Легитимность апостольского служения

1. Напряженность в отношениях между общиной Коринфа и апостолом Павлом

Первое Послание к Коринфянам создает впечатление, что, несмотря на некоторые сложности, возникшие в общине Коринфа и требовавшие обсуждения, отношения между общиной и апостолом не были особенно напряженными. Чтобы детальнее разъяснить ответы, сформулированные в длинном послании, через устные наставления, Павел послал в Коринф своего сотрудника Тимофея (1 Кор 4:17). Специальная рекомендация, которую апостол дает ему в конце послания, должна была способствовать тому, чтобы он был хорошо принят: «ибо он делает дело Господне, как и я» (16:10-11). После того как Тимофей выполнит свое задание, коринфяне должны любезно проводить его, чтобы он вернулся к Павлу и сообщил ему о том, как прошел его визит (ст. 11). Павел сам собирался прийти в Коринф после посещения Македонии (16:5). Но до Пятидесятницы он хотел остаться в Эфесе, потому что там ему была открыта дверь для обширной деятельности (16:8-9).

Однако события развивались иначе, чем ожидалось. Возникло не только непонимание в общении между апостолом и общиной, но и поколебалось их взаимное доверие. Какие именно события произошли за время между написанием Первого и Второго Посланий к Коринфянам, можно установить, исходя из данных второго длинного письма. Деяния Апостолов не приводят никаких данных, которые могли бы дать нам необходимые объяснения.

Что произошло? В конце Первого Послания Павел обещает посетить общину. Это посещение должно было стать вторым после ее основания (16:5-9). Однако в 2 Кор 12:14 и 13:1 апостол пишет о предстоящем третьем посещении. Когда же имело место второе? Павлу пришлось выслушивать от общины упреки за то, что он не сдержал обещания и изменил планы своего путешествия (2 Кор 1:15-22). Он заверяет, что у него было твердое намерение пройти через Коринф в Македонию, а оттуда снова вернуться к общине, чтобы коринфяне препроводили его в Иудею (1:16): «Имея такое намерение, легкомысленно ли я поступил?» (ст. 17). Разве они больше не могли полагаться на его «да» и «нет» (там же)? Павел стремится объяснить, что он действовал обдуманно. Должны были иметься веские причины, заставившие его изменить первоначальные планы.

После получения общиной Первого Послания и посещения Тимофея отношения между общиной и апостолом, очевидно, вскоре ухудшились. Этому способствовало прежде всего то, что в общину пришли чужие миссионеры, претендовавшие на власть и одновременно стремившиеся умалить авторитет Павла. Они предъявили письма с рекомендациями, которые произвели впечатление на общину (2 Кор 3:1). В контактах между синагогальными общинами был принят обычай выдавать достойным доверия людям, путешествовавшим из одного места в другое, документ, с помощью которого они могли удостоверить свою личность и попросить гостеприимства в следующей общине (см. выше с. 40). Откуда исходили рекомендации, с помощью которых упомянутые чужие миссионеры получили доступ в общину Коринфа, не говорится. Едва ли верно звучащее время от времени предположение, что рекомендации были написаны первой общиной в Иерусалиме. Рассуждения Павла не дают никаких оснований для такого вывода. Вероятно, пришедшие опирались на свидетельство других общин, которые были известны коринфянам и которым они доверяли. Однако влияние этих общин способствовало не только тому, что гости были приняты с уважением и почетом, но и подрыву авторитета Павла.

Узнав об этих влияниях во время пребывания в Эфесе, Павел пытался оказать им сопротивление. Если исходить из предположения (которое обсуждалось выше, см. с. 132-133), что наше Второе Послание к Коринфянам представляет собой составной текст, включающий различные отрывки корреспонденции между апостолом и общиной, можно допустить следующий ход событий. Сначала в апологии своего апостольского положения Павел пытался разъяснить общине, какое поручение ему дано и какое Евангелие он должен проповедовать (2:14-7:4). Выдержанные в агитационном тоне, эти рассуждения должны были восстановить взаимные доверительные отношения. Павел применяет большие усилия, чтобы на основании своей апостольской проповеди обосновать легитимность своего положения апостола и разъяснить его общине. Ибо не такой документ, как те, на которые ссылались пришельцы, но сама община представляет собой рекомендательное письмо Павла, «написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми людьми» (3:2).

