член Коренного совета), участник подготовки к восстанию в Москве в декабре 1825. Социальный мыслитель, “теоретик” движения декабристов.
Жил в своем подмосковном имении Крюково. Имел в деревне Марьино Коломенского уезда Московской губернии – 73 души крепостных крестьян (считались только мужчины, так что это количество можно смело умножать на два), в Калязинском уезде Тверской губернии – 131 душу, в Ряжском уезде Рязанской губернии – 278 душ, в Костромской губернии (нераздельно с братом Иваном) – 1200 душ.
Приказ об аресте – 3.01.1826, арестован в Крюкове – 9.01, доставлен в Петербург в Главный штаб – 11.01, 12.01 переведен в Петропавловскую крепость («присылаемого г[енерал]-майора Фон-Визина посадить, где лучше, но строго, и не давать видеться ни с кем») в №12 бастиона Трубецкого.
Осужден по IV разряду и по конфирмации 10.07.1826 приговорен в каторжную работу на 12 лет, срок сокращен до 8 лет – 22.08.1826. Отправлен из Петропавловской крепости в Сибирь – 21.01.1827, доставлен в Читинский острог – 7.03.1827.

Несмотря на согласие Натальи Апухтиной выйти замуж по выбору своих родителей (в начале лета 1821 года), своё замужество она оттягивала, как могла. Официально невестой Михаила Фонвизина она была объявлена только в марте 1822 года. Свадьбу пришлось откладывать ещё в течение полугода: препятствием послужило близкое родство жениха и невесты. Сперва Фонвизин сделал неудачную попытку получить в Москве нужное свидетельство у «бронницкого попа». Потом обратились к архиерею, который тоже не решился дать свое согласие без разрешения из Петербурга. Историкам ничего не известно о том, как именно, всё же, декабрист добыл разрешение церкви на свой близкородственный брак – не исключено, что жених просто дал хорошую взятку священнику.
Венчание состоялось лишь в сентябре 1822 года в Воскресенской церкви села Халбуж, в нескольких верстах от Давыдова, в ноябре молодожены уехали в Москву, а в декабре Михаил Александрович вышел в отставку. Молодая семья поселилась в усадьбе Крюково под Москвой, принадлежавшей Михаилу Александровичу.

На момент ареста декабриста (9-го января 1826 года) у супругов уже был полуторагодовалый сын Дмитрий (родился 26-го августа 1824 года), и Наталья Дмитриевна была беременна вторым ребёнком – сына Михаила она родила 4-го февраля 1826 года.
В апреле 1826 года Фонвизина отправилась в С.-Петербург, где 25-го числа встретилась с мужем. Тогда же она сообщила ему о своём намерении отправиться за ним в Сибирь. Однако декабрист хотел, чтобы жена осталась дома с детьми. Своего решения, впрочем, Наталья Дмитриевна не изменила – это видно из её писем мужу в Сибирь в 1826-1827 годах. Однако, она сомневалась в способности своих родителей должным образом воспитать её сыновей – уже старики по понятиям того времени (отцу было почти 60, матери – 51 год), они и по жизни были просто добрыми, милыми людьми. Которые не смогли даже сохранить свой собственный капитал, не то что приумножить наследство – и не видели ничего дурного в том, что расплачиваться за их безалаберность и неумение управлять своими деньгами пришлось единственной дочери. Вряд ли они были способны проявлять твёрдость, настойчивость и требовательность, столь необходимую при воспитании мальчиков (к тому же очень болезненных с самого рождения, и, соответственно, разбалованных). Время доказало правоту опасений Фонвизиной, но выбора у неё не было – ей больше не с кем было оставить своих детей.
17-го января 1828 года Наталья Дмитриевна выехала из Москвы в Сибирь. В марте она уже была в Читинском остроге, рядом с мужем. А 4-го апреля 1828 года декабристка уже была посажёной матерью на свадьбе Анненковых.

Супруги Фонвизины в Сибири, начало 1830-х годов.

