Иерархичность духовного мира и место в нем монашества.

       Христианство рождалось в гонениях и страданиях. В любой момент верующий должен был быть готовым к мученическому подвигу. От него требовалось высшее напряжение всех духовных сил и отречение от мира. Буквально исполнялась заповедь Христа: “отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мною” (Мф. 16:24). Такое состояние бесстрастия и святости могло быть уделом только элиты — немногих избранных.

       Три века гонений заканчиваются блестящей победой христианства над язычеством. Героический период сменяется “временами благоденствия и мирного жития.” Религия становится уже достоянием масс, но вместе с этим неизбежно и фатально снижается высокий уровень первого христианства.

       Новая эпоха потребовала и нового способа “стяжания небесных венцов.”

       Чтобы отречься от мира, надо теперь уйти от него, чтобы достигнуть бесстрастия — необходимо пройти долгий путь “внутреннего делания.” Мученический подвиг сменяется добровольным мученичеством: самоотречением и аскезой, жизнью в пустыне среди труда и лишений.

       Начинается великий исход в пустыню. Зарождается эпоха монашества, которое не напрасно именуется “ангельским образом.” — “Свет монахов суть ангелы, а свет для всех человеков — монашеское житие.” В этих кратких словах Иоанна Лествичника (1, 605) заключается ареопагитовская мысль о единстве и иерархичности мира видимого и невидимого.

       Учение об ангелах, как о вторых светах вообще распространено во всей Восточной патристике. Сущность этого учения передает нам проф. арх. Киприан:

       “Святая Троица есть Первоначальный, Вечный, Несозданный Свет и хотя сущность Божества непостижима, но Бог по любви к миру и человечеству изливает свой божественный свет непрерывным потоком на тварный мир, и только в этом излиянии света, этой Божественной энергии, умном Фаворском свете, несозданном и вечном, Бог доступен ангельскому и человеческому восприятию. Дионисий Ареопагит называет это “выступлениями Бога,” Григорий Палама, вслед за Иоанном Дамаскиным, пользуется термином “устремление Бога.” Этот процесс Божественной мировой жизни протекает постепенно в рамках строгой иерархичности. Богоначального первичного света приобщаются прежде всего высшие ангельские чиноначалия и сообщают его по иерархической нисходящей постепенности нижестоящим ангельским чинам. Они являются как бы зеркалами, отражающими этот Свет. Это — “вторичные светы.”

       После ангелов этого светолития удостаиваются наиболее духовно-чуткие, одаренные люди. Таким образом, составляется “золотая цепь,” которая, как говорит Симеон Новый Богослов, “утверждается в Боге, будучи неудоборазрываемой.” По словам св. Максима Исповедника, “твари причащаются Божественного блаженства соответственно своей восприимчивости,” больше или меньше согласно с достоинством воспринимающих. Таким образом, ангельский мир есть посредствующий между Богом и человечеством.

       На земле иночество продолжает “золотую цепь,” соединяющую с миром ангельским на небесах и изливает миру земному, тленному и падшему, это сияние святости, любви и мудрости. Иночество должно быть преисполнено этим светом и преломлять его в делах чистоты, милосердия и боговедения продолжать на земле и довершать ангельское служение, стать “служебными духами” для тех, которые имеют наследовать спасение, для томящегося во грехах и неверии человечества.

       Уподобляться ангелам-духам монашество может только духом, а не телом, только “частицей Божества” в себе, по слову Григория Богослова, т.е. своим ипостасным началом. Оно должно, как и все разумное, духовно-одаренное человечество, раскрывать в себе заложенную в нем потенциально божественную стихию, развивать свое духовное дарование, совершенствоваться и приближаться к Божественному Первоисточнику жизни.

       Служение миру может проходить в непосредственном контакте с этим миром, или же быть пустынническим, анахоретским. От мира географически отдаленное, но зато еще более связанное метафизически, духовно, молитвенно, такое иночество уходило от жизни мирской к жизни мировой, к молитвенному служению всему миру, к его духовному охранению.

       Монашество по своему замыслу не эгоизм и не имеет права быть им в действительности. Это было бы разрывом “золотой цепи,” нарушением соборного единства всех членов тела Церкви и выпадением изобщего плана Божия промышления о мире и людях. Также аскеза сама по себе не может быть целью — она только служит как средство, причем негативное, главным образом, как воздержание и недопускание низших психофизических потребностей. Иноческие обеты нестяжания и девства — того же негативного характера. Цель иночества, как нравственной силы, спасение не только самих себя, но спасение всего мира и освящение твари. Это не только спасение от мира, но именно спасение мира. Поэтому без гнушения его болезнями и не брезгуя его нечистотой, иночество служит миру: охраняет его, отмаливает его, окормляет его, исповедует его и за него предстательствует. К этому сводилось служение многочисленного сонма преподобных отцов, как в пустынях подвизавшихся, так и открывавшихся этому миру. Вознесение себя на столп (Симеон, Алипий, Никита, Даниил Столпники), или на камень (преп. Серафим Саровский), уход в затвор, в пустынные пещеры, лесные скиты, — все это подвиг молитвенного заступничества за мир. Но и этот подвиг за мир, отмаливание его перед престолом Господним, видоизменяется подчас открытым служением человечеству. Особенно созревшие духом подвижники предают себя подвигу исключительной сострадательной любви к миру, обращаются к нему с исцелительной молитвой и советом. Они раскаленным углем Имени Божия касаются язв души. То “милующее сердце,” о котором так глубоко и трогательно говорит авва Исаак Сирианин, содрогающееся печалью и состраданием о всякой душе и всякой твари, и даже о врагах истины, т.е. демонах, обращается к миру в подвиге духовничества и старчества. От древних подвижников Востока эта линия тянется к Паисию Величковскому и нашим знаменитым Оптинским Старцам. “Оптина — один из прекраснейших цветков иноческого вертограда, один из лучезарных светочей православного мира и его ангелоподобного собора монашествующих. Исповедь, руководство жизнью, совет самого, казалось бы, прозаического повседневного содержания приближают иноков к их назначению быть ангелами хранителями мира.”