Однако, несмотря на убедительность рассуждений Павла, его апология не смогла добиться того, на что надеялся апостол. Ситуация осталась напряженной, и разрешения ее не предвиделось. Вследствие этого Павел, вероятно, решил изменить свои планы и немедленно отправиться в Коринф. При этом он выбрал не предусмотренный первоначально длинный путь, а прибыл в Коринф по морю. Однако и эта попытка разрешить возникшие сложности в личной беседе не удалась. Когда апостол собрался поговорить с общиной в Коринфе, очевидно, дело дошло до серьезного спора, в ходе которого апостолу были нанесены тяжелые оскорбления перед лицом собравшихся. Виноват в этом был некий человек, имени которого Павел не называет, но только обозначает его как того, «кто вызвал огорчение» (2:5) и нанес оскорбление (7:12). Стремясь вернуться к прежним доверительным отношениям, Павел в ретроспективном обзоре только намекает на произошедшее, не сообщая еще раз его причин. Поэтому мы можем реконструировать случившееся лишь приблизительно.

Речь, вероятно, шла о публичной дискуссии, закончившейся поражением Павла. Нанесенное ему оскорбление не могло заключаться только в личной обиде, а должно было касаться признания его апостольского служения. Поскольку именно эта тема составляет контекст дальнейших размышлений Павла. Тогда нанесенное ему оскорбление состояло, вероятно, в том, что была поставлена под сомнение легитимность его апостольского положения. Был ли неприметный Павел действительно уполномоченным посланником Господа? Соответствовала ли его невзрачная внешность величию заявленной им претензии? И не должен ли апостол Христов, напротив, производить внушительное впечатление? С вопросами такого рода, видимо, было связано и другое обвинение, направленное против позиции Павла. Критика произвела сильное впечатление на общину, которая не выступила в защиту своего основателя. Тяжелая обида, нанесенная Павлу, задела его настолько глубоко, что он счел себя вынужденным покинуть Коринф и вернуться в Эфес.

Из Эфеса Павел написал общине, чтобы возразить критикам и вернуть себе доверие. При этом он не жалел сил на опровержение обвинений своих оппонентов. Позже Павел упоминает, что он написал коринфянам, будучи в великой скорби (2 Кор 2:4), и добавляет, что его письмо вызвало у адресатов серьезные размышления и истинное раскаяние (7:8-12).

Что мы можем узнать о так называемом «слезном послании»? Первым напрашивается вывод, что это послание было утеряно. Поскольку оно свидетельствовало о том, насколько сложными были отношения между апостолом и общиной, можно предположить, что община послание не сохранила. Однако есть все основания допускать, что по крайней мере большая часть этого «слезного послания» содержится в составе нашего Второго Послания к Коринфянам, а именно в главах 10-13. Эти отрывки были помещены редактором в конец длинного текста, видимо для того, чтобы еще раз привести убедительное предостережение против лжеучения, однако они с высокой долей вероятности относятся не к концу переписки Павла с общиной Коринфа, а первоначально представляли собой высшую точку полемики. Здесь апостол со всей резкостью обращается против тех, кто оспаривает легитимность и цель его апостольства. Разумеется, при этом отсутствуют как ссылки на инцидент, произошедший во время посещения Павлом Коринфа, так и более подробные указания на личность виновного в инциденте. Поэтому 10-13-я главы, вероятно, представляют собой только большой фрагмент упомянутого «слезного послания» (см. ниже с. 178-183).

«Слезное послание» было принесено в Коринф Титом (2 Кор 2:13; 7:6,13-14). После того, как Павел проводил Тита на корабль с доверенным ему посланием, ничто больше не удерживало апостола в Эфесе. Он отправился навстречу Титу сухопутной дорогой (2:12-13). Хотя в Троаде ему открылись большие возможности для миссионерской деятельности, Павел пошел дальше в Македонию, чтобы увидеть Тита. Поначалу апостол надеялся, что их встреча произойдет уже в Троаде, но им было суждено увидеться лишь в Македонии. Там Павел получил счастливое известие о том, что аргументы его «слезного послания» произвели впечатление на общину Коринфа. Произошло то, на что он уже не надеялся. Послание, написанное Павлом с большим личным напряжением, принесло плоды и изменило положение к лучшему.

