Странническое согласие после смерти Евфимия. Идейная борьба в странничестве в первой трети XIX в.

При жизни Евфимия странническое согласие представляло собой маленькое, едва приметное среди массы старообрядчес­ких течений объединение единомышленников. Факт его суще­ствования оставался почти незамеченным старообрядческим миром. Филипповцы рассматривали странников как горстку отщепенцев, не имеющих никакого влияния и не стоящих того, чтобы вести с ними полемику. Имя Евфимия бегло упо­минается в одном филипповском и трех федосеевских сочине­ниях 80-х гг. XVIII в. Автор-филипповец пишет своему адре­сату, что от таких людей, как Евфимий, его единоверцы „зелно отвращаются"¹. Федосеевцы упоминают Евфимия только для того, чтобы указать на сильную идейную и органи­зационную раздробленность филипповского согласия (см.: Приложение II, № 88, 6, 7²). Напомним, что сразу после смерти Евфимия странническая микрообщина состояла всего из трех-четырех человек.

В сочинениях Евфимия были разработаны основные поло­жения страннического вероучения. Вместе с тем некоторые проблемы, связанные с его практическим применением, не получили однозначного решения.

В частности, не был четко решен вопрос о взаимоотноше­ниях беглых-странников и их мирских благодетелей — стран­ноприимцев. Этот вопрос был частью более широкой проблемы, которую кратко можно сформулировать так: стран­ники и мир. Евфимию принадлежит идея выхода за пределы общества, в котором царят зло, несправедливость и ложные ценности, причем такой уход мыслился как универсальное средство противостояния обществу. Но в самой этой идее было скрыто противоречие. Дело в том, что осуществить ее практи­чески „в чистом виде", то есть полностью порвать с миром, было невозможно³, а допустить определенную, пусть даже незначительную связь с миром — означало сделать идею в какой-то степени условной. Таким образом, проповедь побега, выхода за пределы „антихристова" мира по сути дела свелась к вопросу о форме и степени допустимой связи с ним. Вопрос же такого рода подразумевает многовариантность ответов. Неудивительно, что он стал своего рода „вечной" проблемой для странников, ключевым в полемике радикальных и умеренных течений в согласии на протяжении всего XIX в.

Второй крупной проблемой, с которой сразу же столкнулись странники, была необходимость определить принципы внут­реннего устройства согласия, решить проблему собственности, обозначить границы провозглашенных в евфимиевском учении аскетизма и нестяжательства.

Роль связующего звена между странниками и миром играли странноприимцы. Привлечение их на свою сторону стало жизненно важным вопросом для странников. Возможность существования и развития согласия прямо зависела от того, будет ли оно иметь поддержку в миру. Чтобы достичь этого, от руководителей странничества требовалась определенная идей­ная переориентация. В самом деле, проповедь Евфимия звала к побегу и безусловно осуждала всех не-беглых, квалифициро­вала мирских старообрядцев как подданных Сатаны. Беском­промиссность учения Евфимия, казалось, не оставляла мирским ни малейшего шанса на спасение души — ведь крещения, согласно учению Евфимия, могли удостоиться только беглые.

Проповедь выхода за пределы „антихристова" мира должна была, согласно логике учения Евфимия, вести к умножению рядов беглых. Каждый мирской сторонник идей Евфимия должен был стремиться как можно быстрее совершить побег. Но в этом случае не могло быть достигнуто приобретение поддержки в миру. Парадокс заключался в том, что странники были заинтересованы, чтобы распропагандированный неофит хотя бы какое-то время воздерживался от побега и выполнял функции странноприимца. Возникало серьезное противоречие. С одной стороны, страннический неофит должен был усвоить, что мирская жизнь „пагубна", с другой — интересы дела нередко требовали, чтобы он продолжал оставаться в миру, платил подати императору-Антихристу, выполнял различные государственные и общественные повинности. И при всем этом, по учению Евфимия, он считался недостойным креще­ния, неравноправным членом согласия, вообще — не христиа­нином, как если бы он сам по своей воле не желал покидать „пагубный" мир.

