Глава 3. 3 постановка вопроса

 

Наше повествование подошло к своему главному пунк­ту — к событиям 25 июня 1941 г. Начались эти события на­кануне, 24 июня 1941 г., когда за подписью наркома обороны СССР маршала Тимошенко вышла директива Ставки Глав­нокомандования. Впервые эта директива была опубликова­на только в 1996 г. Вот ее полный текст:

«24 июня 1941 г.

1. Из достоверных источников установлено, что герман­ские войска сосредоточиваются на территории Финляндии, имея цель нанести удар на Ленинград и захватить район Мур­манска и Кандалакшу. К настоящему времени сосредоточено до четырех пехотных дивизий в районе Рованиеми, Кемиярви и группа неустановленной численности в районах Котка и север­нее полуострова Ханко.

Немецкая авиация также систематически прибывает на территорию Финляндии, откуда производит налеты на нашу территорию. По имеющимся данным, немецкое командование намеревается в ближайшее время нанести удар авиацией по Ленинграду. Это обстоятельство приобретает решающее зна­чение.

2. В целях предупреждения и срыва авиационного удара на Ленинград, намеченного немецким командованием в Финлян­дии, ПРИКАЗЫВАЮ:

Военному совету Северного фронта с 25.06.1941 г. начать боевые действия нашей авиации и непрерывными налетами днем и ночью разгромить авиацию противника и ликвидиро­вать аэродромы в районе южного побережья Финляндии, имея в виду пункты Турку, Мальми, Порвоо, Котка, Холола, Тампере, в районах приграничных с Карельским перешейком ив районе Кемиярви, Рованиеми (северная Финляндия. — М.С.).

Операцию провести совместно с ВВС Северного и Балтий­ского флотов, о чем дать соответствующие указания коман­дованию флотов.

Одновременно привести в полную боевую готовность про­тивовоздушную оборону Ленинграда, обеспечив надежное при­крытие Ленинграда от налетов германской авиации доста­точным количеством истребителей.

Копии отданных распоряжений донести мне к 24.00 24.06.1941г.

От Ставки Главного Командования Народный Комиссар обороны С. К. Тимошенко» [237].

Когда была разработана и утверждена эта директива? Как уже было выше отмечено, 22—23 июня штабы Северного фронта и Северного флота получили категорические указания прямо противоположного содержания («границу с Финляндией не переходить и не перелетать»). В опубликованном варианте текста Директивы нет ни времени, ни делопроиз­водственного номера. Однако ориентировочно восстано­вить хронологию возможно. Директива была подписана за несколько часов до полуночи — в противном случае подчи­ненные не смогли бы «копии отданных распоряжений доне­сти к 24.00». С другой стороны, судя по «Журналу посещений», нарком обороны Тимошенко и начальник оператив­ного управления Генштаба Ватутин (исполнявший в тот момент обязанности командированного на Юго-Западный фронт начальника Генштаба Жукова) вошли в кабинет Ста­лина в 17.30 и вышли в 20.55. В это же время в кабинете Ста­лина находились Молотов, Берия и Ворошилов. Можно обоснованно предположить, что именно эти люди именно в это время приняли решение, которое было затем оформлено директивой Ставки ГК.

Никто из вышеперечисленных лиц мемуаров не оставил. Мемуары (причем многочисленные) написал бывший нар­ком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов. Кузнецов тоже был в ка­бинете Сталина 24 июня, но очень недолго — всего 15 минут (с 16.45 до 17.00). Судя по воспоминаниям адмирала, на этой встрече обсуждался вопрос о Финляндии: «... На совещании в кабинете И. В. Сталина вечером 24 июня я докладывал о полё­тах финских и немецких самолетов над Ханко, о бомбардировке наших кораблей в Полярном и не только о сосредоточении не­мецких войск на финско-норвежской границе (об этом прави­тельство знало раньше), но и о том, что они продвигаются по финской территории к нашим границам...» [192].