Тогда Павел отправил из Македонии последнее письмо, призванное достичь примирения (1:1-2:13; 7:5-16; 8; 13:11-13). Теперь речь идет уже не о печали и скорби, а о прощении и обновлении восстановленного общения. Прощение должно коснуться и того, кто был причиной чрезвычайного обострения отношений между апостолом и общиной (2:5-9). Павел просит коринфян простить этого человека, «дабы он не был поглощен чрезмерной печалью» (2:7). «И потому прошу вас оказать ему любовь», — продолжает Павел (ст. 8). Апостол не сожалеет о том, что ему пришлось обратиться к общине с резкими словами. Ибо вызванное ими огорчение привело к раскаянию (7:9). А в нем познается воля Божья. «Итак, — заключает Павел это размышление, — если я писал к вам, то это произошло не ради того, кто нанес оскорбление, и не ради того, кто был оскорблен, но чтобы ваша забота о нас была открыта вам перед Богом. Тем самым мы утешились [...]» (7:12-13).

Теперь также предоставляется возможность еще раз напомнить коринфянам о сборе пожертвований для иерусалимской общины (гл. 8). Павел вновь подчеркивает то, о чем уже говорил им Тит, просьбой предоставить им деятельное доказательство любви (8:24). В 9-й главе эта тема поднимается еще раз (возможно, в самостоятельном фрагменте послания), «ибо дающего с радостью любит Бог» (ст. 7).

Таким образом, отношения между общиной и апостолом, в течение некоторого времени подвергнутые тяжелым испытаниям, смогли в конце концов снова стать доверительными. Последнее, призывающее к примирению, послание предоставило рамки для включения различных отрывков предыдущей переписки. В них с болью и страданием в конце были разъяснены два центральных круга принципиальных вопросов: понимание смысла апостольской миссии (см. ниже с. 174-178) и признание апостольского положения Павла (см. ниже с. 178-183).

 

2. Апостольская проповедь

По каким критериям можно распознать, что содержание апостольского благовестил соответствует стоящей перед ним задаче? Как служитель вознесшегося Господа, он действует в открытой Духом свободе — не в служении букве, которая убивает, и не Ветхого, а Нового Завета (3:6). Если уже служение Моисея происходило в славе, так что из-за исходившего от него сияния израильтяне не могли смотреть Моисею в лицо и ему пришлось закрыться покрывалом (3:13), то тем более служение, ведущее к праведности, должно отличаться безмерной славой. В сравнении с Моисеем, принесшим Израилю Закон, особенно подчеркивается бесконечное величие нового завета. Только когда свидетельство ветхого завета читается в свете явления Христа, снимается покрывало, преграждавшее Израилю дорогу (3:14-16). «А где Дух Господень, там свобода» (3:17).

Яркий свет, который Бог излил в Своем милосердии, не может, однако, скрыть того, что существование призванного посланца Божьего протекает в униженности и страданиях, печали и различных бедствиях (4:8-10). Ибо «это сокровище мы носим в глиняных сосудах» (4:7). В хрупкой внешности апостола, однако, познается слава порученного ему сокровища. «Ибо мы, живущие, непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисуса открылась в смертной плоти нашей, так что смерть действует в нас, а жизнь в вас» (4:11-12). Если в страданиях апостола отражается крест Христов, определяющий путь Его посланника, то в них уже становится видимым и сияние божественного света, «дабы через нас произошло просвещение ради познания славы Божией в лице Иисуса Христа» (4-6)

Поскольку апостольство и христология воспринимаются в тесной связи друг с другом, порученное апостолу Евангелие не может состоять ни в чем другом, как в сообщении Благой вести о Христе. Оно же должна объявлять о смерти и воскресении Иисуса Христа как о переходе от ветхого к новому веку. Если один умер за всех, «то все умерли» (5:14). Крестной смерти Христа придается универсальное значение. Ибо Он испытал наибольшую удаленность от Бога, чтобы уничтожить ее Своей смертью. Апостол воспроизводит в этих высказываниях древнехристианское исповедание, согласно которому Христос умер «за грехи наши» (15:3), что означает: случившееся по их собственной вине бедственное положение людей было причиной того, что Христос принял смерть, а одновременно того, что Своей смертью Он преодолел разделение, взял на Себя тяжесть грехов так, что они не могут больше отделять нас от Бога. Но поэтому Он умер за всех, «чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего» (5:15).

