Письмо мичмана Тыртова отцу.

Цитируется по книге "Зарисовки войны 1904 года", издания 1914 годаю

Дорогой папа. Прежде всего я жив и абсолютно здоров, так что успокой маму и сестренку. Я конечно знаю, как ты хочешь узнать подробности боя 17 июня (или как его англичане называют боя при Цугару), ведь ты тоже артиллерист. Там я, как ты знаешь, отличился и вот наконец появилось время чтоб подробно все описать, в газетах же такие глупости пишут, а то и вовсе откровенную неправду. Но начну издалека.

Как ты знаешь, я получил назначение на должность командира носовой 10" башни броненосного крейсера «Кореец». И одной из первых проблем в изучении ее стало отсутствие таблиц стрельбы из 10" английского орудия (для 8" и 6" наши агенты за границей смогли раздобыть таблицы, а для 10" к сожалению нет). Адмирал Руднев, справедливо полагая, что в бою каждая пушка дорога, особенно столь мощная, как моя, ибо ничего подобного на всей нашнй эскадре более не было, распорядился самим составить таблицы самим. Корабль раскрепили на якорях в отдаленной бухте и мы начали стрелять по пляжу из 10" по 3 неснаряженных снаряда на каждое деление прицела, затем замерять дистанции падения и опять стрелять. В общем, это было весьма нудное занятие. Но при этих стрельбах я хорошо познакомился с хозяином башни прапорщиком Платоном Диких. Это весьма одаренный артиллерист, хотя корпус и не кончал, и к тому же прекрасно чувствует орудие. В прапорщики из унтер-офицеров он произведен за героизм в бою при Чемульпо, где был наводчиком 8" орудия канонерской лодки Кореец. Обычно Диких был за наводчика, я же рассчитывал установку прицела и целика и наблюдал за падениями. Выпустив полсотни снарядов мы уже понимали друг друга без слов, прислуга башни также натренировалась и действовала выше всяких похвал. Мы легко могли поддерживать темп стрельбы выстрел в минуту.

Но закончив составление таблицы на дистанции 60 кабельтовых мы с прапорщиком Диких посовещались и решили просить разрешения командира составить таблицу до предельной дальности, ограниченной возвышением ствола. 10" английская пушка очень хороша, стреляет кучнее 10" Ушакова, да и бронебойность ее выше, так что мы полагали, что имеем шансы поразить вражеский корабль в слабобронированную палубу на дистанции, где он еще и стрелять по нам не может. Но мы понимали, что скорее всего нам откажут, т. к. мы и так уже расстреляли половину боекомплекта, да и при дальнейших стрельбах боевыми зарядами ствол пушки все больше изнашивается. К нашему удивлению, командир корабля капитан 1 ранга Беляев нашу идею горячо поддержал и ходатайствовал о продолжении стрельб перед контр-адмиралом Рудневым. И мы получили приказание Руднева продолжать стрельбы!

Как оказалось буквально накануне во Владивосток пришел захваченный Варягом приз — английский пароход «Малалака», на борту которого были аналогичные нашим английские 10" орудия для Японии и снаряды к ним. Нам пообещали заменить пушку перед боем на новую. После составления таблиц, Кореец несколько раз ходил на стрельбы одиночно и в составе отряда, и если 8" и 6" стреляли в основном из стволиков из-за нехватки снарядов, то наша 10" всегда стреляла боевыми зарядами. Стреляли мы и на предельные 80 кабельтовых — и даже попадали! Сейчас ходят слухи о возможном привлечении адмирала Руднева к ответственности за разбазаривание казенных средств в виде одного изношенного 10" ствола Корейца и боекомплекта к нему. На это я могу только одно сказать: если бы все орудийные расчеты отряда тренировались и стреляли как наш, надобности в присылке второй эскадры не было бы никакой, мы бы справились с японцами и своими силами. Но похоже нашим морским чиновникам важнее, чтоб снаряды ржавели в арсеналах, чем, чтоб попадали во врага.

Но я отвлекся. Во время учебных стрельб я обратил внимание старшего артиллерийского офицера на то, что столб от падения снаряда нашей 10" значительно больше, чем от 8 и 6 дюймовок остальных кораблей отряда. Нам пришла мысль использовать это обстоятельство в бою для уточнения дистанции при стрельбе по одной целее нескольких кораблей, когда всплески путаются. Наши же 3 футовые дальномеры Бара и Струда давали большую погрешность, чтоб стрелять только по их показаниям.

