Проповедь как вид ораторства, или красноречия

Ораторство, или красноречие, вовсе не есть искусственное явление, как обычно принято думать. Оно ес тественно является в нашей повседневной жизни, и про явление его можно наблюдать всюду. Оно имеет аналогию с обыкновенным возвышением нашего голоса ввиду каких-либо обстоятельств, действующих на наши нервы.

Например, человек беззаботно идет по дороге, не видя угрожающей ему опасности. Нас это волнует, и мы, возвышая голос, предупреждаем его о том, что ему грозит опасность. Кто-нибудь упал в воду: мы подымаем крик, желая, чтобы окружающие пришли на помощь утопающему. Но это только частные единичные случаи. Если мы перенесемся мыслью к более широким, важным и значительным интересам, касающимся судьбы целого общества или даже целого народа, то увидим, как обыкновенная речь становится речью красноречивой. Вот, например, отечество в опасности, а сограждане наши этого не замечают и предаются беспечности. Мы ясно видим и сознаем эту опасность. Для того чтобы убедить в этом наших сограждан и открыть им глаза на истинное положение вещей, мы прибегаем к речи красноречивой.

Всякое более или менее сильное выражение наших мыслей, чувств и желаний в живой речи перед народом, вызываемое влечением сердца, потребностями минуты и нуждами народа и имеющее в виду благо этого народа, — это и есть ораторское красноречие.

Для того чтобы речь была не обычной речью, но ораторством, или красноречием, она должна обладать следующими качествами:

1) Оратор должен быть воодушевлен предметом своей речи.

2) Красноречие всегда отличается публичностью, общественным характером, оратор обращается непременно к народу; 3) Речь должна иметь живой общественный интерес;

4) Выступая с речью, оратор должен иметь в виду определенную цель, которой он желает достигнуть, заставив слушателей принять то или иное решение;

5) Ораторство называют "действованием в слове". Когда говорит оратор, он так же действует словом, как другой действует мечом или другим каким-либо орудием. Он является общественным деятелем в полном смысле этого слова, ибо он хочет другим людям передать, внушить то, что считает нужным и полезным, желает, чтобы выработанные им взгляды и воззрения вошли в жизнь других людей и осуществились в практической действительности.

6) Работа оратора более сложная, чем работа ученого мыслителя-теоретика или работа поэта. От теоретического ученогопроизведения требуется лишь здраваяя, светлая мысль, здесь все дело в уме, от поэта требуется способность художественного воображения, его область - чувство. Для оратора нужно и то и другое -светлый ум и художественное чувство, но одного этого мало: мысль не должна являться в виде холодного от влеченного рассуждения, а одно художественное воображение и поэтическое излияние чувств недостойно оратора, ибо внимание его должно быть направлено к практической сфере: его задача - склонить слушателей к определенному решению, побудить их к определенным действиям. Это требует особого напряжения воли оратора, которое должно чувствоваться в речи и передаваться слушателям. Эта воля собирает все силы души -и мысли и чувства, чтобы произвести большее впечатление на слушателей и заставить их принять желаемое оратором решение. Отсюда мы видим, какой сложной душевной работой отличается ораторское произведение.

Древние знаменитые риторы эту сложную работу оратора выражали в следующей формуле. У оратора, по их словам, три обязанности по отношению к слушателям:"docere, delectare, movere" - учить, нравиться, трогать. "Docere" выражает собою учительный элемент -это основательное умственное суждение о предмете; этим элементом ораторство соприкасается с философией и вообще с прозой, преследующей цели знания. Обязанность "delectare" - вводить художественный элемент, действующий на чувство слушателей; через него ораторство соприкасается с поэзией. Но самый главный, специально ораторский элемент, о чем мы уже упоминали, это "movere". Это элемент волевой, нравственный, пафос, понимаемый в благородном смысле этого слова. Оратор должен проявить всю энергию своей собственной души, дабы тронуть и увлечь своим словом слушателей.

В совершенном ораторском произведении все эти три элемента должны проявляться в гармоническом единении. Но не всякий оратор придает одинаковое значение всем этим трем элементам. Обыкновенный поверхностный вульгарный взгляд красноречивым словом считает речь, как мы уже упоминали, отличающуюся внешней художественностью, красотой и изяществом стиля, речь, которая обольщает и ласкает слух, доставляет эстетическое удовольствие слушателям. Это как раз то, что древние риторы выражали словом "delectare". Но, конечно, такая речь оратора, которая отличается только внешней красотой и служит ласканию слуха слушателей, является для них забавой и удовольствием, не может иметь практического значения и только унижает цену и достоинство ораторского произведения.

