Место России «на карте человечества»

Представление Запада, ставшее официальным во время перестройки, было большой акцией психологической войны против народа. Замысел ее многослойный. Она не только разрушала тот устойчивый образ главного иного, который соединял народ, но отрицала и сам статус России как самобытной цивилизации. Если вспомнить понятие, введенное в гл. 17, она разрушала хорологическое видение России в человечестве как системы культур и цивилизаций. Люди чувствовали себя русскими, а потом советскими, потому что «с небес» было видно: вот Запад, а вот Россия (СССР).

Эту акцию начали уже «шестидесятники». В книге П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека», которая публиковалась с начала перестройки в журналах, говорилось прямо противоположное. Авторы пересказывают мысли И. Эренбурга, которого уподобляют апостолу Павлу: «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Речь шла уже не о направлении или школе, а об историческом месте России на карте человечества… Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада — просто потому, что русские и есть Запад… То, что хотел сказать и сказал Эренбург, очень просто: Россия — часть Европы… Ну что может разделять такие замечательные народы? Пустяки», — пишут П. Вайль и А. Генис и приводят слова Эренбурга. — «Их разделяют не мысли, а слова, не чувства, а форма выражения этих чувств: нравы, детали быта».

С середины 80-х годов это положение стало частью официальной идеологии. Один из активных «прорабов перестройки» И. М. Клямкин утверждал: «Россия может сохраниться, только став частью западной цивилизации, только сменив цивилизационный код» (см. [5, с. 21]). Психологическое воздействие этих заявлений не только сбивало с толку людей, вовсе не мечтающих о том, чтобы отказаться от своего исторического пути, но и соблазняло влиятельную часть общества ложной перспективой быть «принятыми» в Запад. И.К. Лавровский писал: «К сожалению, «железный занавес» мешал советским идеологам общечеловечества видеть, что все мы скопом уже давно зачислены в разряд нечистых и что неожиданное появление из-за забора бедного дальнего родственника с атомным топором не вызовет сильной радости у родственников богатых» [45].

Итак, это акция психологического воздействия, которое резко меняет оценки главного «этнизирующего иного» и даже сами критерии таких оценок; людям навязывается совершенно новое основание для самоосознания — из него удаляется стержневое положение о самобытности русской культуры и культуры других народов СССР. Дескать, между мыслями и чувствами русских и немцев, православных и протестантов, советского и буржуазного мировоззрения нет никакой существенной разницы — так, детали быта (чуть позже скажут, что и быт наш недостойный). Не занимает Россия и никакого особого места «на карте человечества». Когда подобные утверждения стали литься на головы людей в тысячах разных словесных и художественных форм, был ослаблен или разрушен целый важный пучок связей этничности и национального сознания. Была разрушена та часть фундамента этого сознания, выстроенная с огромными трудами в советский период, о которой писал А.С. Панарин в выдержке, приведенной в гл. 26 (о том, что в «формационных сопоставлениях Россия впервые осознавала себя как самая передовая страна и при этом — без всяких изъянов и фобий, свойственных чисто националистическому сознанию»).

История становления современного представления русских о пространстве России довольно хорошо изучена. Землепроходцы, казаки и мореходы прошли огромные расстояния, вступили в интенсивные контакты с множеством народов, и постепенно устоялось видение России как Евразии. Об этой концепции имеется большая литература, ее смысл выражен в художественной форме великими поэтами, этот смысл принят массовым сознанием. Понятно, что идеологическая кампания по разрушению этого образа создала множество трещин в сознании и русских, и других народов России.

Вот, в журнале «Вопросы философии» излагается навязчивая идея начала 90-х годов: «Россия не Евразия, она принадлежит Европе и не может служить мостом между Европой и Азией, Евразией была Российская империя, а не Россия» [46]. Как это должны понимать русские — Сибирь не Россия, а часть Российской империи? А Приморье чье будет? Как это должны понимать якуты — они из России изгоняются и места в Европе лишаются? Ведь эта статья, а таких было множество, есть типичная идеологическая диверсия, одна из множества бомб психологической войны против России. Могла ли этого не видеть редколлегия главного философского журнала Российской Академии наук?

