Социальный смысл онтологии эстетического

Т.М. Шатунова

 

Социальный смысл онтологии эстетического

(опыт оправдания красотой)

 

               

 

 

Казань

Казанский государственный университет

2007

УДК 1:18:008

ББК 87:87.8:71

  Ш 294

Печатается по решению

Ученого совета экономического факультета

Казанского государственного университета

 

Научный редактор –

доктор философских наук профессор М.Б. Садыков

(Казанский государственный университет)

 

Рецензенты:

доктор философских наук профессор Е.В. Синцов

(Казанский государственный энергетический университет)

кандидат философских наук доцент Г.К. Гизатова

(Казанский государственный университет)

 

Шатунова Т.М

Ш 294 Социальный смысл онтологии эстетического (опыт оправдания красотой). –

Казань: Казанский государственный университет им. В.И. Ульянова-Ленина,

2007. – 154 с.

ISBN 978-5-98180-447-2

 

В монографии исследуется природа глобального процесса эстетизации общества и культуры, рассматриваются связанные с этим процессом бытийственные возможности и перспективы человека в эстетизированном мире. Анализируется эстетизированный характер неклассической и постнеклассической философии, выстраивается методология онтологии эстетического как инструмент исследования социокультурной ситуации человека в современном мире.

В книге показана проблематичность оценки места и роли красоты (прекрасного) в жизни человека сегодня, представлены различные варианты обвинения и оправдания красоты. Проблематизируется возможность и потребность человека быть оправданным красотой, которую он может создавать и хранить в мире, в обществе и в себе самом.

Книга адресована не только специалистам по философии, эстетике и культурологии, но и всей читающей и мыслящей аудитории, интересующейся перспективами эстетического начала в жизни современного человека и общества.

В оформлении книги использованы графические работы Леонида Хотинка:

Ветер в Лондоне (обложка)

Древняя Греция (заставка к главе I)

Дождь в Китае (заставка к главе II)

Путешественница (заставка к главе III)

Будда, искривляющий горизонт (обложка)

УДК 1:18:008

ББК 87:87.8:008

ISBN 978-5-98180-447-2

 

© Шатунова Т.М., 2007

© Казанский государственный университет, 2007

Оглавление

Введение. 4

Глава I. Эстетизация философского дискурса как выражение и смысл эстетической природы бытия. 4

§1. Эстетическая компонента философии. Философия как искусство мысли. 4

§2. Социальное как общий фон онтологии эстетического в досократовских эстетических учениях. Социальный атомизм Демокрита и Эпикура. 4

§3. Диалектика антропологического и социального в классической античной эстетической онтологии 4

§4. Социальная онтология эстетического в эллинистической философии. 4

§5. Эстетическая онтология средневековой философской традиции. 4

§6. Метафизический смысл эстетики и искусства Ренессанса и Нового времени. Появление социальных аспектов метафизики. 4

§7. Эстетика как парэргон и эргон философии: от классики к неклассике. Онтологический поворот и егоэстетическая компонента. 4

Глава II.Онтология эстетического: эстетическая природа бытия и бытийственная природа эстетического 4

§ 1. Интуиции эстетической природы бытия в мироощущении культурно-исторического человека. Археология эстетического. 4

§ 2. Эстетическая природа бытия. 4

§ 3. Бытийственная природа эстетического. 4

§ 4. Культура как лик бытия эстетического. 4

§ 5. Онтология искусства. 4

§ 6. Онтология человеческой жизни: «поэтически живет человек» (Хайдеггер) 4

§ 7. Оправдание красотой. 4

Глава III. Эстетика социального. Феномен эстетизации социальной реальности.. 4

§ 1. Социальное как бытие. 4

§ 2. Эстетика общественного бытия. 4

§ 3. Феномен эстетизации социальной реальности. 4

§ 4. Эстетизация приватных пространств: абсурд эстетики или эстетика абсурда. 4

§ 5. Эстетизация процесса образования в современном мире. 4

§ 6. Культурно-эстетический характер динамики современного общества. 4

Заключение. 4

Литература. 4

 

Всякий человек, осмелившийся что-либо написать

не только для себя, должен первым делом

рассчитывать на то, что его поймут неправильно.

