Духовно-экологическая модель хозяйствования

Здесь мы опираемся на материал российской экономики, но многое может быть применимо и к будущей мировой системе хозяйствования. Конечно, следует снова напомнить о том, что это лишь самые общие рассуждения и соображения философов.

Первое, о чем мы много раз слышали от наших коллег-экономистов, — это о давно обоснованной в рамках альтернативных экономических моделей[80] необходимости радикальной модификации господствующих моделей рыночной экономики. В частности, это предполагает расчет оптимального сочетания государственной и частной собственности в стране[81]; гибкое планирование; переход многих ведущих сфер (большая часть добывающей промышленности, сельское хозяйство, железные дороги и др.) в государственную собственность; контроль оптимально рассчитанных цен на основные виды продукции и ряд других мер.

То, что «свободный рынок» не может автоматически регулировать экономическую (а в связи с ней и социальную) жизнь, уже практически общепризнано, да и очевидно. Целый ряд известных специалистов[82], как российских, так и зарубежных, подверг резкой критике современную рыночную экономику, вскрывая ее глубинные пороки — не только моральные (коррупцию, власть олигархии, подтасовку экономических данных в угоду финансовым элитам), но и сущностные. Показательно выступление председателя КНР Си Цзиньпиня, сделанное буквально во время написания этой книги, где он подчеркнул, что мировой финансовый кризис был вызван прежде всего «погоней за прибылью»[83]. Ранее Дж. Грей писал о том, что западные рыночные модели, «и сами нестабильны и в той или иной мере переживают кризис»[84]. Кроме этого, он отмечал, что «достоянием незападных моделей является такой путь развития, на котором, в отличие от большинства западных экономик… быстрый экономический рост сочетается с социальной гармонией и стабильностью» и что неправомерно «.. обосновывать существование рыночных институтов тем, что они воплощают в себе некую структуру якобы основных прав… Рыночные институты должны дополняться другими институтами… которые и определяют их пределы и придают им легитимность[85].

А, например, Джон Богл, основатель и бывший генеральный директор The Vanguard Group, одной из трех-четырёх крупнейших в мире инвестиционных компаний, в своей книге делает уже мировоззренческие выводы:

«… Я подвергаю сомнению главную тенденцию нашего общества оказывать цифрам доверие, которого они попросту не заслуживают, одновременно придавая гораздо меньшую важность вещам, которые не могут быть выражены в цифрах – таким качествам, как мудрость, цельность, этика и ответственность»[86].

Поэтому идеи «свободного рынка», не связанного ни государственным, ни общественным контролем, и беспрепятственной мировой торговли — отстаиваются исключительно из соображений личных выгод лишь крупнейшими монополистами, собственниками транснациональных корпораций, которые претендуют на политическую власть, стремясь упразднить национальные государства.

Второй чрезвычайно важный момент касается постепенного утверждения кооперативных, а не конкурентных принципов экономики. Разумеется, кооперация ни в коем случае не должна быть принудительной; кроме того, всегда будет сохраняться индивидуальное предпринимательство. Здесь важно предусмотреть оптимальное взаимодействие различных видов собственности. Можно предложить следующую схему, хотя понятно, что многое должно быть промыслено и обосновано профессиональными экономистами:

• государственная собственность или государственно-частное партнерство при жесточайших требованиях к индивидуальным предпринимателям в сырьевых отраслях, тяжелой промышленности, транспорте, оборонной сфере, энергетической системе;

• государственно-частное партнерство или кооперация индивидуальных производителей в сфере легкой промышленности и торговле;

• свободная кооперация снизу в сельском хозяйстве;

• свобода частного предпринимательства в сфере услуг, фермерство с родовыми поместьями.

В любом случае экономика будет сильной только тогда, когда хозяйственную жизнь страны по горизонтали и вертикали связывают многообразные кооперативные связи и сотрудничество всех участников производства, а конкуренция носит подчиненный характер. И везде, естественно, должен быть культ производительного труда и культурного инициативного человека.

Третья необходимая составляющая новой модели— возвращение натуральных показателей экономической деятельности. Прежде всего, это объем реально произведенных и, главное, качественных товаров. Создание действительно работающих механизмов контроля качества и технологий — это отдельная и важная тема. Здесь также предстоит преодолеть центральную установку сегодняшней экономики — на прибыли, а не на удовлетворение реальных потребностей человека, когда выгодно производить именно некачественные вещи.

Наиболее ценным должен быть признан природоохранный труд, способствующий сохранению и преумножению природного капитала. Особую роль призваны также сыграть эколого-экономические показатели эффективности производствав виде сокращения материальных издержек и роста энергоэффективности; повышения уровня переработки вторичных ресурсов и минимизации промышленных выбросов и т.д.