Обратившись к флагманскому артиллеристу лейтенанту барону Гревеницу мы получили одобрение и в инструкцию по артиллерийской стрельбе отряда было внесено дополнение, разрешающее при невозможности пристрелки иными способами «Корейцу» уточнять дистанцию стрельбой 10", при этом, «Кореец» должен при стрельбе постоянно показывать дистанцию на прицеле 10", чтоб остальные корабли отряда могли ей пользоваться ориентируясь по большим всплескам.

"Кореец" был предпоследним в ордере отряда, «Рюрик» — концевым. Многие теперь после боя критикуют такую диспозицию, и я тоже честно говоря не знаю, чем руководствовался контр-адмирал Руднев, но у начальства свои резоны, неизвестные нам. Так вот «Рюрик», по настоянию Руднева был довооружен старыми восьмидюймовыми орудиями и имел вполне внушительный бортовой залп, однако бронебойность этих пушек оставляла желать лучшего, поэтому старшие артиллеристы наш и «Рюрика» условились, что по возможности мы в бою будем стрелять по одной цели. Причем «Рюрик» в основном фугасами, чтоб сбить огонь врага и нанести повреждения в небронированных частях, а мы бронебойными или коммонами, т. к. у нас новые пушки с высокой начальной скоростью.

Примерно за месяц до выхода в море начались авральные работы по снятию и передаче на хранение в порт деревянных предметов, да и вообще всего ненужного в бою, в том числе даже катеров и шлюпок. Заменили и нашу десятидюймовку на новую. И хотя ничего определенного не говорилось о цели похода, все знали — идем встречать «Ослябю» и «Аврору». У нас забрали по приказу Руднева все дальномеры Бара и Струда, кроме двух (причем один оставили именно в нашей башне) и распределили их по остальным кораблям отряда, т. к. «Россия», "Громобой" и «Рюрик» их не имели до этого вовсе.

А перед выходом в море меня и прапорщика Диких вызвал сам контр-адмирал Руднев и дал приказание стрелять в бою по собственному разумению по цели, которую мы сочтем наиболее подходящей и с дистанции, с какой сочтем возможным, не заботясь о расходе снарядов. Кстати на «Кореец» перед боем по приказанию Руднева в носовые погреба малокалиберных орудий и частично в погреба 6" было загружено 50 дополнительных 10" снарядов и зарядов. В бою их конечно почти не было возможности подать к орудию, но после боя вполне можно было перегрузить в освободившийся родной погреб.

Руднев также сказал, что ожидает процент попаданий из нашего орудия от двух, до десяти. Это от четырех до двадцати попаданий. И что другими наличным калибрами отряда с дистанции более 25 кабельтов броня крейсеров Камимуры не пробивается (хотя это мы и так знали). Он также добавил, что наше орудие снайперское (от английского sniper — стрелок по бекасам), мне было лестно такое сравнение (в кают-компании правда потом начали острить что-то по поводу "из пушки по воробьям"). И в завершение беседы Руднев назвал нас товарищами, хотя формально товарищем был только прапорщик Диких, я же еще в бою не был.

Без особых происшествий мы достигли Сангарского пролива, у входа в который и произошла встреча с пятью броненосными крейсерами Камимуры и шестью бронепалубниками Того младшего. Японцы как будто ждали нас, во всяком случае появились они из утренних сумерек между нами и Владивостоком на дистанции около 90 кабельтовых. Сначала японцы вели себя как-то нерешительно, медленно сближаясь на почти параллельных курсах. Я правда на такой дистанции из башни не мог видеть врага — слишком низко, поэтому еще до боя мы перенесли наш второй оптический дальномер на марс, провели туда телефон, снятый из отсека минного аппарата (т. к. перед боем Руднев приказал не иметь мин при надводных аппаратах на броненосных крейсерах из опасения детонации) и наш старший артиллерист занял там место, управляя стрельбой.

Погода была отличная для опробывания стрельбы на предельную дистанцию — пости полный штиль и волна не более балла. Правда к вечеру волнение увеличилось до двух балов. Когда дистанция достигла 80 кабельтовых мы произвели первый выстрел. Стреляли сразу бронебойными, так как на таких дистанциях большие углы падения снаряда и в случае попадания были неплохие шансы пробить броневую палубу.

Через полминуты первый снаряд упал между первым и вторым японскими броненосными крейсерами, введя поправку по целику сделали второй выстрел. На пятом выстреле с дальномера наконец сообщили, что расстояние уменьшается (и мы поняли, почему до этого были перелеты), стали учитывать сближение.