Вообще из переписки Фонвизиной с родными и из упоминаний о семействе Фонвизиных других декабристов складывается впечатление, что Наталья Дмитриевна болела, и серьёзно, почти постоянно. Несколько раз она, по заключению “личного” врача декабристов, тоже декабриста, Фердинанда Вольфа, находилась при смерти. Сейчас смело можно сказать, что декабристку на протяжении всей её жизни, особенно в Сибири, всегда вела и поддерживала непоколебимая вера в Бога. Наталья Дмитриевна постоянно, каждую минуту, жила очень напряжённой духовной жизнью, что подчёркивали все знавшие её декабристы и их жёны. Что, в свою очередь, делало общение с ней не всегда простым и приятным. Энергичный характер Фонвизиной, наложившийся на её религиозную экзальтированность, в совокупности привели к серьёзной нервной болезни, которую в то время называли «пляска святого Витта». Приступы, сопровождавшиеся бредом, бессонницей, видениями, болями преследовали её периодически в течение 10 лет. Окружающие (и она сама) были уверены, что, в конечном итоге, Наталья Дмитриевна потеряет рассудок.
За шесть лет, проведённых декабристкой в Чите и Петровском заводе, она родила двоих мёртвых детей (ещё одного мёртвого ребёнка она родила позже, на поселении, в Енисейске). Два мальчика, родившиеся живыми, но, как говорили в народе, “не жильцами” (очень болезненными) – Богдан и Иван – прожили недолго: старший несколько месяцев; младший, родившийся в 1832 году, накануне окончания срока каторги своего отца – меньше двух лет.

В 1835 году отцу Натальи Дмитриевны удалось выхлопотать возможность переезда его зятя с дочерью из Енисейска в Красноярск. Затем с 1838 года Фонвизины в Тобольске. Через год после переезда Фонвизиных в Тобольск туда же были переведены из Красноярска братья Бобрищевы-Пушкины (Павел был всю жизнь влюблён в Наталью Дмитриевну, она же могла предложить ему только искреннюю дружбу), чему декабристка была очень рада. Павел Бобрищев-Пушкин и ещё один декабрист, Пётр Свистунов, который тоже жил тогда в Тобольске, как и она, очень увлекались богословием, вопросами веры и религии. Неудивительно, что, собираясь в доме у Фонвизиных, они часто беседовали друг с другом на эти, интересные им всем, темы. В результате чего местное начальство возбудило расследование о “секте”, возникшей на управляемой им территории. Расследование, разумеется, ничего не подтвердило, но нервы всем декабристам потрепало изрядно. Вообще, эта тема – взаимодействия вышедших с каторги, где они были все вместе, на поселение (где каждый из них оказался сам по себе), декабристов, с мелкотравчатыми главами местных администраций – сельских, уездных, городских, которые, в подавляющем своём большинстве, были малообразованными и неимущими (по сравнению с большинством декабристов), ещё требует отдельного изучения. Далеко не каждый из каких-нибудь местных урядников, которые зачастую и читали-то с трудом, получив полную власть над людьми, находящимися намного выше них по социальной лестнице, сумел избежать искушения “показать кузькину мать””государственным преступникам”. Поэтому жалоб на декабристов на местах (в том числе и совершенно идиотских – декабриста Ивана Якушкина, например, местные жители обвиняли в чернокнижии за сбор растений (он составлял гербарий растений Тобольской губернии) и общении с дьяволом – за его катание на коньках по замерзшей реке) было очень много. Расследования, как правило, ничего не давали – кроме морального удовлетворения возбудивших их чиновников (которые обязаны были это делать) и неудобства, издержек и неприятностей для декабристов. Кроме того, любой даже намёк на подтверждение подозрений – по самому ерундовому поводу – мог существенно ухудшить судьбу каждого “ссыльнокаторжного”, и даже продлить срок ссылки и/или ужесточить её (как это случилось с декабристами Михаилом Луниным и Иваном Выгодовским).