Другие главной обязанностью оратора считают "docere" — учить. Но этого недостаточно. Конечно, в речи весьма важно здравое суждение, здравый образ мыслей. Если я хочу расположить людей делать что-либо, я, конечно, должен наперед ясно раскрыть всю суть дела, дабы им не оставалось ничего непонятного. Иначе как они могут делать то, чего толком не знают? Но одного умного рассуждения для истинно ораторской речи мало.

Нужно "тронуть", "вдохновить" слушателей, заразить их своим собственным вдохновением, подъемом духа, то есть сделать то, что древние риторы выражали словом"movere". Истинным влиятельным оратором может быть только тот, кто в состоянии тронуть слушателей и подействовать на их волю. Об этом выразительно говорит знаменитый оратор древности Цицерон: "Кто не признает, что изо всех достоинств оратора самое большое достоинство - способность воспламенять душу слушателей и склонять их к тому, чего требует дело, и что кто не имеет этой способности, тому недостает главного в ораторстве".

Итак, главное в ораторстве - это воодушевление: то особое возбуждение души, которое передается другим людям и возбуждает их волю к совершению тех или иных поступков. Для обозначения такого возбуждения души оратора существует особый технический термин -слово, взятое из греческого языка: "пафос". Речь, произнесенная в таком состоянии, называется "патетикой", или речью "патетической". Но этот пафос непременно должен быть искренним, а не деланным, напускным. Оратор должен быть искренно воодушевлен, захвачен до самых глубин души предметом своей речи, а напускной или деланный пафос, который является тогда, когда нет настоящего искреннего пафоса, не может его заменить. Фальшь этого искусственного, деланного пафоса почти всегда чувствуется слушателями, и такая речь не может иметь успеха: она не произведет надлежащего действия и впечатления на слушателей.

Но не всякое и искреннее одушевление одинаково имеет цену и может действовать на слушателей. Истинное глубокое одушевление имеет цену тогда, когда возбуждается предметом высокой важности и преследует многозначительную цель.

Иными словами, в основании ораторского одушевления должна лежать высокая идея, идея блага, нравственная идея.

Главное дело оратора - убеждать, но не просто убеждать в чем-либо, а убеждать к совершению дела важного и для всех нужного, спасительного, приносящего для всех несомненное благо. Исходя из этого соображения, все древние риторы требовали от оратора доброго нравственного направления. По выражению Квинтиллиана, "nemoorator nisi vir bonus", то есть истинным оратором может быть только добрый, или нравственный, человек. Человек, не отличающийся добрым нравственным направлением, на кафедре оратора может быть только пустым ласкателем, может служить низким целям, быть проводником фальшивых или лживых идей, вредных для блага народа, и таким образом, по мнению древних, он только унижал бы высокое дело красноречия. Это было бы злоупотреблением, изменой истинному ораторскому искусству.

Итак, кто же, по определению еще древних риторов, может быть настоящим оратором?

Всякий человек с живою душою, способный чувствовать добро и носящий в себе горячее желание содействовать благу своих ближних, особенно ввиду могущих им угрожать опасностей.

Не может быть оратором вялая, теплохладная душа, которая холодно и равнодушно относится к самым возвышенным интересам и безразлична к судьбе своих ближних. Такой человек может многое знать и даже красиво и умно говорить о разных предметах, но его речь всегда будет лишена вдохновения и не в состоянии будет оказать сильного действия на души​ слушателей, она будет, по образному выражению Слова Божия, как "медь звенящая", "кимвал звучащий".

Как же мы можем применить эти основные законы красноречия к церковной проповеди? Имеют ли они значение в деле церковного проповедничества? Без сомнения, имеют. Прежде всего каждому проповеднику необходимо помнить, что внешняя художественность слова не должна стоять у него на первом плане и не о ней он первым долгом должен заботиться. Правда, изящное, красиво сказанное слово может усилить действенность проповеди, но внешняя форма для проповедника не цель, а только средство, способствующее достижению цели, а если он на нем одном сосредоточит все свое внимание, то остановится на полдороге, изменит своему назначению и не достигнет того, к чему стремится. Хорошо говорит об этом блаженный Августин: "Слог, имеющий в виду нравиться одним наружным красноречием, не должен быть употребляем сам для себя; напротив, его надобно употреблять только для того, чтобы он своей приятностью выражения несколько легче возбуждал и крепче удерживал мысль и чувство слушателя на тех предметах, которые излагаются с пользой и достоинством... Пусть главную заботу свою полагают в том, чтобы говорить речью красивою, избранною, светские ораторы, любящие тщеславиться искусством и обработанностью стиля и желающие только нравиться слушателям. А мы, христианские наставники, должны заменить эту цель другою, более существенною целью и иметь первее всего в виду возбуждение в слушателях любви к благонравию и отвращения от худой нравственности... Красотою слога мы будем пользоваться не для хвастовства, а по благоразумию; не будем довольствоваться тем, чтобы только нравиться слушателю; но будем употреблять красивую речь как вспомогательное средство к убеждению в истинно благом".