На 11 выстреле (недолет) нам показалось, что мы взяли японский флагман в вилку (если этот термин можно применить для стрельбы в 1 выстрел в минуту), т. к. предыдущий выстрел был перелетом. Но мы ошиблись, 12й снаряд тоже лег недолетом. Видимо виновато было большое рассеивание снарядов на таких дистанциях (60 кабельтовых по прицелу). Эх, если бы мы стреляли не одним орудием главного калибра, а четыремя, как на Ушакове, мы бы давно уже нащупали дистанцию, а если бы иметь 8 — 10 — 12 дюймовок на одном корабле, то мы бы нафаршировали японского флагмана снарядами еще до того как об открыл бы огонь. Ходят слухи, что американцы собираются строить броненосец с восемью двенадцатидюймовками ("Мичиган", прим. Ред.), если это правда, то с появлением такого корабля все наши броненосцы, даже новейший только заложенный "Андрей Первозванный" сразу морально устаревают. А сколько в них вложено сил и средств. Но впрочем это все прожекты, а мы обходились тем что есть, то есть одной отличной десятидюймовкой.

Падение 15 — ого снаряда (54,25 каб на прицеле) мы опять приняли за «вилку», и опять ошиблись.(на самом деле бронебойный снаряд пробил грот-мачту ниже марса, но взрыватель не взвелся и так как мачта осталась стоять, на Корейце этот выстрел посчитали перелетом. Японцы же весь бой опасались падения мачты. Прим. Ред.)

А вот 17 — ым снарядом (49,75 каб на прицеле) похоже попали, правда внешне это никак не отразилось на Идзумо, не было ни пожара ни взрыва, надеюсь, что бронебойный снаряд взорвался внутри корпуса (10" бронебойный снаряд «Корейца» пробил 6" броню среднего каземата шестидюймового орудия, выбил орудие из цапф. И двигаясь дальше поперек корабля практически горизонтально, пробил последовательно продольные переборки и закопавшись в уголь запасной ямы ПРАВОГО БОРТА уткнулся в стык пояса по ватерлинии и второго пояса взорвался. От внутреннего взрыва сдвинулись бортовые бронеплиты, угольная яма затопилась водой. Когда, делая crossing the T, «Варяг» оказался почти по носу у «Идзумо», Руднев машинально удивился — "почему мы обстреливаем ЛЕВЫЙ борт «Идзумо», а крен у него на ПРАВЫЙ". Прим. Ред.)

Примерно в это же время японцы открыли огонь. Три головных засыпали снарядами «Варяг», а вот два концевых сосредоточили огонь по «Рюрику». Сделали еще четыре выстрела по «Идзумо» без видимого результата. За это время Варяг пристрелялся по «Идзумо» и поднял сигнал 46 кабельтовых. «Варяг», "Богатырь", «Россия», "Громобой" и «Сунгари» засыпали «Идзумо» снарядами беглым огнем, он просто скрылся за стеной всплесков. Такого я в учебно-артиллерийском отряде не видел. В то же время концевые японцы начали попадать в «Рюрик», который и сам тоже быстро пристрелявшись по концевому крейсеру ("Якумо") и открыл беглый огонь. Мы решили помочь «Рюрику» и тоже принялись стрелять по «Якумо», но к сожалению выучка сплаванного экипажа «Рюрика» была значительно лучше, чем наша. Пока мы еще только пристреливались нашими 6", старик уже начал засыпать Якумо снарядами. Мы не различали наших пристрелочных попаданий из-за стрельбы «Рюрика», а на «Рюрике» никто не догадался показать дистанцию. Наш башенный дальномер Барра и Струда к этому времени уже откровенно врал (видимо из-за сотрясений или вибрации), а для измерения микрометром Люжоля-Мякишева дистанция еще была слишком большой. Пришлось пристреливаться нашей 10 дюймовкой (фугасными, чтоб при попадании в воду был отличный от других большой столб). Впрочем пристрелялись быстро, уже на четвертом выстреле накрыли цель, а пятым попали в борт!