Соответственно, четвертое положение — это необходимость перехода к «зеленой экономике». Сегодня очевидно, что биосфера — это гигантская «живая фабрика» по производству продуктов, без которых не может существовать человек. Без компьютеров и машин он жил тысячи лет и прожить сможет, а без чистой воды, воздуха, плодородной земли и растений — никогда. Природа и ее девственные ресурсы приобрели сегодня такую ценность, что по сравнению с ними ценность материально-технических благ представляется чем-то глубоко вторичным. Более того, биосфера является живым организмом со сложнейшей иерархией информационно-энергетических связей и структурных зависимостей. Нарушение этих связей, грубое техногенное вторжение в них дестабилизируют все процессы на нашей планете.

Отсюда следует необходимость активного внедрения уже разработанных методик эколого-экономического природопользования с учетом хозяйственной емкости территорий; научно обоснованных мировых квот потребления возобновляемых и невозобновляемых природных ресурсов, разработка методов естественного повышения плодородия почв и рекультивации пораженных территорий и многих других мер. Прошедший в 2012 году форум, получивший название Рио+20, определил так называемую «зеленую экономику» в качестве цивилизационного тренда. Концепция «зеленой экономики» обеспечивает комплексную увязку и гармоничное согласование между собой трех компонентов устойчивого развития — экономического, социального и экологического.

Понятно, что многие из современных воззрений на сущность «зеленой экономики» еще не свободны от рыночно-либеральных идеологем, однако это тот случай, когда необходимы промежуточные механизмы и компромиссные стратегии для перехода от техногенно-потребительской к духовно-экологической цивилизации. Причем, это, пожалуй, одна из немногих сфер, где налицо прогрессивные тенденции по всему миру, несмотря на громадную инертность как властей, так и производителей, с одной стороны, и прямое сопротивление тех кругов, которые не заинтересованы в ее развитии — с другой.

Так, страны ЕС поставили задачу сократить к 2020 г. выбросы парниковых газов на 20%, повысить энергоэфективность на 20% и довести долю возобновляемых источников энергии до 20% (план 20:20:20). Не менее решительные шаги запланированы в США: здесь планируется сократить выбросы на 50% к 2050 г., а затем и на 80% к 2080 г.; кроме этого, с помощью солнечных установок в стране планируется к 2030 году производить 65% энергии[87]. Некоторые страны активно используют налоговые механизмы для сокращения выбросов парниковых газов в атмосферу. Например, Индия ввела налог 50 рупий (один доллар США) за тонну углерода, которым облагается производство и импорт угля в стране. Полученные средства направляются на развитие экологически чистой энергетики, экологических технологий и создание на их основе новых производств. Практически во всех странах ЕС разработаны «зеленые» меры в сфере энергетики, развития общественного транспорта и инфраструктуры, строительства экопоселений, а также систем утилизации. В ЕС приняты стандарты на автомобильные выхлопы «Евро-5» и уже готовится введение новых «Евро-6». Великобритания приняла экономику «зеленых» технологий в качестве стратегии своего национального развития и недавно обнародовала свои «зеленые» проекты, нацеленные на создание 100 тыс. новых рабочих мест. В Бразилии проведено восстановление сельскохозяйственных земель за счет усовершенствованной системы ухода за почвой, внедрения технологий нулевой и минимальной вспашки, и управления цепочками поставок. В Китае планируется к 2020 году получать 15% (сейчас 9%) электроэнергии из возобновляемых источников, а углеродоемкость экономики снизить на 45%. В КНР принудительно закрыли более 2 тыс. экологически грязных компаний. Объем госвложений в энергосбережение, возобновляемую энергетику, соответствующие технологии в КНР в несколько раз превысил показатели США и ЕС. Китайские производители уже занимают 40% мирового экспорта солнечных батарей и 20% ветряных установок. Необъявленная цель Пекина − стать мировым лидером в области «зеленых» технологий в XXI веке[88]. В Казахстане принята концепция по переходу страны к «зеленой» экономике: инвестиции в ее развитие планируется осуществлять в объеме 3% ВВП, или $3-4 млрд в год. В Беларуси планируется реализовать около 40 мероприятий по развитию зеленой экономики до 2020 года[89]. В Швейцарии же была предпринята в 2016 г. весьма радикальная инициатива по развитию «зеленой экономики»: предлагалось включить в текст конституции страны ряд норм, которые бы обязали все уровни власти достичь к 2050 году такого состояния, при котором страна потребляла бы столько природных ресурсов, сколько на её территории можно произвести или добыть за тот же расчётный период. Эта цель должна была быть достигнута путём государственных предписаний по более экономному использованию имеющихся ресурсов, а также сокращения отходов, полномочий властей для повышения налогов и сборов на топливо и т.д. Инициатива была отклонена правительством и парламентом, но прежде всего потому, что и сейчас Швейцария естественным способом переходит на эти рельсы и принуждение со стороны государства не нужно; напротив, искусственный пресс способен вызвать много лишних проблем[90].