25-го и 26 июня о принятых решениях сообщило Совинформбюро. В опубликованном 25 июня (т.е. в день начала массированных авиаударов) сообщении Совинформбюро за 24 июня было сказано: «Финляндия предоставила свою терри­торию в распоряжение германских войск и германской авиации. Вот уже 10 дней происходит сосредоточение германских войск и германской авиации в районах, прилегающих к границам СССР. 23 июня 6 германских самолетов, вылетевших с финской территории, пытались бомбардировать район Кронштадта. Самолеты были отогнаны. Один самолет сбит, и четыре не­мецких офицера взяты в плен. 24 июня 4 немецких самолета пы­тались бомбардировать район Кандалакши, а в районе Куолаярви пытались перейти границу некоторые части германских войск. Самолеты отогнаны. Части германских войск отбиты. Есть пленные немецкие солдаты».

В сводке Совинформбюро за 25 июня (опубликована 26 июня) было упомянуто и о боевых действиях советской авиации против Финляндии: «Наша авиация нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам немцев в Финляндии, а также бомбардировала Мемель, корабли противника севернее Либавы и нефтегородок порта Констанца». Как видим, спе­циально подчеркивать это событие не стали: его упомянули в сложном предложении, наряду с другими бомбардировками, и несколько косноязычно (на территории Финляндии могли быть немецкие самолеты, могли быть немецкие авиачасти, но не «аэродромы немцев»).

О разрыве дипломатических отношений, отзыве послов, расторжении Московского мирного договора, наконец, об объявлении Советским Союзом войны Финляндии Совинформбюро не сообщало — и это было чистейшей правдой.

Советский Союз не разрывал, не отзывал, не расторгал и не объявлял — ни до начала авианалетов, ни после них.

В этом смысле ситуация разительно отличалась от того, как в конце ноября 1939 г. была начата «зимняя война». Сто­ит заметить, что и фашистская Германия начала войну про­тив СССР по-другому: уже через час после первых орудий­ных залпов на границе посол Германии в Москве вручил Молотову официальное заявление германского правитель­ства, а в 6 часов утра (по берлинскому времени) с радиообра­щением о начале войны с Советским Союзом выступил сам Гитлер.

Финляндия объявила о том, что находится в состоянии войны с Советским Союзом, на следующий день, 26 июня 1941 года. И об этом Совинформбюро ничего не сообщило! Ни 26 июня, ни в любой последующий день. Что еще более странно, так как, например, об объявлении войны Венгрией Совинформбюро добросовестно сообщило 28 июня.

Двумя упомянутыми выше сообщениями Совинформ­бюро (за 24 и 25 июня) и ограничивается тот «массив инфор­мации», который был сообщен советскому народу об обстоя­тельствах начала 2-й советско-финской войны.

Значительно более подробно эти события были описаны в 60—70-х годах, в мемуарной и исторической литературе.

Приведем несколько типичных текстов.

Воспоминания бывшего командующего Северным фронтом М.М. Попова (книга издана в 1968 г., но статья М.М. Попова написана в марте 1964 г.): «В ответ на попытки финской авиации 23 и 24 июня бомбардировать Ленинград, Кронштадт и города К-Ф ССР (здесь и далее подчеркнуто мной. — М.С.) нарком приказал подготовить и 25июня про­вести объединенными силами бомбардировочной авиации фрон­та. Северного и Балтийского флотов одновременный удар по аэродромам базирования немецкой и финской авиации на тер­ритории Финляндии... Около 20 аэродромов подверглись мощ­ным ударам, в ходе которых было уничтожено или повреждено много самолетов противника...»

«Ордена Ленина Ленинградский военный округ. Истори­ческий очерк» («Лениздат», 1968 г.): «23 и 24 июня немецкие самолеты, базирующиеся в Финляндии, пытались совершить налеты на Ленинград, Кронштадт и города в Карелии. Чтобы предупредить их дальнейшие нападения, советская авиация на рассвете 25 июня нанесла мощные удары по 18 аэродромам про­тивника и уничтожила на земле 30 вражеских самолетов. Кро­ме того, ввоздушных боях сбито 11 самолетов. Удары по вражеским аэродромам продолжались и в последующие дни...»