Однако у него есть еще право надеяться на то, что обернувшееся ложью, не было с самого начала ложным,

а было мыслью.

(А.В. Михайлов)

 

Введение

 

Современная эстетика мало похожа на своих классических академических предшественниц. Она все решительнее уходит от традиционных вопросов об искусстве к анализу онтологических характеристик человека. Реалии современной культуры также исследуются с помощью эстетических категорий (трагедии, иронии, пастиша, театральности и т.д.). Эстетика становится «философичнее», а философия эстетизируется.

Тенденция эстетизации философского дискурса лежит в русле онтологического поворота западноевропейской философии. Не случайно Ортега-и-Гассет считал, что именно эстетика помогла неклассической философии «перестать раскланиваться с наукой», обрести чувство и статус самодостаточности. В ситуации XX века это означало преодоление гносеологического крена в философии. Даже философия постмодерна, на словах нередко отказывающаяся от анализа проблемы бытия, на самом деле исследует ее именно эстетическими средствами и на поэтически-метафорическом языке.

Возникает вопрос: как могла эстетика из «миметической» дисциплины, каковой она была в ситуации классической философии, за короткий период «неклассики» превратиться в важнейшую составляющую онтологического знания? Ответ, очевидно, надо искать «на полях» той отрасли философствования, которая впервые предоставила пространство своего онтологического дискурса для непривычных почти художественных категорий. Речь идет о социальной философии гегелевского и послегегелевского образца.

Социальная философия девятнадцатого века была достаточно странной дисциплиной, если рассматривать ее с позиции онтологии. Действительно, любая предшествующая ей онтология говорила о бытии как о мире человеческих абсолютов: о Боге, Космосе, Добре, Истине, Разуме. Этот мир воспринимался как ценность, всегда со знаком плюс (зло, несправедливость, безобразное никогда не могли стать абсолютными и поэтому традиционно «выпадали» за пределы бытия).

«Проводниками» человека в мир бытия всегда были мораль, искусство, религия, наука, философия. С развитием мировой цивилизации эти формы культуры попали в «клетки» социальной структуры общества, мгновенно утратив свой ценностный потенциал. Общественное жестко встроилось во внутренний мир личности, став для нее именно бытием. Но это новое общественное бытие существенно отличалось от традиционных ипостасей бытия (добра, истины, разума) тем, что никогда не было ни «чисто положительным», ни далеким, нездешним и абсолютным. Это было земное, посюстороннее бытие. Оно могло быть противоречивым, отчужденным, разорванным, и все-таки это было бытие в настоящем философском смысле слова. Невидимое, сверхвещественное, метафизическое, оно сконцентрировало в себе многие тайны человеческого существования, природы и сущности.

В век истории социальное мыслилось едва ли не единственной бытийственной характеристикой человека. Его сверхсоциальные культурные характеристики ушли в тень гигантского социума. Но именно в «социальном организме» действовали эстетические механизмы иронии истории, создавались ее трагические и прекрасные страницы.

Эстетическое стало сверхчувственным содержанием исторического процесса, обрело в пространстве общества свой онтологический статус. Через социальное эстетика получила реальные основания для конституирования в качестве онтологической дисциплины. Однако в XX веке она уже выходит за пределы социальной онтологии, обретя право на изучение самых глубинных пластов человеческой природы.

Интересно, что эстетический по происхождению закон иронии истории проявился в конечном счете и в судьбе самой философской мысли. Родившись в недрах социальной философии как последнего слова философской классики, онтологически ориентированная эстетика сделает это слово последним буквально: она обнаружит предельность социальной онтологии и подготовит тем самым «конец социального» (Бодрийяр).

Именно эстетический взгляд на вещи провоцирует проблематизацию феномена и понятия общественного бытия как такового: Как? Прекрасен этот мир? Постмотри! Как может социальный мир вообще, тем более, современный, – бытийствовать, а не просто существовать, если в нем столько мерзости и жестокости, отвратительного и безобразного? Кажется, этот мир серьезно нуждается в антропо- и социодицее. Возможно, это оправдание будет носить эстетический характер. Не случайно Ницше писал, что «бытие и мир получают свое оправдание лишь как эстетический феномен».

