Социальная онтология эстетического в эллинистической философии

Эллинистическая философия сохраняет онтологически-эстетический характер. В основе этой эстетики также лежит категория прекрасного, но акценты здесь расставлены совершенно иначе, чем в классической традиции. Например, Платон восходит к своему абсолютному благу = добру = красоте. Плотин же учит о нисхождении (эманации) абсолютного прекрасного из мира Единого в мир вещей.

У стоиков Космос, как положено в античной традиции, – художник, но и человек тоже художник, а не просто ремесленник. И самое главное его творение – это он сам. Художник творит себя в физическом, моральном и в эстетическом отношении. Здесь видится самый первый прорыв эстетики к онтологии человеческого бытия, первое предвидение тех идей, которые зазвучат в полный голос только в совсем иных, но тоже некласических эстетических теориях.

Неоплатоники открывают эстетику нетелесного бытия, ставят вопрос о красоте не вещей, а отношений. Одна и та же вещь, одно и то же тело может быть, а может и не быть прекрасным. Это зависит от окружения, от характера взаимодействия с тем, что рядом. Таким образом, поставлен вопрос об относительности красоты в буквальном смысле слова, как вопрос о красоте отношений. Эстетика отношений представляет собой рецепт красоты, действительный, по-видимому, на все времена. Так бывает иногда в жизни: по отдельности «он» и «она» ничего замечательного собой не представляют, но вместе они почему-то – «красивая пара». Красота отношений пребывает с человеком буквально всегда и везде: на работе, в частной и семейной жизни, в дружбе и любви.

Основой онтологии эстетического в философии Плотина выступает учение об эйдосе, представляющем собой нематериальную сущность. Материя лишь участвует в нем, становясь прекрасной. Но каким путем? С точки зрения Плотина это путь преодоления материальности, вещественности, телесности. Прекрасен огонь, потому что это сгорающее вещество или сгорание вещества, прекрасен звук, потому что это не само вещество, а его звучание. Прекрасно не только и не столько само лицо, сколько его выражение. Важно, что с точки зрения эстетики неоплатонизма вещественность вещества не используется, а преодолевается, даже можно сказать, изживается в прекрасном. История античного искусства в некотором смысле подтверждает эту логику: преодолевается холодность и тяжесть камня, когда из него ваяют живые теплые тела олимпийских богов и героев, крылатых богинь в легких шелковых одеждах.

Эстетика Плотина открывает совершенно новую страницу в эстетической онтологии Античности еще и потому, что он первым создает социальную онтологию эстетического. Красота для него – чисто духовная сущность, результат борьбы с чувственной материей, но она в разной степени и форме присутствует на всех уровнях иерархии мироздания. И хотя сам Плотин полагает, что природа этой формы находится на небесах, современному читателю хорошо видны ее земные основы. Они скрываются в устройстве современного Плотину общества. Так Ум в символической иерархии Плотина отождествляется с царем, Единое определяется как царь царя и царей; материя как нищенка, которая стоит перед дверями души и умоляет впустить ее. Как видим, художественные образы, которыми пользуется Плотин в процессе создания величественной картины Космоса, родились в социальной сфере.

Образы земных человеческих общественных отношений буквально пронизывают картину мироздания, созданную Плотином. В этой картине мир в целом сравнивается с государством, законы которого не дают проявиться злу. Единое представлено в этой картине как отец, от которого ушли его дети – люди, ушли и забыли о нем. Интересно, что Плотин вообще очень положительно относится к государству, создавая его мягкий, поэтический образ. Вряд ли мы найдем что-либо подобное в последующей философии, покинувшей пределы эллинистического мира.

Красота в учении Плотина строго иерархична. Высшее место в этой иерархии принадлежит интеллектуальной красоте, ниже располагается душевная, еще ниже – телесная красота. Как можно заметить, эта иерархия по своей направленности прямо противоположна знаменитому платоновскому восхождению к абсолютной красоте Бытия. И, наконец, самое главное: как уже говорилось, Плотин удивительно последовательно и убедительно проводит мысль о том, что красивы, прежде всего, не тела и вещи, а именно отношения. В первую очередь, речь идет об отношениях между людьми. Плотину принадлежит первое сравнение жизни с театральной драмой, людей – с актерами. И это далеко не единственная метафора, привнесенная в философию Плотина из мира общественных отношений. Достаточно вспомнить тему единства мира как единства хора, подчиненного одному дирижеру. Или мысль о том, что «умственный мир относится к чувственному, как замысел живописца относится к картине».