Мемуары Главного маршала авиации (перед войной — командующего ВВС Ленинградского округа) А.А. Новикова «В небе Ленинграда» («Наука», 1970 г.): «Первые три дня мы вели борьбу лишь с одиночными и небольшими группами самоле­тов противника, пытавшегося прощупать воздушные подсту­пы к городу... Советские летчики не допустили в июне бомбе­жек Ленинграда, Кронштадта, Выборга и городов Карелии. Но, отдавая должное нашим пилотам, мы понимали, что неуспех противника в значительной мере обусловлен малой активно­стью его авиации, главные ударные силы которой здесь еще не вступили в дело... Нужно было принимать срочные меры, что­бы избавить Ленинград от участи городов, подвергшихся яростной бомбардировке в первые же часы войны. Такими мерами могли быть наши активные действия в воздухе.

Рано утром 25 июня я был на узле связи, размещавшемся в полуподвальном помещении здания штаба округа. Последние приготовления, уточнение данных, короткие переговоры с ко­мандирами авиасоединений, и на аэродромах заревели моторы. Воздушная армада из 263 бомбардировщиков и 224 истребите­лей и штурмовиков устремилась на 18 наиболее важных аэро­дромов противника.

Налет длился несколько часов. Одна группа сменяла другую. Некоторые объекты подвергались 3— 4 ударам. В итоге первого дня враг потерял 41 боевую машину. Успех был налицо, и опера­ция продолжалась. За шесть суток ударам подверглось 39 аэродромов противника. Ввоздушных боях и на земле враг потерял 130 самолетов и был вынужден оттянуть свою авиацию на дальние тыловые базы — за пределы радиуса действий наших истребителей. Перебазировка эта, естественно, ограничила маневр неприятельских бомбардировщиков... Эта первая в ис­тории советской авиации многодневная операция убедила нас, что массированные удары по глубинным аэродромам — надеж­ное средство борьбы с вражеской авиацией...»

Генерал-майор авиации, профессор М.Н. Кожевников, «Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне» (М., «Наука», 1977 г.): «На отдельных направлениях, где была благоприятная обстановка, советские летчики, ведя активные воздушные бои, одновременно наносили мощные удары по вражеским аэродромам. Такая обстановка сложилась в первые дни войны на северном участке советско-германского фронта, где немецко-фашистские войска перешли в наступление только 29 июня 1941 г. В целях ослабления авиа­ционной группировки врага на данном направлении и срыва готовившегося налета на Ленинград Ставка приказала подгото­вить и провести массированные удары по аэродромам Финлян­дии и Северной Норвегии, где базировались авиачасти 5-го воздушного флота Германии и финская авиация. Командовани­ем ВВС Северного фронта был разработан и 24 июня утвержден Военным советом Северного фронта план уничтожения вражеских самолетов на аэродромах на северо-западном направлении.

К участию в операции в общей сложности привлекаюсь 540 самолетов.

Рано утром 25 июня 236 бомбардировщиков и 224 истреби­теля нанесли первый массированный удар по 19 аэродромам. Враг, не ожидая такого удара, был фактически застигнут врасплох и не сумел организовать противодействия. В резуль­тате советские летчики успешно произвели бомбометание по стоянкам самолетов, складам горючего и боеприпасов. На аэ­родромах был уничтожен 41 вражеский самолет. Наша авиа­ция потерь не имела. Впоследующие пять суток по этим же и вновь выявленным воздушной разведкой аэродромам было нане­сено еще несколько эффективных ударов. По данным воздушно­го фотоконтроля, советские летчики, атаковав в общей слож­ности 39 аэродромов, произвели около 1000 самолетовылетов, уничтожили и вывели из строя 130 самолетов противника. Ко­мандование немецко-фашистских войск в Финляндии и Северной Норвегии было вынуждено оттянуть свою авиацию на дальние тыловые аэродромы и отказаться на ближайшее время от налета на Ленинград...»

