Глава 1. 3 многогранное чудо «зимней войны»

 

Первая советско-финская война (30 ноября 1939 г. — 13 марта 1940 г.) достаточно подробно описана в современ­ной российской историографии. Скрупулезно, едва ли не по дням и часам разобран ход боевых действий, опубликован ряд крупных монографических исследований [16, 18, 20, 21, 30, 31]. Особо стоит отметить фундаментальный труд [33], построенный на использовании огромного массива первич­ных документов из советских и финских архивов. Стараясь не повторять без нужды уже сказанное, отметим лишь несколько моментов, имеющих непосредственное отношение к двум главным, «сквозным» темам нашего исследования: реальные внешнеполитические цели и устремления сталинского руководства, реальное состояние и боеспособность со­ветских Вооруженных сил.

 

Военные результаты финской кампании повергли в шок как друзей, так и врагов Советского Союза. Огромная миро­вая держава бросила в бой 900-тысячную армию, оснащен­ную тысячами танков и самолетов, но при этом так и не смогла — выражаясь языком газеты «Правда» ноября 1939 года — «обуздать ничтожную блоху, которая прыгает и крив­ляется у наших границ». В своих мемуарах К. Маннергейм предельно кратко и четко сформулировал общее мнение: «Первое, что бросалось в глаза, — это диспропорция между ог­ромным вкладом и ничтожным результатом». Столь же определенно высказался и генерал вермахта, он же — автор клас­сического труда по истории Второй мировой войны К. Типпельскирх: «Русские в течение всей войны проявили такую тактическую неповоротливость и такое плохое командова­ние, что во всем мире сложилось неблагоприятное мнение относительно боеспособности Красной Армии» [51]. Такая оценка долгие годы считалась общепринятой и бесспорной. Более того, к подобной оценке стала склоняться даже «позднесоветская» историография. Характерный пример: составители сборника [9], повторив в краткой вступительной статье, по­священной событиям «зимней войны», все лживые штампы советской пропаганды, тем не менее признали, что «война с Финляндией славы победителю не принесла».

В этом вопросе, как и во многих других, «нарушителем спокойствия» выступил историк и публицист В. Суворов.

Как всегда ярко и страстно, В. Суворов рассказал читате­лям про то, как он моделировал «зимнюю войну» 1939—1940 гг. на английском суперкомпьютере, а также ставил экспе­римент на себе, забравшись (без зимнего обмундирования, с одной только бутылкой водки) в лютый мороз на елку. Яко­бы и вычислительная машина, и личные ощущения замерз­шего до бесчувствия историка пришли к одному и тому же выводу: прорвать «линию Маннергейма» без атомной бомбы нельзя. Никак нельзя. Соответственно «Красная Армия, про­ломав «линию Маннергейма», опровергла и опрокинула пред­ставления мировой военной науки... Красная Армия совершила чудо. Ненужное, бестолковое, но чудо... С точки зрения чисто военной, это была блистательная победа, равной которой во всей предшествующей и во всей последующей истории нет...» [58].

Как ни странно, но версия яростного антикоммуниста В. Суворова удивительно точно «улеглась» в матрицу созна­ния, подготовленного многолетней коммунистической пропагандой. Пропаганда эта неизменно старалась свести все события «зимней войны» исключительно и только к боям на пресловутой «линии Маннергейма». Такой подход позволял решить сразу три задачи. Во-первых, подкрепить ключевой для всей советской историографии тезис о том, что единст­венной целью войны была «защита северных подступов к Ленинграду», каковую «защиту» и пытались достигнуть пу­тем небольшой передвижки границы на Карельском пере­шейке. Линия финских укреплений мешала этой «передвиж­ке» — вот ее и пришлось смести с лица земли. Во-вторых, по­стоянное напоминание про «железобетонные ДОТы, извергавшие смертоносный огонь» воспринималось далеки­ми от теории военного дела читателями как вполне «уважительная», «объективная» причина огромных потерь личного состава частей Красной Армии. В-третьих, состоявшийся к исходу третьего месяца войны прорыв «линии Маннергейма» можно было преподнести и как крупный успех, и как ра­зумное объяснение того, почему война неожиданно прекра­тилась. Увы, с реальными историческими событиями все это имеет очень мало обшего.