Конечно, эти оптимистические планы и цифры не должны закрывать от нас трудностей экологизации экономики. В той же Швейцарии противники выдвинутой инициативы отмечали, что для действительно эффективного и конечного перехода на «зеленые» рельсы — эффективного не только в экологическом, но и в экономическом плане — необходимы согласованные усилия всех стран; реформирование всей мировой экономической системы. Иначе страны, являющиеся «зелеными» лидерами», окажутся на первом этапе в невыгодном положении: ведь строгие ограничения вызовут повышение качества продукции, но одновременно и ее удорожание. Насколько можно понять, эта ситуация выровнялась бы в случае реорганизации всей экономической системы, но для этого нужна «добрая воля» по крайней мере большей части правительств. Правда, судя по всему, эти идеи все же начинают проникать в сознание правящих кругов.

Пятое положение. В свете современной экологической ситуации эффективность производства не может трактоваться как минимизация абстрактно-стоимостных издержек, то есть минимум затрат на сырье, на транспорт, на средства производства (так называемый овеществленный абстрактный труд), и на заработную плату (затраты абстрактного живого труда) при неизменном количестве и качестве производимой продукции. Такое понимание эффективности всегда, в конечном счете, заставляет экономить на природе и на человеке.

Сегодня можно только с большими оговорками принять известную экономическую закономерность: товар, произведенный из природного сырья, всегда стоит дороже первичного продукта. На первый взгляд — все естественно: в товар вложен труд производителя. Но если учесть ценность очагов девственной природы в поддержании глобальных и региональных биосферных балансов, то надо заново пересматривать весь подход. Особенно если произведенный товар удовлетворяет ложную или избыточную, навязанную потребность.

А теперь обратимся к зарплате, призванной возмещать затраты живого труда в соответствии с объективными общественными потребностям, на удовлетворение которых этот труд затрачен. Здесь вообще все поставлено с ног на голову. Самый ценный и эффективный общественный труд, требующий наибольших затрат времени и душевной энергии — труд учителей, крестьян, ученых, работников природоохранной и культурной сферы — оплачивается наименее щедро; а сомнительная деятельность финансовых воротил, профессиональных спортсменов, звезд шоу-бизнеса, и множества других «слуг человеческого порока и праздности», наоборот, — в наибольшей. Известный русский писатель А. Куприн еще век назад писал:

«И тут впервые он с изумлением представил себе все разнообразие занятий и профессий, которым отдаются люди. "Откуда берутся, — думал он, — разные смешные, чудовищные, нелепые и грязные специальности? Каким, например, путем, вырабатывает жизнь тюремщиков... собачьих цирюльников, фокусников, проституток...? Или нет, может быть, нет ни одной даже самой пустой, случайной, капризной, насильственной или порочной человеческой выдумки, которая не нашла бы тотчас же исполнителя и слуги?»[91].

Складывается парадоксальная ситуация: общая экономическая «эффективность» мирового производства достигается за счет эксплуатации самых объективно эффективных и полезных видов труда, производящих и хранящих самые важные ценности — биосферные и духовно-культурные. Подлинная же эффективность хозяйства — это минимум разрушительного воздействия на природную среду и минимум эксплуатации человека при производстве рационально обоснованных и качественных товаров и услуг .

Научно-технологическая и антропологическая составляющие ноосферного хозяйства

Современная техника, вторгаясь в «живое тело» природы, с одной стороны, дестабилизирует экосистемы, подчиняющиеся более сложным и тонким закономерностям, а, с другой, в гигантских масштабах высвобождает мертвое, «косное», говоря языком В.И. Вернадского, вещество — тяжелые металлы, кислоты, шлаки, физические излучения и т.д., не существующие в чистом виде в природном организме. Можно ли на основании этого утверждать, что техника является безусловным злом, антиприродной и разрушительной силой? К этому сейчас склоняются многие авторы, которые от справедливой критики сциентистских тенденций в современной науке переходят к огульному отрицанию техники вообще.