Чтобы выразить значение креста Христова, Павел может вслед за древнехристианским преданием иногда пользоваться культовыми выражениями и рассматривать Его смерть в категориях жертвоприношения. Как на жертву возлагается человеческая вина, чтобы с ее помощью преодолеть отделение от Бога, так и в смерти Христа происходит искупление. Впрочем, такие идеи, звучащие прежде всего в определенных частях Послания к Римлянам (3:24-26; 5:9; 8:3), едва ли могут относиться к 2 Кор 5. В интерпретации соответствующих высказываний некоторыми учеными высказывалась точка зрения, что следует везде исходить из единого понимания искупления и примирения, предпосылки которого даны в ветхозаветном жертвенном культе. Различные образы, которыми апостол пользуется для толкования смерти Христа, призваны наглядно показать лежащее в основе его размышлений представление об искуплении: например, когда смерть Христа истолковывается в том смысле, что он искупил нас от проклятия Закона (Гал 3:13). Как в различных описаниях жертвенного культа в Ветхом Завете искупление и примирение всегда составляют единое целое, так же эта связь сохраняется и в понимании смерти Христа у Павла (Stuhlmacher).

В качестве возражения этой точке зрения следует сказать, что апостол может пользоваться самыми различными представлениями для того, чтобы выразить спасительное значение креста. От понятия «искупление», указывающего на предпосылки жертвенного культа, следует отличать слово «примирение» — так же, как и образ «выкупа», напоминающего не о культовых действиях, а об античной практике выкупания на свободу пленных или рабов. Павел использует слово «примирение» в общеупотребительном значении, когда говорит, что жена, разведшаяся со своим мужем, должна снова примириться с ним (1 Кор 7:11). В этом смысле примирение означает, что разделенное вновь соединяется. О примирении говорилось и в сфере политики, когда некогда противостоявшие друг другу партии снова сходились и достигали взаимопонимания. Даже когда между двумя сторонами доходило до боевых стычек и в ход шло оружие, они могли достичь примирения. При этом особенного признания заслуживала роль посредника, пользующегося доверием сторон, которому удавалось подготовить путь к примирению. И хотя в ветхозаветных культовых предписаниях речь часто идет об искуплении, однако о примирении не говорится. Поэтому два понятия должны рассматриваться отдельно, невзирая на то, что апостол может пользоваться как тем, так и другим, чтобы охарактеризовать спасительное значение смерти Христовой (Breytenbach).

В позднеантичном мире идея замещения была широко распространена, не будучи при этом ограниченной специфически культовым смыслом. Друзья вступались друг за друга, герои отдавали жизнь ради блага своего города или страны. Однако мысль о том, что смерть праведника может служить для искупления грехов и достижения божественного прощения, — типично иудейского происхождения. Прежде всего следует назвать ветхозаветный гимн о невинных страданиях и смерти Раба Господня в 53-й главе Книги пророка Исайи. Хотя мы не располагаем точными свидетельствами о том, как этот впечатляющий текст истолковывался и воспринимался в раннем иудаизме в контексте освобождения от долга греха, тем не менее Маккавейские книги свидетельствуют, что идея примирения, достигаемого через принесение в жертву собственной жизни, была воспринята и развита в эллинистическом иудаизме. С ее помощью стремились истолковать сокровенный смысл смерти набожных иудеев, ради послушания Закону сохранивших стойкость в жестоких преследованиях (2 Макк 7:37-38; 4 Макк 6:28-29; 17:22).

На эти предпосылки могла опереться проповедь первых христиан, чтобы воспользоваться ими для интерпретации крестной смерти Христа. Однако в отличие от повторяющихся в истории Израиля жертв мучеников, которые отдавали свою жизнь ради искупления, о смерти Христа со всей ясностью говорится, что она совершилась раз и навсегда и не нуждается в повторении (Рим 6:10).

Как на фоне этих представлений понять слова о примирении, которые употребляет апостол в описании центрального значения своего благовестия о Христе (2 Кор 5:18-21; ср. также Рим 5:10-11)? Если в истории религии люди все время старались благоприятно настроить к себе разгневанное божество при помощи жертвоприношений, то древнехристианское понимание примирения ориентировано совершенно иначе. Хотя о гневе Божьем и говорится достаточно часто, когда речь идет о Его роли Судьи всех людей (например, Рим 1:18; 5:9; 1 Фес 1:10), но под ним подразумевается не аффект и не склонность Бога к дурному настроению, а всегда имеется в виду заслуженный приговор, касающийся нас, людей. Однако суда можно избежать не с помощью человеческих жертв, но по непостижимому милосердию Божьему, которое превосходит справедливость Его наказания. Поэтому субъектом примирения выступают не люди, а только Бог, проявивший инициативу и пославший в мир Своего Сына. Чтобы объяснить, что означает это событие, Павел при помощи понятия «примирение» подчеркивает универсальное действие совершенного Иисусом: «Бог был во Христе, когда Он примирил с Собой мир, не вменил людям их преступлений и дал нам слово примирения» (2 Кор 5:19). Во Христе Бог раз и навсегда дал понять, кто Он. Основанное в Нем примирение означает, что вина за грех не вменяется, и из этого следует, что весть о примирении необходимо объявлять повсюду. Для этого Бог «дал нам поручение проповедовать примирение» (ст. 18). Павел употребляет в этом месте греческое слово «diakonia», чтобы подчеркнуть, что данное ему поручение имеет характер служения.

