Цеця. масторава. эрзянский эпос

Вирява

ЦЕЦЯ. МАСТОРАВА. Эрзянский эпос

Как листва с деревьев облетала,
Так у Цеци матушки не стало.
Батюшка взял мачеху для Цеци —
Злее не отыщешь в целом свете.
С ранней зорьки мачеха бранится,
Забижает Цецю молодица.
Баню истопить велела жарко,
Падчерицу гонит спозаранку:
Воду в решете, мол, принеси-ка,
Да не расплескай её сквозь сито!
Растопи нетленными дровами:
На сырых поленьях в печке пламя…

На речном на берегу рыдает
Цеця — красна девица младая,
Ива с ней печалится плакуче —
Кланяясь воде с обрывной кручи.
Старец седовласый перед Цецей
Вдруг явился. Слёз следы приметив,
Девицу расспрашивать он зачал,
Привлечённый безутешным плачем:
— Отчего так горько ты рыдаешь,
Словно дождик слёзы проливаешь?
— Дедушка, ой, седовласый старче,
Серебра твои седины ярче!
Как, подумай, не зайтись мне в плаче?
Как, скажи, печаль излить иначе? —
Батюшка взял в жёны молодицу,
День-деньской она ворчит-бранится,
Баню истопить велела жарко,
Разбудила утром спозаранку:
Воду в решете, мол, принеси-ка,
Да не расплескай её сквозь сито!
Растопи нетленными дровами:
На сырых поленьях в печке пламя…
Решетом не наносить водицы —
Через сито норовит пролиться,
От сырых поленьев мало проку —
Надобны сухие на растопку.
Воду мне носить – не наноситься,
Печку мне топить – не натопиться.

— Красна девица, цветочек вешний,
Нет без матушки утехи прежней,
Без её тепла жизни путь тернист,
И трепещешь ты, как осенний лист.
Одинокая сиротинушка,
Доля горькая, жизнь-кручинушка!
Научу тебя, как беде помочь,
Чтоб печаль твоя уносилась прочь:
Глиною сырой решето замажь,
Выровняй его, не подумай — блажь!
Да на солнышко сито положи,
Высохнет оно, службу сослужит.
На сухих дровах пламя разведи,
А нетленные лишь затем клади.

Слово сказано — дело сделано,
Дело сделано так, как велено.
Баня топлена: камни — докрасна,
Цеця в решете воду принесла.
Перед мачехой красна девица
Держит свой ответ – той не верится:
— Мачеха, взгляни: баню докрасна
Истопила я, воду принесла.
— Эка, сирота, ты премудрая!
По плечу тебе дело трудное!
Эка, сирота, ты сметливая!
Отправляйся же в место гиблое,
В дебри дикие, в тёмный лес ступай,
Да среди снегов будто невзначай
Отыщи траву, что мареной звать.
Корни красные надобно сорвать,
Корни красные да красильные
Среди зарослей под осинами.

Чаща тёмная эхом кликает,
Цеця в лес пошла, в дебри дикие.
Слёзы льёт она затяжным дождём,
Без марены ей путь заказан в дом.

Вновь навстречу Цеце старец вышел,
Горький плач её в лесу заслышав:
— Плачешь отчего, душа-девица?
По какой нужде слезам так литься?
— Дедушка, ой, седовласый старче,
Серебра твои седины ярче!
Как, подумай, не зайтись мне в плаче?
Как, скажи, печаль излить иначе? —
Батюшка взял в жёны молодицу,
День-деньской она ворчит-бранится,
В тёмный лес зимой за мореной шлёт,
В место гиблое, где снега да лёд.
— Ох, ты, девица, ох, красавица!
Не к лицу тебе плачем маяться,
Не печалься так, капли слёз смахни,
Осмотрись округ, пристально взгляни:
Вот берёзонька, прямо пред тобой,
Звякает-бренчит ледяной серьгой,
Рядом с ней растёт молодая ель:
Рыже-огненны кончики ветвей.
Корни красные нет нужды искать —
С ели шишечки поспешай собрать,
Да с берёзоньки серьги оборви —
Мачехе взамен редкостной травы.
Без морены той можно обойтись,
Из лесу ступай, в отчий дом явись!

— Мачеха, взгляни: нет нужды в траве,
Серьги с шишками выкрасят вдвойне.