Начнем с самого простого. С арифметики и географии. Протяженность советско-финляндской границы составляла порядка 1350 км. На строительство «великой финляндской стены» такой протяженности не хватило бы ресурсов не только Финляндии, но даже и огромного Советского Союза. В реальности линия долговременных финских укреплений на Карперешейке прикрывала участок границы протяжен­ностью порядка 100 км. Менее одной десятой общей протя­женности границы. Другими словами — девять десятых фин­ской границы не было прикрыто ни одним «извергающим смертоносный огонь ДОТом». Соответственно, с «линией Маннергейма» можно было поступить точно так, как вер­махт в мае — июне 1940 г. поступил с несравненно более мощной французской «линией Мажино», т.е. обойти ее, от­нюдь не пытаясь пробить укрепрайон «в лоб». Слухи об абсо­лютной якобы «непроходимости местности» к северо-восто­ку от Карельского перешейка сильно преувеличены. Южная Финляндия — это вполне обжитой и обустроенный регион, в полосе Сортавала—Лаппеенранта—Котка существовала достаточно густая дорожная сеть. Местность становится еще бо­лее проходимой именно в условиях зимней войны, когда мо­роз сковывает поверхность озер и болот крепким льдом.

Это — теория. Теперь обратимся к практике. Идея глубо­кого флангового обхода финских укреплений вокруг север­ного побережья Ладожского озера неизменно присутствова­ла и в довоенных планах советского командования, и в дей­ствиях войск в ходе самой «зимней войны». Обратимся еще раз к «Плану операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии» от 29 октября 1939 г. [97].

«По получении приказа о наступлении наши войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях с целью рас­тащить группировку сил противника (подчеркнуто мной. — М.С.) и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии. Главные силы наших войск ударом с видлицкого направления и с Карельского перешейка громят главную группировку финской армии в районе Сортавала, Виипури (Выборг,), Кякисалми (Кексгольм).

а) Видлицкое направление — семь сд (стрелковых ди визий), три корпусных артполка, один артполк РГК, один танковый и химический батальоны... Задача войск этого направления — разбить финские части в районе Суоярви, Сортавала, Саами, овладеть их укрепленной полосой между оз. Янис-Ярви и Ла­дожским озером, наступать в юго-западном направлении, в тыл группировки противника, действующей на Карельском пе­решейке (подчеркнуто мной — М.С), содействовать 7-й ар­мии в разгроме этой группировки...

б) Карельский перешеек — восемь стр. дивизий, пять кор­пусных артполков, пять артполков РГК, два отдельных арт­дивизиона БМ (большой мощности), три танковых бригады... Задача — разбить части прикрытия, овладеть укрепленным финским районом на Карперешейке и, развивая наступление в северо-западном и северном направлениях, во взаимодействии с войсками видлицкого направления, разгромить главную группи­ровку войск противника в районе Сортавала, Виипури, Кяки­салми...»

Как видим, идея обхода «линии Маннергейма» и удара во фланг и тыл финских войск, развернутых на Карельском пе­решейке, прописана в плане вполне конкретно. Стоит обратить внимание и на то, что группировка советских войск на «видлицком направлении» (т.е. 8-я армия в Приладожской Карелии) отнесена разработчиками плана к «главным силам наших войск», а по числу стрелковых дивизий эта группи­ровка лишь немногим уступает 7-й армии на Карперешейке (семь и восемь дивизий соответственно).

Кроме этих двух, главных группировок, предусматрива­лось еще и создание двух вспомогательных группировок (в реальности они были организационно сведены в одну 9-ю армию), которые, наступая по сходящимся направлениям — с севера от Кандалакши через Рованиеми, с юга от Реболы через Кухмо и Каяаани, должны были, «овладев районом Кеми, Оулу (Улеаборг), отрезать сообщение Финляндии со Швеци­ей через сухопутную границу».

Даже не принимая во внимание наличие еще одного опе­рационного направления (Мурманского) и численность раз­вернутой на этом направлении 14-й армии, нетрудно убе­диться в том, что по числу стрелковых дивизий 9-я армия (122-я, 163-я, 54-я дивизии) и 8-я армия (155-я, 139-я, 56-я, 18-я и 168-я дивизии) в первые дни войны даже превосходили наступающую на «линию Маннергейма» 7-ю армию (шесть дивизий) [33]. В дальнейшем шло непрерывное нара­щивание сил Красной Армии на всех операционных направ­лениях (в частности, в Приладожскую и Северную Карелию было дополнительно переброшено не менее 13 дивизий), но при этом в прорыве «линии Маннергейма» на любом этапе войны было задействовано не более половины личного соста­ва частей и соединений действующей армии.

Конкретно в цифрах ситуация была такова: при средне­месячной численности всей группировки войск в размере 849 тыс. человек, среднемесячная численность войск Северо-Западного фронта (7-я армия и сформированная в конце декабря 1939 г. 13-я армия) составляла 423 тыс. человек. 9-я армия (Северная Карелия) имела среднемесячную числен­ность в 94 тыс. человек, 8-я и 15-я армии (Приладожская Ка­релия) — 271 тыс. человек [9].