 

Можно привести еще несколько текстов, но все они будут похожи друг на друга, как матрешки. Обшая линия изложе­ния была задана, и до середины 90-х годов она практически не претерпела заметных изменений. Постараемся сформу­лировать эту «линию» официальной советской историче­ской пропаганды как можно точнее и конкретней.

1. Политическая составляющая события (фактическое начало полномасштабной необъявленной войны) полно­стью обойдена молчанием. Этой стороны произошедшего в сочинениях советских историков просто не существует. Об­суждается всего лишь одна из крупных операций советских ВВС. И не более того.

2. Главным (или даже единственным!) объектом, по которому наносился удар, объявляются аэродромы базирования «авиации противника»

3. Результат операции — выше всяких похвал. «Успех был налицо», противник понес огромные потери (130 самоле­тов — это две трети всей финской авиации), немногие уцелевшие авиачасти врага принуждены к отступлению «на дальние тыловые аэродромы». Наша авиация «потерь не имела» (по версии Кожевникова) или, возможно, имела ка­кие-то потери, но не заслуживающие особого упоминания.

4. В рамках общей установки на полное игнорирование внешнеполитической составляющей событий 25 июня, о том, что одним из следствий «операции» было вступление Финляндии в войну против СССР, не упоминается вовсе.

Вот краткий конспект того, в чем на протяжении полуве­ка советские историки и мемуаристы были едины.

Заметные различия, однако, встречаются в оценке реаль­но состоявшихся и/или потенциально возможных действий противника, а также — что для советской историографии со­всем уже нетипично — в формулировании целей и задач, для решения которых и была проведена столь успешная в целом операция. В этих моментах наблюдается большой разброс мнений.

Сообщение Совинформбюро («23 июня 6 германских са­молетов, вылетевших с финской территории, пытались бом­бардировать район Кронштадта. Самолеты были отогнаны. Один самолет сбит, и четыре немецких офицера взяты в плен») предельно конкретно (указано место, время, количество са­молетов) и — как будет показано в дальнейшем — имеет большое сходство с реальностью.                            

Бывший командующий Северным фронтом в своих вос­поминаниях говорит о «попытках финской авиации» бомбить «Ленинград, Кронштадт и города Карелии». Судя по всему, «попытки» были очень-очень робкими, так как за 13 страниц до процитированной выше фразы М.М. Попов пишет, что «Ленинград и другие объекты на территории округа бомбарди­ровке не подвергались» [194].

Официальная (образца 1968 г.) история Ленинградского военного округа говорит уже о «немецких самолетах», кото­рые, оказывается, «пытались совершить налеты». Как это? Взлетели, полетели, а на полпути раздумали и вернулись? Если самолеты пересекли госграницу и хотя бы приблизи­лись к Ленинграду или каким-то неназванным «городам Ка­релии», то налет уже состоялся. Он мог быть успешным (для нападающих) или нет, но в любом случае состоялся именно «налет», а не «попытка налета».

Маршал Новиков почти «прямым текстом» сообщает о том, что никаких налетов «на Ленинград и города Карелии» не было вовсе («мы вели борьбу лишь с одиночными и небольши­ми группами самолетов противника, пытавшегося прощупать воздушные подступы к городу»). Чрезвычайно важно отме­тить, что ни единым словом не упоминает Новиков и о яко­бы базировавшихся на финских аэродромах немецких авиа­частях.

Профессор Кожевников ни о каких налетах на Ленинград не упоминает вообще, ограничиваясь лишь общей формули­ровкой: «Сложилась благоприятная обстановка...»

Целью операции в изложении Попова является месть: «В ответ на попытки финской авиации бомбардировать Ле­нинград...». Новиков же утверждает, что лишь «срочные меры» могли «избавить Ленинград от участи городов, подвергшихся яростной бомбардировке». Кожевников, не мудрствуя лукаво, возвращается к исходной формулировке директивы Ставки Г К («в целях срыва готовящегося налета на Ленинград»).