Решением проблемы могло бы стать крещение в миру, но в этом случае дискредитировалась сама идея побега из мира Антихриста, то есть разрушалась основа учения Евфимия. И все-таки крещение мирских стало практиковаться, правда, с одним условием — странноприимец перед крещением давал обет об обязательном „выходе в странство" в будущем. Начало такой практике положил сам Евфимий, крестивший, как уже отмечалось, своего странноприимца Петра Федорова. После смерти Евфимия его преемница по руководству согласием Ирина Федорова крестила в с. Сопелках Ярославской губернии Петра (по перекрещивании — Севастьяна) Семенова Крайнева и еще нескольких странноприимцев⁴.

Уместно поставить вопрос, рассматривал ли Евфимий крещение Петра Федорова как универсальный способ решения возникшего противоречия или же только как частный случай, связанный с конкретной ситуацией. Думается, ближе к истине последнее. Петр Федоров был сторонником Евфимия еще до его самокрещения, пользовался большим доверием инока. Вероятно, крещение Петра Федорова было исключением из общего правила, запрещавшего крестить мирских. При этом Евфимий мог руководствоваться как особой оценкой заслуг своего странноприимца, так и необходимостью иметь надежное место для укрытия. До своей смерти Евфимий не крестил больше никого из мирских. Это, на наш взгляд, подтверждает предположение об исключительном, единичном характере „прецедента" с крещением Петра Федорова. Если наше пред­положение верно, это значит, что Евфимий не смог найти приемлемого выхода из противоречия между проповедью побега и необходимостью иметь мирских сторонников. В этом случае понятно, почему успех Евфимия в приобретении последователей своего учения был очень невелик. Ситуация, сложившаяся в странничестве при жизни Евфимия, свидетельствовала о настоятельной необходимости развивать союз с мирскими староверами. В противном случае под вопро­сом было само существование страннического согласия.

И действительно, количественный рост согласия, его укреп­ление начались только после того, как Ирина Федорова стала активно практиковать крещение мирских на условиях обета о выходе „в странство"⁵. Впрочем, формула союза странников и странноприимцев, предложенная Ириной Федоровой, веро­ятно, не была закреплена в качестве обязательного правила. Единого мнения по этому вопросу в страннической среде не было с самого начала. Как свидетельствует история „О начатке...", среди некоторой части странников сложилось мнение, что „якобы те и не християны суть, иже коих они крестили в тех годах, когда с Севастияном Семенычем молилися, не изшедшим в странство"⁶. Это сообщение нуждается в пояснении. Согласно странническому учению, известное правило, запрещающее совместную молитву и трапезу с иноверцами, должно было строго соблюдаться. Противники крещения в миру настаивали на том, что любой житель „антихристова" мира не может считаться истинным христиа­нином, а значит, общение с ним должно приравниваться к отступлению от правой веры. На этом основании и делался вывод, что обряд крещения, совершенный странником, нахо­дящимся в общении с мирскими, недействителен даже в том случае, когда крестят беглого.

По-видимому, какое-то время руководителям согласия удавалось контролировать ситуацию и сдерживать оппозицию. С этой целью уже в начале XIX в. было прекращено крещение в миру. Вместо этого был выработан другой порядок включе­ния странноприимцев в состав страннического согласия, удовлетворивший и беглых, и мирских. Последние не подле­жали крещению до выхода в „странство", как и предусматри­вало учение Евфимия, но сам выход отодвигался на неопреде­ленное время и зачастую носил ритуальный характер — странноприимцев нередко крестили перед смертью, важно было сделать заявление властям о побеге человека.

Формально странноприимцы не были полноправными членами согласия (действовал запрет на совместную молитву и трапезу странников и странноприимцев), но фактически их роль и влияние были очень велики. От странноприимцев зави­село слишком многое — это было ясно как им самим, так и беглым. Впрочем, отказ от практики крещения мирских не решил проблему. Радикально настроенная часть согласия требовала от руководителей четко определить отношение к имевшим место в прошлом событиям и формально зафиксиро­вать запрет крещения странноприимцев. Перед странниками встал тот же самый вопрос, который Евфимий еще в 1784 г. обращал к филипповцам — о корне и основании веры.