 

Философская позиция анализа общественного как бытия представлена в наиболее развитой форме в гегелевско-марксистской традиции.

В природе социума действительно присутствуют характеристики, позволяющее мыслить общественное как бытие: оно может удерживать в себе некоторый минимум бытия. Например, закон обеспечивает минимум справедливости; наука – минимум истинности; памятник, традиция – минимум памяти. Вполне социальные феномены: верность Закону, служение Родине, Дело – воспринимаются иногда как высший человеческий долг, как нечто метафизическое, нечто настолько важное для человека, что ему вполне может быть приписан статус бытийственности.

Как известно, основное отличие современной онтологии от традиционной представлено в философии Хайдеггера в тезисе необходимости мыслить временность, историчность бытия. Родственным бытию, историческим существом является и сам человек. Поэтому он в состоянии помыслить бытие исторически. Тогда в человеческом мышлении открывается «историческое событие бытия» (Хайдеггер), и можно поставить вопрос: какими сторонами бытие поворачивается именно к современному миру и человеку? Какой должна быть современная онтология?

В философской литературе сложились разные варианты ответа на этот вопрос: современная онтология может быть экзистенциальной, герменевтической, антропологической, феноменологической. За каждым вариантом стоит своя истина, или, по крайней мере, ее доля. Не отметая ни в коей мере ни один из возможных ответов, выскажем предположение о некотором основании единства всех этих современных онтологических учений: их соединяет эстетическое начало, и сохранность этого соединения обеспечивается эстетическим философским дискурсом. Онтология эстетического пронизывает практически все направления современной философии, но философия есть мышление бытия, а это значит, что можно говорить об эстетической природе бытия и, соответственно, о бытийственной природе эстетического.

История философской мысли представляет множество косвенных доказательств эстетической природы бытия. Речь идет о многочисленных и разнообразных философских учениях, раскрывающих смысл онтологии эстетического. В античности это милетская и пифагорейская школы, Гераклит и Демокрит, Платон и Аристотель, Эпикур и Плотин. В Средневековье – Августин и Фома Аквинский, Боэций и Эриугена. В Новое время – романтики и Гегель, Шиллер и Шеллинг. В неклассической философии Ницше и Хайдеггер, Кьеркегор и Камю. В России – Франк и Лосский, Бердяев и Соловьев. Этот список можно бы и расширить.

Кроме того, существуют самые разные интуиции бытия, приобретенные человечеством на различных этапах развития культуры: переживание счастья от встречи с красотой, душевный порыв нравственного поступка, восторг любви, радость мысли. Все эти интуиции проникнуты эстетическим началом. Есть среди них и такие, которые прямо относят нас к бытийственному, самому главному уровню жизни человека, например, высший тип эстетической реакции – катарсис.

По мере развития западноевропейской философии от античности к классике всегда сохранялась эстетическая форма анализа природы эстетического. Затем в структурах классического философского дискурса эта художественная форма философствования почти полностью угасла. Примером может послужить кантовская «Критика способности суждения», написанная отнюдь не художественным языком.

В движении от классики к современности эстетический, поэтический характер мышления не только возвращается в философский дискурс, но и многократно усиливается. Не случайно современные философы постоянно возвращаются к мысли Сократа и/или Платона о философии как искусстве мысли. Кстати, Аристотель даже логику определял эстетически – как гармонию понятий. В пределе эта идея была как бы заново высказана неокантианцем Ф. Ланге: «Философия – поэзия понятий».