Этому содержанию благовествования соответствует и способ его осуществления. Апостолу не дано никаких средств давления или принуждения, напротив, он должен изложить великое предложение по примирению, идущее от Бога, прося принять его и, веруя, полагаться на его силу. Но это предложение он высказывает как уполномоченный представитель Господа: «Итак, мы — посланники от имени Христа, ибо Бог увещевает через нас; поэтому мы просим от имени Христова: примиритесь с Богом» (ст. 20).

В проповеди, которую должен нести Павел, Сам Бог хочет взять слово и через Христа говорить с людьми. Значение этого Павел подчеркивает еще раз, прибегая при этом к формулам древнехристианских исповеданий и говоря, что Бог не знавшего греха сделал грехом ради нас, чтобы «мы» стали в Нем праведностью (ст. 21). Христос был полностью скрыт под тяжестью греха, взятого Им на себя, настолько, что в Нем не было видно ничего, кроме греха. Но тем самым Бог осудил власть греха и вынес ему окончательный приговор, чтобы «мы» ради Христа стали праведны перед Богом. Он стал рабом ради нас, мы же должны быть свободны. Тот, кто принял предложение этого необыкновенного обмена, получил примирение Божье и стал тем самым новым творением Божьим во Христе (ст. 17). Там, где примирение таким образом наполняет жизнь верующих, они стремятся избежать ошибок и споров и посредством взаимного прощения прийти к обновлению и укреплению сообщества христиан.

3. Защита и обоснование апостольского статуса

В чем упрекают Павла его противники, которым он возражает в 10-13-й главах Второго Послания к Коринфянам? В острой полемике апостол то и дело приводит отдельные высказывания, звучащие в его адрес. Его оппоненты утверждают, что его поведение слишком человечно. Когда он здесь, он скромен, когда же отсутствует, то отважен в словах своих посланий (10:1,9-10). Письменные высказывания кажутся строгими и сильными (10:10), но его устная речь производит жалкое впечатление (11:6). Он сам как будто недостаточно доверяет собственному авторитету, поскольку не решается претендовать на причитающееся каждому апостолу право жить за счет общины (11:8-9). И почему отсутствуют знаки, с помощью которых апостол мог бы доказать свою несомненную легитимность (12:12)?

Все эти обвинения имеют общую направленность. Они обращены против внешнего вида Павла, стремятся дискредитировать его проповедь и поставить под сомнение право его апостольского служения. Выступая в первую очередь против его личности, критики на самом деле отвергают содержание его благовестил. Этот решающий пункт спора апостол подчеркивает, говоря о «другом» Евангелии, которое проповедуют его противники (11:4). Хотя и они стремятся к тому, чтобы нести Благую весть, но они изменили ее содержание в решающем пункте. Делая упор на могущественные дела и явления Духа, великолепные и запоминающиеся речи, убедительную внешность и требование уважительного приема, они удалили крест из центра христианской проповеди и поведения и поставили в центр своих слов и действий очевидные проявления способности обладания Духом. Тем самым произошло не просто смещение акцентов, что еще было бы допустимо, если бы при этом тем или иным образом был проповедован Христос (Флп 1:18). Но в данном случае была занята решительная позиция против Евангелия Павла о распятом Христе.

Те люди, о чьем понимании Евангелия Павел отзывается с резкой критикой, пришли извне. Исполненные гордости, они указывают на свое происхождение из Израиля (11:22). Однако они хотят быть не иудеями, а христианами, служителями Христа, что они настоятельно подчеркивают (11:23). Они называют себя так не со смиренной скромностью, но с таким самоназванием связывают апостольское притязание (11:5,13; 12:11), которое они подчеркивают тем, что не стесняются брать у общины деньги и жить за ее счет (12:13,16). Впрочем, здесь нет ни одного указания ни на то, что они, будучи иудейского происхождения, выступали как учителя Закона, ни на то, какой авторитет стоит за ними и почему их выступление произвело такой эффект.