Дал команду перейти на бронебойные, но уже заряжался фугас, поэтому следующий выстрел был опять фугасом — и опять попали в борт. Судя по отсутствию видимых повреждений оба фугаса не смогли пробить броню (так и было, прим. Ред). Следующий выстрел бронебойным снарядом к сожалению дал перелет (ББ снаряд пролетая над палубой не взорвавшись сбил дефлекторы второго котельного отделения, чем создал японским кочегарам изрядные проблемы. Прим. Ред)

Неожиданно сломалась лебедка подачи снарядов и хотя молодцы комендоры быстро и без суеты завели тали и начали поднимать 550 фунтовый снаряд вручную, скорострельность у нашей башни значительно уменьшилась (за 10 дальнейших минут мы сделали только 2 безрезультатных выстрела). Беда не приходит одна. Наш старший артиллерист дал команду стрелять залпами, чтоб хоть как-то отличать наши падения от Рюриковских. И он заметил периодические парные всплески далеко за кормой «Якумо». Здраво рассудив, что у Рюрика нет спаренных 8" и тем более, что он не стреляет залпами, единственным кандидатом на промахи была наша кормовая 8" башня. Проверив секундомером время между залпом и падением старарт убедился, что так оно и есть. Запросил по телефону башню о значении целика и командир башни лейтенант Н ответил верное значение. Пришлось старарту дробить (прекращать. Прим. Ред.) стрельбу башни, спускаться с марса и самому разбираться. Оказалось, что горизонтальный наводчик от волнения перепутал знаки целика и брал упреждение верное по значению, но не влево, а вправо. Лейтенант Н. только лишь спросил его о значении целика и получив верный ответ сам не удосужился проверить действительную установку. Минут через десять 8" башня возобновила огонь.

Пользуясь паузой между выстрелами я вылез на крышу башни посмотреть что происходит вокруг (наш командир капитан 1 ранга Беляев кстати тоже стоял с биноклем на крыле мостика). Картина была… Папа, может это и слишком высокопарно, но воистинну зрелище завораживало. Ни в одном театре я такого никогда не видел, и наверняка до конца жизни уже не увижу.

"Варяг" и «Богатырь», набрав полный ход, медленно, но верно охватывали голову японской колонны и по-видимому вышли из секторов обстрела большинства японских кораблей, так как три головных японца перенесли огонь по «России» (под флагом контр-адмирала Небогатова). «Россия» уже горела, но вполне активно стреляла в ответ. По «Идзумо» вели огонь «Варяг», "Богатырь", «Россия» и «Громобой». Японский флагман, хотя и активно стрелял, но представлял собой довольно жалкое зрелище — горел, с разбитыми трубами и надстройками. «Сунгари» теперь стрелял по третьему в линии японцу ("Ивате"), как я узнал позже, ему как и нам мешали всплески от сосредоточенного огня соседей. «Рюрик» продолжал оставаться под сосредоточенным огнем двух концевых японцев и горел, его огонь заметно ослаб и падение наших залпов стало уже вполне различимо. Мы постоянно показывали дистанцию до противника и, как я потом узнал, «Рюрик» пользовался нашими данными, так как его (бывший кстати наш) Барр amp; Струд был приведен в полную негодность близким разрывом.

"Якумо" же, хоть и дымился местами, хорошо держался в строю, его артиллерийский огонь был весьма интенсивным, хотя когда я сравнил его с огнем необстреливаемого Токива, сразу стало понятно, что 6" Якумо стреляют медленнее. Да и оставлось их в строю поменьше, огонь «Рюрика» явно начинал влиять на японца. Я обратил внимание, что японцы примерно через 5 минут стрельбы на пару минут прекращают огонь. Мы стреляли шестидюймовками залпами и после каждых 20 выстрелов банили орудия (во избежание разрыва ствола), так что средняя скорострельность наших 6" была не больше 2 выстрелов в минуту. При таком режиме огня экономились драгоценные английские снаряды, так как второго боекомплекта во Владивостоке до сих пор не было. Японцы по — видимому тоже делали перерыв, чтоб пробанить орудия. (на самом деле из-за низких физических кондиций японской орудийной прислуги и малой механизации заряжания им просто требовался отдых после 20–30 выстрелов, поэтому перерывы в стрельбе были связаны с подменой прислуги с другого борта. Таким образом, японские корабли не могли долго вести огонь на оба борта, но русские тогда об этом не знали. Прим. Ред.)

Японские бронепалубные крейсера подтянулись ближе, видимо тоже намереваясь принять участие в бою.

В это время мне доложили, что подача снарядов исправлена, и я занял свое место командира башни.

Первый выстрел после перерыва сделали по данным наших 6". Снаряд лег у самого форштевня «Якумо». Как выяснилось впоследствии «Идзумо» (и соответственно вся японская колонна) в это время начал сбавлять ход, поэтому у нас было слишком большое упреждение. Поправили целик и следующим бронебойным снарядом (дистанция 34 кабельтовых) попали в кормовую башню или погреб «Якумо»! Над башней «Якумо» взвился столб огня высотой с мачту, полетели какие-то обломки, японский крейсер прекратил стрельбу и покатился вправо покинув строй. Мы дружно прокричали «ура». Впрочем немцы на удивление прочно строят корабли, и через некоторое время «Якумо» потушил пожар в корме и снова занял место в строю. Но его кормовая 8" башня больше не действовала.