Впрочем, Фонвизина в подобных случаях никогда не молчала, а иногда даже добивалась невозможного. В конце 1840-х годов она съездила в Ялуторовск без разрешения властей (там как раз, усилиями живущих в городе декабристов – в первую очередь, Ивана Якушкина, и с материальной помощью Фонвизиных, открылись две бесплатные школы для крестьянских детей – для мальчиков и для девочек), за что получила выговор. В официальной бумаге она была названа “женой государственного преступника, ссыльно-каторжного”, в то время как по предписанию из С.-Петербурга жён декабристов, обращённых на поселение, следовало именовать “супругами, состоящими под надзором полиции”. Фонвизина написала об этом графу Орлову, ставшему начальником III Отделения (управление политической полицией в Российской империи) после смерти Бенкендорфа, а от генерал-губернатора Западной Сибири, князя Горчакова, потребовала письменного извинения. И получила его.

В год переезда в Тобольск Наталья Дмитриевна получила сообщение о смерти своего отца, что очень сильно подкосило её здоровье – она надолго слегла. Потеряв пятерых своих детей в Сибири и очень тоскуя об оставшихся в России сыновьях, Фонвизина взяла на воспитание двух осиротевших девочек из бедных семей (Пашу – Прасковью Свешникову, и Тошу – Антонину Дмитриеву), которых впоследствии забрала с собой из Сибири и выдала замуж с приданым.
Что касается её двоих родных сыновей, то сбылись её самые худшие опасения – сначала их дедушка с бабушкой, а после смерти Д.А.Апухтина – уже одна бабушка, не смогли дать им хорошее воспитание. Мария Павловна (за несколько лет до смерти она почти полностью ослепла) умерла в 1842 году, передав ещё ранее детей Натальи Дмитриевны на воспитание брату Михаила Александровича, Ивану Фонвизину. Дядя мальчиков тоже оказался неважным воспитателем. Они росли бездельниками и шалопаями, не имевшими никаких привязанностей к родителям, и смотревшими на переписку с ними как на тяжкую повинность. Естественно, что это был дополнительный источник страданий для Фонвизиных. Последним же ударом для родителей явилась ранняя смерть сыновей. Они оба умерли от чахотки (туберкулёза), с разницей в один год. Старший, студент Петербургского университета, Дмитрий – в октябре 1850 года (26 лет). Младший, Михаил, отставной подпоручик Преображенского лейб-гвардии полка – в ноябре следующего, 1851 года (в 25 лет).
Не последнюю роль в столь слабом здоровье и ранней смерти абсолютно всех детей Фонвизиных, скорее всего, сыграло их очень близкое кровное родство. Как я уже писала, родители Михаила Александровича приходились друг другу кузенами, а Наталья Дмитриевна была двоюродной племянницей своего мужа. Кстати, единственный сын младшего брата декабриста, Ивана Фонвизина, Александр (1824-1839) тоже скончался от чахотки ещё раньше своих кузенов, в 15 лет.

В 1850 году через Тобольск проходили осуждённые на каторжные работы петрашевцы, в том числе организатор тайного кружка, М.В.Буташевич-Петрашевский, и тогда ещё совсем молодой Ф.М.Достоевский (ему было 27 лет). Именно Фонвизина стала инициатором и организатором встреч с ними в Тобольском остроге, сбора и передачи им помощи. При личной встрече Натальи Дмитриевны с Буташевичем-Петрашевским в тюремной больнице она узнала от него, что её старший сын тоже был петрашевцем.
Впоследствии Фёдор Достоевский так описывал этот эпизод своей жизни: “Жены ссыльных старого времени заботились о нас, как о родных. Что за чудные души, испытанные 25-летним горем и самоотвержением. Мы видели их мельком, ибо нас держали строго. Но они присылали нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас”.