Еще одним — едва ли заметным для «широких читатель­ских масс», но понятным для специалистов — отличием мо­нографии Кожевникова от других описаний 25 июня 1941 г. являются:

— появление конкретного названия соединения немец­кой авиации («5-й Воздушный флот»);

— появление союза «и» («массированные удары по аэродро­мам Финляндии и Северной Норвегии... авиачасти 5-го Воздуш­ного флота Германии и финская авиация...»).

Вплоть до конца советской эпохи монография Кожевни­кова, по сути дела, определяла тот максимально допустимый уровень раскрытия темы 25 июня 1941 г., который был возможен для «партийных историков», желающих сохранить остатки самоуважения и научной добросовестности.

Новое время — новые песни. Строго говоря, новых «пе­сен» на сей момент имеется ровно две. Первая — это фунда­ментальная работа финского историка М.Йокипии, клонированная (иногда — с кавычками и ссылкой на источник, а чаще — без оных) в сочинениях господ Барышниковых (отца и сына), Широкорада и иже с ними. Вторая — это книга [47], в которой, видимо, впервые в отечественной историографии было предложено признать, наконец, бесспорные факты (в первые три дня войны, 22—24 июня 1941 г., немецкая авиа­ция в количествах, заслуживающих упоминания, на фин­ских аэродромах не базировалась и налетов на «Ленинград и города Карелии» не совершала) и включить факт реально со­стоявшегося 25 июня авиаудара в общую канву событий, начавшихся 17 июня 1941 г. с переброски 1-й танковой дивизии в Заполярье и закончившихся неудачной попыткой вторже­ния 10-го мехкорпуса на финскую территорию.

Столкновение таких диаметрально противоположных подходов привело к бурной (и по большей части некоррект­ной) дискуссии. Как и следовало ожидать, позиция добровольных реаниматоров истлевших мифов коммунистиче­ской пропаганды оказалась весьма парадоксальной. Сначала они долго и возмущенно протестуют против того, что в книге М. Солонина историческое исследование якобы подменено политически мотивированными «обличениями» и вульгар­ными «разоблачениями». Вдоволь повозмущавшись, они — даже не пытаясь начать обсуждение реальных событий в их взаимосвязи (что, вероятно, и является предметом истори­ческой науки) — приступают сами к шумным обличениям. Только обличают они, разумеется, Финляндию, а неиссякаемый запас «разоблачительных» (с их точки зрения) фак­тов черпают в одном-единственном источнике (разумеется, в этой роли выступает все та же книга М.Йокипии или ее до­морощенные «клоны»).

Логика (если это слово здесь уместно) «обличений» в луч­шем случае строится по образу и подобию известного еше древним софизма: «Можно ли считать лысым человека, у ко­торого на голове есть хотя бы один волос?» Применительно к проблеме 25 июня 1941 г. эта «логика» работает так: находит­ся один факт (а многолетний труд профессора Йокипии пре­доставил читателям такие факты во множестве), свидетель­ствующий о недружественном отношении Финляндии к мо­гучему восточному соседу, после чего делается вывод о том, что Финляндия в очередной раз «не оставила советскому руководству иного выбора...»

 

Для того чтобы вывести обсуждение на уровень конст­руктивной дискуссии, следует, на наш взгляд, начать с само­го главного. Самым главным является максимально точное определение существа обсуждаемых вопросов. Только ясное формулирование вопросов позволит сделать шаг к получе­нию столь же ясных и конкретных ответов.