В целом вся проблематика пространства России, ее территории, ее геополитических союзников и противников излагалась во время перестройки и реформы настолько противоречиво, что народ в течение вот уже двадцати лет находится в состоянии стресса. Устойчивое восприятие пространства, которое, как было сказано в гл. 11, является одной из важнейших «сил созидания» народа, непрерывно подтачивалось. Это делалось сознательно и зачастую глумливо. Еще в 1990 г. в популярной передаче «Взгляд» ведущий Александр Любимов и его собеседники, давая сюжет из Калининграда, все время называли его Кенигсбергом, подчеркивали его немецкое происхождение и радовались, что он начал заселяться немцами. Столь же разлагающее воздействие на связность народа оказывали периодические кампании 90-х годов с пропагандой идеи возвращения Японии Курильских островов — без какого бы то ни было диалога с несогласной стороной.

Отметим еще одну важную кампанию, которая на фоне прочих событий не привлекла большого внимания, но в действительности обеспечивала непрерывную коррозию пространственных представлений народа. Речь идет о политических играх правящей верхушки РФ и западнической элиты с НАТО.

В массовом сознании советского народа НАТО воспринимался как военный союз Запада в его «холодной» войне против Советского Союза с целью непрерывного балансирования на грани «горячей» войны. НАТО объединил огромные экономические, технические и людские ресурсы и заставил СССР втянуться в тяжелую гонку вооружений. От НАТО исходила постоянная крупномасштабная угроза для русского народа как ядра СССР, и это единодушное восприятие НАТО играло большую роль в сплочении всего советского народа и особенно русских. НАТО сплачивало народ России не страхом (сравнимого по интенсивности с «ядерным страхом» в США советские люди не испытывали) — людей соединяло возмущение несправедливостью и тупостью политики с позиции силы.

Известно, что попытки остановить развитие событий по сценарию «холодной» войны были безуспешными, хотя И.В. Сталин даже поставил вопрос о вступлении СССР в НАТО и его превращении в систему коллективной безопасности. После этого НАТО однозначно стал символом Запада как угрозы.

В декабре 1989 г. Горбачев вел на Мальте конфиденциальные переговоры с Бушем, и стало созревать ощущение, что он там договорился о ликвидации Организации Варшавского Договора, социалистического лагеря, а потом и СССР. НАТО как угроза приобрел новый смысл, и советских людей волновал вопрос, будет ли НАТО подступать к границам СССР. Горбачеву уже не верили, он до этого врал слишком много. На время успокоили сами немцы — 31 января 1990 г. министр иностранных дел ФРГ Геншер выступил с такой декларацией: «НАТО непременно должно заявить — что бы ни происходило внутри Варшавского пакта, территория НАТО не будет расширяться на восток, то есть в направлении границ Советского Союза».

Казалось, что это условие можно было бы оформить юридически, поскольку СССР «снизу» казался еще могучим государством. Бывший министр обороны Чехословакии генерал Мирослав Вацек утверждал, что Вацлав Гавел сказал ему во время их первой встречи: «Мы не сумасшедшие, чтобы пытаться выйти из Варшавского договора». Затем Гавел в беседе с Горбачевым предложил ему провести переговоры с Западом об одновременном роспуске обоих блоков. Горбачев этого предложения не принял.

Одновременно в Москве резко изменилась риторика «демократов». Они заговорили о «европейской цивилизационной идентичности» России, взяли курс на выталкивание из союза среднеазиатских республик, выступали в тесном альянсе с «народными фронтами» Прибалтики. В этих кругах стали говорить о желательности вступления в НАТО и его расширения, таким образом, до границ Ирана и Китая как общего у Запада с Россией цивилизационного противника. Эта западническая элита обнаружила совершенно новый для масс геополитический вектор, несовместимый с теми представлениями, которые были укоренены в культурном ядре народа.

