Тюремные касты в конце XIX – начале XX веков.

 

Одной из основных традиций мест лишения свободы была строгая иерархия их обитателей. Общая арестантская масса имела несколько ступеней: «Иваны», «храпы» «игроки», «жиганы» и «шпанка».

К «Иванам» причислялись заключенные, занимавшиеся грабежами, терроризированием каторжан, стараясь утвердить свое влияние. Они являлись главными носителями тюремных традиций, тюремные старожилы, арестантская аристократия. «Иваны» были грозой всех арестантов, а нередко и тюремной администрации, властелинами тюремного мира, распоряжались жизнью и смертью, были законодателями, судьями и палачами, изрекали и приводили в исполнение приговоры – иногда смертные, всегда непреложные. Вечными традициями преступников были преклонение перед «Иванами», обязанность покрывать их грязные дела. Если за преступление, совершенное «Иванами», карали другого, тот должен был молчать». Заслужить высший титул можно было только преданностью своей профессии, многократным отсидкам. «Иван» ловок, зачастую умеет увертываться от всякой кары. С ним считается тюремное начальство. Он - властелин тюремного мира, и только ему принадлежит право распоряжаться жизнью и смертью сидельцев.

Вторая ступень – «храпы» (т.е. храпевшие, образно говоря, недовольные), хотевшие стать «Иванами», но не хватало смелости. «Храпы» стремились делать все чужими руками. Их еще называли «глотами», так как они способствовали возникновению ссор между каторжанами, во время которых принимали сторону сильных в расчете получить какую-то выгоду. Ее представители храпели в тюрьмах буквально на все – они возмущались всем, все признавали неправильным, незаконным, несправедливым, получали удовольствие от любого затеянного ими конфликта, уходя при этом в тень. Ничто так не умиляет их, как какой-нибудь конфликт в тюрьме. Чаще всего они их и затевают, но при этом сами уходят в тень.

Одно из беднейших сословий тогдашней тюрьмы – «жиганы» - мошенники, насильники, проигравшиеся в карты и т.д., наиболее многочисленная категория преступников.

«Игроки» — это каста, состоящая из профессиональных игроков в азартные игры, нередко карточных мошенников (шулеров).

«Шпанка» представлялась низшим сословием каторжан, всеми эксплуатируемыми, забитыми и, как говорили о них, «от сохи на время». Арестантские изгои, бесправная, голодная, задавленная масса арестантов, состоявшая в основном из крестьян, над которой издевались представители всех иных категорий. «Их давят «Иваны», застращивают и обирают «храпы», над ними измываются «игроки», их обкрадывают голодные «жиганы».

На сахалинской каторге среди заключенных были и другие категории. Например, «сухарники», которые за вознаграждение выполняли чужую работу или брали на себя преступления других лиц. Обычно ее составляли лица, осужденные к длительным срокам наказания. Чтобы выжить, они продавали себя.

Наиболее малочисленная неформальная группа включала тюремных ростовщиков или барышкиков (на жаргоне «асмадеи»). Большей частью этим занимались профессиональные бродяги, называемые в преступном мире (и полиции) «Иванами, не помнящими родства».

Жизнь всей этой тюремной организации подчинялась преступным традициям и правилам, строилась на неукоснительном их соблюдении. С.В. Максимов писал, что все традиции, обычаи, законы и правила в тюрьме приперты крепко, стоят твердо, незыблимо и нерушимо. Вот они: за товарища стоять горою, свято хранить тайны и если нет выхода, подопрут рогатиной в угол, старайся впутывать в вину свою и свое дело таких арестантов, у которых денег много, которые богаты, и путай их больше, сколько возможно больше: начальники денег любят, начальников за деньги всегда можно купить».

Одним из самых суровых законов арестантов была месть предателям. Любая измена, в какой бы форме она не выражалась, влекла за собой смерть. Приговоренного к смерти чаще всего закалывают и убийца должен непременно повернуть нож в ране, это есть традиционный арестантский прием во время убийства. В тюрьмах существовали специальные камеры для укрывающихся преступников, которых тюремное начальство оберегало от гнева других осужденных.