Учитывая же глубокую и многолетнюю «засоренность» проблемы идеологическим «мусором», придется столь же прямо и четко определить и круг вопросов, которые обсуждаться НЕ будут. Итак:

1. Вопрос об отношении Финляндии (правительства, воен­ного командования, партий, парламента, народа) к Совет­скому Союзу обсуждаться не будет. Почему? Потому, что это очень простой вопрос. Не надо гадать — и не надо годами рыться в архивной пыли — для того, чтобы найти заранее из­вестный ответ. Финляндия ненавидела Сталина и сталин­скую империю. Ничего другого нельзя было и ожидать после агрессии 1939 года, после гибели десятков тысяч человек в ледяном аду «зимней войны», после ста тысяч фугасных и за­жигательных бомб, упавших на незащищенные финские го­рода, после изгнания из родных домов 400 тысяч человек. Мазохизм, как тяжелое психическое расстройство, встречается у отдельных несчастных людей, но случаи массового, «общенародного» мазохистского умопомешательства исто­рии не известны. В любом случае — Финляндия этим неду­гом не страдала.

2. Вопросы формально-юридические (была ли Финляндия утром 25 июня 1941 г. нейтральной страной? можно ли счи­тать ее сотрудничество с гитлеровской Германией военным союзом?) обсуждаться также не будут. Почему? По двум при­чинам.                    

Во-первых, потому, что никто не в силах объять необъят­ное, и обсуждение юридических проблем выходит за рамки данного исследования. Автор этой книги не считает себя достаточно компетентным для обсуждения столь сложных вопросов. Более того, едва ли найдутся два специалиста по международному праву, которые смогут прийти к единой оценке той ситуации. По крайней мере, во внешнеполитиче­ских ведомствах США и Великобритании к единому мнению так и не пришли. США отказались объявить Финляндии войну, в результате в столице воюющей против СССР Фин­ляндии работало дипломатическое представительство глав­ного военного союзника СССР. Британия — под сильней­шим давлением Сталина — согласилась признать Финляндию союзником Германии и объявить ей войну. Но и это произошло только 6 декабря 1941 г., т.е. после того, как ос­новные события 2-й советско-финской войны уже заверши­лись.

Конечно, сложные вопросы можно сделать очень про­стыми, если рассматривать их в известной «логике карман­ника», по мнению которого все началось и закончилось тем, что в переполненном автобусе его схватили за руки и побили по лицу. Вспоминать о том, где ДО этого были его руки и сколько чужих кошельков из чужих карманов они вытащи­ли, карманник, естественно, не любит... Нейтральный статус Финляндии был поставлен под очень большие сомнения уже фактом размещения на ее территории военной базы иностранного государства (советская ВМБ в Ханко). Это обстоятельство было значительно усилено фактом бескон­трольного, фактически, транзита военного снаряжения и войсковых подразделений по железным дорогам Финлян­дии из Выборга в Ханко.

Наконец, само понятие «нейтралитет» применимо, види­мо, лишь к государствам, обладающим суверенитетом. Вы­зывает определенные сомнения применимость термина «су­веренитет» к стране, правительство которой молча выслу­шивает (и даже принимает к исполнению!) указания соседа о кандидатурах нового президента или вступает в переговоры о принудительной передаче своих природных богатств (ни­кель Петсамо) в концессию все тому же могучему и бесцере­монному соседу...

Во-вторых, обсуждение юридической казуистики ничуть не приближает нас к ответу на те вопросы, которые вынесе­ны в название этой книги и являются ее главной темой. Речь идет вовсе не о том, имел ли Советский Союз формальные ос­нования для нанесения бомбового удара по Финляндии или нет. Эта книга написана для того, чтобы разобраться в другом во­просе: способствовало ли решение, принятое 24 июня и реализованное 25 июня, обеспечению безопасности СССР в целом и его «второй столицы» — в частности?

Применительно к конкретно-историческим условиям июня 1941 года этот вопрос трансформируется в другой: спо­собствовали ли эти действия успешному ведению войны против главного противника — гитлеровской Германии?

На примитивно-бытовом уровне эту простую логику можно проиллюстрировать таким примером: закон не запре­щает (а потому каждый гражданин имеет право) уйти в лес и лечь спать голым на снегу зимой. Но абсолютное большин­ство нормальных трезвых людей не спешат воспользоваться этим правом. Почему? Потому, что это вредно для здоровья (в определенных случаях — смертельно), хотя и законно с формально-юридической точки зрения.