Думается, есть все основания говорить об эстетизации неклассического (и постнеклассического) философского дискурса. Это значит, что бытие поворачивается к современному человеку именно своими эстетическими гранями, являет миру именно свою эстетическую природу. Конечно, эстетизация философии выглядит как весьма непрямой, отдаленный аргумент в защиту эстетической природы бытия, и все же… Философия в современном мире подвергается коммерциализации в несколько меньшей степени, чем, например, искусство или политика. «Профессиональный философ», равно как и «книжки по философии» – не самый ходовой товар на рынке продукции духовного производства. Вот почему можно предполагать, что причины эстетизации философии лежат еще и за пределами товарно-денежных отношений. Искать эти причины необходимо в эстетической природе самого бытия, в его эстетическом «историческом событии» (Хайдеггер). В то же время будет верна – при всей ее странности – и обратная теорема – о бытийственной природе эстетического. Странность эта хорошо просматривается в многообразных вариантах обвинений, предъявляемых красоте: в искушении, в сладком обмане, в пассивности, в способности «прельщать» и тому подобных банальностях, и заканчивая серьезными и сложными вещами в духе трагедии эстетизма (П.П. Гайденко). Во всяком случае, положение о бытийственной природе прекрасного не принимается на веру и требует обоснования.

Что касается социального смысла онтологии эстетического, здесь тоже можно обнаружить нетривиальные позиции, связанные между собой в своеобразный узел наподобие сада расходящихся тропок. С одной стороны, всегда оказывается, что те или иные способы, пути, фрагменты процесса онтологизации эстетического начала человеческой жизни, а также формы их постижения, конечно, имеют социальную подоплеку, смысл и содержание. С другой стороны, бытийственный характер эстетического начала в жизни человека, безусловно, накладывает отпечаток на развитие человеческой социальности. Любое социальное образование рано или поздно начинает заботиться о своих эстетических параметрах. Средоточие осознанной и целенаправленно выстраиваемой новоевропейской социальности – буржуазный город – все время формирует и свой неповторимый эстетический облик, который в свою очередь вызывает уникальные эстетические настроения и чувства у жителей и приезжих.

Что касается социальной философии, дисциплины, специально нацеленной именно на исследование природы человеческой социальности, то ее основные категории всегда «завязаны» на эстетику, пронизаны эстетическим началом. Социальное в узком смысле слова, в отличие от общественного, строится человеком искусственно. Уже в силу этого оно не может быть свободно от искусства, от эстетических характеристик.

Главным героем Общества с точки зрения классической социальной философии, как известно, выступает Личность. Природа личностного начала в человеке выявляется при максимальном участии языка и понятийного аппарата эстетики. Личность характеризуется гармонической целостностью, своего рода композиционностью, драматизмом развития в истории и современности. Все это говорит о том, что онтология эстетического не только присутствует в социальной жизни, но и имеет глубинный человеческий смысл. Прояснение этого смысла – задача данной работы.

Анализ современного общества и его культуры демонстрирует своеобразную тенденцию тотальной эстетизации. Мы обнаруживаем ситуацию, которую Гадамер обозначил однажды в качестве общего названия своего сборника статей по эстетике – актуальность прекрасного. В этом ключе можно обнаружить – ни много, ни мало – художественно-эстетический характер современной культурной картины мира, пришедшей на смену картине рационалистически-технологической. Интересно, что современная научная картина мира строится в рамках философии науки тоже по законам художественно-эстетического мышления (космохаос, хаосмос, драма истории и т.п.).

В современном обществе происходит эстетизация самых различных сфер, структур, институтов, усиливается художественное начало любой человеческой деятельности. Так, речь может идти об эстетизации науки и образования, приватных и публичных пространств, политики и бизнеса, спорта и повседневной жизни. Ю. Хабермас обозначил совокупность всех этих процессов как «своеволие эстетического».

Эстетическая «фактурность» обнаруживает себя во многих сторонах современной культуры по совершенно прозаической причине: товарная природа множества современных социальных феноменов продолжает развиваться; товарно-денежные отношения распространяются во все сферы нашей жизни. В этой связи можно сформулировать вопрос, ставящий под сомнение всю концепцию эстетизации современной социальной реальности как порождения эстетической природы бытия. Возможно, эстетизация культурного пространства современности никак не связана с онтологическими основаниями человеческой жизни и вполне исчерпывается логикой развития торговли, товарно-денежных отношений, консюмеризма? Товарная природа практически всех общественных отношений, в которых живет современный человек – наиболее очевидная, лежащая на поверхности причина эстетизации всей современной социокультурной реальности. Этот факт сразу же заставляет думать о некоторой неоднозначности процесса или феномена эстетизации в современном мире. Как он влияет на человека? Как можно его оценить в плане возможностей развертывания подлинного человеческого бытия-в-мире?

