Сам Бапак всегда называл меня Витарзи, складывая и переставляя два имени, по которым меня знали, и это, по всей видимости, меня устраивало.

 

Однажды утром в Калькутте я проснулся и четко вспомнил свой сон, где меня назвали другим именем. Я очень хорошо запомнил это имя. Одна часть моего существа хотела спросить Бапака, не это ли мое настоящее имя, но другая часть увиливала от этого, ведь Бапак мог подтвердить, что это и ЕСТЬ мое настоящее имя, и тогда мне придется принять его. Я думаю, что это имя звучит кошмарно, и я содрогаюсь при мысли, что мне придется сообщить 1500 редакторам всего мира, отъявленным скептикам, с которыми я поддерживаю профессиональные контакты, о том, что отныне у меня будет другое имя.

 

Но время от времени вследствие такого отношения к имени я получал болезненный щипок. Когда я вез Бапака в его машине по Токио после его возвращения из Америки в 1963 г., я рассказал ему, как один брат по Субуду сделал научное открытие благодаря четкому Внутреннему руководству, которое он получал в латихане. Усман перевел комментарий Бапака: “Вот почему Бапак дал ему его настоящее имя, означающее Исследователь”. *

______________________________________________________________________

* Я не упоминаю его имени, так как этот человек чрезвычайно скромен в том, что касается его работы, а кроме того, я думаю, это не моя история, а его.

______________________________________________________________________

У нас есть сын, родившийся как раз накануне нашего прихода в Субуд. Он был одним из самых беспокойных детей из тех, кого я когда-либо знал. Когда ему едва исполнилось пять месяцев, мы взяли его в одно из наших цыганских путешествий через Италию, Англию, Нью-Йорк, Вашингтон (округ Колумбия), Нашвилл, Теннесси. За это время он поменял несколько нянек и постоянно был с разными людьми, сопровождавшими нас в поездках. Без длительных уговоров его невозможно было накормить, напоить молоком или уложить спать. Когда Прио Хартоно остановился у нас в 1963 г., моя жена, у которой всегда было ощущение, что его имя - Нилу - ему не подходит, предложила это протестировать, и мы получили четкое указание, что для него это имя неподходящее. На Конгрессе в Брайерклиффе я спросил об этом Бапака. Бапак поинтересовался, откуда мы взяли имя Нилу. Я ответил, что оно пришло мне в голову. Во взгляде Бапака я прочел: “Гм... Разумеется, в голову”. Он сказал, что это имя для ребенка очень плохое, и через несколько дней дал ему имя Русман. Я написал домой, сообщив им новое имя ребенка. Когда я вернулся, Русман уже принял новое имя, и если кто-нибудь называл его прежним именем, он решительно заявлял, что он не Нилу, а Русман. Его учителя и школьные товарищи приняли это изменение, не задавая вопросов, которых я ожидал. Но самым удивительным было то, как он из ребенка, с которым не было сладу, превратился в относительно серьезного мальчика, обладающего чувством ответственности. Он ни в коей мере не потерял своей жизнерадостности, он и до сих пор словно получает энергию из некоего мощного источника и произошедшее в нем внутреннее преображение - несомненно.

 

Может быть, сейчас как раз то время, когда мне следует попросить Бапака дать мне мое настоящее имя, но я должен признаться, что до сих пор содрогаюсь при мысли, что он может мне его дать. *

_____________________________________________________________________

* Через несколько недель после того, как это было написано, неприступная крепость пала, как Сингапур. В марте 1964 г., в Чиландаке, во время одной из субботних бесед, затянувшихся, как обычно, до поздней ночи, Бапак заговорил об именах. Он рассказывал о Селамате, единственном из оставшихся в живых свидетелей откровения Бапака. “Селамат знает, что у него неподходящее имя. Но он НЕ обратится с просьбой о новом имени. Он думает, что он защищен”, - сказал Бапак. Конечно, я знал, что он говорил вовсе не о Селамате, а обо мне. Старая воля цепко держалась за свое. Но Прио, сидевший рядом со мной и тоже понимавший, что Бапак говорит обо мне, сказал: “Бапак, Тарзи говорит, что имя, данное Бапаком его сыну, уже помогло мальчику. Но сам Тарзи никогда не обращался с просьбой дать ему новое имя”. Бапак повернулся ко мне и сказал на английском: “Да. Твое настоящее имя начинается на букву "V". Как в слове "Victory"”. ["V" по-русски "В" - прим. переводчика]. Теперь стало ясно, почему Бапак всегда называл меня Витарзи. На следующий день Бапак дал мне мое Субуд-имя - Вариндра.