Один из эпизодов борьбы руководителей согласия со своими оппонентами описан в истории „О начатке...". Речь идет о неоднократно упоминавшейся в исследовательской литературе встрече последователей Евфимия с группой ссыльных старооб­рядцев, конвоировавшихся в Сибирь через Ярославль. Она произошла на переезде через Волгу. Имя наставника ссыльных в истории „О начатке..." не названо, но исследователям удалось установить, что им был Яков Яковлев, чья пустынь была разгромлена властями в Новгородской губернии в конце 1808 г. Следственное дело о Яковлеве изучалось как дорево­люционными, так и советскими исследователями⁷.

Популярная в научной литературе версия о том, что Яков­лев был одним из последователей Ирины Федоровой, но, поссорившись с ней из-за крещения мирских, покинул ее общину⁸, представляется нам необоснованной. Как видно из показаний Яковлева на следствии и из рассказа истории „О начатке...", он до встречи на переезде не мог иметь контактов с последователями Евфимия. Его община образовалась органи­зационно независимо от ярославских странников, хотя в идей­ном плане она была очень близка им. О сходстве проповеди Яковлева и страннического вероучения свидетельствуют как материалы следственного дела, так и прямое сообщение исто­рии „О начатке..."⁹.

В беседе на волжском переезде Ирина Федорова и ее единоверцы затронули вопрос о спорах в связи с крещением мирских старообрядцев. Ссыльные „не поставили в большую вину" практиковавшееся крещение странноприимцев, и обе группы признали себя приверженцами одного вероисповеда­ния¹⁰. Благословение Якова Яковлева, не придавшего большого значения вопросу о крещении мирских, было использовано руководителями ярославских странников в борьбе со своими оппонентами.

Полемика по этому вопросу обострилась, когда у оппозиции появились яркие лидеры. Вокруг каждого из них группирова­лись единомышленники, образуя микросогласия — „толки". В 20-х гг. XIX в. во главе оппозиционных групп стояли три наставника — Иван Петров, Иван Федоров и Михаил Андреев Кувшинов.

Иван Петров стал странником около 1812 г.¹¹ В своей деятельности он всецело опирался на учение Евфимия, кото­рое оценивал очень высоко. Правда, поначалу Петров сделал попытку пойти в решении ряда вопросов дальше своего учителя. В частности, он высказался за то, чтобы странники отказались от употребления „антихристовых" денег и укрыва­лись бы только в пустынях, а не в домах странноприимцев¹². Отметим, что эти два положения станут главными пунктами учения различных групп странников-безденежников на протя­жении всего XIX в. По-видимому, неудача при попытке прак­тически осуществить эти идеи заставила Ивана Петрова внести в них коррективы. Он отказался от возведения запре­щения держать деньги в степень догмата, а также от пропо­веди обязательности пустынножительства, стараясь все же на практике по возможности придерживаться и того, и другого¹³. Таким образом, он, по свидетельству истории „О начатке...", „во всем сошел в равное с евфимиевыми потомками", кроме одного — вопроса о странноприимцах, крещенных с обетом о выходе „в странство". Петров „подзирать стал евфимиевых отраслей за то, что крестили Севастияна, не изшедша из миру, и прочих еще иных тако крещенных. За сие он суд своего мнения так полагал, якобы не крещени они"¹⁴.

Иван Федоров, прежде чем стать странником, был одним из странноприимцев Петрова¹⁵. По-видимому, „безденежное" учение первоначально разрабатывалось ими совместно, но затем Федоров принял его как обязательное, в то время как Петров — просто за рекомендацию. Иван Федоров выступил в поддержку позиции Петрова относительно крещения стран­ноприимцев. Став странником, Иван Федоров собрал вокруг себя группу единомышленников, часть из которых, стремясь осуществить на практике пустынножительную программу сво­его учителя, ушла в Пошехонские леса, образовав так называ­емое лесопустынное согласие.

Пошехонские странники решили не только отказаться от употребления денег, но и не принимали в пищу соль, так как она поступала в продажу „от казенных управлении власти антихристовой". В их среде в 20-х гг. XIX в. была популярна проповедь самоуморения — запащивания до смерти. Стремле­ние оградить себя от „антихристовой скверны" вылилось в своеобразную форму крещения — запрещалось креститься в реках, воды их, как считалось, осквернены Антихристом; следовало принимать крещение „в накопившихся ямах и боло­тинах дождевною водою", то есть водой, пролившейся с небес, причем крестить каждый должен был себя сам¹⁶. Фанатизм пошехонских безденежников подогревался ожиданием скорого конца света, который, по их мнению, должен был последовать в 1828 г. Лесопустынное согласие в 1827 г. возглавил беглый фабричный ткач из Ярославля Михаил Андреев Кувшинов. Он также поддержал позицию Ивана Петрова и Ивана Федорова по вопросу о крещении странноприимцев.