Старинным обычаем мест лишения свободы было посвящение в арестанты новичков. Ритуалы имели свои названия: платочек, крестики, кошелек, наперсток и т.д. Смысл их состоял в разыгрывании ситуаций, когда вновь прибывшим предлагалось участвовать в заключении пари между арестантами, в результате чего новичок всегда оказывался в проигрыше. Только после этого он становился полноправным арестантом.

Необходимым традиционным способом общения представителей уголовного мира был жаргон, блатная музыка.

В тюрьме существовали и другие традиционные формы тайного языка, самый старый из которых – перестукивание.

Среди многообразных традиций и обычаев уголовного мира прошлого следует особо выделить различные формы развлечений, участие в которых являлось для уголовников не просто элементом досуга. Многие из этих развлечений стали необходимым критерием принадлежности к преступному миру, указывали на неформальный статус лица. Главными в них были картежные игры, настоящая болезнь преступников. В.М. Дорошевич писал, что картежная игра меняет весь строй, весь быт тюрьмы, вверх ногами перевертывает все отношения. Старую формулу «приговаривается к каторжным работам без срока» можно смело заменить формулой: «приговаривается к бессрочной картежной игре».

Традиционными развлечениями арестантов, образующими особые ритуалы, были также «охота» на клопов и погоня за крысами, различные формы тюремного разврата – самое крупное зло в тюрьме, организация и проведение репетиций суда, в которых участвовали все без исключения осужденные. Впечатление от этих развлечений было таким, что казалось, преступники в тюрьмах стараются как можно более выказать отвратительную сторону всего человечества. Между ними всегда шум, крики, карты, кости, ссоры или песни. Одним словом, тут истинное подобие ада!». 

В годы войны, наряду с картами, заключенные прибегали к давно апробированным в тюрьмах играм "под интерес" с использованием тараканов. Для этих целей тараканов отбирали специально и держали в неволе, чтобы не лишиться "скакуна". С не меньшим азартом следили заключенные и за гонкой вшей. Для этого занятия выбирались наиболее крупные особи. Верхняя часть кружки по ободку смазывалась медом. Вшей метили и помещали рядом в центре обозначенного круга, накрывали кружкой. Время от времени кружку приподнимали... Выигрывал тот, чья вошь первой прилипала к краю кружки.

Среди рассматриваемых элементов традиций и обычаев преступного мира следует особо выделить татуировки, на которые арестантами «тратится масса времени и стараний. Целые картины можно видеть на груди или спине арестанта, корабли, флаги, огромные якори, гербы, имена, фамилии, пословицы, молитвы и т.д.

Особенностью преступного образа жизни во все времена было то, что нет ни одной человеческой страсти, природной или искусственной, начиная пьянством и кончая любовью, которая не нашла бы себе в тюрьме, по крайней мере, подобие удовлетворения. Все эти страсти, преломленные через преступный образ жизни и культивируемые в уголовном мире веками, становятся его традициями и обычаями.

Стали также традицией преступных сообществ и такие народные формы выражения чувств, как песни, баллады, стихи, пословицы, поговорки и т.д. Песня, глубоко и эмоционально передающая переживания, мысли, выражающая сугубо субъективные состояния человека, всегда использовалась арестантами, била прямо в цель и в самое сердце. Среди песен были такие, которые содержали в себе элементы веселости, юмора, сатиры, иногда характеризовались безнравственностью. Часто арестанты слагали стихи о своих похождениях, заучивали их и передавали наследникам как самое сокровенное.

 Предопроеделенные почти трехвековой историей становления и развития преступности, ее традиции и обычаи из норм, складывавшихся вначале стихийно, превратились в устойчивые формы взаимодействия между представителями преступного мира, чем обеспечивали преемственную связь его поколений. Доставшая советскому обществу в наследство от царской России преступность, перенесла в него свои традиции и обычаи. Трудности, возникшие в революционное и послереволюционное время, способствовали разгулу правонарушений. Наряду со старыми группировками, их традициями и «законами», появилось множество новых, сущность большинства которых была контрреволюционной.