______________________________________________________________________

Я помню, как Прио пересказывал нам одно из объяснений Бапака, которое, вероятно, имеет отношение к моей дилемме. Мы приходим в Субуд, потому что устаем от того старого жилища, в котором мы жили до этого времени. Дом ненадежный, стены обваливаются, крыша течет, полы отсырели, он темный и плохо проветривается. Поэтому мы хотим иметь новый дом. Но мы не хотим, чтобы прежний дом был разрушен. Нам бы хотелось построить новый дом на крыше старого, хотя ни фундамент, ни стены не выдержат веса новой конструкции. Мы хотим держаться за оба дома одновременно.

Послесловие

У меня в запасе есть еще много историй. Я не включил их в эту книгу намеренно. Некоторые истории лучше рассказывать, чем описывать. Если их начать печатать, они меняют свой смысл на противоположный. А есть и такие, которые, боюсь, могут нанести определенный вред, если к ним что-нибудь прибавить от своего воображения или считать их "авторитетным мнением" по той причине, что в них делаются ссылки на разговоры с Бапаком или старейшими помощниками. Даже кавычки я использовал как художественный прием, чтобы передать стиль, ритм и характер разговора, а не подчеркнуть стенографическую точность фразы. Конечно, мне приходилось полагаться на свою память и на записи, сделанные мною после происшедшего события. Я уверен, что в моем изложении этих событий есть много недостатков, как в любом репортажном материале. Известно, что слова - несовершенное средство общения.

 

Я помню, как однажды, во время Суэцкого кризиса, я спросил своего коллегу Обри Коллетта, что для него означает выражение "мир". Он ответил: “Я вижу длинные улицы, высокие здания и людей, одетых в пальто. И все это в черно-белом цвете”. Возможно, такую картину навеял ему телесериал "Ход времени". Я спросил Сути Бэнда, что для него значит понятие "весь мир". Правой рукой он погладил бороду, а левой сделал жест, словно бросал шар в кегельбане. "Шар", - сказал он и прекратил дальнейшее обсуждение этого вопроса. Я спросил Обри Уолпопа, другого коллегу, работающего в секторе рукописей, какой смысл он вкладывает в понятие "весь мир". “Огромная карта с отмеченными на ней большими странами, как, например, Египет”, - сказал он. В тот момент он готовил для печати материал о Суэцких событиях.

 

Я задал тот же вопрос еще одному человеку: “Что значит для тебя понятие "мир"?”

 

Его ответ удивил меня: “Быть одетым в чистый белый костюм и сидеть в приемной в ожидании собеседования о приеме на работу”. Откуда ему в голову могла прийти такая идея? Может быть, в школе его наставляли “усердно учиться, чтобы вооружиться знаниями и преуспеть в этом мире”, что в переложении на простой язык означало получить хорошую работу?

 

Все они были членами Субуда и, будучи журналистами, вероятно, несколько раз в день в разговорах друг с другом и в своих статьях в газете использовали выражение "мир". И тем не менее, в их толкованиях этого распространенного слова были различные оттенки значений. Поэтому и наше общение посредством слов может быть лишь очень несовершенным.

 

Зачем же в таком случае я или кто-либо другой, писавший о своем опыте в Субуде, пытаются общаться словами? Возможно, потому что нам это необходимо. Как выразился Иксан в своей бессмертной эпиграмме, “это должно выйти наружу”. Мне кажется, именно по этой причине на вопрос: “Почему люди пишут о своем опыте в Субуде?”, - заданный Бапаку после выхода в свет первых книг о Субуде, Бапак ответил:

 

- Очищение, - и прекратил дальнейшее обсуждение этого вопроса.