Сегодня мы уже вправе говорить о достаточно сильной агрессии эстетического начала. Конечно, в первую очередь, эта агрессия связана с нарастанием товарно-денежной природы общественных отношений в современном мире, с тем, что современный человек вынужден представлять свои силы и способности в товарной форме. Да и сам человек все больше превращается в товар. Кроме того, специфические проявления «коммерческой» эстетизации складываются в динамике современной массовой культуры и массового искусства. Какова логика и перспектива этих процессов? Что можно сказать об их социальных и антропологических последствиях? Что означают эти процессы в плане возможностей и перспектив человека как бытийственного существа? Эти вопросы определяют основное исследовательское пространство данного дискурса.

Современная социальная картина мира становится эстетической картиной еще и потому, что главный герой классически-рационалистической картины, субъект целерационального поведения, умеющий считать время и предвидеть результаты своего целеполагания, уступает свое центральное место другим социальным персонажам. С одной стороны, современный мир в своем стремительном развертывании слишком часто ломает наши планы и обрушивает на нас действие закона иронии истории или иронии судьбы. Мы способны добиваться реализации своих целей, но их достижение подчас оказывается «ненужными победами», несвоевременными и неуместными. В этих условиях человек старается уйти от постановки больших целей: гораздо надежнее просто решать задачи по мере их поступления. Затем наступает момент апологии своих поступков в категориях эстетики. Мы стремимся объяснить свое поведение как красивое. Целерациональность замещается (или вытесняется?) эстетической рефлексией.

В современном обществе (и в современном искусстве) все чаще складываются ситуации, когда само зло становится эстетически привлекательным. Особого анализа требует феномен эстетизации безобразного (странность заключается в том, что безобразное и без того представляет собой эстетическое явление и категорию).

В итоге эстетизация современной социальной реальности предстает как весьма неоднозначный процесс, имеющий свои негативные и позитивные стороны. Современный философ может позавидовать Гегелю, который считал для себя естественным исследовать в «Эстетике» только прекрасное как эстетическую категорию и только высокое искусство.

Сегодня перед нами возникает вопрос о месте и роли человека в таком эстетизированном мире. Одновременно это и вопрос о том, насколько возможна сейчас стратегия живой жизни человека, каким он может быть, чтобы не просто выживать, но и бытийствовать, совершенствуя человеческие формы человеческого содержания.

 

Эстетическая природа бытия

 

Обозначим бытие просто как существование на уровне сущности. Речь пойдет пока о бытии сущего, не о «чистом бытии». Это простое определение позволит нам в какой-то степени избежать тех споров о природе бытия, которые ведутся между классической и неклассической традицией. Мы просто абстрагируемся от вопроса о том, где располагается эта сущность, и сконцентрируемся на характеристиках бытия как такового. Тогда само совпадение сущности и существования уже откроет эстетическую перспективу. Совпадение сущности и существования – всегда начальный, исходный момент исследования прекрасного. Конечно, здесь выявляется лишь одна сторона дела: соответствие предмета (процесса, человека) своей собственной природе, своей собственной сущности. Прекрасное оказывается здесь «мерой любого вида», совпадая фактически с истиной его бытия. Это лишь предпосылка эстетики, так как еще и сам «вид» должен быть прекрасен. И все же данная предпосылка имеет смысл: выглядишь хорошо – показываешь максимум возможностей своей природы, выглядишь прекрасно – превзошел или, лучше, превзошла саму себя. Может быть, в силу того, что человек вполне может быть обозначен как мера всех вещей, в его неопределяемой природе присутствует эстетическое начало. Если человек хотя бы на краткий миг совпадает со своей природой – человечностью – он всегда оказывается прекрасным.

