Самолет для особых поручений

Совершенно неудивительная история приключений мистера Бретта, репортера, рассказанная мистером Уотсоном, врачом из Девонпорта  

 

Потому что сны и сюжеты, черт возьми, не должны подтверждаться международными запросами!

Arletta

 

Январь 1930, Северный Канал, побережье Шотландии  

Я Бродяга. Светлячок, что у вас? Прием.

Я Светлячок. Иду на моторе, буду на точке через полтора. Прием.

Я Бродяга. Я через сорок. Может, меньше. Прием.

Я Светлячок. Мошку слышно? Прием.

Я Кобыла Мег. Через пятьдесят. Не слышно. Передатчик слабенький. Асгард здесь? Прием.

Я Асгард. Разбудили. Мошку слышу. Они там же. Сидят плотно. Прилив. В Портпатрике искровая [38]. Мэр послал грузовик. Будут через тридцать. Но там уступ в два слоя. Слезть и с нижнего спускать веревку. Прием.

Я Бродяга. Могут не успеть? Прием.

Я Асгард. Могут. Прием.

Я Кобыла Мег. Тридцать от Портпатрика [39]? Рифы же не пройти ни черта. Как они туда? Прием.

Я Светлячок. Занесло. Прием.

Я Асгард. Вижу проход. Кто первым, стучите. Наведу. Прием.

Я Кобыла Мег. Идиоты. Лов испортили. Отстучу. Прием.

Я Бродяга. Видимость гробовая. Асгард, наводите. Прием.

Я Посошок. Чей SOS? Что случилось? Прием.

Я Бродяга. Баркас на скалах. Сел плотно. Шторм идет. Координаты +54°50′ 3,92", – 5°6′ 28,64". Прием.

Я Посошок. Вас понял. Почти на месте. Не знаю берега. Прием.

Я Асгард. Водоизмещение? Прием.

Я Посошок. Пятьдесят восемь. Прием.

Я Асгард. Пройдете. Прием.

Я Посошок. Асгард, где вы? Прием.

Я Асгард. Над вами. Прием.

Я Посошок. Замечательно. Ведите. Прием.

В баре на Кингз‑роуд редко бывают посторонние. Несмотря на близость доков, тамошние рабочие сюда почти не заглядывают. Этих чаще встретишь в барах на Маунт‑стрит и Джеймс‑стрит. А здесь заведение во всех отношениях респектабельное, тихое, в позднее время его обычно посещают одни и те же хорошо знакомые между собой джентльмены. Случается, что вечером в пятницу заглядывают и новые люди – но чаще вполне достойные военные с базы, нежели шумная молодежь.

Нынешних посетителей все мы знали в лицо, они сравнительно недавно, года три назад, стали время от времени заходить по вечерам в заведение мистера Брентона. Старший из офицеров, капитан‑лейтенант, любил играть в шахматы, а потому мистер Уолтэм, наш библиотекарь, быстро завел с ним приятельство. Но поскольку моряки бывали здесь не так уж и часто, то весь запас рассказов мистера Хортона исчерпать не успели. А мистер Хортон, отставной военный, как раз в Девонпорте[40] и служивший, охотно делился со слушателями деталями своей богатой биографии – за пару кружечек пива или стаканчик виски. Мистер Хортон, не подумайте о нем плохого, – очень приличный житель нашего города. Но у всех есть свои маленькие слабости, а у тех, кто вышел в отставку раньше срока, даже по уважительной причине, – очень скромные пенсии, так что мистер Хортон изыскал весьма достойный способ пропустить по вечерам чуть больше кружечек или стаканчиков, чем позволяет ему доход.

Вот и сегодня, поскольку мистер Уолтэм покинул нас раньше обычного, сославшись на простуду, капитан‑лейтенант заинтересовался историями мистера Хортона. После третьего стаканчика виски мистер Хортон почему‑то решил рассказать то, чего никто из нас еще не слышал.