Итак, во второй половине 20-х тт. XIX в. в странничестве сложились две противостоящие друг другу силы: с одной стороны — сопелковцы (они же — „евфимиевы остальцы", „евфимиевы потомки", „евфимисты"), с другой — три оппо­зиционных течения, объединившиеся вокруг вопроса о креще­нии странноприимцев.

Инициатива создания радикальной коалиции принадлежала Кувшинову. Как сообщает автор „Сказания о происхождении страннического согласия...", Кувшинов „задумал... зделать собор, который старанием его и собран был из сих вновь составившихся странников. Был на нем и нерехоцкой Иван Петров. На соборе сам Кувшинов объявил голос свой против евфимистов", поставив им в вину „смешение с живущими в падшем Вавилоне" через Петра Федорова и Севастьяна Край­нева. Доводы Кувшинова „на соборе всеми приняты были единогласно... и поставлено законом перекрещивать евфими­стов". Решение оппозиции было поддержано и многими из тех, кто на соборе не присутствовал.

Соборное постановление „в евфимистах произвело колеба­ние и сумнение в вере своей. Главный из них вожд[и] — Родион и Анфиноген открыто говорили, соглашался с разсуждениями собора, что за такое несогласие между собою в приеме Петра и Саватиана (так в рукописи.— А М.) отцом евфимистов, мы в приятом от него крещение — не крещенны. И по сему,— подводит итог автор „Сказания...",— евфимисты веема были блиско перекрестится в кувшинистов"¹⁷.

Странническая история „О начатке..." очень бегло и сдер­жанно описывает эти события, но и ее сообщения свидетель­ствуют о серьезном кризисе в странническом согласии. „А евфимиевы остальцы,— пишет автор истории „О начатке...",— тогда великое презрение претерпевали, а сила их не могла то испровергнуть и пленить сии критики в послу­шание Христово. Тем же и вдавалися они тогда Ивану Петрову и прочим его поборникам в суд праведныи о себе... и брали они на ся елико возложат иго исправления за свою ошибку по неведению... о Севастияне и прочих"¹⁸.

„В таком расстройстве и брожении умов евфимистов,— пишет далее автор „Сказания...", — некоторои советовали послушать Кувшинова, друзии же присоветовали остаться за старым крещением, которое едва удержались по обратившихся на их сторону обстоятельством". Выяснилось, что Кувшинов предсказал на 25 марта 1828 г., когда день празднования Пасхи совпадал с праздником Благовещения, второе прише­ствие Христа и, „чтобы его Страшный суд не застал в падшем Вавилоне, ушел в странство в Пошехонские леса, к сему уговорил мать свою и братьев, и там все последовали упредить самокрещенством себя"¹⁹. Ложное пророчество Кувшинова нанесло немалый вред оппозиции, оттолкнуло от нее колеб­лющихся.

Сопелковцы перехватили инициативу и созвали собор, на котором подвергли критике Кувшинова и пошехонских странников за предсказание второго пришествия Христа, неприятие денег, проповедь самоуморения и ошибки в чине крещения. Затем они сделали очень важный тактический ход, практически лишивший оппозицию возможности продолжать дальнейшую борьбу — собор обсудил вопрос о крещении странноприимцев и признал ошибочность допускавшейся в прошлом практики крещения с обетом о выходе „в странство". Большинством голосов было принято решение: „За великую знаменитость отца Евфимия и за открытие им спасеннаго в странствех пути, хотя и в разделившихся толках, все обязаны ему. И по сему ошибка его в общении его с Петром и Саватианом может быть снисходительна"²⁰. Что же касается обвине­ния в „смешении с миром Антихриста", то „решилися на том евфимиевы, чтобы исправица в том, аще и много лет пройде после того. И тако несли епитимию всею церковию две 40-цы поста"²¹.