Преступный мир становился неоднородным, и это приводило к возникновению в нем различных течений, противоречий, особенно в местах лишения свободы. Это объективно способствовало разделению его на две основные категории - профессиональных преступников с дореволюционным стажем и тех, кто встал на путь преступлений после революции. Последние в отличие от профессионалов не имели уголовной квалификации, не знали обычаев преступного мира, не располагали воровским инструментарием, посредниками и скупщиками краденого. Занявшись противоправной деятельностью, они в подавляющем большинстве оказались в положении дилетантов.

Но стремление приспособиться, а для многих еще и навредить новому порядку заставляло их искать и устанавливать связи с опытными профессиональными преступниками («блатными»). В значительной мере этому способствовали места лишения свободы, где все эти лица содержались вместе.

В то же время новая категория преступников имела одно очень значимое преимущество. Многие из них, являясь выходцами из мелкобуржуазной среды, были грамотнее, хитрее и выше по своему интеллектуальному уровню, чем традиционные уголовники. Поэтому с течением времени банды, воровские шайки стали возглавлять лидеры из «новых». Появились так называемые авторитетные преступники, которые стали не только быстро перенимать традиции и законы старого преступного мира, но и интенсивно вносить свои порядки, близкие к их политическим убеждениям.

Прежде всего, это выражалось в том, что преступная деятельность расценивалась лидерами как форма социального протеста, в которой отчетливо проявлялись идеи анархизма. Не случайно эта первая группировка «авторитетов» называлась «идейной». Вместе с тем ее лидеры не имели достаточно прочных связей между собой, а шайки, как правило, действовали изолированно друг от друга. И лишь в лагерях они составляли одну группировку крайне выраженной антисоциальной направленности.

По исследованиям доктора юридических наук С. Кузьмина, в ходе революции и в последующие годы уголовный мир растворился среди спекулянтов, бандитов, контрреволюционеров и т.д.

В это время на авансцену преступного мира выходит одно из бывших пяти (четырех) преступных сословий дореволюционного периода – «жиганы». Они всеми силами старались приспособить преступные традиции и обычаи прошлого к новым условиям. Они стали наделять эти нормы идеологическим содержанием, поскольку никак не хотели оставаться на одной ступени с традиционными преступниками, а считали себя «идейными» противниками советской власти.    

Старые тюремные сидельцы (иваны) обнаружили, что воровство перестало быть только их профессией. «Новые» жиганы на первых порах, где хитростью, силой сумели подмять под себя «старых» воровских авторитетов, число которых заметно поредело в связи с активной деятельностью чрезвычаек, пускавших в расход воровских авторитетов, не вдаваясь в прошлые их «заслуги». «Новые» оказались во главе большинства преступных банд и группировок, где стали задавать тон на свободе и в местах тюремного заключения.

Обычаи и правила преступного мира жиганы усвоили быстро и вдобавок к этому обогатили старые традиции новыми идеями. Свою деятельность они преподносили как выражение несогласия и протест против власти совдепии. За жиганами прочно закрепилось название «идейные». НЭП двадцатых годов оживил частную торговлю и предпринимательскую деятельность, появились богатые и нищие. Для новоявленных богачей открывались шикарные рестораны, казино, расцветала проституция, сутенерство и т.д.

«Идейные» насаждали свои нормы поведения в преступных сообществах, вовлекали в шайки новых членов, а за уклонение от установленных ими правил карали смертью. Авторитеты старого преступного мира, хорошо знавшие друг друга, приняли решение дать бой «идейным», добиться победы и восстановить свои позиции. Началось перераспределение власти. Если на свободе «идейные» все еще правили бал, то в лагерях их опору - шпану - прибрали к рукам потомственные арестанты - иваны, паханы. К ним повсюду возвращалась безраздельная власть.

В свои противоправные традиции и обычаи «идейные» вносили положения, противодействующие мерам советского государства. Среди их законов основными были следующие:

- «идейному» запрещалось трудиться и участвовать в общественной работе;

- он не мог иметь постоянную семью;

- не должен был получать оружие из рук властей, т.е. служить в армии, милиции, самоохране ИТУ и т.д.