Таким образом, на расстоянии в сотни километров от ближайшего дота «линии Маннергейма» действовала огром­ная группировка советских войск общей численностью бо­лее 350 тыс. человек. Какое же «чудо» совершила там Красная Армия? Какие «блистательные победы, равных которым нет в истории», одержала?

Первым «чудом» было само планирование операции, врамках которого войскам 9-й армии был задан темп наступ­ления 22 км в день. Зимой, через заваленную снегом лесную глухомань центральной Финляндии. И это при том, что на своей собственной территории выдвижение стрелковых ди­визий к границе шло с темпом 12— 16 км в день, да и при этих темпах тылы и артиллерия постоянно отставали [33]. Другим «чудом» можно считать сосредоточение столь крупных сил на местности, почти лишенной автомобильных и железных дорог. Примечательно, что по предвоенным расчетам Ман­нергейма «в Карелию близ Ладоги в связи с трудностями транспортировки русские могли забросить максимум три ди­визии». Фактически же к концу войны в Приладожской Ка­релии было сосредоточено (или выдвигалось к фронту) по­рядка 15 дивизий.

Поскольку советское военно-политическое руководство вплоть до самого начала боевых действий так и не определи­лось с главным вопросом — готовится ли оно к войне или к «триумфальному маршу» — запасы горючего и боеприпасов, накопленные в Карелии, были минимальными. Так, по вы­шеупомянутому плану Мерецкова войскам «видлицкого на­правления» требовалось «боеприпасов 3,5 боекомплекта и го­рючего для транспортных машин 6— 7 заправок». После того, как война приобрела затяжной характер, а войска понесли огромные потери в живой силе и технике, советское командование «неожиданно» для себя выяснило, что доставлять подкрепления и боеприпасы практически нечем. Войска 14-й, 9-й, 8-й и 15-й армий завязли в безлюдной, лишенной местных ресурсов местности, а все снабжение держалось на одной нитке Мурманской (Кировской, как она называлась тогда) железной дороги, скорость продвижение воинских эшелонов по которой из-за снежных заносов и огромной перегрузки линии снизилась до 5—6 км в час. Только отсутст­вие у финнов мошной бомбардировочной авиации, способ­ной разрушить два железнодорожных моста через Свирь, спасало советские войска в Карелии от полной катастрофы [14]. Впрочем, и без того результаты боевых действий оказа­лись крайне неутешительными.

В первые дни войны войска 8-й и 9-й армий успешно и относительно быстро продвигались вглубь финской терри­тории. Как пишет Маннергейм, «наши слабые подразделения вынуждены были отойти под нажимом превосходящих сил. Противник, поддерживаемый танками, продвигался неожи­данно быстро; внезапное появление машин, одетых в броню, па­рализующее действовало на наши войска, из которых лишь ред­кие подразделения успели получить оружие для борьбы с тан­ками». Наибольшего успеха добились части 8-й армии, кото­рые на направлении Суоярви—Толвоярви прошли 100—120 км от госграницы вглубь Финляндии. Но уже в середине де­кабря финны произвели частичную перегруппировку своих хилых сил и начали активные контратаки. Искусно маневри­рующие лыжные батальоны «разрезали», окружали и унич­тожали по частям огромные и неповоротливые колонны со­ветских стрелковых дивизий. К 24 декабря 1939 г. 75 и 139-я стрелковые дивизии 8-й армии были отброшены на восток от Толвоярви более чем на 50 километров. О состоянии этих соединений можно судить по тому, что 139-я дивизия оста­вила на поле боя 2247 винтовок, 165 станковых и 240 ручных пулеметов, а к началу января в ее стрелковых ротах остава­лось по 30—50 человек, то есть не более 30% штатной чис­ленности [33]. Немногим лучше было и положение в 75-й дивизии.

В начале января 1940 г. финны перешли в крупное (по их меркам) наступление и силами семи пехотных батальонов окружили у северо-восточного побережья Ладожского озера, в районе города Питкяранта, 18-ю стрелковую дивизию и 34-ю танковую бригаду из состава 8-й армии. Несмотря на наличие у окруженных большого числа танков, боеприпасов и горючего (даже к концу февраля в частях 18-й дивизии и 34-й танковой бригады оставалось до 12 тыс. снарядов и две заправки горючего для танков [33]), их командование выбра­ло тактику пассивного ожидания помощи извне. Уже после окончания войны, 17 апреля 1940 г., корпусной комиссар Вашугин на совещании высшего комсостава РККА описал эти события следующим образом:

«Финны окружали наши дивизии небольшими частями. Мне представлялось, что для того, чтобы дивизию окружить, нуж­но иметь три дивизии. А как там получилось? Это окружение создавало психоз у окруженных...