– А знаете ли, сэр, почему меня отправили в отставку? Из‑за чудовищной несправедливости, сэр! Нет, вовсе не потому, что я слишком много пил. Это я уже потом начал. Из‑за белого дракона, сэр! Я был оператором радиолокационной установки, уоррент‑офицером первого класса. И в одно печально закончившееся дежурство я увидел дракона, сэр! Он летел над берегом…

– И в самом деле дракона, мистер Хортон? – интересуется капитан‑лейтенант.

– В самом деле! Огромная такая зверюга, сэр! Не меньше «Стирлинга»‑тройки. Я немедленно доложил – и наутро меня заставили пройти медкомиссию, а потом отправили в отставку. Чудовищная несправедливость, верно, сэр?

Капитан‑лейтенант – человек вежливый. Он только головой покачал. А мистер Брентон, наш уважаемый бармен, отставил стакан, который протирал, и сердито уставился на мистера Хортона.

– Вы, – говорит, – мистер Хортон, портите репутацию моего заведения. У меня разрешено рассказывать только правдивые истории, а не байки. Вовсе вас не за то уволили со службы. За что – захотите, расскажете. А летающего дракона вы видеть не могли. На радаре, что ли? А если бы и видели, так не стали бы об этом рассказывать, если, конечно, не решились бы нарушить подписку.

– Какую подписку? – немедленно интересуется мистер Данхэм, ветеринар. – Опять власти от нас что‑то скрывают?

– Такую, – объясняет мистер Брентон, – которую дают те, кто случайно узнает о военной тайне. Да и не было никакого дракона. Галлюцинация это была, мистер Данхэм. Вот мистер Уотсон вам расскажет, какие бывают галлюцинации, когда в шторм вас битком набито на яхте, а сверху прорва «джерри» и все палят…

– Галлюцинации, – отвечаю я и мистеру Брентону, и мистеру Данхэму, – разумеется, бывают самые разные. Кстати, я замечал, что чем больше людей, тем легче они случаются. Ну и дракон – это даже понятно… Но я представления не имею, о чем это вы, мистер Брентон.

– У меня, – очень неохотно почему‑то говорит наш уважаемый бармен, – есть двоюродная сестра, а у Мэри есть муж. Он из Дюнкерка эвакуировался и, спасибо мистеру Лайтоллеру,[41] выжил. Вот там это и было, – мистер Брентон мрачно косится на мистера Хортона, – просто померещилось людям. Но у нас ничего подобного никогда не случалось.

Тут оживился молодой мистер Бретт, репортер городской газеты. Как всякий репортер, он питает пристрастие к загадочным и сверхъестественным явлениям, что в возрасте мистера Бретта даже позволительно. До тех пор он пил свою пятничную кружку в компании мистера Гамильтона. Мистер Гамильтон – писатель, года два назад перебрался в наши края, получив в наследство домик где‑то в Пенникросс, но быстро стал завсегдатаем заведения мистера Брентона. Говорит, что у нас общество куда более приятное, чем в остальной округе.

– Но, – воскликнул молодой человек, – позвольте! Это же невероятно интересно! Это же настоящая загадка! Нужно же разобраться?

Вот так в тот вечер все и началось.

Не прошло и полутора месяцев, как наш молодой мистер Бретт явился в бар премного довольным, и едва успели разойтись случайные посетители, как репортер поделился сведениями из полученного им письма. Папку с бумагами он прижимал к груди, словно карту острова сокровищ.

– Вы, – заявляет на весь бар, – мистер Данхэм, были всецело правы! От нас действительно что‑то скрывали. Разумеется, никакого дракона не было, но была засекреченная разработка нашего командования. Это самолет. Я написал очевидцам…

– Молодой человек! – возмутился мистер Уолтэм, библиотекарь. – Вы понимаете, какие нынче времена? Вы уверены, что никто здесь…

– Пусть рассказывает! – шумит мистер Данхэм. – Вы, мистер Уолтэм, не мешайте…

– А вы, мистер Данхэм, вообще марксист! – отвечает библиотекарь. Он слегка глуховат, так что говорит громко.

– Так что вам ответили‑то? – спрашивает мистер Гамильтон, а капитан‑лейтенант с военной базы тоже кивает – мол, ему тоже интересно.