Для самой Фонвизиной и её мужа большим утешением и радостью (уже после смерти их старших сыновей) стал визит младшего брата декабриста, Ивана, осенью 1852 года к ним в Тобольск (разрешение он получил в июне 1852 года). Это было последнее прижизненное свидание братьев – Фонвизин -младший пробыл в гостях 6 недель, а по возвращении домой, в имение Марьино Бронницкого уезда Московской губернии, серьёзно заболел.
В начале 1853 года в связи с болезнью брата Ивана декабрист получает разрешение выехать к нему из Сибири. Наталья Дмитриевна через месяц в сопровождении жандарма, старой няни, разделявшей изгнание, М.Д. Францевой (её первая воспитанница) и двух приёмных девочек, отправилась вслед за мужем. Однако Фонвизины не застали Ивана Александровича в живых, он умер до их приезда (Михаил опоздал на несколько дней). Таким образом, декабрист и его жена становятся единственными владельцами огромного состояния (около 3 тысяч крепостных душ), которое наследовать после них было некому. Да и им самим это богатство не принесло особой радости – Михаил Александрович скончался всего через год, 30-го апреля 1854 года, от сердечного приступа, в неполных 66 лет.

Еще при жизни декабриста супруги приняли решение дать вольную своим крестьянам. После смерти мужа Наталья Дмитриевна, больше не связанная необходимостью ухода за ним, принялась за дело. Для этого Фонвизина должна была обследовать принадлежавшие им имения, которые находились в разных губерниях: Московской, Тверской, Тамбовской, Рязанской, Костромской. Всеми своими новостями в этой связи, раздумьями и опасениями, декабристка делилась в письмах с друзьями-декабристами, оставшимися в Сибири – более близких людей у неё в жизни не осталось. Особенно частой и, со временем – интимной стала её переписка с декабристом Иваном Ивановичем Пущиным (1798-1859), лицейским другом Пушкина, за которого она вышла замуж через полгода после его возвращения из Сибири после амнистии декабристам, 22-го мая 1857 года. Насколько счастливым был этот брак – сказать сложно. Для Пущина, безусловно, женитьба на богатой вдове была выходом из его очень трудного финансового положения (у него не было никаких постоянных источников дохода, его родители не оставили своим детям – а у декабриста было восемь родных братьев и сестёр – никакого наследства, но зато у него было двое незаконнорожденных детей, которых он сам воспитывал). Сама Наталья Дмитриевна, продолжая хлопоты по переводу своих крестьян из крепостного состояния в свободное, большей частью была в разъездах. Впрочем, сам брак продлился всего два года – Пущин скончался 3-го апреля 1859 года в имении жены Марьино Бронницкого уезда Московской губернии, и был похоронен в Бронницах возле первого мужа декабристки.
Дважды вдове декабристов пришлось хоронить ещё и своего давнего обожателя, декабриста Павла Бобрищева-Пушкина (1802-1865) – он скончался в её московском доме, у неё на руках, 13-го февраля 1865 года, незадолго до этого приехав к ней погостить.

Слева – портрет первого мужа Натальи Фонвизиной, Михаила Александровича, кисти М.Знаменского, 1853 года (за год до смерти). Справа – фотография второго мужа Натальи Фонвизиной, Ивана Пущина, 1856 года – за три года до его смерти. Посередине – их могилы на кладбище в городе Бронницы Московской области. Современное фото. Могила Пущина на переднем плане, белого цвета.

Хлопоты Натальи Дмитриевны об освобождении своих крестьян так ничем и не закончились. Сначала она хотела просто дать свободу всем своим крепостным, но ей было сказано, что этого сделать нельзя. Тогда она решила передать их в казну, но снова получила отказ. Все старания декабристки каким-то образом избавиться от владения крепостными были вызваны, в первую очередь, нежеланием, чтобы в случае её смерти они стали собственностью её законного наследника, дяди по матери – Сергея Павловича Фонвизина (1783-1860), известного крепостника и самодура. Однако, после того, как дядюшка умер (на 9 лет раньше самой Натальи Дмитриевны), она успокоилась и в дальнейшем не предпринимала уже никаких попыток дать своим крестьянам свободу. К тому же, в 1861 году в Российской империи было отменено крепостное право.