Я очень подробно выяснил окружение 97-го стрелкового пол­ка 18-й дивизии. Что из себя представляло окружение 97-го стрелкового полка? Командир полка заявил, что с запада было около роты противника, с востока было меньше усиленного взвода, с севера были регулярные войска — около батальона, ко­торый занимал укрепленные позиции в лагере, но в последнее время наши ходили в разведку в этот лагерь и не находили там вовсе противника. Они нигде противника не видели. С юга же противника никогда не было. И считали себя в окружении... Мы его выводили очень просто. Пришла пара разведчиков, которые сказали, что полку приказано выйти из окружения. Гарнизон поднялся и ушел» [20].

Не везде, однако, все закончилось так просто и благопо­лучно. В ходе длительных боев финны расчленили на отдель­ные группы и к концу февраля практически полностью уничтожили окруженную группировку. Неоднократные по­пытки деблокировать окруженных крупными силами (в об­щей сложности было задействовано четыре дивизии: 60-я сд, 11-я сд, 72-я сд и 25-я кд) оказались безрезультатными. В ка­честве трофеев финнам досталось 128 танков, 91 орудие, 120 автомашин и тракторов, и даже Боевое знамя 18-й стрелко­вой дивизии [22, 33]. Лишь прекращение Боевых действий 13 марта 1940 г. избавило от такого же разгрома еще одну, 168-ю стрелковую дивизию. Командир 18-й дивизии комбриг Г.Ф. Кондрашев был ранен, 4 марта арестован и впоследст­вии расстрелян. Командир 34-й танковой бригады комбриг С.И. Кондратьев, начальник штаба бригады Н.И. Смирнов и начальник Особого отдела бригады капитан Доронин застрелились. Покончили жизнь самоубийством также на­чальники политотделов дивизии и бригады И.А. Гапанюк и И.Е. Израецкий. 8 марта застрелился командир 56-го стрелкового корпуса (в состав которого входили 18 и 168-я диви­зии) комдив И.Н. Черепанов [33].

«Надо сказать прямо, что на петрозаводском направлении финны взяли в середине декабря инициативу в свои руки и дер­жали ее почти до конца войны», — вынужден был признать начальник Генерального штаба РККА Шапошников, высту­пая на уже упомянутом совещании высшего комсостава 16 ап­реля 1940 г. [20]. Серьезное заявление — принимая во внима­ние планы, соотношение сил и состав вооружения сторон.

Сходным образом развивались события и среди глухих лесов центральной Финляндии, в полосе наступления 9-й армии. С 30 ноября по 7 декабря (в этот день 163-я стрелко­вая дивизия заняла важный дорожный узел в поселке Суомуссалми) соединения 9-й армий, отбросив от границы два батальона финских резервистов, наступали, что называется, «малой кровью». Так, общие потери 163-й дивизии состави­ли 243 человека [33]. Ситуация резко изменилась после при­бытия в район боев 27-го пехотного полка и назначения ко­мандующим всеми частями финской армии в районе Суомуссалми полковника Сииласвуо (в дальнейшем генерала, одного из наиболее знаменитых и удачливых финских вое­начальников). 15 декабря финны отбили Суомуссалми, а к 21 декабря лыжными группами окружили большую часть сил 163-й стрелковой дивизии.

На помощь 163-й дивизии советское командование вы­двинуло 44-ю стрелковую дивизию. Эта дивизия, входившая в состав войск Киевского военного округа, прибывала из не­давно «освобожденного» польского Тарнополя в обычном осеннем обмундировании: шинелях и кирзовых сапогах. Тем временем необычайный мороз в районе боев опустился до 40 градусов. Сииласвуо пишет в своих послевоенных воспоми­наниях: «Мне было непонятно и странно, почему русские не имели лыж и поэтому не могли оторваться от дорог». К. Маннергейм прослужил в русской армии 30 лет. Поэтому, не вы­сказывая никакого удивления, он просто констатирует: «Со­противление группы 163-й дивизии было сломлено 30 декабря. На месте осталось убитыми более 5 тысяч солдат противни­ка, около 500 человек были взяты в плен. Трофеи были весьма значительными: 27 орудий, 11 танков, 150 грузовых автомоби­лей, огромное количество оружия пехоты и боеприпасов» [22].

По документам советских штабов потери 163-й дивизии за все время боев составили 3043 человека убитыми и про­павшими без вести, 8558 ранеными и обмороженными, т.е. примерно 70% штатного состава. В качестве «стрелочника» Особый отдел 9-й армии выбрал командира и комиссара 662-го полка 163-й дивизии полковника Шарова и батальонного комиссара Подхомутова. Они были преданы суду военного трибунала и расстреляны.