– Что был самолет новой экспериментальной модели. И что сын покойного мистера Лайтоллера, Ричард, весьма признателен и экипажу, и командованию за спасение, и хотел бы, если бы это возможно, чтобы об этом подвиге стало известно общественности.

– Ну, – говорит капитан‑лейтенант, – всему свое время. Но вообще интересно, конечно…

– Не могли бы вы, – наш репортер своего не упустит, – помочь мне узнать, что это был за самолет, и имена членов экипажа? К сожалению, из тех, кто был на борту, никого уже нет в живых, а Ричард Лайтоллер помнил только позывной. «Асгард».

Тут к спорщикам повернулись молодые люди из спасательной службы и двое из отставных военных – они по углам сидели, по отдельности. Они в наших беседах редко участвуют. А сейчас почему‑то все смеются.

– Это, – говорит отставной полковник Джонсон, – над вами, юноша, подшутили.

– Точно, – хором говорят спасатели.

– Почему это? – обижается мистер Бретт.

– Потому что «Асгард», – объясняет полковник Джонсон, – это был гидросамолет спасательной службы на шотландском побережье, и как вы себе представляете его в воздушном бою? И было это уже с четверть века назад.

Мистер Гамильтон усмехается, глядя на своего приятеля – он‑то, Гамильтон, как раз в войну в ВВС служил.

– На каком это шотландском?! – изумляется старший из спасателей, новичок у нас. – Какую четверть века? В прошлом году в Ярмуте! А так, конечно, гидросамолет, мы с ним не раз работали. Очень толковый там пилот.

– Господи, – расстроился наш уважаемый бармен, – вот как начал мистер Хортон сказочки рассказывать – так теперь не закончим до конца года…

Как в воду глядел – потому что мистер Бретт подпрыгнул выше прежнего и опять решил разбираться с настоящей загадкой. А мистер Гамильтон вместо того, чтобы молодого человека образумить, решил к нему присоединиться. Ему, дескать, как писателю, это весьма интересно.

Эндрю Бретт, которого пока что гораздо чаще звали Энди, был уроженцем Лондона, а в окрестности Плимута его семья вынуждена была переехать после войны. Энди закончил местный колледж, но средств для продолжения образования у семьи не было, и в возрасте восемнадцати лет молодой человек поступил в городскую газету Девонпорта на должность младшего репортера, где и служил уже три года. Он имел репутацию вежливого, исполнительного, но излишне увлекающегося и романтического юноши, что, впрочем, нисколько не печалило главного редактора газеты, поскольку младший репортер Бретт регулярно разнообразил колонку городских происшествий заметками об удивительных событиях и необъяснимых явлениях. Правда, в городе редко случалось что‑то, чего не могла объяснить полиция. Это весьма огорчало Энди, который был не только романтичен, но и честолюбив и мечтал раскрыть какую‑нибудь из величайших загадок Вселенной или хотя бы явить миру грандиозную сенсацию, которую в Лондоне будут обсуждать не меньше недели.

Вышесказанное является практически исчерпывающей характеристикой героя нашего повествования. Впрочем, можно добавить, что он был достаточно привлекателен, числились за ним кое‑какие спортивные достижения, имелось достаточное количество обаяния, умение легко сходиться с людьми и вызывать у них доверие. Одним словом, Энди был совершенно типичным молодым представителем своей профессии.

Как с таким человеком сошелся мистер Гамильтон – загадка. Он был старше Бретта едва не вдвое, вкусов – старомодных, взглядов – неопределенных, но не вызывавших протестов даже у библиотекаря. Как все приличные люди его возраста, мистер Гамильтон воевал – и очень основательно хромал. В остальном внешностью он обладал совершенно непримечательной, но, когда говорил, что случалось довольно редко, становилось ясно, что за плечами у него Тринити‑колледж и многолетняя привычка командовать людьми.

Должно быть, дело было в механизмах. Мистер Гамильтон очень любил все, что ездит, плавает и летает, да и вообще все то, что с мотором внутри. В баре он починил старую, еще с цилиндрами, музыкальную машину, собственно, после этого и стал одним из завсегдатаев заведения: зашел с улицы, спасаясь от дождя, увидел это антикварное сооружение и попросил разрешения посмотреть, после чего целую неделю разбирал, проверял, чинил, отлаживал. Потом механизм пошел, а мистер Гамильтон остался. А мистер Бретт очень любил автомобили, но своего не имел и потому с удовольствием проводил время, копаясь в чужих.

