Часть 2.3. Реальное развитие событий.

 «Историки не могут договориться о дате начала Кавказской войны, также как политики не могут договориться о дате ее окончания. Само название «Кавказская война» является настолько широким, что позволяет делать шокирующие заявления о ее якобы 400-летней или полутора вековой истории. Даже удивительно, что до сих пор не принята на вооружение точка отсчета от походов Святослава против ясов и касогов в Х веке или от русских морских набегов на Дербент в IX веке. Однако, даже если отбросить все эти явно идеологические попытки «периодизации», число мнений весьма велико. Именно поэтому многие историки сейчас говорят о том, что на самом деле было несколько кавказских войн. Они велись в разные годы, в разных регионах Северного Кавказа: в Чечне, Дагестане, Кабарде, Адыгее и т. п. Их трудно назвать русско-кавказскими, поскольку горцы участвовали с обеих сторон. Однако, сохраняет свое право на существование и ставшая традиционной точка зрения на период с 1817 (начало активной агрессивной политики на Северном Кавказе присланным туда генералом А.П. Ермоловым) по 1864 год (капитуляция горских племен Северо-западного Кавказа) как на время постоянных боевых действий, охвативших большую часть Северного Кавказа. Именно тогда решался вопрос о фактическом, а не только формальном вхождении Северного Кавказа в состав Российской империи: Быть может, для лучшего взаимопонимания стоит говорить об этом периоде как о Большой Кавказской войне. (…) Вдоль Кубани и Терека в конце XVIII века проходила погранич­ная линия России. Ее охраняли селившиеся здесь с XVI века казаки, усиленные несколькими крепостями (такими, как Кизляр — с 1735 года, Моздок—с 1763-го) и укреплениями. Сложившаяся пограничная (так называемая Кавказская) ли­ния мало напоминала в то время привычные для обыденно­го сознания линии непроходимых «контрольно-следовых по­лос». Это было куда больше похоже на «фронтир» между ин­дейцами и переселенцами в Северной Америке. Современ­ные историки называют такую границу «контактной зоной», поскольку она не столько разделяла, сколько соединяла две различные цивилизации. Культурные контакты, в том числе создающиеся родственные связи, создавали на протяжении веков не разрыв, а скорее шов между культурами и цивилизациями. (…) Несколько мирных догово­ров, венчавших русско-турецкие и русско-персидские войны конца XVIII — начала XIX века проясняют международно-правовую ситуа­цию в регионе. По урегулировав­шему русско-персидские отноше­ния Гюлистанскому мирному дого­вору 1813 года «шах навечно при­знавал за Россией Дагестан, Грузию, ханства Карабахское, Ганжинское (Елисаветпольской провинции), Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское,...значительную часть ханства Талышинского». Более того, к этому времени сами правители Северо-восточного Кавказа признали владычест­во России. Совсем недавно, впервые за 183 года, опублико­ваны документы о вступлении в 1807 году в подданство Рос­сии и чеченцев (некоторые чеченские общества начали при­нимать русское подданство еще в XVIII веке). Последняя русско-персидская война 1826—1828 годов не привела к из­менению международного статуса Северо-восточного Кав­каза. Владетели Дагестана получили российские воинские чины (вплоть до генеральских) и денежное содержание от императора (до нескольких тысяч рублей в год). Подразуме­валось, что их служба будет заключаться не только в участии в военных действиях России, но и в поддержании законного порядка на подвластных им территориях»[3].

С помощью различных ухищрений правительство старалось подчинить народы, далеко отстоящие от культурного уровня европейской цивилизации. Другие традиции, иное восприятие реальности и необычная для европейца трактовка местными жителями происходящих событий не приводили к желаемым результатам. Процветали грабежи и работорговля – традиционные способы заработка коренных жителей. Не найдя другого способа остановить противозаконные действия, генерал Ермолов, первый кавказский наместник, начал предпринимать карательные операции против горцев.