В первых числах января была окончательно окружена и разгромлена 44-я дивизия. Сииласвуо пишет: «Паника окру­женных все росла, у противника больше не было совместных и организованных действий... Лес был полон бегающими людьми... В полдень 7 января противник начал сдаваться. Голодные и за­мерзшие люди выходили из землянок... Мы захватили немысли­мо большое количество военных материалов, о которых наши части не могли мечтать даже во сне. Досталось нам все вполне исправное, пушки были новые, еще блестели... Трофеи состави­ли 40 полевых и 29 противотанковых пушек, 27 танков, 6 бронеавтомобилей, 20 тракторов, 160 грузовых автомобилей, 600 лошадей...» [33].

В этой цитате важно отметить слова: «люди выходили из землянок». В полной противоположности с общепринятым мифом (финны сидят в теплом доте, красноармейцы идут в атаку на лютом морозе по пояс в снегу) финские части непрерывно маневрировали на 40-градусном морозе, в то вре­мя как окруженные советские дивизии имели возможность наладить хотя бы минимальные условия для обогрева лично­го состава. Стоит отметить и то, что, по данным штаба 9-й армии, потери вооружения и техники 44-й дивизии были да­же большими, чем смог насчитать Сииласвуо: 4340 винто­вок, 350 пулеметов, 87 орудий разных калибров, 14 миноме­тов и 37 танков [33].

Военный трибунал признал командира 44-й стрелковой дивизии комбрига Виноградова, начальника штаба полков­ника Волкова и начальника политотдела Пахоменко винов­ными в том, что они «преступно игнорировали приказы высше­го командования... разбросали части дивизии на отдельные от­ряды и группы... спасая свою шкуру, позорно бежали с небольшой группой людей в тыл». Приговор был приведен в исполнение 11 января 1940 года перед строем остатков личного состава дивизии.

Сокрушительный и позорный разгром главных сил 9-й армии не остудил, однако, «наступательный порыв» совет­ского командования. Идея «перерезать» Финляндию и захватить Оулу продолжала витать в высоких кабинетах. Так, в плане (практически не реализованном) операции Балтфлота по захвату Аландских островов, составленном 21 января 1940 г., важность установления полного контроля над судоходст­вом в Ботническом заливе аргументировалась следующим образом: «С переходом нашей армии в наступление и перереза­нием сухопутной коммуникации в районе Улеаборга, морская коммуникация остается единственно возможной для Финлян­дии» [235].

В реальности же вместо всех этих «маниловских прожек­тов» усилия командования 9-й армии, многочисленные под­крепления, которые она непрерывно получала, и напряженная боевая работа авиации были направлены главным обра­зом на спасение от полного разгрома еще одной дивизии, окруженной в районе Кухмо (примерно 100 км южнее Суомуссалми) — 54-й горно-стрелковой. Так же, как и на других участках бескрайнего Карельского фронта, финны разорва­ли растянувшуюся на 25 км колонну 54-й дивизии на восемь отдельных групп и с 1 февраля приступили к их методичному окружению и истреблению. Несмотря на то, что эта диви­зия — в отличие от многих других, брошенных в ледяное пек­ло финской войны — была «старой», кадровой дивизией, специально подготовленной к действиям на северном театре военных действий, ее командование и личный состав оказа­лись неспособны к решению каких-либо боевых задач.

Командующий ВВС 9-й армии (в дальнейшем — коман­дующий ВВС всей Красной Армии) П. Рычагов докладывал 16 апреля 1940 г. на Совещании высшего комсостава: «Гусевский (командир дивизии) каждый день, а иногда по несколько раз в день, слал паникерские телеграммы... Под влиянием этих телеграмм угробили почти все резервы 9-й армии, какие там были и подходили, туда бросали множество людей и не могли организовать никакого наступления по освобождению... Авиа­ция обязана была бомбить, стрелять, охранять его в течение 45 дней. Дивизия кормилась 80-м авиаполком в течение 45 дней, и этот полк фактически спас ее, бездействующую дивизию, от голода и гибели, не давая финнам покоя день и ночь. Ежедневно при малейшей активности финнов там поднималась паника, туда давали все постепенно прибывавшие эскадроны и баталь­оны лыжников... На самого Гусевского повлиять никак не мог­ли, а порядка в осажденном гарнизоне не было» [20]. «Заключе­ние мира, — пишет Маннергейм, — спасло сильно потрепан­ную 54-ю дивизию, потерявшую почти половину своего состава и вооружения» [22]. Судя по данным советских архивов, оценка финского маршала была весьма точной — потери ди­визии исчислялись в 2691 человек убитыми и пропавшими без вести, 3732 ранеными и обмороженными, что составляло 60% от штатного расписания советской горно-стрелковой дивизии [33].