Когда завсегдатаи бара на Кингз‑роуд затеяли спор о загадочном самолете, мистер Бретт немедленно почуял несравненный аромат сенсации. Увы, он прекрасно знал, что не может позволить себе самостоятельное расследование, а главный редактор городской газеты ни под каким видом не согласится оплатить ему поездку неведомо куда в поисках неведомо чего. Какова же была радость Энди, когда мистер Гамильтон тоже высказал определенный интерес к загадке и, сказав, что есть ли тайна, нет ли – а подобный опыт ему пригодится в работе над книгой, предложил репортеру стать его компаньоном в поездке. Энди, разумеется, удивился подобной щедрости, но мистер Гамильтон объяснил, что после ранения он не может подолгу управлять автомобилем, а также ему строго‑настрого запрещено поднимать тяжести, и хотя запретом докторов он регулярно пренебрегает, в дороге это может грозить неприятностями.

Для начала Энди решил списаться с военными, в том числе со своими коллегами по перу, а уж получив несколько ответов, познакомиться с делом поближе. Для первой поездки были выбраны не слишком удаленные от Плимута города, где располагались спасательные станции и особенно военные базы. Мистер Бретт обоснованно сомневался в том, что станет там желанным гостем, но рассчитывал на мистера Гамильтона, ветерана и уважаемого человека. Ожидания его всецело оправдались, поскольку там, где на юного репортера с удостоверением девонпортской городской газеты смотрели без воодушевления, с мистером Гамильтоном нередко соглашались побеседовать.

В Портленде, на базе Серепта, с ними поначалу и вовсе не хотели разговаривать, но мистер Гамильтон умудрился отыскать человека, с которым служил кто‑то из его знакомых, – и дальше они еще часа два обменивались всякими историями, даже до Великой Войны[42] добрались, а нужная информация выкатилась сама собой и безболезненно – правда, и пользы от нее оказалось немного. Знали на базе позывной «Асгард», и не просто знали, а в войну был у этого позывного очень высокий приоритет: сообщения передавать, предупреждениям внимать, помощь оказывать. А в 45‑м приоритет сняли, что и неудивительно. Мобилизовали, видимо, какую‑то гражданскую структуру под военные нужды, а потом обратно отдали. Позывной, впрочем, не исчез – периодически всплывал, по спасательным делам. Но на Серепте «Асгард» никогда не базировался, скорее всего, они у местной береговой охраны жили, у тех тоже база неподалеку, в Веймуте.

В Веймуте все было попроще: город курортный, люди доброжелательные. С Энди разговаривали охотно: знаем, но не наши и никогда у нас не были. Это к военным, на Серепту.

– Это… занимательно, – сказал мистер Гамильтон Энди, огорченному тем, что круг замкнулся. – Не проехаться ли нам чуть дальше по побережью?

Разумеется, мистер Бретт согласился. К тому моменту он уже понял, что его шансы самостоятельно справиться с загадкой невелики, да и не мог он оставить явно собравшегося ехать дальше спутника. Так что Энди отбил телеграмму редактору газеты и повел машину мистера Гамильтона, как уже привык.

Мистер Гамильтон оказался партнером не только полезным, но и весьма приятным, хотя его неразговорчивость Энди несколько печалила. Зато в остальном его привычки можно было назвать безупречными, к тому же он прекрасно знал побережье и умел выбирать недорогие, но очень приличные гостиницы.

В ночь перед прибытием в Пемброк Энди не спалось. Вместо того чтобы лежать в постели с купленным в дороге замечательным американским детективом, получившим в прошлом году премию Эдгара По, он сидел у окна и просматривал записи, сделанные по пути. Хлопнула дверь соседней комнаты, потом – наружная дверь. Энди высунулся из окна и увидел, что его спутник спускается с крыльца.