— Эка, сирота, ты премудрая!
По плечу тебе дело трудное!
Эка, сирота, ты сметливая —
Стороной прошла место гиблое!
В раскаленном пекле не горишь огнём,
И мороз трескучий Цеце нипочём.
Ну-ка, испытаю я в последний раз —
Отстирай на речке красный сей окрас,
Чтоб глаза ослепли, выбели холсты:
Белизны белее, чище чистоты!

Берег на речной Цеця вновь идёт
Выбелить холсты в хладе зимних вод.
В ледяной воде длани лишь красней,
А окрас холстов стал едва бледней.
Холст стирать, стирать — да не выстирать,
Холст белить, белить — да не выбелить.
Во глубокую реку-реченьку
Бросила холсты — делать нечего!
На речной на брег, ой, красавица,
Села девица — слёзы катятся,
Под плакучею ивой-ивушкой
Пригорюнилась сиротинушка.

В синем небе птицы пролетали,
Диких уток проплывали стаи.
— Ой, да, утки, дикие вы птицы,
Чтобы в небо вслед за вами взвиться,
Каждая пусть перышко мне бросит, —
Птичьего дать пуха Цеця просит:
Пёрышко к перу — мне крылья будут,
Обрету надежду, веру в чудо,
Да с собой возьмите, в сине небо,
В край далёкий — явью станет небыль, —
К морю-океяну! Утки-птицы,
На счастливый брег с собой возьмите.

Пёрышко к перу ей дали птицы,
Пёрышко к перу — чтоб в небо взвиться,
Два крыла у Цеци за спиною.
Попрощавшись с матушкой-Землёю,
Крыльями красавица взмахнула,
Пёрышки расправила-встряхнула,
В небо поднялась, с утиной стаей
К океяну-морю улетая.

Батюшка заметил: дочь пропала,
Мачехи не выдержав опалы.
Вот зовёт жену на поиск Цеци:
— Только мы с тобой за дочь в ответе!
Вдоль реки по берегам проходят,
Дочкиных следочков не находят.
Звали-звали, кликали-кричали:
— Цеця, отзовись, уйми печали!
Голос свой подай, скажи словечко…
Тишиной в ответ молчала речка.

Минул год, второй промчался следом,
Памяти заранее срок ведом:
Цеця-сиротинка позабылась,
Сердце снова беззаботно билось.
Третий год свой путь вершит неспешно,
Цеця вспомнила о жизни прежней,
Край родной её зовёт явиться,
В путь-дорогу рвётся Цеця-птица.
Тотчас крыльями затрепетала,
«Порх!» — сказала, в небеса взлетая,
Полетела во село родное,
На чужбине вдвое дорогое,
К батюшке да к отчему порогу,
К мачехе, неласковой да строгой.
Два яичка красных из-за моря —
Им в подарок, чтоб не знали горя.
К дому отчему явилась Цеця,
Видит, перед ним играют дети.
—Пареньки-девчата, укажите:
Батюшка где с мачехой, скажите!

— На большом моленье пьёт-снедает,
Мачеха с ним рядом восседает.

— Пареньки, яичка два возьмите,
Да родным, девчата, отнесите,
Батюшке да мачехе от Цеци
Передайте два яичка этих.
В руки им подарок мой вручая,
Молвите: «Мол, Цецю повстречали,
Прилетела из-за моря птицей,
Чает сиротинка воротиться».

В дом молельный дети прибежали,
Батюшке да мачехе сказали:
«Дочка Цеця прилетела птичкой,
Шлёт в гостинец красных два яичка».
Не поверил батюшка, что Цеця
Возвернулась, думал: «Шутят дети!»
Долго оставался на моленье,
Не придав словам детей значенья…

Цеце батюшка родной не верит,
Дар дочерний не берёт, та — в двери,
Крыльями забила: «Сирота я!
Порх!» — сказала, к Раву улетая.
Два яичка на окне оставить
Не забыла – о себе на память.