Коалиция оппозиционных „толков" распалась. Один из ее лидеров — Кувшинов — присоединился к сопелковцам. Иван Петров и Иван Федоров продолжили самостоятельную пропо­ведь. Так завершился первый серьезный кризис в странничес­ком согласии. Оппозиция потерпела поражение, но успех к сопелковцам пришел только после того, как они пошли на уступки, частично удовлетворив требования своих оппонентов. Покаяние, вынесенное „всею церковию", стало ценой преодо­ления кризиса. В результате событий конца 20-х тт. XIX в. произошла общая радикализация страннического вероучения и практики, были выработаны твердые основы религиозного союза странников и странноприимцев.

Судьбы лидеров оппозиции сложились по-разному. М. А. Кувшинов, как уже было отмечено, присоединился к сопел­ковцам, причем последние настояли на том, чтобы крестить Кувшинова повторно. За своим наставником последовала немалая часть лесопустынного согласия — их принимали уже без перекрещивания, „под начал"²².

Учение Ивана Федорова претерпело значительные измене­ния, во многом потеряв прежний радикализм. Он стал пропо­ведовать, что „убегающих от Вавилона в странство протчих староверцев перекрещивать не должно", как крещенных в том же символе веры²³. Как сообщил на следствии Никита Семенов, Федоров „не допускал ни исповеди пред человеком, ни эпитимии, учил, что непокаявшиеся и неисправившиеся здесь, еще могут получить милость Божию по смерти, ереси и разногласия осуждать не дозволял, вообще старался соединить и слить все толки и согласия, за что считался учителем всех согласий и уважался, как апостол Павел"²⁴. В остальном он оставался на старых позициях. Впрочем, как сообщает „Сказа­ние о происхождении страннического согласия...", через неко­торое время у Ивана Федорова возникло намерение присоеди­ниться к федосеевцам Андронова кладбища в Ярославле, „но сего исполнить не мог, предупрежден кончиною смертною". Его брат Максим с некоторой частью странников позже осуще­ствил это намерение. Другая часть учеников Ивана Федорова осталась на старых позициях²⁵.

Что касается Ивана Петрова, то его согласие продолжало существовать еще более двадцати лет. Неизвестно, писал ли он собственные сочинения. Странническая историческая традиция свидетельствует, что Петров очень уважительно относился к учению и сочинениям Евфимия²⁶. Любопытно, что в Ведомости о неразысканных странниках во время след­ствия 50-х гг. XIX в. в качестве особой приметы Ивана Петрова отмечалось, что он всегда носит с собой сочинения Евфимия²⁷. Последовательное проведение в жизнь принципов учения Евфимия принесло успех Ивану Петрову. История „О начатке..." сообщает: „Он был человек жития опаснаго и воздержнаго. И многих он житием своим в подражание приво­дил своего мнения...". Численность его общины достигала 50 человек. „И бысть сей Иван Петров,— продолжает История,— во многих людех знаменит, по слуху, якобы он обычай апостольских времен содержит в братии своей и монастырския чины вси исполняет"²⁸.

Эти сообщения подтверждаются и дополняются показани­ями Никиты Семенова на следствии в 1855 г. Он сообщал, что Иван Петров „по неизменному Евфимиеву учению признает чувственнаго Антихриста, или, что то же, Сатану, в лице императора русскаго, и престол его — данным от Сатаны, а не от Бога, почему и считает императора гораздо хуже, чем прежние еретические и неверные цари... покорность ему во всяком случае без всякаго изъятия отвергает, хотя бы он и повелевал и не противное закону. Прочия власти и все начальства почитает бесами и слугами Антихриста, воинов — тоже бесами, объясняет, что всадник, изображенный в гербе, есть тот же Антихрист-император. Размежевание земли и раздачу ее господам признает проклятым делом Антихриста. И вообще все учение Евфимия буквально принимает за истинное и неизменяемое. Сверх того признает необходимостью общину и отвержение собственности"²⁹.

Как сообщает история „О начатое...", последователи Петрова „вси проживание имели в лесах около града Вологды". Что касается отношения Петрова к сопелковцам, то он их „не опровергал вконец заблуждьшими, но своих (после­дователей.— А М.) утверждал весма поносителными на них словами". Отмечается, что „в разговорах" Петров имел намерение перекрещивать приходящих в его общину сопелковцев (вспомним решение объединенного собора оппозиции), но „в действии" этого не случалось. Умер Иван Петров в 1852 г. в возрасте 80 лет, прожив „в странстве" около 40 лет. К концу жизни Ивана Петрова в его общине наметился кризис, ряды его сторонников стали таять. После его смерти все его последователи присоединились к сопелковцам³⁰.