Причина поведения горцев в их особом менталитете. «При принятии на себя каких-либо обязательств относительно России горские владетели руководствовались не принципами европейского международного права («договоры должны соблюдаться»), а принципами мусульманского. Его нормами было то, что «любой международный договор, заключенный с неверным государством, может быть нарушен владетелем мусульманского государства, если это нарушение приносит пользу этому государству» и «клятва в отношении неверного не имеет обязательной силы для мусульманина». Кроме того, многие горцы и горские общества не ощущали себя подданными своих феодальных правителей и признавали их главенство «по праву сильного». Для них вообще было непонятно, почему нужно менять уклад жизни в связи с чьими-то договорами. Подчинение Черкесии русскому царю объяснялось горцами по понятной им логике. «Странно, — рассуждали они, — зачем же русским нуждаться в наших горах, в нашей маленькой земле? Им, наверно, негде жить...» Как подчеркивал еще в XIX веке ге­нерал-историк Н. Ф. Дубровин, от­сутствие достоверных сведений об особенностях быта горцев «вело ко многим ошибкам, имевшим не­благоприятные и серьезные по­следствия».[4]

 «В 1816 году командиром Отдельно­го Грузинского (с 1820-го — Кавказского) корпуса и управляющим гражданской частью в Грузии, Аст­раханской и Кавказской губерниях (фактически наместником) был назначен генерал А. П. Ермолов. Он был одним из тех, кто понял, что на территории, где кончает­ся власть Христа и русского императора и начинается власть Аллаха и местных правителей, нормы европейского между­народного права не действуют. Надежды его предшествен­ников на «дипломатическое» разрешение частых конфликтов на территории Северного Кавказа (набеги, похищения офи­церов ради получения выкупа, угон гражданского населения для продажи в рабство) не оправдывались. Выяснялось, что местные владетели не обладают достаточной властью, авто­ритетом, а зачастую и желанием препятствовать обычным для того времени ремеслам горцев. Многие вообще относи­лись к жалованью русского царя скорее как к дани. К 1817 году Ермолов принял решение перейти к активным действиям, по установлению жесткого контроля над ситуацией на Север­ном Кавказе. Фактически он стал действовать по тому же «праву сильного», которое, как ему казалось, признают в Азии наиболее авторитетным. Из представителя европей­ского государства Ермолов все больше становился восточ­ным правителем с большой военной дружиной. Как заметил один историк, «Ермолов покорял Кавказ, Кавказ покорял Ер­молова».

Ермолов принял твердое решение жестоко наказывать не только «разбойников» и тех горцев, которые их покрывают, но и тех, кто не ведет с ними борьбу. Ермолов начал военно-экономическую блокаду Северного Кавказа, выселяя «не­мирных» горцев с плодородных равнин, прорубая сквозь дремучие чеченские леса просеки, позволявшие свободно перемещаться войскам, и продвигая пограничную линию в глубь территорий горцев. Именно перенесение погранич­ной линии от станицы Червленой к самым подножиям гор к реке Сунже, с основанием там крепо­сти Грозной, а также разрешение пре­следовать совершающих набеги черке­сов за пограничную реку Кубань (1818) считается началом почти полувековой Большой Кавказской войны. На протя­жении 1818—1820 и 1825—1826 годов Ермолову пришлось лично возглавлять «умиротворение» горских правителей — подданных России, поднявших ряд вос­станий в Чечне и Дагестане. Жестокость Ермолова в отношении непокорных гор­цев принесла ему имена Ярмул (дитя со­баки) и Ер-мулла, которые запомнились надолго. В 40-е годы аварские и чечен­ские жители могли заявить русским ге­нералам: «Вы всегда разоряли имущество наше, жгли деревни и перехватывали людей на­ших...»[5]

Очень интересна организация государственности горских народов в момент противостояния русской армии. Только организованное войско, сильная государственная система могли противостоять большому государству – России. Как следствие, возникает горская государственность со своей бюрократической машиной, организованным войском с соответствующей иерархией и символикой. Также развились духовные идеи, позволившие горцам объединиться для борьбы за независимость своей родины.

«Активная и жесткая политика Ермолова вызвала подъем религиозного движе­ния, особенно на Северо-восточном Кавказе. Те религиозные деятели, кото­рые призывали к вооруженной борьбе за установление шариата и отказ от вла­сти «неверных» и признавших ее мест­ных правителей, стали получать все большую поддержку в народе. Возникло религиозное движение, позже получив­шее название «мюридизм». Уже в 1824 году в Чечне выступил бывший поручик русской службы Бейбулат Теймазов (Таймиев), якобы сопровождаемый имамом, видевшим Пророка и слышавшим голос Аллаха (конечно, призывавший к войне с «неверными»). Вскоре после его поражения в Аварии был провозглашен имам Дагестана Кази-Мухаммед (Кази-Мулла). Его сторонники, поначалу немногочисленные, вели борь­бу прежде всего против местных правителей — аварских ха­нов. И лишь когда русские войска выступили в защиту при­знанных императором и подписавших с ним договор прави­телей Дагестана, началась борьба и с Россией. Примерно с 1830 года Кази-Мулла начал совершать нападения на рус­ские крепости. Он погиб в 1832 году в бою за родной аул Гимры, когда сюда, в отместку за опустошительный набег на Кизляр, пришел сильный отряд русских войск с дагестански­ми союзниками.