Теперь перейдет от карикатурных метафор к прямым ис­торическим аналогиям.

Болгария была союзником гитлеровской Германии. Это есть факт, подтвержденный официальным присоединением Болгарии к «тройственному Пакту», вводом на ее территорию немецкой армии и фактическим участием болгарской армии в совместных с вермахтом боевых действиях на терри­тории Югославии. Тем не менее, Советский Союз не начал летом 1941 г. боевые действия против Болгарии. Хотя воз­можности Черноморского флота и его авиации вполне это позволяли.               

Япония была важнейшим союзником гитлеровской Гер­мании. Именно эти страны и создали пресловутую «ось Бер­лин — Рим — Токио». Более того, Япония на протяжении ря­да лет проводила крайне враждебную по отношению к СССР политику. Настолько «враждебную», что наши страны дваж­ды стояли на грани полномасштабной войны друг с другом. Тем не менее, ни в июне, ни в июле 41-го Советский Союз войну Японии не объявлял, необъявленных боевых действий на земле, в небесах и на море не начинал. Напротив, были приложены немалые усилия к тому, чтобы война на Дальнем Востоке и не началась.

Италия была старейшим союзником гитлеровской Гер­мании. Более того, Италия официально объявила войну Со­ветскому Союзу. Сделано это было в 12 часов дня 22 июня 1941 г. Итальянцы объявили бы войну и раньше, но до по­лудня найти советского посла в Риме тов. Горелкина не уда­лось (он в то воскресное утро нежился на пляже).

А от Венеции до Львова всего-то 1000 км по прямой. Тео­ретически советские дальние бомбардировщики (ДБ-Зф, Ер-2, ТБ-7) имели дальность полета 3000 км и более. Абстрактно рассуждая, весь промышленно развитый север Ита­лии (Милан,Турин, Генуя, Флоренция) находился в зоне до­сягаемости советской бомбардировочной авиации. Но бре­довая идея начать летом 41-го боевые действия против объявившей войну Советскому Союзу Италии даже не обсу­ждалась, и уж тем более — не реализовывалась на практике. Хотя с формально-юридической точки зрения подобный бе­зумный шаг был бы совершенно безупречен...

Покончив с перечислением того, что обсуждаться в этой книге не будет, сформулируем теперь семь основных вопросов:

1. Какие силы (части, соединения, самолеты) немецкой и финской бомбардировочной авиации базировались на аэро­дромах Финляндии?

2. Какие боевые действия против Советского Союза эта авиационная группировка провела в течение 22—24 июня 1941 года? Какие действия планировались командованием противника на ближайшие дни и недели?

3. Каков был реальный масштаб угрозы, создаваемой группировкой авиации противника в Финляндии, в сравне­нии как с другими угрозами, нависшими над Ленинградом, так и с возможностями ПВО Ленинграда, истребительной авиации Северного фронта и Краснознаменного Балтфлота?

4. Что знало советское командование, советская разведка о дислокации авиачастей противника в Финляндии, о его действиях и планах?

5. Что послужило реальной причиной принятия 24 июня 1941 г. решения о нанесении авиационного удара по Финлян­дии, каковы были реальные цели и задачи этой операции?

6. Каким был непосредственный результат авиаудара со­ветских ВВС по Финляндии (потери сторон, изменение пла­нов сторон)?

7. Как авиаудар 25 июня сказался на общем ходе войны Советского Союза против Германии и ее союзников?

 

Вопросы №№ 1,2,3 и 6 достаточно просты. И факт полу­векового отсутствия в отечественной историографии внят­ных и общепризнанных ответов на такие простые вопросы является позором. Вопрос № 7 значительно сложнее, одно­значный ответ едва ли будет найден, но дискуссия по этой проблемы возможна и желательна. Что же касается вопросов №№ 4 и 5, то они не могут быть разрешены в рамках имею­щейся на сей момент источниковой базы, но по меньшей ме­ре попытка их обсуждения также имеет право на существова­ние.