Следующий шаг в нашем движении – осмысление бытия как единого. Здесь нам пригодится Аристотелева трактовка единства предмета или вещи. Вещь обладает, по Аристолтелю, четырехпринципной структурой. Если целевая причина, материя, форма и действие вещи находятся в единстве, мы встречаемся с ее энтелехией, с ее гармонической душой. Тогда вещь становится гармоническим организмом, по Аристотелю, художественным произведением.

В каком-то смысле человек подобен вещи. В принципе в силу универсальности своей природы он способен создавать единство своего облика, жизни, строя мыслей. Только в современном фрагментированном мире достичь этого единства достаточно трудно, и в любом случае это должно быть подвижное вечно меняющееся, динамическое равновесие. Если оно достигается, то человек живет не без проблем, но все же в некотором согласии с самим собой, и в его жизни появляется ощущение гармонии.

В обоих вариантах – вещи и человека бытие как единое выступает не столько как монолит, сколько как гармония – конструктивная разрешаемость противоречий. Это способность перекрыть, блокировать, снять, разрешить, включить в некую целостность иногда все, иногда отдельные  дисгармоничные моменты.

На следующем шаге движения к гармонии бытие предстает как целое. Речь идет о том, что целое определяет части, включает их в себя, преобразует, подстраивая под законы целостности. Этот закон открыт в античности в форме принципа калокагатии. Она подвижна: например, стареющий человек при желании «хорошо сохраниться» должен адекватно меняться. Калокагатия – античная ценность, но это антропологическая наработка, которая имплицитно присутствует в жизни современного человека в виде своеобразной психологической установки: мы при взгляде на красивого человека получаем целостное положительное впечатление. Он для нас еще и хороший, пока мы не начали рефлектировать, пока не вступила в свои права логика разбегания красоты и добра, оставленная нам в наследство средневековой культурой. Пока рефлексия еще молчит, в краткий миг работы непосредственного впечатления, срабатывает «примат положительного»: мы чувствуем, как в детстве или так, как чувствовали древние, мифологические люди. Эстетическое впечатление в этом смысле первичнее, раньше этического как в филогенезе, так и в онтогенезе. В этом смысле прав И. Бродский: «эстетика – мать этики; понятия «хорошо» и «плохо» – понятия прежде всего эстетические, предваряющие категории «добра» и «зла»» [20, с. 9].

Целостность подобного рода – опять же, подвижная целостность. Если это совершенство, то вечно меняющееся, динамическое. Самыми простыми примерами такого вечно меняющегося прекрасного могут послужить небо, море и огонь.

 

Если двинуться от бытия сущего к бытию как таковому, к «чистому бытию», вопрос о его эстетической природе на первый взгляд покажется сугубо теоретическим или даже узко профессиональным. Таким вопросом задаются обычно только философы. Но как у среза проблемы бытия вообще, у него есть глубокие жизненные истоки.

Если бы жизнь существовала только в предметной форме, она всегда была бы фрагментарной, грубо разорванной бессмыслицей. Мы сами всегда чувствовали бы себя увечными в этой жизни, и все окружающие нас люди и вещи представляли бы собой, по словам В.Д. Губина, сплошные «онтологические рубцы» [33, с. 9]. Но бытие есть, и поэтому есть смысл жизни вообще, смысл самых маленьких вещей человека, и есть смысл поиска всех этих смыслов.

На пути этого поиска человек в самой обыденной, повседневной жизни может сознательно растить сферы своего соприкосновения с прекрасным, увеличивать или уменьшать общее количество красоты в мире. Любой человек, не только художник, располагает массой простых, «подручных» средств, с помощью которых может окружающих людей сделать красивыми, может сам стать красивым. Это вопрос не только счастливого рождения, но и собственного творчества. Тогда человек ответственен перед красотой мира, потому что он может ее комкать и уничтожать, но может и усиливать и растить.