После смерти Пущина Наталья Дмитриевна окончательно перебралась в Москву. Последние годы жизни её разбил паралич. Декабристка скончалась 10-го октября 1869 года, в возрасте 64-66 лет. Была похоронена в Покровском монастыре. Могила до наших дней не сохранилась.

Наталья Дмитриевна Пущина – очень богатая дважды вдова декабристов. Снимок начала 60-х годов XIX века.

Фонвизина всю свою сознательную жизнь была уверена, что является прообразом главной героини пушкинского “Евгения Онегина”, Татьяны Лариной. Так ли это на самом деле – литературоведы спорят до сих пор (черновые “онегинские” наброски Пушкина, сохранившиеся до наших дней, подтверждают, что первоначально он хотел назвать свою Татьяну Натальей – “Итак, она звалась Наталья…”). Однако, если декабристке ещё до замужества, в бытность её Натальей Апухтиной, действительно, посвящали стихи известные поэты Василий Жуковский и Александр Одоевский, то с Александром Пушкиным она даже никогда не встречалась. Впрочем, Фонвизину это никогда не смущало – вплоть до того, что в любовных письмах Ивану Пущину перед их свадьбой она сама себя (в третьем лице) называла “Татьяной” и требовала того же (и получала это) от лицейского друга Пушкина.

ЕНТАЛЬЦЕВА (ЛИСОВСКАЯ) АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВНА (1790-24.07.1858)
Полная тёзка (за исключением отчества) Роксоланы (в том случае, если её звали Александра, а не Анастасия), и, вполне возможно, её родственница – весь украинский шляхетский род Лисовских (очень многочисленный и разветвлённый, в дальнейшем частично ополяченный) берёт своё начало от украинского шляхтича Фёдора Лисовского, сотника Новгород-Северского (1715-1721).
Единственная декабристка, изображение которой не дошло до нашего времени (декабрист Александр Бестужев в Петровском заводе написал портреты абсолютно всех декабристов и их жён, последовавших за своими мужьями). Так же очень мало известно о семье, в которой она родилась и выросла, и её “досибирской” жизни.
Декабристка совсем не помнила своих родителей, которые умерли, когда она была маленькой – её воспитывали старшие сёстры. Судя по тому, что она совсем не знала иностранных языков, её семья, хоть и дворянская, была очень бедной (и не могла позволить себе нанять гувернантку для девочки). Впрочем, сама Александра Васильевна всю свою дальнейшую жизнь, как могла, восполняла прорехи в своём образовании.
“Александра Васильевна Ентальцева – прекрасная женщина, умная, начитанная – она прочла все, что тогда было на русском языке – и разговаривать с ней было приятно. Она была предана душой своему угрюмому мужу…”, – писала Мария Волконская в своих “Записках”, уже после возвращения из Сибири.

В молодости декабристка была очень хороша собой – что, собственно, и помогло ей, абсолютной бесприданнице, найти себе мужа. Когда именно и где был заключён брак Ентальцевых, как они познакомились друг с другом, историкам не известно. Можно только сделать предположение, что произошло это где-то на территории современной Украины, поскольку все воинские подразделения, в которых служил декабрист как до, так и после военной кампании 1812 года, были расположены в “малороссийских губерниях”. Одно несомненно – поженились они по любви. Александра Васильевна доказала своё чувство к мужу не только тем, что отправилась за ним в Сибирь, но и теми испытаниями, которые перенесла на поселении из-за Ентальцева – её можно назвать самой несчастной из всех декабристок.
Что же касается Андрея Васильевича – хоть он и был гораздо более скромного происхождения, чем его супруга, однако, как и его отец, был из тех людей, которые “сделали себя сами”, и, откровенно говоря, при желании, несмотря даже на свой очень тяжёлый и необщительный характер, мог найти невесту и побогаче, если бы не полюбил бесприданницу Лисовскую. После венчания у супругов Ентальцевых не было никаких других доходов, кроме жалованья мужа.

