Протоиерей Валериан Кречетов

Меня Господь сподобил служить с отцом Сергием Орловым, в постриге он был иеромонах Серафим, я ему иногда задавал вопросы, что-де мол нужно ли только так-то и так-то, а он отвечал: “Да это как сказать, всякое бывает…”. Ну, думаю, раз уж такой столп (а у него было и духовное образование, и светское)… Я говорю: “Батюшка, а часто нужно причащаться?”, а он: “Это, конечно, хорошо, да как сказать… Вот одна мне говорит, что Манька пошла, и она с ней. А одному дано, а другому не дано”.

А вынести суждение непросто. Однажды мы с одним батюшкой все пытались разобраться, какова же некая раба Божия, и логически все разложили, и по канонам, а все как-то получается не то, и батюшка этот сказал: “Ну, договорились и про Бога забыли”.

Действительно, все эти разговоры — это правильно, но нельзя же забывать про Бога, про то, что и при покаянии Христос невидимо стоит, и в Причастии Тело и Кровь Христовы; и там, и здесь Один и Тот же Бог, — неизменный, неразлучный с нами. Конечно, правила должны быть, без них все развалится, но на самом деле серьезнее всего действие благодати Божией.

Да и о подготовке ко крещению что можно сказать? Был один батюшка, пожилой, с юридическим образованием. Пришли двое, он сказал: “Выучите то-то и то-то”. Они ушли, потом один вернулся, а второй погиб. Он не мог себе найти места: “Ну почему я его не крестил!?”. И кто может быть готов ко крещению? Когда-то владыка Филарет Минский, когда я был семинаристом и диаконом, вдруг поворачивается ко мне: “Ты готов во пресвитера?”. Я говорю: “Владыка, как сказать? всегда не готов”. Он: “Завтра будешь”. На следующий день меня рукоположили.

Еще за 12 лет до хиротонии после беседы со своим отцом (он был священник) я узнал, сколь важна исповедь и проповедь. То, что называется у нас общей исповедью, это не исповедь, это беседы перед исповедью, это своего рода катехизация, которая приходится на каждую исповедь, потому что всегда приходят новые люди, и для них нужно что-то говорить. Не раз бывало, что подходит женщина и говорит: “Батюшка, Вы все про меня сказали”. Господь дает говорить то-то и то-то по благодати священства, и благодать действует, совершенно реально. Дед отца Владимира Воробьева был духовником моего отца. Мой отец, потом священник, а в то время еще молодой человек, был чемпионом Москвы по академической гребле, бухгалтер. А его мама, старообрядка, ему сказала: “Сходи в православную церковь и причастись, я тебе в ноги поклонюсь”. Он говорит: “Мам, да что ты. Я и так пойду”. Ну пошел. Идет, смотрит на девушек, никаких покаянных мыслей… Приходит, стоит, а там опять-таки девушки. Потом перед ним батюшка, дед отца Владимира; он сидит, а папа был высокого роста, пришлось стать на колени. Спрашивает: “Ну что, молодой человек, скажете?”. А нечего сказать. Вот тебе и исповедь, покаяние. “А что же вы пришли?”. Да меня, говорит, мама попросила. А она, видимо, еще и молилась в это время, потому и так важна молитва-то, особенно родителей. Так он ничего не стал спрашивать, а накрыл его епитрахилью и стал молиться. И папа зарыдал, и каждый раз рассказывал со слезами. Его коснулась благодать Божия; это факт, который мой отец не раз рассказывал нам. Батюшка над ним читал разрешительную молитву без всякой исповеди, без перечисления грехов. “Завтра придете причащаться”. Он встал и ни на кого не смотрел; мир, который до этого был, не существовал. В одно мгновение.

Отец не раз рассказывал также, что он, будучи на Соловках, сидел на закате, смотрел на море; пейзаж все равно красивый, хотя и проволока. Вдруг небо открылось и закрылось — он увидел тот мир и понял, что он более реален, чем этот, в котором он жил. В заключении Господь дал ему почувствовать реальность того мира. Вот и нужно помнить о реальности благодати Божией, о реальности ее воздействия на человека. Ну а наши слова… аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии, аще не Господь сохранит град, всуе бдит стрегий.

Очень нужна молитва. У меня часто народу много, очередь стоит. Спрашивают у меня, а я не знаю ничего и не стесняюсь сказать, что не знаю. Говорю, молитесь, Господь укажет. Потом приходит: “Вы помогли!”. А я ничего никому не помогал, просто Господь управился. То есть нужно говорить о реальности жизни, а не о мясе; бывает, можно и мяса поесть Великим постом. Но дело все в том, что это может быть кому-то соблазн. Допустим, человек не знал, — ну, не знал, ну что ж теперь сделаешь, ладно, будет теперь знать.

Есть три положения, которые часто путают: нельзя, не положено и не принято. Вот если внести ясность в этом вопросе, то многие вещи встанут на свои места. Это тема сложная.