Вскоре после событий конца 20-х гг. XIX в. споры в стран­ничестве вспыхнули с новой силой. Это случилось около 1833-1834 г. Как отмечает история „О начатое...", в это время из района Топозера в Ярославскую губ. пришли три странника — Егор, Илларион и Никита Семенов³¹. О последующих собы­тиях подробно рассказывает „Сказание о происхождении страннического согласия...". Мы узнаем, что пришедшие странники принадлежали к лесопустынному согласию и ушли на Топозеро, поверив пророчеству о грядущем конце света. Там они занимались пропагандой странничества³², но были вытеснены оттуда — местные старообрядцы не поддержали радикального учения лесопустынного согласия. Вернувшись к „лесам пошехонским к собратьям своим", топозерцы „увидели... неожиданные произшествия — победу евфимистов и примирение их лесопустынному согласию с ними"³³, Никита Семенов и его товарищи стали убеждать своих бывших едино­верцев, что „вины зазора" за сопелковцами „были правильныя, и что примирение зделано неправилно". Они потребовали восстановления лесопустынного согласия на прежних основа­ниях, „какое утвержение,— сообщает автор „Сказания...",— и принято было собором против евфимистов"³⁴.

Ситуация резко обострилась, но неожиданно Егор встал на сторону сопелковцев. Он помог им скомпрометировать Никиту Семенова и Иллариона, объявив, что те, во-первых, в свое время поверили пророчеству о конце света в 1828 г.³⁵, во-вторых, крестили себя неправильно — „читали символ веры единожды, и для того толко, чтобы не уподобиться старовер­цем нестраннаго разума, читающим по трижды". Никита Семенов и Илларион были вынуждены признать справедли­вость обвинений, затем первый присоединился к сопелковцам, а Илларион с Егором уехали в Москву³⁶.

Источники, созданные странниками-сопелковцами, умалчи­вают о том, что Никита Семенов был последователем лесопус­тынного согласия и вел борьбу с сопелковскими наставниками. Причина этого понятна. Став членом сопелковского согласия, Никита Семенов быстро вошел в число его руководителей. Уже в начале 40-х гг. XIX в. он фактически стоял во главе согласия, а к середине XIX в. его влияние стало почти неограниченным. Понятно, что о ряде „ненужных" фактов биографии Никиты Семенова и он сам, и его биографы стара­лись не вспоминать. Вот что говорится, например, в истории „О начатое..." о появлении Никиты Семенова в среде сопел­ковцев: „...егда прибыли к Ярославлю и стали искать себе пристанища, еже бы им соединитися к церкви и быть единому телу. По сем они не скоро подвизалися от ума своего, но весма испытовали в продолжении немалом. Никита ходил везде — как в Пошехонския леса, сице и к Ивану Петрову, разсматривая праведно, где сличность обрящет сообразну со Святым Писанием. И тако решился, что не инде где, как токмо в остальцах евфимиевых. А Егор и Ларион не присоединилися, и поехали они к Москве... а Никита зде около Шаготи поселил­ся"³⁷. Вроде бы и ни слова неправды, но картина совсем иная!

После присоединения Никиты Семенова к сопелковцам споры в странничестве несколько поутихли. Сопелковцы пред­приняли шаги к укреплению согласия: „Потом у них были собрания частыя и беседы нащет прав церковных кормил, и положили они приговор за подписанием рук, чтобы впредь никого не принимать без крещения, аще кто, ведавши их, и дерзнет сам собою крестица. Тако и творилось". При этом упоминается, что были многочисленные мелкие группы самокрещенцев — по 2-3 человека, выступавшие против сопелков­цев³⁸.

Вскоре после описанных событий главные руководители сопелковцев Родион Михайлов и Анфиноген Иванов умерли, их места заняли М. А. Кувшинов и Никита Семенов. Тот факт, что во главе сопелковцев стали бывшие руководители оппозиции, отразил, как мы полагаем, изменение расстановки сил в согласии, усиление его радикального крыла.