– Мистер Гамильтон? Уже ночь же…

– Я иногда страдаю бессонницей, – улыбнулся тот. – Еще с войны. Прогуляюсь по окрестностям…

Заснул репортер не скоро – все дожидался возвращения мистера Гамильтона, но потом его потихоньку сморило. Приснилось что‑то непонятное, но отчетливо запомнившееся каждой деталью и неприятным муторным ощущением, какое оставляют по себе слишком реальные сны.

Человек стирает рубашку в ручье. Дегтярное мыло плохо мылится: холодная вода, сентябрь – осень есть осень, даже на юге Ирландии. Впрочем, это просто значит, что стирка займет чуть больше времени. Блеклый, серый человек, хлипкий и невысокий. По виду – сельский учитель или, скажем, телеграфист. Из тех, что очень следят за собой. Стараются выглядеть прилично и даже отчасти в том преуспевают. Но вокруг них всегда какой‑то тусклый неуют. Мелкие хлопоты, излишнее внимание к подробностям, больная жена… Что он тут делает – в лесу, у ручья? Неправильное место, неправильная поза, неправильные – умелые, привычные – движения рук. И когда хмурый небритый тип – мятый пиджак, свитер, брюки заправлены в сапоги – спускается по склону и садится рядом на камень, стирающий не поворачивает голову.

– Рад тебя видеть, слышал, что ты вернулся.

– Я недалеко выбирался, на Валентию, [43]  – говорит стирающий.

– Я знаю. Уже в газетах было. Чем тебе не угодил трансатлантический кабель, что ты ему жить не даешь?

– Пропагандистским потенциалом. Жертв никаких, ущерб, по существу, минимальный – они за пять дней все восстановят, – зато шуму на весь мир. Они должны привыкнуть, что неуязвимых объектов у них нет. И не будет. – Вот теперь можно и отполоскать.

– Ты чем расстроен?

– Пока меня не было, твои олухи половину шрифтов в болоте утопили. Как прикажешь номер издавать?

– Отступление, – пожимает плечами небритый.

– Вьюки нужно закреплять. И проверять. Ладно, не страшно. Сходим завтра в город. В местные «Ведомости» – у них должны быть подходящие.

– В город?

– Просто зайдем, возьмем шрифты и выйдем.

– Ты всегда так говоришь. – морщится человек в пиджаке.

– Когда мы не выходили?

– Под Галлиполи. [44]  – В позапрошлую войну – за империю, с Германией – человек в пиджаке был старше званием. В прошлую – против империи, за независимость – много младше. Сейчас это не имеет значения. [45]  Ты поднимаешься в должности, когда убивают того, кто над тобой. Рубашку в ручье сейчас стирает третий в военной цепочке командования. И второй в политической.

– Под Галлиполи я не отвечал за операцию. Я отвечал за вас. Я за вами тогда прилетел? Прилетел. Снял? Снял. Зайдем и выйдем. – Еще раз отполоскать. И выкрутить. Один раз. И второй. Ткань хорошая, легко отдает воду. Влаги остается совсем немного, через час рубашка высохнет. Если не пойдет дождь.

Это все пустяки. Рейды, облавы, утопленный шрифт, безалаберность, недостаток ресурсов. Это все мелкие хлопоты, подгоревшая яичница.

– За тобой охотятся, – говорит небритый. – Лично. Но это тоже ерунда. Мне не нравится эта война. Мы отдали инициативу. Когда мы дрались за независимость, у нас было мало шансов, но была ясная цель. Сейчас…

– Сейчас вопрос один – можем ли мы переломить ситуацию. Если нет, драться смысла нет и надо договариваться. Главное пока – не делать резких движений и по возможности не убивать людей.

– Если ты попытаешься договориться с правительством, тебя пристрелят с двух сторон. Не надевай, простудишься.

– Поживем. Увидим. Зачем надевать? Пусть сохнет. У меня запасная есть. У меня всегда есть.