- ему запрещалось выступать в роли свидетеля и потерпевшего;

- ему вменялось в обязанность систематически вносить деньги в «общий котел» и др.

Этот период характеризуется формированием новых традиций и обычаев преступной группы, но только в их регулятивной части. Произошли изменения и в характере преступной деятельности, первенство в которой заняли бандиты. «Их преступный размах, - писал М.Н. Гернет, - шире… Они птицей летают из одной части не только города, но и России в другую, оставляя за собой неубранные кровавые следы». В это же время сформировалась новая традиция – давать бандитским сообществам таинственные и кричащие названия: «Шайка Черной Маски», «Девятка смерти», «Банда Лесного дьявола», «Руки на стенку!», «Деньги ваши – стали наши!».

Обычаем бандитов при нападении была игра на эффект, возник специфический ритуал совершения преступления, в котором преступники находили для себя развлечение. Наиболее показательной в этом плане была деятельность легендарного убийцы того времени Михаила Осипова по кличке Культяпый. Его фантазии принадлежит страшное «гадание на ромашке», «кровавый веер»: связанные жертвы укладывались ногами к ногам, а преступник, двигаясь от одного к другому, разбивал им головы топором. Не менее знаменитыми были «человек-зверь» - Петров-Комаров, о котором складывались песни с описанием его «подвигов», члены банд Котова-Смирнова, Леньки Пантелеева, Карла Юргенсона и др.    

Ритуальность и традиционность противоправной деятельности знаменитых уголовников гипнотически действовала на других лиц с антиобщественной направленностью поведения. Последние стремились к совершенствованию преступлений по типу деяний названных знаменитостей уголовного мира и объясняли этим свой образ жизни. Несмотря на известный крен в сторону бандитизма, уголовный мир не лишился прежнего разнообразия профессий.  

В конце 20-х — начале 30-х годов под давлением внешних факторов и внутренних указанные преступные сообщества стали разлагаться. В среде преступников появилась новая лидирующая категория, именуемая «урками», которая также создавала свое окружение, но преимущественно из воров.

Таким образом, действовали две иерархические системы организации: первая основывалась на характере и способе совершения преступлений (преступные профессии), вторая отражала субординацию (жиганы, босяки, шпана).  К концу 20-началу 30-х годов наблюдался определенный кризис преступной иерархии. Постепенно «босяки», набирая силу, начали выходить из повиновения «жиганов» и выдвигать своих лидеров – «урок» («уркаганов»). Постоянные конфликты между «урками» и «жиганами» диктовали необходимость совершенствования воровских законов, приспособления их к изменившимся условиям уголовной среды. В результате на базе традиций и обычаев прошлого возник единый воровской закон, регулирующий поведение представителей преступного мира. По этому закону наиболее авторитетных преступников стали именовать «ворами в законе».

В 30-х годах в лагерях четко прослеживалась уголовная иерархия. В условиях свободы таковой не наблюдалось: блатной мир делился лишь на урок и ореурок. В лагерях же существовали: паханы, подпаханники, шестерки, быки. Блатари занимались посты бригадиров и нарядчиков, ежедневно выгоняли «пятьдесят восьмую» на общие работы и выколачивали нередко в буквальном смысле нужный трудовой показатель. Не работали только паханы. Они присматривали за общим порядком в лагере, отдыхая на нарах после игры в карты.

Между «жиганами» и «урками» в местах лишения свободы началась борьба за лидерство. Она нередко носила жестокий характер. Победили «урки». Однако впоследствии сами они растворились в увеличившейся массе воров, которые среди всех заключенных составляли около четверти. Внутри этой массы также шла борьба за лидерство. Среди воров выделялись свои «авторитеты». Модифицируя традиции уголовного мира дореволюционной России, они внешне проводили в лагерях «политику» справедливости, защиты обиженных. Этому еще способствовало и то, что в конце 20-х и первой половине 30-х годов охрана и некоторая часть административного аппарата набирались из среды заключенных. Многие воры с целью давления на заключенных проникали на эти должности и получали большую возможность утверждать свои «законы».