Ентальцев Андрей Васильевич (1788-27.1.1845). Подполковник, командир 27 конно-артиллерийской роты.
Дворянин. Отец – выслужившийся из «купеческих детей» коллежский асессор, Василий Ентальцев, мать – Варвара Григорьевна Черешникова (ум. 3.1.1847, дочь убитого в 1771 под Журжей генерал-майора Черешникова). Воспитывался в Петербурге в пансионе Мейера в 1798-1800. В службу вступил юнкером во 2 артиллерийский полевой батальон – 20.08.1801 (в 13 лет), переведен в 1 артиллерийский полк – 1.06.1803, переведен в 6 артиллерийскую бригаду – 23.08.1806, участник войн 1806-1807, подпоручик киевского артиллерийского гарнизона – 25.09.1807, переведен в с.-петербургскую резервную артиллерийскую бригаду – 5.10.1809, адъютант артиллерии при генерал-майоре Бухгольце – 31.03.1811, поручик – 20.01.1812, участник Отечественной войны 1812, за отличие в сражении при Смоленске штабс-капитан – 5.08.1812, за отличие в сражении под Красным награжден орденом Владимира 4 ст., переведен в 22 артиллерийскую бригаду – 3.06.1816. переведен в 26 легкую роту 13 артиллерийской бригады – 17.05.1817, капитан – 17.06.1817. за отличие по службе подполковник – 15.09.1819, командир 7 понтонной роты – 20.10.1820, переведен в 20 артиллерийскую бригаду – 28.07.1822, командир 27 конно-артиллерийской роты – 25.01.1823. Крестьян не имел. Масон.
Член Союза благоденствия (1820 или 1821) и Южного общества.
Приказ об аресте – 30.12.1825, затребован в главную квартиру 2 армии – 6.01.1826, доставлен в Петербург из Тульчина на главную гауптвахту – 20.01, 21.01 переведен в Петропавловскую крепость («посадить и содержать строго, но хорошо») в №4 Кронверкской куртины.
Осужден по VII разряду и по конфирмации 10.07.1826 приговорен в каторжную работу на 2 года, срок сокращен до 1 года – 22.08.1826. Отправлен из Петропавловской крепости в Сибирь – 7.02.1827, доставлен в Читинский острог – 4.04.1827.

Александра Васильевна приехала к мужу в Читинский острог в мае 1827.
Она поселилась в доме вместе с Екатериной Трубецкой и Марией Волконской.

Уже в 1828 году Ентальцевы (Андрей Васильевич ведь был осуждён “всего” на один год каторги) были направлены на поселение в город Берёзов Тобольской губернии. Положение Ентальцевых на поселении было тяжёлым. Угнетал суровый климат и постоянное безденежье. В качестве иллюстрации к очень тяжёлому материальному положению Ентальцевых стОит упомянуть о том, что мать декабриста, ежегодно, начиная с 1827, получала единовременные пособия из III отделения на протяжении 20 лет, вплоть до её смерти в 1847 году. Хоронили её тоже за казённый счёт – пособие на её похороны получала сестра декабриста, Екатерина Васильевна Сикстель (к слову, для своего брата-декабриста она была преданной и любящей сестрой – постоянно хлопотала об улучшении условий его ссылки перед властями, высылала вещи. Другое дело, что её материальные возможности были очень ограничены – помимо скромных семейных доходов, у неё было много собственных детей). Впрочем, пенсию мать Ентальцева получала, как дочь героически погибшего при взятии Журжи генерал-майора Черешникова, а не как мать “ссыльнокаторожного”. Другое дело, что власть назначила ей это вспомоществование, как вдове, потерявший кормильца (после ареста и вынесения приговора её единственному сыну, потерявшему, таким образом, возможность содержать свою мать).

Ентальцев Андрей Васильевич. Портрет неизвестного художника начала 30-х годов XIX века. Здесь он ещё в своём уме.