Вопрос заключается в том, является ли такая деятельность человека просто его личным делом или она имеет глубокий онтологический смысл. Мне представляется верным последнее. Во-первых, потому, что бытийствование – не индивидуальная прихоть, а выражение родовой природы человека. Во-вторых, потому, что бытие само по себе эстетично. Онтология эстетического, онтология искусства и культуры возможны только при условии эстетической природы бытия. Если удастся обосновать (потому что доказать это фактически нельзя) или помочь кому-то поверить, что бытие эстетично, это может стать важным жизненным подспорьем для тех, кто «тратит» свою жизнь на утверждение в ней начала прекрасного.

Если бытие эстетично, то все даже самые маленькие попытки человека «родить в прекрасном» (Платон) имеют онтологический смысл.

Конечно, существует огромное количество косвенных доказательств эстетической природы бытия. Это многочисленные и разнообразные свидетельства философов (профессионалов и непрофессионалов), голосом которых, верится, начиная с античности и до современности, нам говорит бытие. Милетская школа, пифагорейцы, элеаты, Гераклит и Демокрит, Платон и Аристотель, Августин и Эриугена, Боэций и Фома Аквинский, романтики и Шеллинг, немецкая классика, Ницше и Хайдеггер, Франк и Лосский, Бердяев и Соловьев. Этот список можно продолжать.

«Приключение взгляда» – так эстетично назвал однажды Деррида раздел философского анализа, который обычно принято скучно называть историко-философским введением в проблему. Приключение – не только веселое название. Деррида говорит о «преобразовании способа задавать вопросы любому объекту» [39, с. 9].

В движении от античности к современности взгляд на проблему эстетической природы бытия пережил, как мы уже видели, массу преобразований. Главное из них состояло, пожалуй, в следующем: по мере движения от античности к классике сохранялась эстетическая форма анализа природы эстетического. Затем в структурах классического философского дискурса эта художественная форма философствования почти полностью угасла. В движении от классики к современности эстетический, поэтический характер философствования возвращается и усиливается. Сегодня есть все основания говорить об эстетизации неклассического (и постнеклассического) философского дискурса.

Это значит, что бытие поворачивается к современному человеку именно своими эстетическими гранями, являет миру именно свою эстетическую природу. Конечно, эстетизация философии выглядит как весьма косвенное доказательство эстетической природы бытия, и все же… Философия в современном мире подвергается коммерциализации в несколько меньшей степени, чем, например, искусство или политика. «Профессиональный философ», равно как и «книжки по философии» – не самый ходовой товар на рынке духовного производства. Вот почему можно предполагать, что причины эстетизации философии лежат еще и далеко за пределами товарно-денежных отношений. И если хотя бы в какой-то мере голосом философа говорит бытие, то искать эти причины в эстетической природе самого бытия, в эстетическом «историческом событии бытия» (Хайдеггер) в наше время мне представляется не просто возможным, но и достаточно естественным.

Но даже после всех авторитетных свидетельств классических и неклассических философов остается нелишним прояснение того всеобщего основания, на котором сложилась традиция онтологии эстетического.

О бытии трудно говорить, потому что о нем почти ничего нельзя сказать окончательно. Знать о бытии – значит, находиться в вечном поиске бытия, не рассчитывая на последний пункт движения, на результат. В этом смысле поиск бескорыстен, бескорыстна философия этого поиска, а предмет бескорыстного взгляда непременно хоть в какой-то степени эстетичен.

Мысли о том, что сама философская деятельность есть творческая, художественная («Философия – поэзия понятий») деятельность постоянно воспроизводятся в истории философии. Но если философия всегда так или иначе говорит о бытии, то присутствие эстетической компоненты философского дискурса хотя бы косвенно доказывает его (бытия) эстетическую природу.

Когда мы отправляемся на поиски бытия, мы вместе с тем начинаем «дышать чистым воздухом философии»[33, с.10]. Поиски бытия – путь философии. Чтобы сделать первый шаг, нужно начать с чего-то самого простого. Таким общепризнанным началом представляется положение: поиск бытия – это всегда поиск Единого. Это и логически так. Мы хотим найти что-то, что нашу странную, фрагментарную, случайную, иногда нелепую жизнь как-то связывает, придает ей какой-то единый смысл. В этом плане единое всегда есть уже некоторая органичность, синтез, гармония. Последняя представляет собой эстетическую категорию.