Таким образом, ни одна из поставленных перед войсками 8-й и 9-й армий задач не была выполнена. Ни о «выходе к шведской границе», ни об ударе во фланг и тыл финских войск, оборонявших «линию Маннергейма», не приходится даже говорить. На момент окончания боевых действий вой­ска 8-й армии продвинулись вперед на расстояние всего 20— 30 км от линии границы 1939 года на направлении Лоймола—Суоярви, 60—70 км на правом фланге армии, в направ­лении Иломантси. Войска 9-й армии были практически повсеместно отброшены назад, на исходные позиции.

За такие, весьма скромные, результаты была заплачена огромная цена. Потери Красной Армии за три месяца боев в Карелии составили 141 тыс. человек. Безвозвратные потери 9-й армии составили 13,5 тыс. человек, общие потери — 46 тысяч. 8-я и 15-я армии потеряли 31 тыс. человек убитыми и пропавшими без вести, общие потери двух этих армий со­ставили 95 тыс. человек [9]. Для сравнения отметим, что дей­ствовавшие в Приладожской Карелии 12-я и 13-я пехотные дивизии финской армии (вместе с приданными им отдель­ными батальонами) потеряли в общей сложности 4 тыс. че­ловек убитыми и пропавшими без вести, 9,5 тыс. человек ра­неными [33]. То, что потери атакующей (причем успешно атакующей) финской армии оказались в 7—8 раз меньше по­терь Красной Армии по праву может быть названо «чудом, которое опровергло и опрокинуло представления мировой военной науки...».

Необходимо отметить и тот факт, что приведенная выше ужасаюшая цифра потерь войск 8-й, 9-й и 15-й армий скорее всего занижена. Дело в том, что в результате проведенной в 1949—1951 гг. Главным управлением кадров Министерства обороны СССР работы по составлению поименных списков военнослужащих, погибших и пропавших без вести в ходе советско-финекой войны, было выявлено расхождение с данными, представленными в свое время штабами частей и соединений. 31 527 человек пропали неизвестно куда [9]. Они не вошли ни в число погибших, ни в число пропавших без вести, которые были учтены в донесениях войск до конца марта 1940 г. Разумеется, установить сегодня судьбу этих 31 527 человек нет никакой возможности, но с очень большой долей вероятности можно предположить, что большая их часть погибла именно в хаосе отступления и окружений в Карелии, а не на Карельском перешейке, где происходили относительно организованные и упорядоченные бои на «ли­нии Маннергейма». Если это предположение верно, то тогда приходится констатировать, что потери Красной Армии в Карелии, «в стороне от линии Маннергейма», составили поч­ти половину (47%) от общих потерь «зимней войны».

 

Нельзя забывать и о том, что «зимняя война» велась не только на суше, но и в воздухе. Даже не открывая ни одного справочника, можно уверенно утверждать, что никакой «ле­тающей линии Маннергейма» не было и в помине. Тем не менее, действия советских ВВС в ходе «зимней войны» мож­но считать ярчайшим примером того, что сам маршал Фин­ляндии назвал «огромным вкладом и ничтожным результа­том».

В фондах Российского Государственного военного архи­ва (РГВА) сохранился примечательный документ: перевод статьи «Советская воздушная война против Финляндии» не­коего господина Боргмана из г. Хельсинки, опубликованной в трех номерах (28 июня, 5 и 12 июля 1940 г.) немецкого воен­ного журнала «Дойче Вер» [96]. На первой странице маши­нописного текста — резолюция начальника Оперативного отдела штаба ВВС Красной Армии генерал-майора Теплинского: «Сверить цифры с нашими данными. Сделать сводку ос­новных цифр». По данным подчиненных генерала Теплинского, «СССР к началу военных действий имел 1800 самолетов на фронте, к концу войны 3353 самолета, из них 60% — бомбар­дировщики». Но надо иметь в виду, что в штабе ВВС РККА не учли весьма многочисленную авиацию Балтийского и Се­верного флотов. По современным данным, группировка со­ветской авиации на финляндском ТВД на момент оконча­ния боевых действий насчитывала 3885 самолетов (из них 508 самолетов в составе ВВС флотов), в том числе 1732 бомбардировщика. За все время войны этой группировкой было выполнено более 101 тысячи боевых самолетовылетов [52].