Так же, как блаженный Августин, оценивает значение внешнего красноречия и св. Григорий Двоеслов в своем "Пастырском правиле": "Надобно и нравиться пасомым, - говорит он, — только не из самолюбия, но для того, чтобы своею любезностью поддерживать в них любовь к истине, не для того только, чтобы услаждаться их любовию, но для того, чтобы любовь их сделать путем, чрез который сердца слушателей можно привести к любви Создателя. Ибо едва ли охотно будут слушать того проповедника, который не умеет слушателей расположить к себе. Таким образом, пастырь и не должен пренебрегать любовию пасомых, если хочет, чтобы его слушали, и не должен заискивать ее для себя лично, если не хочет оказаться на деле изменником и похитителем прав Того, Которому видимо служит".

Итак, слово проповедника должно иметь и внешние достоинства. Проповеднику ничем не нужно пренебрегать, что легче может довести святую истину, проповедуемую им, до сердца слушателей. Но плохо, если проповедник будет стараться больше нравиться, чем возбуждать волю людей к благочестию.

"Тогда, - говорит тот же св. Григорий Двоеслов, -самолюбие сделает весь труд его совершенно напрасным

для Бога. Ибо тот враг Искупителя, кто добивается, хотя бы и хорошими средствами, быть любимым Церковью вместо Него. Это было бы то же самое, как если бы какой-нибудь отрок, через которого жених пересылает подарки к своей невесте, вздумал предательски привлечь к себе ее сердце и обольстить ее. Проповедник перестает быть служителем истины, когда он слишком увлекается желанием нравиться людям".

Таким образом, внешнее красноречие в церковной проповеди имеет еще меньшее значение, чем в светском ораторстве. Св. Григорий Богослов порицает тех, которые идут в церковь на проповедь только потому, что "надеются насытить слух и получить удовольствие". Св. Иоанн Златоуст со скорбью и горечью жалуется на то, что "многие (проповедники) слишком заботятся о том, чтобы, ставши на средину, держать длинную речь, и если они получают рукоплескания от толпы, то для них это все равно, как будто они получили царство. Это совершенно извратило порядок церковный, что вы не ищете слова, способного произвести угрызение совести, а ищете такого слова, которое бы могло доставить вам наслаждение и звуком и сочетанием речений, совершенно так, как вы идете слушать певцов или игроков на цитре. И мы так равнодушно и недостойно поступаем, что следуем вашим прихотливым желаниям вместо того, чтобы искоренить их. Мы гоняемся за изяществом слова, заботимся о стройности и гармонии языка для того, чтобы вам нравиться, а не для того, чтобы доставить вам назидание, - для того, чтобы с рукоплесканиями и похвалами уйти отсюда, а не для того, чтобы содействовать исправлению нравов". Подобные обличения мы встречаем еще в Ветхом Завете (напр., Иез. 33:30-32).

Важнее внешней формы в проповеди ее внутренняя сторона, разработка содержания ее, и ей нужно придавать больше значения, чем внешнему изяществу стиля. Проповедь должна быть хорошо продумана и построена по всем правилам логики, чтобы быть понятной и хорошо усваиваемой, но и этого для проповеди мало. Она не достигнет своей цели, если будет хотя и очень умным, но холодным, отвлеченным рассуждением. Для проповедника мало верно и точно изложить истину, но нужно предварительно прочувствовать ее, воспринять ее всем своим сердцем и уже прочувствовав ее и переработав, так сказать, в лаборатории своего сердца, преподнести ее слушателям как живое, одушевленное и сердечное слово, такое слово, которое одно только и способно жечь умы и сердца людей. Без этого слова хотя бы умные и рассудительные, но сухие и холодные не смогут тронуть сердца слушателей и они тоже останутся холодными и равнодушными к словам проповедника.

"Не похвала или самая худшая похвала проповеди, - говорит один выдающийся проповедник, - сказать, что это умное произведение. Если в этом умном произведении нет того, что исходит от сердца - огня, жизни, чувства, чего не может дать никакой ум, то оно -медь звенящая. Кто не умеет чувствовать, тот никогда не будет хорошо проповедовать".

Но откуда взять этот огонь, это святое вдохновение, которое одно только обусловливает успех проповеди? Искусственным образом создать его, конечно, невозможно. Путь к нему один: это нравственное христианское самовоспитание. Нужно всячески воспитывать, возгревать в себе дух Христов, проникаться Божественной евангельской истиной, воодушевляться любовью к своим братьям, которых мы, пастыри, призваны обращать на путь спасения, и тогда только в душах наших сам собой откроется неиссякаемый источник, откуда потечет сильное живое слово, способное покорять сердца людей.