В Березов на поселение (кстати, именно в этот городок в 1727 году вместе с семьёй был сослан Петром II всемогущий царедворец, любимец Петра I, лишённый всех титулов, званий и наград, Александр Данилович Меншиков. Здесь же он и его старшая дочь Мария скончались от оспы в ноябре-декабре 1729 года), в 1828 году, кроме Ентальцевых, вышли ещё два декабриста – Алексей Иванович Черкасов (1799-1855) и Иван Фёдорович Фохт (1794-1842). А ещё, на беду Ентальцева и остальных декабристов, сюда Высочайшим указом от 5 марта 1827 г. был сослан под надзор полиции случайный декабрист (он не был осуждён Верховным уголовным судом единственный из привлекавшихся по делу декабристов), аферист, мошенник, самозванец и ростовщик, прелюбодей и казнокрад; но при этом храбрый артиллерийский офицер, прошедший всю военную кампанию 1812 года, в ходе которой семь раз был ранен – как сам он себя именовал, «князь Друцкий-Горский Осип-Юлиан Викентьевич, граф на Мыже и Преславле» (1766-1848). Этот уникальный в своём роде персонаж (между прочим, отставной статский советник – а это чин 5-го класса табели о рангах, так что потомственное дворянство этот прохиндей, кем бы он ни был, в любом случае, сам себе заслужил; бывший вице-губернатор Кавказа (!!!)), которого в возрасте 59 лет до сих пор непонятно, каким ветром, занесло 14-го декабря 1825 года на Сенатскую площадь на стороне декабристов, заслуживает отдельного рассказа. Историки, кстати, так до сих пор и не установили его настоящее происхождение. На этом “сломало зубы” даже царское следствие, которое смогло только установить, что никаких князей и графов как Горских, так Друцких, никогда не существовало в царстве Польском (Осип Викентьевич настаивал на своём именно польском происхождении, очень грамотно спекулируя на одном генеалогическом эпизоде XVII века); а представители литовского дворянского рода Горских открещивались от своего самозваного “родственничка”, как чёрт от ладана.
Вообще, очень советую почитать по вот этой ссылке подробности его биографии. Меня такие проходимцы всегда искренне восхищали.

Горский прибыл в Березов 19-го марта 1827. Ему, в отличие от других декабристов, была отведена квартира с отоплением и даже приставлен для услуг казак. Считая себя несправедливо арестованным, а затем – сосланным, Осип Викентьвич ещё во время следствия начал заваливать власти многословными жалобами, прошениями и слезницами. Появлением в его окружении, казалось бы, его собратьев по несчастью, Горский решил воспользоваться с целью вырваться из Сибири в европейскую Россию – в чём, собственно, и состояла его заветная цель. Ещё находясь в Березове (осенью 1831 года его перевели в Тару), Горский писал (15 апреля 1831 г.) Бенкендорфу, что он может сделать какие-то чрезвычайные сообщения и потому просит вытребовать его в Петербург для личных объяснений. Однако поймать Бенкендорфа на эту удочку было трудно, и он велел сообщить Горскому, чтобы тот изложил всё, что он знает, письменно. Горский, уже живя в Таре, написал свой донос. Содержание его сводится к следующему. Сосланные в Березов декабристы Ентальцев, Фохт и Черкасов «обнаруживают злобление и ненависть к правительству и ко всему существующему порядку». Эту ненависть они стараются внушить березовским жителям, в том числе и самому Горскому, и приобрели себе в Березове уже немалое количество сторонников. Предпринятое правительством тщательное расследование выявило с полной очевидностью вздорность доноса Горского. Как писал в 1832 Ентальцев Вельяминову, клевета Горского была вызвана не чем иным, как желанием отомстить декабристам, жившим в Березове, за то, что они чуждались его, не желая подвергаться всяческим неприятностям из-за его непереносимого характера.
Самих Ентальцевых расследование этого пасквиля Горского