Как по берегу речному Рава
Парень молодой проходит, бравый,
Добрый молодец идёт — Андямо,
Да перед собою смотрит прямо.
Он дубовый лук в руке сжимает,
А под поясом топор сверкает.
Видит, что костёр горит-искрится,
Вьётся-вьётся, пламя ввысь стремится.
А по дикой пойме Рав бурливо
Мчится, плещет воды говорливо.
— Ну-ка, подойду к костру-огниву,
В омут Рава загляну — не сгину…

Подошёл к костру Андямо браво,
Заглянул бесстрашно в омут Рава.
Видит, змея пламя лижет- гложет,
Из огня он выбраться не может,
Тонет в Раве змеево хвостище —
Омут тянет на речное днище.

— Вытащи меня, Андямо бравый,
От погибели спаси — расправы!
— Мне не вытащить тебя, змеище,
Не поднять тебя с речного днища.
— Лук дубовый протяни, Андямо,
За конец его схвачусь упрямо,
Остриями стрел — без опасений:
Обовьюсь округ — тяни усердней!

Змею протянул свой лук дубовый
Остриями стрел — тот наготове!
От огня Андямо спас змеище,
Вытащил и змеево хвостище.

— Съем, я съем тебя, Андямо бравый!
— Съем, я съем тебя, ты — парень здравый!
— Нет, не ешь меня, о, змей великий!
— Нет, не ешь меня, о, змей двуликий!
Я убью, убью тебя, змей хитрый!
Я убью на поле бранной битвы!
— Не убий меня, Андямо бравый!
— Не убий меня, о, парень здравый!
Посмотри-ка, где трава осока,
Там кобыла бродит одиноко,
Дряхлая невзрачная лошадка,
Кария застила очи прядка.
Вот вдвоём ступали к той лошадке,
С просьбой поклонились карей прядке:
— Помоги уладить наше дело,
Словом мудрым рассуди умело.
— Как улажу — сути всей не зная?
Рассужу как — спор не понимая?
Полон двор моими сыновьями —
Скачут жеребята за конями,
В стойлах спят кобылки молодые…
Не вернуть уж годы золотые,
Мной полей распахано немало,
Но теперь я силы растеряла.
Немощь лишь хозяин мой приметил,
Распахнул ворота на рассвете,
В руки свежее взял кнутовище
По бокам меня им больно хлыщет.
Со двора прогнал в пустое поле,
В волчий лог меня пустить изволил.
Добра молодца съешь, змей великий!
Съешь Андямо, проглоти, двуликий!
— Нет, не ешь меня, о, змей великий!
Нет, не ешь меня, о, змей двуликий!
Посмотри-ка, там, по брегу Рава
К нам идёт навстречу боярава,
Лишь она уладит наше дело,
Лишь она рассудит нас умело.
К бояраве той вдвоём ступали,
Бояраву Цецей величали:
— Красна девица, о, светлолика,
Помоги советом, рассуди-ка!
— Как улажу — сути всей не зная?
Рассужу как — спор не понимая?
Добрый молодец, Андямо бравый,
Змея изничтожь на бреге Рава!
Змея изничтожь рукой могучей,
В омут сбрось его с высокой кручи!

Змея одолел Андямо бравый,
Сбросил с кручи в воды Ине Рава.
Лишь Андямо изничтожил змея,
Тотчас стало на Земле светлее.
Одолел лишь молодец змеище,
Стало небо над Землёю чище.
Загремели недра подземелья,
Поднебесье песней зазвенело.
— Молви, красна девица, пошто бишь,
В одиночестве печально бродишь
Вдоль-по берегу святого Рава,
Там, где распростёрлась Масторава?
— Цецей меня люди именуют,
Стороною счастие минует,
Рано я осталась сиротою,
Матушкой покинута родною.
— Что ж, красавица, душа-девица,
На красу твою не надивиться,
Будь навеки верною женою,
Суженною, встреченною мною.
Для меня единственной, любимой,
Все несчастия промчатся мимо,
Перестанешь быть ты сиротою,
Будем счастливы одной судьбою.
— Добрый молодец, женою верной
Буду я тебе. Родные стены
Мы наполним детским лепетаньем,
Только вместе счастливы и станем.
Красна девица крыла снимала,
Перья-крылья наземь, вниз, бросала
Пёрышки развеяла по ветру, —
Верной будет своему обету.
Зажили они с Андямо в счастье,
Не страшились горя да ненастья.
Долюшка сиротская забылась,
На богатства жизнь их не скупилась.
Жили-были, да детей рожали,
Жили-были, счастье премножали.