Утром Энди обнаружил на дверях спутника записку «Все‑таки принял снотворное, сплю. Поезжайте один. Прошу прощения. Искренне ваш, РГ». Действовать без поддержки было обидно и как‑то уже непривычно. Репортеру, конечно, следует быть одиноким волком, но в компании мистера Гамильтона одиноким волком работать было как‑то уютнее. Да и оставлять писателя в гостинице не хотелось. Что такое «бессонница с войны», Энди знал хорошо. Ему самому до сих пор иногда снилась бомбежка, хотя эвакуировали их рано, и сирену он слышал всего раз пятнадцать, а убежище во дворе засыпало только однажды и ненадолго.

В общем, Энди решил подождать и не ошибся. К часу дня мистер Гамильтон спустился, увидев спутника, улыбнулся – и через полчаса они уже ехали на базу летающих лодок в Пемброк‑Док.

Поначалу обоих и вовсе не хотели пускать на базу, но, как обычно, мистер Гамильтон нашел каких‑то общих знакомых, завязался разговор, потом их отправили к «коллегам по перу» – военным корреспондентам части. Слово за слово – и Энди задал вопрос про «Асгард». Молодой военный, от силы года на три постарше мистера Бретта, неожиданно рассмеялся.

– Репортерское чутье, не иначе. Вчера как раз у ребят тут было дело. А штука вышла знатная. Ночной паром из Росслера[46] на плавающую мину налетел – с войны еще. Оторвалась откуда‑то. Она, представьте, у них в скуле застряла и не взорвалась. Они еще, молодцы, двигатель вовремя заглушили, чтобы эту мерзость не растрясти, и просто дрейфовали, пока наши не подошли и людей не приняли.

– А «Асгард»…

– Так это они на сигнал первыми отозвались и машину застопорить посоветовали. И нас подняли. Мы бы еще этот паром долго искали – их же без двигателя почти на мыс Святой Анны снесло, мимо фарватера… Но это не наш самолет, соседский.

Энди уже предчувствовал, что на окрестных базах они тоже ничего не найдут и услышат только совет спросить где‑нибудь рядом. Так и оказалось.

– Ну вот, – сказал он уже на обратном пути. – Только даром ваше время потратили. Извините, мистер Гамильтон.

– Ну что вы, Энди. Это тоже совершенно замечательный результат. Неуловимый самолет – чем не сюжет?

Может быть, для мистического романа это и подходило, ведь писатель всегда может придумать какое‑нибудь фантастическое объяснение, но мистер Бретт сильно сомневался в том, что его примут в какой‑нибудь газете. Даже в девонпортской.

193? побережье Кента  

Я Королева Анна. Слышу SOS. Прием.

Я Соня. Слышу SOS. Прием.

Я Береговая Охрана, город Дил [47]. Слышу SOS. Прием.

Я Асгард. Передаю SOS. Яхта «Солнечный день», порт приписки Рамсгейт. Сидят на Гудвиновской банке в трех кабельтовых от первого буйка. Два члена экипажа. Прием.

Я Береговая Охрана, город Дил. Как сидят? Прием.

Я Асгард. Так себе. Если не снять, на отливе переломятся. Прием.

Я Береговая Охрана, город Дил. Королева Анна, Соня, идите к яхте. Прием.

Я Королева Анна. Вас понял. Прием.

Я Соня. Вас понял. Прием.

Я Королева Анна. Вижу яхту. Пытаюсь установить связь. Прием.

Я Соня. Что со связью? Прием.

Я Королева Анна. Связи нет. Приступаем к эвакуации. Прием.

Я Соня. Подойдем через двадцать. Прием.

Я Королева Анна. Тут… двое детей. Мы их сняли. У них не было рации. Прием.

Я Соня. Что за дети? У них «Маркони» [48]? Прием.

Я Королева Анна. Тринадцать и одиннадцать лет. Яхта родителей. Да. «Маркони». Выключен. Прием.

Я Береговая Охрана, город Дил. Асгард, вы кого принимали? Прием.

Я Асгард. Принимал сигнал бедствия. «Солнечный день». Прием.

Я Береговая Охрана, город Дил. Черт‑те что. Прием.

Я Асгард. Чем богаты. Прием.