Развитие сети исправительно-трудовых учреждений, массовый приток в них правонарушителей самых различных уровней способствовали обмену опытом, совершенствованию традиций и обычаев уголовного мира. Отшлифованные и утвержденные тюрьмой, эти традиции и обычаи затем распространились «по воле».   

Новые «законы» были целиком и полностью пропитаны духом определенных идей. Так, «воры в законе» признавали своими только тех, кто совершает противоправные деяния без насилия, лица, осужденные за особо опасные, связанные с насилием преступления, изгонялись из воровской среды. Теперь преступникам разрешалось работать, но в этом случае «закон» обязывал заботиться о лицах, «страдающих за идею». Все вопросы решались только коллегиально на сходках, проходивших как в ИТУ, так и на «воле». «Воры в законе» в каждой местности стали образовывать свои общины, составляющие их мелкие группы, назывались «малинами». В целях сохранения группировок от распада был выдвинут «закон» мести за отход от соблюдения воровских традиций и обычаев, нередки были случаи физической расправы. Это не только устрашало неустойчивых лиц, но и значительно сплачивало преступный мир.

Возрождалась материальная база – «общак», традиционными для уголовников оставались обязательная активная противоправная деятельность, запрещение контактов с правоохранительными органами, воровская солидарность.

Несмотря на высокую степень организованности сообществ за счет поддержания традиций, обычаев и «законов», группировки «идейных воров» все же не смогли избежать распада. Увлекаясь властью над уголовной средой, «воры в законе» начали всячески притеснять и обирать менее «авторитетных» преступников, чем вызвали негодование последних. Конфликт усиливался из-за расходования «ворами в законе» денег из «общего котла» на собственные нужды. К концу 30-х годов некоторые из «обиженных» уголовников начинают отходить от «идейных» группировок и пытаются создать собственные. Однако «воры в законе», не потеряв еще прежней силы, уничтожают «отошедших» поодиночке.

Значительный удар воровским группам был нанесен в период Великой Отечественной войны, когда многие осужденные шли на фронт, воевали в составе штрафных подразделений и пытались, таким образом, кровью искупить свою вину перед родиной и народом. «Воры в законе», верные традиции «не брать оружие из рук властей», остались в ИТУ.

В послевоенный период уголовная среда характеризовалась нестабильностью, неопределенностью. Массовые миграционные процессы были в то время настолько частыми, что самим преступникам было трудно разобраться в иерархии, многие объявляли себя «законниками». Таких настоящие «воры в законе» называли «суками». Этот термин применялся также в отношении любого, кто отступал от соблюдения традиций и обычаев. В этой ситуации «отошедшие» поспешили воспользоваться создавшейся ситуацией и начали интенсивно преследовать «воров в законе», причем обходились с ними довольно безжалостно. Под самыми жесткими пытками их заставляли нарушать воровской закон, после чего они уже не считались законниками. В первые послевоенные годы авторитет «воров в законе» еще не упал в глазах преступников. Слово «вора в законе» по-прежнему имело вес в уголовной среде. Тем не менее, в 50-е годы «воры в законе» сдали свои былые позиции, некоторые из них отреклись от воровских традиций (их называли «отколотыми»). Постепенный распад группировок «воров в законе» был ошибочно воспринят правоохранительными органами как окончательное разрушение преступной организации, исчезновение традиций, обычаев, «законов». Администрация исправительно-трудовых учреждений нередко поддерживала «отошедших», оценивала их стремления как положительные. Пользуясь таким покровительством, «отошедшие» набирали силу и устанавливали власть над представителями уголовной среды. Выдвигая своих «авторитетов», они вновь насаждали «законы» и объявляли себя хранителями воровских традиций и обычаев. Бывшие же «воры в законе», «отколотые», оказавшись как бы между двух огней, образовывали новые группировки: «один на льдине», «ломом подпоясанные», «красная шапочка», «беспредел», «махновцы». Они уже не придерживались никаких «законов», кроме соблюдения одной традиции – ведения паразитического образа жизни. Большинство их влилось в группировку «мужиков» - самую большую и многочисленную среди осужденных. «Мужики» жили в колонии «сами по себе», никого не притесняли и никому не прислуживали.