Все познается в сравнении. Для того, чтобы по достоин­ству оценить эту цифру — 101 тысяча боевых вылетов, — сле­дует сравнить ее с количественными показателями примене­ния авиации в крупнейших сражениях Великой Отечествен­ной войны: Курская битва — 118 тысяч вылетов с 5 июля по 23 августа 1943 г, Сталинградская битва — 114 тысяч вылетов за семь месяцев (с июля 42 г. по февраль 43 г.). Не менее по­казательным является и сравнение численности группиров­ки советской авиации и интенсивности ее применения на финском фронте с цифрами, характеризующими действия люфтваффе. Как известно, максимальная по численности группировка немецкой авиации была создана перед началом наступления на Западном фронте (вторжение во Францию, Бельгию и Голландию) 10 мая 1940 г. — 3641 боевой самолет (без учета транспортной, санитарной, связной и разведыва­тельной авиации). К началу наиболее ожесточенных боев «битвы за Британию» (по состоянию на 13 августа 1940 г.) численность группировки люфтваффе была заметно ниже — 3067 самолетов, в том числе 1847 бомбардировщиков. Значи­тельно меньшие силы немецкой авиации были сосредоточены у западных границ СССР утром 22 июня 1941 г. —2344 са­молета, в том числе 1236 бомбардировщиков [48].

Как видим, группировка советской бомбардировочной авиации на фронте войны с «финляндской козявкой» ничуть не уступала по численности силам бомбардировочной авиа­ции люфтваффе, которым предстояло «выбомбить Брита­нию из войны». По интенсивности использования — значи­тельно превышала. Советские бомбардировщики за все вре­мя «зимней войны» (три месяца и 12 дней) выполнили 44 962 вылета, а немецкая бомбардировочная авиация за три меся­ца и шесть дней (с 1 июля по 6 октября) выполнила всего лишь 16 850 боевых вылетов [52, 53]. Правда, последнее сравнение не вполне корректно, так как советская бомбар­дировочная авиация на финском ТВД действовала главным образом по войскам и укрепрайонам на поле боя, в то время как люфтваффе бомбило крупные площадные цели (проще говоря — города) в глубине английской территории.

Уместнее будет сравнить действия люфтваффе в ходе «битвы за Британию» с результативностью налетов совет­ской бомбардировочной авиации по тыловым объектам (же­лезнодорожные станции и перегоны, порты, промышлен­ные предприятия, административные центры) Финляндии. В вышеупомянутой статье «Советская воздушная война про­тив Финляндии» г. Боргман приводит такие количественные параметры: совершено 2075 налетов на 516 объектов, в ходе которых было выполнено 14 640 самолетовылетов, сброше­но 100 тысяч бомб всех типов. Современные историки при­водят несколько меньшие (и, вероятно, более реалистичные) цифры: 55 тысяч фугасных и 41 тысяча зажигательных (т.е. гораздо более легких) бомб [52]. Эти цифры — 14,6 тыс. вы­летов и 55 тыс. фугасных бомб — вполне сопоставимы с по­казателями боевого применения бомбардировщиков люф­тваффе (16,9 тыс. вылетов за три месяца, 30 тыс. фугасных авиабомб, сброшенных на Лондон также за три месяца, с сентября по ноябрь 1940 г.). Абсолютно несопоставимыми оказались только результаты.

Немецкие бомбардировки вызвали колоссальные разру­шения и привели к многочисленным жертвам. Уже в ходе первого налета на Лондон 300 человек было убито и более 1300 тяжело ранено. За первый месяц массированных бом­бардировок, в сентябре 1940 г. в Лондоне погибло более 7 ты­сяч человек. Всего в ходе «битвы за Британию» с августа 1940 г. по май 1941 г. в английской столице было уничтожено 84 000 зданий, 250 тыс. жителей осталось без крова. Вот как описы­вает в своих мемуарах У. Черчилль один из налетов, состояв­шийся 10 мая 1941г.:

«В городе вспыхнуло свыше двух тысяч пожаров, причем мы не могли тушить их, так как бомбардировками было разрушено около 150 водопроводных магистралей. Были повреждены 5 до­ков и более 70 важнейших объектов, половину из которых составляли заводы. Все крупнейшие железнодорожные станции, за исключением одной, были выведены из стройна несколько не­дель, а сквозные пути полностью открылись для движения только в начале июня. Было убито и ранено свыше 3 тысяч чело­век» [55].

В Манчестере самые страшные налеты случились 23 и 24 декабря 1940 года. За два дня (точнее говоря — за две ночи) погибло 2500 человек и 100 тысяч остались без крова. В ночь на 14 ноября 1940 года 449 бомбардировщиков люфтваффе разрушили дотла город Ковентри. Огромный ущерб был причинен Бирмингему, Белфасту, Ливерпулю, Шеффилду, Бристолю, Саутгемптону... В обшей сложности по всей стра­не было разрушено порядка одного миллиона зданий. По сведениям, приводимым У. Черчиллем, общее число потерь населения составило 43 тыс. убитых и 51 тыс. тяжелоране­ных.