Полемические высказывания, говорящие о «высших апостолах» (11:5; 12:11) и лжеапостолах (11:13), позволяют даже в иронически-насмешливых формулировках распознать большие претензии тех людей. В связи с этим логично будет спросить, не указывают ли приведенные титулы на то, что за проповедниками просматриваются первые апостолы из Иерусалима, бесспорный авторитет которых пришедшие стремились использовать. Ибо в конечном итоге только авторитет первой общины мог быть настолько высок, чтобы подорвать авторитет Павла даже в его собственной общине (Kasemann). Однако когда Павел в других случаях говорит о Петре или других первых апостолах, он никогда не пользуется темными намеками и не сомневается в праве их апостольского служения. Поэтому претензии упомянутых проповедников в Коринфе нельзя возводить к авторитетному истоку в Иерусалиме. Скорее они вышли из среды эллинистического иудаизма. Утверждая, что недостаток убедительности служит знаком слабого действия Духа в проповеди Павла, они стремились возвысить самих себя настолько, чтобы их не могли коснуться никакие критические замечания.

Отклоняя притязания своих оппонентов, апостол нигде не называет их имен и ни разу не обращается к ним напрямую. Он указывает на них чаще всего лишь неопределенными намеками, одновременно сохраняющими дистанцию: «некоторые» (10:2), «кто-то» (10:7), «некто» (10:10) и т.д. Указывая на «этих» или «тех», апостол снова сдвигает их образы на задний план, с которого они вдруг появились. Чем более эти люди считают необходимым хвалиться своими так называемыми преимуществами, тем незначительнее оказывается истинный вес их личностей, остающихся поэтому в безымянной неопределенности, которую они вскоре покинут, чтобы перейти в забвение.

В своих рассуждениях, призванных показать легитимность его положения, Павел не оспаривает того, что его внешность не производит сильного впечатления (10:1,10), и ни в коем случае не претендует на соревнование в риторическом искусстве с другими (11:6). Если противники придают столь большой вес тому, чтобы подкреплять содержание своих речей впечатляющими делами, то Павел почти одним движением руки, со своей стороны, может напомнить о том, что признаки апостола явлены коринфянам знамениями, чудесами и деяниями (12:12). Однако при этом он, очевидно, разделяет осторожную сдержанность иудейских законоучителей, критически относившихся к чудесам и не позволявшим ограничивать или даже заменять убедительность слова совершением чудес.

Павел несколько раз повторяет, что его противники стремятся к славе и исполнены гордости, указывая на то или иное преимущество и воспринимая его как доказательство Духа и силы (10:8,13,15-17; 11:10,12,16,18,30; 12:1,5-6,9). Однако если необходимо аргументировать таким образом, то Павел (при сделанных выше оговорках) ничем не уступит своим критикам. Поскольку и ему есть чем хвалиться, начиная с его происхождения от Израиля, включая долгий ряд страданий и переживаний, вплоть до экстатического вознесения, имевшего место 14 лет назад (11:16—12:10). Вызов со стороны его противников вынуждает Павла к произнесению «неразумных речей» (11:21—12:10), однако в то же время он не скрывает внутренней дистанцированности по отношению к таким вынужденным рассуждениям, говоря в третьем лице о человеке, восхищенном вплоть до третьего неба (12:2).

Таким образом, несмотря на то что апостол идет на кажущиеся уступки противникам и аргументирует на том уровне, который выбрали для полемики они, как раз этим он и указывает на глубокую пропасть, разделяющую их. Там помпезная суета — здесь смирение и униженность; там убедительные выступления — здесь убожество апостола; там восхваляющее себя высокомерие — здесь сознание того, что если и можно чем-то хвалиться, то только в Господе (10:17). Приводя эти противопоставления не без риторического искусства, апостол указывает на важные для него различия.

Тем не менее в одном месте Павел не позволяет себе пойти на то, чтобы рассуждать даже о кажущихся уступках. В его адрес звучали упреки, что он не решился претендовать на причитающееся апостолу право жить за счет общины, но он настаивает на своем решении отказаться от такого содержания. Никто не должен иметь основание упрекать его в том, что он совершал свое служение ради земной выгоды. С горьким юмором спрашивает он коринфян, не считают ли они себя обиженными именно тем, что он не был им в тягость (12:13). «Простите мне такую вину», — отвечает Павел на только что заданный вопрос такой же иронически сформулированной просьбой.