Гармония разворачивается как система взаимодействия элементов, как не-монолит. Так, неправильные черты лица, включенные в целостность поведения, «держания себя», манер и настроения, прически и одежды, косметики и мимики, переподчиняются целому и – гармонируют. Целое – вечно подвижное единство, меняющееся совершенство, как небо, море, огонь. Всегда то же и всегда иное.

Бытие как вечно меняющееся совершенство – условие «исторического события бытия» (Хайдеггер).

Теперь второе положение, тоже достаточно общепризнанное в характеристике бытия. Бытие – это тайна мира. Об этом говорят очень многие философы: Бердяев и Франк в русской традиции; об этом говорит Хайдеггер с огромным теплом и уважением к этой тайне.

Франк в работе «Непостижимое» обращает внимание на то, что тайна всегда манит, заманивает человека. Но вот вопрос: может ли манить какая-то дурная, нехорошая, недобрая или жестокая тайна?

Но самое главное, что Бытие – это такая тайна, которая всегда готова и хочет стать непотаенной, открыться человеку и сказаться им. И человек как бытийствующее существо может и хочет оказаться в просвете этого бытия. Эта тайна не прячется, она лежит на поверхности и при этом все время хочет, чтобы ее открывали. Это тайна-непотаенность, а-летейя. Мне представляется, что говорить и быть открытой хочет только какая-то положительная, прекрасная тайна.

На этой мысли можно было бы и остановиться, если бы не ее подкупающая и одновременно настораживающая однозначность. Действительно, как все было бы замечательно, если бы бытие было прекрасным. Оно совпадало бы тогда с божественным началом мира, или Бог совпадал бы с бытием. Но куда девать тогда козни дьявола? Бытие поэтому не некая данность высшего порядка, а сложнейшая и мучительная проблема для человека. Проблематичность бытия выказывает себя в том числе и в ряде странных эстетических явлений. Мих. Лифшиц заметил: «Известно, что идеальные образы плохо даются поэзии, ад Данте больше задевает наше воображение, чем рай» [75, с.130]. О «чистой красоте» мало что можно сказать. Разве только то, что она несказанна. Красота и безобразие всегда рядом, они часто сочетаются, нередко борются, невероятными способами совмещаются.

Бытие не прекрасно, а эстетично. Это более широкое основание как красоты, так и безобразия. Здесь одно проглядывает, прорастает через другое. Так в улыбке Сатаны яснее виден божественный лик. В каком-то смысле можно сказать, что бытие по ту сторону красоты и безобразия. Именно поэтому одно не живет без другого. Идеальное в мире есть, но входит оно не через парадную дверь (Мих. Лифшиц). Дать ему войти – с этим связана эстетическая миссия человека. Примат положительного существует в логике самого бытия: хаос, например, лишь то без- образ- ное, что служит материей для образования красоты. Но претворить возможность бытия в устойчивую тенденцию жизни может только сам человек.

Онтология искусства

В привычной логике классической философской мысли искусство понималось в первую очередь как отражение и подражание жизни, т.е. явление миметическое и в этом смысле вторичное. Теория познания была ядром философствования, поэтому обеспечить искусству достойное место среди предметов философского анализа можно было только в традиции его «гносеологического» толкования – как феномена, обладающего подражающей или отражающей природой. Наиболее последовательным выражением такого понимания отражательно-подражающей природы искусства стал реализм, новый художественный метод, достаточно успешно оспаривавший в XIX веке пальму первенства у романтизма и, тем более, классицизма, которые отчасти признавали за искусством способность творческого созидания реальности. За пониманием искусства как отражения-подражания стояла огромная историческая традиция от Аристотеля до Просвещения, немецкой классики и марксизма. Казалось бы, миметическую традицию трудно поколебать.

В ситуации онтологического поворота в западноевропейской философии подходы к природе искусства поменялись радикально. Выстроилась сове