Место Кази-Муллы занял новый имам, Гамзат-бек. Он штурмом взял столицу аварских ханов Хунзах, уничтожил почти весь род аварских ханов и был за это убит в мечети по праву кровной мести (заговором руководил известный Хаджи-Мурат). На смену Гамзат-беку пришел знаменитый Ша­миль. Он продолжил расправу с феодальными правителями Дагестана, но пытался при этом обеспечить нейтралитет русских. В горном Дагестане установилось двоевластие, причем сторонники Шамиля еще не имели большинства в горских обществах. Русские войска вновь организовали несколько экспедиций против Шамиля и дважды — в 1837 и 1839 годах — разоряли его резиденцию на горе Ахульго. Последняя победа над Шамилем казалась окончательной».[6]

Также интересным, на наш взгляд, представляется система взаимоотношений между самими горцами во время противостояния с Россией. Они не только устраивали набеги и засады русским, но и активно выясняли отношения между собой. Видимо, это обычное поведение народа, находящегося на низком уровне социального развития, еще не вышедшего из первобытного, «дикого», состояния.  

«Новой критической точкой в истории Большой Кавказской войны можно считать 1840 год. В этом году горцы Северо-западного Кавказа начали решительные действия против русских укреплений на Черноморском побережье, взяв штур­мом и уничтожив вместе с гарнизонами четыре из них. При защите укрепления Михайловского рядовой Архип Осипов взорвал себя вместе с пороховым погребом и штурмую­щими укрепление горцами; он стал первым русским солда­том, навечно зачисленным в списки части.

В том же 1840 году Шамилю удалось объединить вос­ставших горцев Чечни со вновь признавшими его власть да­гестанцами. В течение нескольких лет феодальная знать гор­ного Дагестана была изгнана, уничтожена или признала вер­ховенство Шамиля (как, например, Хаджи-Мурат и Даниял-бек). Под властью имама Шамиля оформилось «государство нового типа» — основанный на законах шариата имамат. Ша­миль проявил себя суровым и мудрым политиком и умелым полководцем. Найденная им стратегия борьбы с русскими экспедициями стала приносить заметные успехи. Шамиль отошел от практики лобовых столкновений и обороны укре­пленных аулов до конца. Его союзниками были неожидан­ность и гибкость, а также превосходное знание местности. Карательные экспедиции русских отрядов стали попадать в засады, подвергались неожиданным нападениям, а горцы очень быстро уходили от навязываемых сражений. Крупней­шим поражением стратегии «карательных экспедиций» был поход нового кавказского наместника М. С. Воронцова на столицу Шамиля Дарго. Эта экспедиция 1845 года, прове­денная по личному требованию Николая I, напоминала насту­пление Наполеона на Москву или англичан на Кабул (1839 - 1841). Шамиль отказался от   «генерального сражения», не стал оборонять Дарго, оста­вил его Воронцову, но во время наступления и тяжелого отступ­ления оказавшегося без запа­сов пищи русского отряда на­нес ему сокрушительный удар. Только русских генералов по­гибло четыре.

В 1846 году Шамиль попы­тался пробиться на Северо-западный Кавказ, однако в Кабарде был вынужден повернуть об­ратно. Все попытки имама объ­единить весь Северный Кавказ против России не имели успеха. Во многом это было связано с весьма равнодушным отноше­нием горцев к «истинному» исламу. Если эмиссары Шамиля и обладали определенным влияни­ем на Северо-западном Кавказе, то не в силу признания ме­стными горцами авторитета имама, а благодаря собствен­ным организаторским и полководческим дарованиям. Наи­более известный из них — Мухаммед Амин — сумел в конце 1840-х годов завоевать большой авторитет в племенах шап­сугов, натухайцев и абадзехов. Он обещал всем признавшим его власть крестьянам свободу от их феодальных владете­лей. Во время Крымской войны, в которой противники Рос­сии сделали большую, даже чрезмерную ставку на поддерж­ку горцев, Мухаммед Амин получил звание паши от турецко­го султана. Он лично вел переговоры о совместных действи­ях против России в Варне. Английские корабли привозили добровольцев из Европы — сражаться против России.»[7]

Так были востребованы и выдвинулись из среды горцев талантливые вожди, полководцы и дипломаты. Их грамотное руководство своим народом привело к длительному неповиновению завоевателям. Однако, в нашем мире нет ничего вечного. Народ уставал от войны, а русские солдаты и командиры учились воевать в особенных горных условиях, добивались все больших побед. Тактика ведения войны становилась грамотной.