Хвалиться о Господе может означать только — хвалиться своей немощью (11:30). Ибо и Христос был распят в немощи, но жив силой Божьей (13:4). Кто без уважения проходит мимо немощи креста, тот действительно представляет другое Евангелие (11:4), хотя в действительности есть только одна Благая весть, и рядом с ней не может существовать другой. Частый акцент на немощи (10:10; 11:21,29-30; 12:5,9-10; 13:3-4; 13:9) выявляет глубокое различие, заметное в споре. Господь сказал Павлу: «Довольно для тебя благодати Моей; ибо сила Моя совершается в немощи» (12:9). И его проповедь о том, что спасение как доказательство благодати Божьей может быть принято только верой, связана с немощью, которая не полагается на эффект от своей деятельности, но доверяет кажущемуся слабым слову Господа в том, что оно в состоянии изменить сердца и обновить людей. Жало в плоти, постоянно заставляющее апостола ощущать неполноценность своего земного существования (см. выше с. 77-80), отменяет любое искушение высокомерия и желания полагаться на собственные силы (12:7). Немощь посланника соответствует кажущемуся безумным для мира слову о кресте. Только таким образом сила воскресшего Христа оказывает надлежащее воздействие: «И хотя мы также немощны в Нем, но мы явим себя вам живыми с Ним силою Божьей» (13:4). Тем самым апостольский статус получает свое решающее основание в христологии. Только как уполномоченный посланник распятого Христа апостол в состоянии совершать свое служение для общины в силу данной ему доверенности. На нее направлена его забота, ее он стремится привести как невесту Христову к ее Жениху (11:2). Все усилия, которые он предпринимает для нее, совершаются на блага общины (12:19), поскольку Господь дал апостолу полномочия для того, чтобы созидать, а не разрушать (13:10).

Своими рассуждениями Павел смог убедить общину Коринфа в том, что он, будучи правомерным апостолом, принес ей Евангелие, без действенной силы которого христианская жизнь не сможет устоять. Тем самым тяжелое напряжение, отяготившее отношения между Павлом и коринфянами, было наконец-то преодолено и эта община могла способствовать продвижению миссии среди языческих народов.

 

Глава XII

Павел в Эфесе

Эфесская община

После Рима, Александрии и Антиохии Эфес был четвертым по величине городом Римской империи. В этом портовом городе не только были сосредоточены торговля и деловая жизнь, здесь также процветали культура и религия. Внушительный храм, воздвигнутый в честь богини-матери, считался одним из семи чудес света. В нем находилась статуя богини Артемиды, по рассказам, упавшая с неба (Деян 19:35). Эфес был столицей римской провинции Малая Азия, и из него вглубь материка шли хорошо уложенные транспортные пути. Здесь находилась резиденция римского проконсула, управлявшего делами города и страны. Первые происходившие из иудеев христиане, видимо, появились в Эфесе очень рано и поначалу еще оставались внутри синагоги, однако через некоторое время основали собственную общину. Нельзя сказать с точностью, когда это произошло, поскольку из Деяний Апостолов (единственного источника о раннем периоде христианства в Эфесе) можно извлечь лишь немногие исторические сведения.

Деяния повествуют, что Аполлос, который был родом из Александрии, пришел в Эфес и был наставлен там в христианской вере Акилой и Прискиллой (18:24-26). Хотя детали исторического контекста и не совсем отчетливы, однако очевидно, по крайней мере, что имена Аполлоса, а также хорошо знакомой Павлу супружеской пары Акилы и Прискиллы были тесно связаны с Эфесом. Они должны были принадлежать к христианам, находившимся там еще до прибытия Павла. Аполлосу было дано «братьями» (вероятно, уже существовавшей христианской общиной) рекомендательное письмо к ученикам в Ахаии (т.е. общине Коринфа), чтобы те хорошо приняли их (18:27). Однако прежде чем он начал свое путешествие, как рассказывается дальше, он успешно вел полемику с иудеями, доказывая им из Писания, что Иисус — это Христос (18:28).