Как только был ликвидирован СССР, Ельцин в первом же своем послании Совету НАТО 20 декабря 1991 г. заявил: «Сегодня мы ставим вопрос о вступлении России в НАТО, однако готовы рассматривать это как долговременную политическую цель» [47].154

Это был первый пробный шар, но для нашей темы важнее та кампания, которая с тех пор велась в прессе. Так, в 1994 г. влиятельный политик и политолог С. Караганов в статье «У дверей НАТО мы должны оказаться первыми» («Известия», 24 февр.) доказывал, что РФ надо бороться с Польшей, Чехией и Венгрией за право вступить в НАТО первой. Сторонники этого курса (например, А. Козырев) представляли Россию как цивилизационного союзника Запада в назревающем столкновении с исламом, в «совместной защите ценностей» при «продвижении на восток». Сам Козырев выражался ясно: по его словам, Западу «следует помнить об азиатских границах стран, образующих зону Совета североатлантического сотрудничества. И здесь основное бремя ложится на плечи России».

Даже политолог А. Мигранян, который выступал как противник членства России в НАТО, в качестве довода приводил несбыточность этой цели, в принципе считая ее желательной. Он писал в марте 1994 г.: «Если бы Россия вступила сразу же в полноправные члены НАТО, а эта организация стала бы универсальной структурой, обеспечивающей безопасность в Европе, то только сумасшедший не поддержал бы такое развитие событий». Сказано эмоционально, а с логикой неважно. Разве НАТО стал для русского народа мировоззренчески и нравственно близкой организацией? Разве отдать российскую армию и российское оружие под команду американских генералов не является историческим выбором, для которого требуются куда более веские аргументы, нежели привел Мигранян? Разве ракеты НАТО долетают только до Европы? Само это выступление Миграняна выполняет разрушительную функцию.

Вследствие всей этой кампании образ НАТО как угрозы с Запада перестал выполнять свою роль как связующей силы, соединяющей людей в народ, — этот пучок связей распался, здесь в массовом сознании наступил период разброда (вплоть до бомбардировок Сербии).

Другая часть этой же операции — усилия правящей верхушки РФ по продвижению НАТО на восток, к границам России. Здесь уже речь шла о разрушении в массовом сознании образа собственного государства. Верховная власть воспринималась значительной частью народа как предательница национальных интересов. 25 августа 1993 г. Ельцин заявил в Варшаве (в беседе с Валенсой), что Россия не возражает против расширения НАТО на Восток. Затем аналогичное заявление он сделал в Праге. Результат нам известен, и частью этого результата стали бомбардировки Югославии, свержение Милошевича, отторжение Косова от Сербии.

Те же самые силы в России, которые тащили ее в НАТО, стали и пропагандистами программы мироустройства, которую США пытаются реализовать после ликвидации «советского блока» под названием глобализации. Это очередная программа втягивания всех слабых стран и культур в периферию западной капиталистической системы с ослаблением национальных государств периферии и овладением их ресурсами. Главным инструментом глобализации является ослабление связей, соединяющих население периферии в народы — демонтаж этих народов экономическими и культурными средствами (но и с демонстративными репрессиями против тех, кто сопротивляется). Реализация этой программы наталкивается на противодействие народов, обычно уже скрытное и лишенное явной поддержки своих государств, ибо те, которые пытаются охранить права своих народов, становятся «государствами-изгоями».

В нынешней России большинство населения, как показывают опросы, относится к доктрине глобализации отрицательно, но голос его не слышен, поскольку оно лишено и организационной базы для диалога, и доступа к СМИ. Зато громко слышен голос тех, кто стремится расщепить и подавить сознание большинства.

Активный во время перестройки философ Г.С. Померанц представляет это сопротивление следствием варварства и примитивного этнического национализма: «Этническое сопротивление глобализации шло и среди народов (первоначально варварских), не сумевших найти богословские альтернативы вселенской догматике. Верующие, не вдаваясь в тонкости, превратили Богородицу в королеву Польши, в державную владычицу России. Христос освобождается от своего еврейства и становится русским богом. В семинариях этому не учили, но такова была народная вера. И когда стали складываться современные нации, эта вера иногда порождала национальный мессианизм (польский, русский). У инока Филофея идея третьего Рима еще одета во вселенские ризы, но у Шатова (в романе «Бесы») языческая воля к самоутверждению племени вырывается на простор, перескакивая через любые интеллектуальные барьеры. Каждый шаг глобализации вызывает волну этнического сопротивления» [48].