«Уже в конце 1840-х годов стала проявляться усталость горских народов от войны. Многие горцы видели, что «государство справедливости», основанное Шамилем, держится на репрессиях, что многие наибы постепенно превращаются в новую знать, столь же заинтересованную в личном обогащении и славе, как и прежняя. Кризис в имамате был несколько приостановлен Крымской вой­ной, когда турецкий султан обещал Шамилю вос­становить господство истин­ной веры на всем Кавказе. Когда же Крымская война кончилась, турец­кий султан и его западные союзники быстро потеряли ин­терес к борьбе горцев.

Россия же научилась воевать в условиях гор. Большую роль сыграло перевооружение русской армии на нарезные ружья. Это значительно уменьшило потери, поскольку позво­ляло открывать огонь на поражение с весьма дальней дистанции. Выросло буквально целое поко­ление полководцев, «специали­зировавшихся» на боевых дейст­виях на Кавказе. Начальник лево­го фланга Кавказской линии Ни­колай Евдокимов, например, был солдатским сыном, начал службу при Ермолове и именно на Кав­казе прошел весь путь от рядо­вого до генерала. Новый намест­ник, князь А. И. Барятинский, продолжил политику, начатую в конце 1840-х годов Воронцо­вым. Он отказался от бессмыс­ленных карательных экспедиций в глубь гор и начал планомерную работу по строительству крепо­стей, прорубанию просек и пе­реселению казаков для освоения взятых под контроль территорий.»[8]

Так Русские постепенно все более покоряли Кавказ. Была собрана обширная информация о горских народностях, составлены карты местности. Русские лазутчики побывали глубоко в горах, что позволило командованию лучше ориентироваться в ситуации и хорошо подготавливать походы против горцев. Применялась и другая тактика.

«Для поощрения тех горцев (в том числе «новой знати» имама­та Шамиля) Барятинский получил от своего личного друга императора Александра II весьма значительные суммы. По­кой, порядок и справедливость, сохранение обычаев и рели­гии горцев на подвластной Барятинскому территории позво­ляли горцам делать сравнения не в пользу Шамиля. Имам стал терять сторонников, кольцо блокады подвластных ему территорий все сужалось, и в 1859 году третий имам был вынужден капитулировать».[9]

Особенной страницей явилось обустройство черноморского побережья. Горцы не хотели терять доходного работорговного промысла, процветавшего по всему побережью. До сих пор один из ее центров носит название Геленджик, что в переводе звучит как «могила молодых (незамужних) девушек».

«На Северо-Западном Кавказе Россия попыталась за­няться обустройством края сразу после получения на него прав от турецкого султана. В 1830 году новый «проконсул Кавказа», И. Ф. Паскевич, сменивший своевольного Ермоло­ва, разработал план освоения этого практически неизвестно­го русским региона путем создания сухопутного сообщения по Черноморскому побережью. Он надеялся справиться с этой задачей за год, совершенно не предполагая, что но­вые «подданные» императора Николая воспримут продвиже­ние русских войск как посягательство на их независимость. В результате западный «путь сообщения» между Приазовьем и Грузией стал еще одной ареной борьбы России и горцев. На протяжении 500 километров от устья Кубани до Абхазии под прикрытием пушек Черноморского флота и высаживае­мых десантов было создано 17 укреплений (фортов), гарни­зоны которых сразу оказались в постоянной осаде. Даже по­ходы за дровами превращались в маленькие военные экспе­диции. А если учесть, что коменданты запрещали местным жителям прибрежную торговлю с приходящими из Турции су­дами (в том числе хорошо развитую и прибыльную работор­говлю), причины противостояния станут еще более понятны­ми. Служба в гарнизонах была весьма тяжелой еще и в свя­зи с природными условиями. Нынешние «курорты Черно­морского побережья Кавказа» в то время считались местами гиблыми. Недаром сюда, «в теплую Сибирь», ссылали госу­дарственных преступников; офицерам, служившим здесь, выплачивали двойное жалованье.

(…) Вплоть до 1864 го­да горцы медленно отсту­пали все дальше на юго-запад: с равнин в предго­рья, с предгорий в горы, с гор — на черноморское побережье... Капитуляция убыхов в урочище Кбаада (ныне Красная Поляна) 21 мая 1864 года считается датой офици­ального окончания Кав­казской войны. Войну при­знали оконченной, но она никак не кончалась — от­дельные очаги сопротив­ления русским властям сохранялись до 1884 года.»[10]