В противовес этой крайней позиции можно утверждать следующее. Самые современные технологии будут работать во зло, пока человек будет пониматься как сугубо телесное и смертное существо, а природа как безжизненный механизм, куда можно безнаказанно технократически вторгаться по своему произволу. Человечество должно осознать наличие фундаментальных единых законов бытия и эволюции, которые в разных формах прозревались в мировых религиях и философских системах, а сегодня получают новое выражение и подтверждение в науке. И не просто осознать, но и действовать в согласии с ними, вписываясь в общие ритмы бытия. Поистине, как сказал Лао Цзы, в емкой поэтико-философской формуле отражая этот единый процесс мирового становления, «Человек следует Земле, Земля следует Небу, Небо следует Дао, Дао следует самому себе».

В случае реализации этого позитивного сценария и сам вектор развития техники, видимо, изменится. Это большая тема, поэтому скажем лишь несколько слов.Выдающийсярусский философ, искусствовед, математик и инженер первой половины XX века П.А. Флоренский («русский Леонардо да Винчи») обнаружил интересную закономерность: познающая мысль человека движется от поверхностных форм энергии ко все более древним, глубинным и субстанциальным. Так, на смену физической силе рук пришла сила животных, им на смену — механическая энергия воды, ветра и пара; далее в XIX веке произошел переход к электрической, а в XX — к ядерной энергии. Флоренский предположил, что должно произойти открытие биологических разновидностей энергии[92], а последние исследования и изобретения уже демонстрируют использование энергии человеческой мысли, с помощью которой человек может, например, на расстоянии управлять компьютером и другими техническими приборами.

И хотя они пока находятся в зачаточном состоянии, но имеют глубокое значение. Западная прикладная наука и техника, как известно, опирались на развитие чисто внешних устройств, механически продолжающих и усиливающих возможности человека. Восточная же культура, напротив, сделала акцент на исследование и развитие внутренних сил и возможностей самого человека, и они оказались в потенциале почти безграничными (общеизвестны совершенно поразительные достижения индийских йогов). Начавшееся исследование энергии человеческой мысли не только снова подтверждает логику развития техники, замеченную Флоренским, но и является некоторым признаком сближения этих двух мировых линий. Конечно, его сегодняшнее практическое применение в виде «чипов», вживляемых в мозг или под кожу головы — снова вызывает большие сомнения как еще один вид «научной магии», искусственности вместо развития естественных человеческих способностей. Но сами по себе теоретические исследования в этой сфере могут дать гораздо более серьезные результаты. Исследование мысли как инструмента прямого воздействия на внешние объекты — это путь, на котором возможно экспериментальное подтверждение философской идеи о том, что «материальное» и «идеальное» — это две неразрывных грани (и одновременно два уровня) единой реальности. Это, во-первых, принципиально раздвинет границы современной науки, а также наметит преодоление искусственной пропасти между «материализмом» и «идеализмом» в философии. Во-вторых, при этом наше социальное, культурное, индивидуальное бытие предстает в совершенно ином свете.

Не останавливаясь на этой большой теме, отметим только следующее. Сегодня есть все основания предположить, что мысль характеризуется спектром излучений (энергий), из которых мы научились улавливать и использовать только самую низшую, «грубо-материальную» электромагнитную часть, более же «тонкие» части спектра как раз и принадлежат «идеальной» реальности, которую мы неправомерно оторвали от «материальной». Эта гипотеза отнюдь не произвольна. Ведь еще в древних культурах фиксировалось воздействие человеческой мысли на других людей и окружающий мир; именно на этой основе, как мы уже говорили, и сформировалась магия. В XIX в. эти идеи можно встретить уже у выдающегося русского философа В.С. Соловьева, а позднее их серьезно развил тот же П.А. Флоренский. А со времен знаменитых экспериментов Бакстера уже в сотнях опытов было подтверждено прямое влияние мысли на воду, растения и живые организмы. Если же снова вспомнить исследования Института математики сердца, то очень примечателен еще один результат: прямое влияние не просто эмоционального, но нравственного состояния человека на согласованную и оптимальную работу всего его организма. А поскольку создаваемое при этом поле, согласно тем же исследованиям, регистрируется на расстоянии и влияет на состояние людей и другие объекты — то выводы следуют самые радикальные. Например, вполне естественно объясняется давно известный факт, что самые красивые цветы, особенно розы, растут в монастырских обителях[93].

Все это будет означать, с одной стороны, совершенно новые пути и возможности нашего развития, основанные уже не на технических «костылях», а на естественных и совершенно еще не исследованных способностях человека. С другой стороны, это означает и принципиально новый подход ко всему, что связано со сферой человеческой мысли, и новую ответственность, — начиная с ответственности каждого за свое мышление (и, в целом, внутреннюю жизнь) и заканчивая ответственностью за культуру, образование, идеологию.