Это пафос наигранный, серьезных доводов под ним нет, но непрерывное воздействие на сознание потока подобных рассуждений понемногу разрывает ткань общей мировоззренческой основы народа.

В 80-е годы, пока связность советского народа была еще весьма сильной, большой психологический эффект производили разговоры высокопоставленных деятелей о возможности уступок территории. Как было сказано в гл. 11, образ родной земли, включающий в себя священную компоненту, служит важной частью национального сознания и скрепляет людей общим отношением к земле. К подрыву этого образа команда Горбачева подбиралась осторожно и постепенно. Конкретно речь шла о том, чтобы уступить японским притязаниям на Курильские острова. Сейчас эта проблема стала привычной, и на фоне потрясений 90-х годов ее психологическое воздействие сильно ослабло. Но начатая в годы перестройки кампания вызвала у советских граждан сильный душевный разлад. Подробную хронику этой кампании дает в своей книге один из ведущих японоведов И.А Латышев, пятнадцать лет проработавший в Японии спецкором «Правды» [49].

Вот основные моменты. С началом разговоров о «новом мышлении» группа обозревателей прессы и телевидения СССР (А. Бовин, В. Цветов и О. Лацис) стали высказывать свои «личные мнения», расходящиеся с курсом СССР на то, что «территориального вопроса» в отношениях с Японией не существует. Эта обработка общественного мнения в прессе усиливалась и расширялась в течение года. Как пишет Латышев, «поборниками уступок Москвы японским домогательствам стали, как показал дальнейший ход событий у нас в стране, именно те журналисты и общественные деятели, которые спустя года полтора влились в движение, направленное на слом «советской империи» и превращение ее в конгломерат больших и малых «суверенных государств» [49, с. 683].

В октябре 1989 г. в Японию приехал один из лидеров Межрегиональной депутатской группы Ю. Афанасьев и сделал сенсационное заявление, что «перестройка как историческая реальность представляет собой конец последней империи, именуемой Советский Союз», и что ее целью должна стать ликвидация системы международных отношений, сложившейся на основе Ялтинских соглашений. В заключение он обратился к правительству СССР с призывом безотлагательно «возвратить Японии четыре южных Курильских острова» [49, с. 685]. По тем временам заявление еще беспрецедентное, и для всего советского общества была важна реакция верховной власти. Реакция была благосклонной — несмотря на массовые митинги протеста в Приморье и на Сахалине.

Всего через несколько дней в Токио прибыл депутат Верховного Совета СССР А.Д. Сахаров и заявил: «Я понимаю, что для Японии с ее очень высокой плотностью населения и не очень богатой, по сравнению с СССР, природными ресурсами, каждый квадратный километр имеет огромное значение… Я считаю, что вообще правильным принципом было бы сохранение тех границ, которые существовали до Второй мировой войны» [там же, с. 686].

Еще через несколько дней, в Москве, дал интервью Гарри Каспаров: «А почему бы нам не продать Курилы Японии? Откровенно говоря, я не уверен в том, что эти острова принадлежат нам. А ведь требующие их японцы могли бы заплатить нам за них миллиарды долларов» [там же, с. 687].

В 1990 г. пропаганда «возврата Курил» в академических кругах и в прессе в Москве стала вестись открыто. Периодически деятели «пятой колонны» наезжали и в Японию. Председатель Моссовета Г.Х. Попов не раз пользовался японскими приглашениями. Латышев пишет: «Не будучи в состоянии, а скорее не желая расплачиваться за японское гостеприимство свободно конвертируемой валютой, Попов осенью 1990 года предпочел возместить расходы, связанные с его пребыванием в Японии… путем публичного выражения сочувствия притязаниям Японии на четыре острова Курильского архипелага. Сделал он это в интервью, опубликованном 21 октября 1990 г. в газете «Майнити» [там же, с. 700]. Итак, три лидера Межрегиональной группы заняли одинаковую позицию относительно Курил.

Во всей кампании подрыва убежденности в незыблемой территориальной целостности СССР как земли всего советского народа тема Курил была одной из многих. Но она хорошо показывает, с какой настойчивостью велась «молекулярная», малыми порциями, трехлетняя обработка сознания советских людей и какие персонажи для этого привлекались.