Ликвидация старых группировок не означала их ликвидации в целом. Преступный мир затаился, но от своих традиций и обычаев не отказался. Мнение же о том, что с ними покончено навсегда, настолько утвердилось в сознании работников правоохранительных органов, что работа в этом направлении к концу 60-х годов практически прекратилась.

Период 50-60-х годов был самым неустойчивым для преступности за всю ее историю. Внутренние изменения связаны в первую очередь со значительными переменами в общественной жизни этого периода. Уголовный мир не мог не реагировать на проводимые преобразования. Это выразилось в изменении воровских законов, приспособлении преступных традиций и обычаев к новым условиям. Окрепший, стабилизировавшийся в таких условиях преступный мир к середине 60-х-началу 70-х годов был готов к предстоящим социально-экономическим преобразованиям 80-х годов в СССР.

Изучение современной уголовной среды как особой организованной коммуникативной системы свидетельствует о том, что в целях сохранения своей среды субъекты отношений должны придерживаться жестких законов, принципов. И это заключается в следующем:

- негативное отношение к законопослушному образу жизни.

- противодействие правоохранительным органам.

- участие в преступной деятельности и всяческое ее поощрение.

- стремление к сплочению уголовной среды и поддержание преступных связей.

Общими для современной уголовной среды традициями и обычаями, являются:

- уклонение от общественно полезного труда и жизнь за счет совершения преступлений.

- систематическое изыскание возможностей для извлечения нетрудовых доходов, повышение преступной квалификации.

- обеспечение маскировки преступного образа жизни и поведения, устранение факторов, затрудняющих его реализацию.

- соблюдение субординации согласно положению, занимаемому в преступной иерархии, беспрекословное подчинение лидерам.

- выполнение коллегиальных решений и требований, выработанных в уголовной среде.

- оказание материальной и моральной поддержки другим преступникам.

- привлечение молодежи к совершению правонарушений, пропаганда преступных традиций и обычаев, уголовной «романтики».

- недопущение в свою среду лиц, подозреваемых в сотрудничестве с полицией, их изобличение и наказание.

 - подрыв авторитета работников правоохранительной сферы, исключение контактов с ними, направленных во вред уголовному миру, учинение всяческих препятствий их нормальной деятельности.

- ведение праздного, разгульного образа жизни, неприятие норм общественной морали и поведения.

 - участие в азартных и иных «тюремных» играх и ритуалах.

- знание и использование в речи жаргона, иных способов тайного общения.

Формы преступных традиций и обычаев, как и степень соблюдения их преступниками, различны и зависят, прежде всего, от обстановки, в которой они реализуются, будь то исправительное учреждение или жизнь на свободе. Соблюдение их выглядит наиболее рельефно в условиях изоляции и касается в основном субординационного порядка внутреннего устройства преступной среды, который поддерживается сохранением в ней традиционной для уголовного мира неформальной иерархии. «На воле» преступный образ жизни подчиняется не только данному субординационному порядку, но и традициям конкретной преступной деятельности, профессиональной иерархии, основанной на специализации в совершении преступлений. Последняя же предопределяет в известной мере построение первой и неформальный статус каждого лица в ней.

Исследование преступных традиций и обычаев позволяет сделать вывод о достаточно широкой их распространенности в современной уголовной среде. Они во многом отличаются от прошлых, однако по-прежнему занимают значительное место в системе взаимоотношений. На их соблюдении держится вся внутренняя организация этой среды. Можно с полной ответственностью утверждать, что все лица, образующие данную среду, если не соблюдают, то, во всяком случае, находятся под влиянием традиций и обычаев. Это, в свою очередь, способствует стабилизации уголовной среды, а также ее расширенному воспроизводству. Такое положение требует выработки эффективных профилактических мер, направленных на нейтрализацию криминогенного влияния преступных традиций и обычаев, как внутри, так и за пределами антисоциальных сообществ. Этому должно помочь криминологическое изучение механизмов влияния названных традиций и обычаев на преступность, отдельные ее виды, личности правонарушителя, формирование антиобщественного поведения.