Образный строй философских текстов Плотина необычайно богат и проникнут мотивами эстетики социального. Объясняется социальный характер плотиновской эстетической онтологии, по-видимому, близостью к Риму, опытом жизни в совершенно ином, нежели в классической Греции, социальном Космосе. Интересно, что Плотин представляет собой то редкое исключение в истории философской мысли, когда иерархичность мира воспринимается как ценность, как нечто полезное и одновременно пластически-прекрасное.

Думается, именно это и позволяет считать, что эстетика социального в полном смысле слова впервые появляется у Плотина. Социальный космос Плотина вообще очень интересная переходная форма. В Средние века сложится уже совершенно иная иерархия форм культуры: Космос сохранится в удвоенном виде: мир божественный и земной, но к этому добавится еще отдельно социум, который скопирует эту дихотомию. И в социуме будет существовать свой отдельный «верх» и отдельный «низ».

Нельзя даже сказать, что социум здесь – какая-то часть космоса. Космос (мироздание) и социум воспринимаются скорее как нечто рядоположенное. Именно поэтому самостоятельный социум может отбрасывать собственную тень на иерархию Небес, как, например, у Данте. У Плотина же буквально два в одном. Космос, и безусловно прекрасный космос, как у любого нормального грека, но он весь насквозь и изначально социален.

***

Вся без исключения античная традиция свидетельствует о том, что изначально философия и эстетика многогранно и многопланово совпадают. Философия вся есть эстетика. Эстетика – эргон, главное дело философии. Эта эргональность обеспечивается тем, что эстетика носит онтологический характер. Для античной философии мы вправе подчеркнуть тройное тождество: философия=эстетика=онтология. По всей вероятности, подобная ситуация в истории человеческой культуры уже никогда не повторится. Что еще важнее, вся эта космическая эстетика развивается на основе вполне определенного полисного мироощущения. Полисная общественность, социальность в своеобразной форме, которая воспринимается греками как нечто абсолютно естественное, присутствует в духе и букве античной эстетики, но это присутствие ненавязчиво и незаметно. Оно настолько естественно, что не всегда осознается даже самими философами.

Можно вспомнить о единстве аполлонова и дионисийского начал в греческой культуре. Дионис может быть весьма мрачным богом, будящим демонические силы Хаоса в Космосе и человеке. Но в том-то и дело, что самими греками этот мир все же воспринимается как гармония, состоящая именно в единстве Аполлона и Диониса, Космоса и Хаоса. В конечном счете Хаос – вечная возможность гармонии, источник прекрасного. Дионис делает эту гармонию динамичной, незастывающей. Ницше в «Рождении трагедии из духа музыки» говорит, что греки хорошо знали, что скрывается под покрывалом Майя, но сознательно держали тайну бытия прикровенной. Так было ли это бытие прекрасным?

Космос и Хаос не равноценны в мироощущении грека. Всегда возникает вопрос о тенденции их взаимодействия. Космосу удается «пеленать» хаос, на таящуюся в нем бездну ужаса удается набросить покрывало Майя. Свидетельство тому – прекрасные боги греческого пантеона, телесно выражающие пластические принципы космоса, а значит и по-гречески ощущаемого бытия. Бытие прекрасно, как прекрасен Космос и сами боги. Бытие античного мира «обитает» не в том скрытом слое, который обнаруживает себя под покрывалом Майя. Бытие именно в неснятии, трепетном сохранении этого покрывала, значит, действительно, в неповторимом единстве аполлоновского и дионисийского начал.

Итак, рефлексия некоторой реальной духовной целостности – мифологического греческого Космоса – есть эстетика. Но это значит, что сложившаяся реальная целостность эстетична по самой своей природе. Бытие греков – эстетическое, гармоничное, прекрасное бытие.