Результат боевых действий советской авиации по тыло­вым объектам Финляндии (действий, за которые Советский Союз «заплатил» не только огромными материальными за­тратами, связанными с обеспечением 14 тысяч боевых выле­тов, но и потерей последних остатков международной репу­тации и позорным исключением из Лиги Наций) оказался фактически мизерным. Вот что пишет в своих мемуарах Маннергейм: «Несмотря на огромную численность (примерно 2500 самолетов (эта цифра занижена. — М.С.)), советские ВВС не оказали решающего воздействия на ход войны. Удары, наносимые по войскам с воздуха, особенно в начале войны, были робкими, и бомбардировки не смогли сломить волю нации к обо­роне... Стратегическую задачу — разорвать наши внешние коммуникации и добиться развала движения транспорта — русским выполнить совсем не удалось. Наше судоходство, скон­центрированное в Турку, не было парализовано, хотя город и бомбили более 60 раз... Единственным путем, связывающим Финляндию с заграницей, была железная дорога Кемь — Торнио. По ней шла самая большая часть экспорта и завоз военного обо­рудования. Этот путь остался целым и невредимым до самого конца войны. Правда, некоторые железнодорожные перевозки приходилось совершать в ночное время, но в основном железные дороги с честью справились со своими задачами. Небольшие по­вреждения, наносимые им вражеской авиацией, быстро ликви­дировали. Производство военного снаряжения также шло без больших срывов» [22].

Всего в городах и поселках Финляндии было полностью разрушено 256 каменных и 1764 деревянных строений [52]. Другими словами, для разрушения одной деревянной избушки в среднем расходовалось 7 самолетовылетов, сбрасы­валось 27 фугасных и 20 зажигательных бомб. Боргман оце­нивает потери гражданского населения Финляндии в 646 убитых и 538 тяжелораненых, Маннергейм пишет, что «более семисот гражданских лиц было убито, а ранено вдвое больше» [22]. Современные историки называют цифру в 960 погиб­ших при бомбежках мирных жителей [52].

В любом случае, эти цифры совершенно несопоставимы с числом жертв гражданского населения Англии.

Разумеется, читатель, мало знакомый с историей Стали­на и его империи, может предположить, что столь малые жертвы мирного населения были связаны с тем, что советская авиация наносила исключительно точные, снайперские удары по сугубо военным объектам. Не говоря уже о том, что при наличии желания у Сталина была возможность умень­шить число жертв среди финских трудящихся до нуля (дос­таточно было просто не начинать войну), факты и докумен­ты отнюдь не подтверждают гипотезу о «точечных» бомбар­дировках. Первые авианалеты на Хельсинки и Ханко вследствие крайне низкой точности бомбометания привели к многочисленным разрушениям и жертвам в жилых рай­онах. Две бомбы разорвались даже рядом со зданием совет­ского полпредства, легко ранив нескольких сотрудников. Учитывая крайне нежелательные на том этапе войны (Со­ветский Союз готовился посадить в Хельсинки «народное правительство» Куусинена) политические последствия, а также понимая невозможность немедленного и радикального повышения качества летной и тактической подготовки экипажей бомбардировочной авиации, Ворошилов издал приказ о «категорическом и безусловном» запрете бомбар­дировок «городов и мирного населения». Однако все эти «иг­ры в демократию» быстро закончились, когда стало ясно, что вместо триумфального марша Красная Армия втянулась в жестокую, затяжную, кровопролитную войну.

21 декабря 1939 г. начальник Главного автобронетанко­вого управления РККА комкор Павлов пишет докладную за­писку наркому обороны Ворошилову: «Надо потрясти беспощадно всю Финляндию, чтобы другим неповадно было (через полтора года именно так Сталин и расправится с Павловым: беспощадно, чтоб другим неповадно было. — М.С.). Я уве­рен, что как кончим с Финляндией (независимо от применения средств и способов), так про нее забудут и англичане и францу­зы. Исходя из этого считаю, что можно и должно подвергнуть полному разрушению все ж/д узлы, гавани и административ­ные центры управления страной. Разрушить военные заводы, посеять смертельный страх на дорогах днем и ночью» [72]. Со­веты Павлова (вероятно, и не его одного) были приняты и одобрены. 3 января 1940 г. советские ВВС получили подписанный Ворошиловым, Сталиным и Шапошниковым при­каз, который требовал «в ближайшие десять дней наносить систематические и мощные удары по глубоким тыловым объек­там, администрат