Это было попадание именно нашей 10", так как залп наших 8" и 6" накрыл Якумо только секунд через 10 после взрыва. Я явно видел парный всплеск с небольшим недолетом у борта уже окутанного пламенем крейсера. Как мне потом рассказал наш старарт, немного погодя, на «Рюрике» попаданием разнесло рулевую машину, и заклинело перо руля. Крейсер прекратил огонь и начал описывать циркуляцию, хотя он смог потом наладить управление машинамию Но его скорость на прямой упала до 7 узлов и он стал заметно отставать от нас, так как Небогатов не снижал ход. Впрочем начала увеличиваться и дистанция от «Токивы» до «Рюрика» и ее огонь стал очень неточным. «Токива» затем перенесла огонь на нас. Мы же продолжали стрелять по горящему «Якумо», но не особо результативно. «Якумо» даже смог потушиться, так как нам существенно мешал огонь «Токивы». Наш командир предпочел синицу в руках (добить "Якумо"), журавлю в небе ("Токиве"). Хотя возможно стоило попробовать пострелять по «Токиве», у нее броня Гарвея слабее, чем крупповская броня "Якумо".

В это же время, видя бедственное положение «Рюрика», к нему направились все шесть японских бронепалубных крейсеров. Подпустив их на 20 кабельтов, «Рюрик» начал разворачиваться к ним неповрежденным левым бортом и тем самым настолько отстал от нас, что мы уже не могли своим огнем отогнать от него японцев.

Руднев на «Варяге», заметив затруднительное положение «Рюрика», лег на обратный курс (за ним последовал Богатырь) и подняв сигнал "Броненосным крейсерам продолжать бой" контркурсом за линией наших броненосных крейсеров полным ходом поспешил на помощь «Рюрику». Я облегченно вздохнул, ведь где Руднев — там успех, да и хоть раненый, но еще достаточно сильный «Рюрик» и два наших больших бронепалубника не уступали в артиллерии четырем японским малым крейсерам. «Рюрик» тем временем развернулся к японцам левым бортом и открыл огонь по головному.

Дальнейшего боя с бронепалубными крейсерами я не видел, так как мы еще примерно с час перестреливались с броненосными крейсерами Камимуры уходя на Ост. Последним «приветом» того дня от «Рюрика» стала взрыв каземата на «Токиве». Я точно знаю, что мы по нему не стреляли, а «Сунгари» вел огонь по «Ивате». Как они могли попасть с более чем 50 кабельтов из своих допотопных пушек, я не знаю. Но что взрывом у «Токивы» вырвало половину борта, готов поклясться на чем угодно. Это опяь к вопросу о «разбрасывание» снарядов при стрельбе на большие дистанции. Может вероятность попадания и падает, но зато эффект от удара снаряда крупного калибра по тонкой палубе или крыше каземата несравним даже с десятком попаданий в бортовую броню! Как вы этого у себя в аритиллерийском комитете не понимаете, я не знаю. Мне это стало ясно после первого же боя.

В последние пол часа боя мы уже были в положени обстреливаемого корабля, и я уже не могу ручаться куда именно попадали снаряды моего орудия. Помню только, что «Якумо» еще раз покидал поле боя, а по сообщениям с мостика ход японской колонны упал до 16 узлов (на большее машинная команда «Идзумо», на котором были сбиты половина вентилятор и труба, была уже не способна). Когда по команде Небогатова «Кореец» развернулся и лег почти на обратный курс, я успел развернуть башню на левый борт и даже сделал по японцам еще три выстрела. Однако они тоже отвенули, пичем последовательно. По неизвестной для меня причине, оба броненосных отряда отвернули друг от друга практически синхронно.

Обратный путь во Владивосток был бы скучен, если бы не устранение огромного количества повреждений, в чем принимала участие вся команда. Ожидаемой ночной атаки миноносцев не последовало, возможно из — за хитрости Руднева, который сначала увел эскадру на юг, и только в полночь повернул к Владивостоку. Только утром следующего дня я узнал, что бой закончился не всухую, и «Варяг» добил подраненую «Рюриком» собачку.

Так что мы все же победили, и я внес в эту победу достойный члена семьи Тыртовых вклад, о чем и рад сообщить. Обними от меня маму, и дай нам бог побольше таких боев, и таких адмиралов как Руднев.

Твой сын,

Тыртов