Деяния Апостолов также сообщают, что, кроме Аполлоса, в Эфес пришли и другие ученики, которым не было известно христианское крещение Духом, а только крещение Иоанна (18:24— 19:7). Но после того как им было рассказано о связи последнего с христианской верой, они крестились и были, таким образом, интегрированы в христианскую общину. Вполне возможно, что отдельные последователи Иоанна Крестителя, почитавшие его как спасительную фигуру, появились и в Малой Азии и впоследствии присоединились к христианской общине. Автор Деяния Апостолов стремится показать, что раннее христианство следует отличать от движения последователей Иоанна Крестителя, участники которого, однако, должны принять христианское понимание крещения и найти путь в церковь.

Как следовало осуществить предписанное заповедями отделение от практик и представлений, распространенных в синкретичном обществе, наглядно представлено в двух следующих историях. Сначала рассказывается о том, насколько в Эфесе почитались действия целителей и книги заклинателей — несомненно, соответствующее действительности описание местной среды. Сотворенные Павлом чудеса вызвали столь большое возбуждение, что люди старались завладеть платками и опоясаниями, которые он носил на теле, чтобы приложить их к больным и тем самым передать им чудотворную силу (19:12). Были также попытки воспользоваться именем Иисуса в целях волшебства, чтобы изгонять демонов (19:13). Однако после того, как эти попытки окончились неудачно и злые духи устремились на тех, кто пытался их изгнать, все были охвачены великим страхом и «имя Господа Иисуса было возвеличено» (19:17). Ибо те, кто хотел воспользоваться

Его именем в целях волшебства, получили заслуженное наказание. Последствия этих событий оказались настолько велики, что многие собрали свои книги заклинаний и публично сожгли их. Деяния Апостолов определяют их ценность преувеличенно высокой суммой в 50 ООО серебряных монет (ст. 19): одну серебряную монету зарабатывал в день рабочий (Мф 20:2). До нас дошел ряд античных текстов на папирусах, которые дают представление о том, с помощью каких формул и восклицаний люди стремились призвать могущественные силы, чтобы заставить их действовать. Автор Деяний старается подчеркнуть, что христианское благовествование и исцеления от болезней не имели ничего общего с подобными практиками. Напротив, они раскрыли бесплодность усилий последних, так что «слово через силу Господа возрастало и укреплялось» (ст. 20).

В конце описания борьбы с синкретичными учениями приводится драматичная сцена (19:23-40). Культовое почитание богини Артемиды сопровождалось активной продажей талисманов, как это было типично для святилищ. Очевидно, появились опасения, что под влиянием христианской проповеди люди могут отказаться от этой практики. Но тогда мастера серебряных дел, изготавливающие и продающие уменьшенные копии известного во всем мире храма, потеряли бы работу и остались без хлеба. Некий Димитрий обратился с пламенной речью к народу и призвал к защите популярного культа. Толпа начала кричать: «Велика Артемида Эфесская!» (19:28,34) Когда собравшиеся принялись шуметь и пришли в неистовство, городскому секретарю удалось своим вмешательством остановить волну протеста. Он заявил, что ни иудеи, ни христиане не являются грабителями или хулителями храма. Если же есть правомерная причина для жалобы, то следует обратиться в установленные суды, которые вынесут справедливое решение (ст. 37-38). Этими указаниями он успокоил толпу, так что собрание мирно разошлось (ст. 40).

Рассказ Деяний, с одной стороны, стремится разъяснить, что христианское благовестие явным образом отличается от синкретичного культа. С другой стороны, он хочет доказать, что христиане — честные люди, придерживающиеся права и закона, а потому они не призывают к нелегальным действиям или к штурму храма. Если кто-то считает, что у него есть претензии к ним, он должен идти в суд. Там, несомненно, будет однозначно установлена невиновность и законопослушность христиан.

В той форме, в какой это повествование приводится в книге Деяний, оно наглядно описывает социальные и религиозные отношения в большом античном городе. Тем не менее из него практически невозможно извлечь никаких исторических данных, касающихся зарождения христианской общины Эфеса и деятельности Павла. Можно обнаружить лишь несколько деталей, восходящих к более раннему преданию, использованному Лукой. К ним, несомненно, относится указание на время, проведенное Павлом в Эфесе, — 2^ХЛ года (Деян 19:8,10). В связи с этим не может не удивлять, что Деяния не предлагают отчета о его деятельности там. Только в прощальной речи, произнесенной Павлом перед старейшинами эфесской общины, апостол подводит итоги своего пребывания, говоря о страданиях, которые ему пришлось пережить, а также о своей проповеди и о созданной им организации общины (20:17-35). Автор Деяний стилизовал эту прощальную речь под принципиальное заявление, говорящее в целом о деятельности Павла, но не сообщающее ника