Наших сыщиков‑любителей мы не видели месяца полтора или два. За это время их несколько раз вспоминали – к моему великому удивлению, загадка вездесущего гидросамолета спасательной службы заинтересовала большую часть завсегдатаев заведения мистера Брентона. Пока Бретта и Гамильтона не было, остальные по вечерам припоминали то, что слышали когда‑то сами, а заодно и делились тем, что узнали, расспросив знакомых. Признаться, я первое время не понимал, в чем тут дело, но наш ветеринар объяснил мне, как почти коллеге, что позывные, как и названия микроорганизмов, не повторяются. Так что либо один и тот же пресловутый самолет в разное время был приписан к разным базам, либо здесь и впрямь наблюдается некоторая странность.

Надо сказать, что первая версия, высказанная мистером Уолтэмом, показалась мне наиболее разумной, но наши уважаемые военные с ней не согласились. Отставной полковник Джонсон напирал на то, что тот «Асгард», с которым он лично – вот как с нами сейчас – разговаривал в 30‑х годах на шотландском побережье, никак не может быть тем же, с которым имел дело мистер из спасательной службы в прошлом году в Ярмуте. Тут они друг с другом согласились, а поскольку ни у кого не было поводов подозревать собеседника во лжи, пришли к выводу, что все это – какая‑то путаница и непременно разъяснится. Разумеется, нормальным разумным образом, а не в стиле американского мистера Лавкрафта, как большая часть завсегдатаев ожидала от мистера Бретта. Оставалось лишь надеяться, что, поскольку расследование ведется при участии такого благоразумного джентльмена, как мистер Гамильтон, мы все‑таки не услышим никакой ерунды про призраков и послания с того света.

– Ну, и что же вам удалось обнаружить? – спрашивает мистер Данхэм. Он вечно ищет доказательства тому, что власти злонамеренно скрывают от общественности решительно все.

Мистер Гамильтон только руками развел, но молодой мистер Бретт стоял к нему спиной и не увидел. И немедленно принялся рассказывать. Папка у него за эти месяцы подросла впятеро, уже едва завязывается. И папкой этой он машет во все стороны. Очень восторженный молодой человек наш репортер.

– Во‑первых, под этим позывным летало несколько самолетов. – Мистер Бретт переждал шум, помахал папочкой. – Да, да, да. Его же видели те, кто с ним работал, – и описывают они разное, от «Блэкбёрна» и «Морского Лиса» до… «Каталины». Да, «Каталины». А там, по идее, шесть‑восемь человек экипажа… Во‑вторых, с этим позывным сталкивались везде в наших водах, то есть – от Канала до западной оконечности Ирландии. В‑третьих, он больше года‑полутора, от силы двух, на одном месте не сидит, сдвигается. В‑четвертых, этот «Асгард» завелся у нас около тридцати лет назад, может быть, чуть меньше. Во всяком случае, самое раннее по времени воспоминание, которое мне удалось найти, – 28‑й год, Дерри. В теории… это может быть один человек и разные самолеты. Или одна программа.

– Значит, – хором говорят полковник Джонсон и молодые люди из спасательной службы, – одна программа.

– Как, в общем, мы и предполагали, – добавляет полковник. – Это прекрасно все объясняет: и протяженность по времени, и площади, и разные модели.

– А почему, – заводится мистер Данхэм, – мы ничего не знаем?

– А потому, – в тон ему шумит библиотекарь, – что времена нынче…

– Погодите, – останавливаю их я. – Времена, конечно, временами. Но спасательная служба, кажется мне, вовсе не невесть какая тайна. Так, полковник? – тот кивает. – Мистер Бретт, а вы не нашли никого из членов экипажа – ну, или тех, кто их видел? Наверняка летчики друг друга знают.

– А вот это следующий пункт, – торжествует мистер Бретт. – Никого никто и никогда не видел. Ни одна живая душа – ни одной живой души. И где базируется или базировался – никто не знает. Где‑то рядом. Потому что всегда близко. Где – бог весть. И еще: рация у «Асгарда» всегда была в идеальном состоянии. Они всех слышали, и их все слышали. Кстати, из этого следует, что их там по меньшей мере двое, пилот и радист. Не дракон же хвостом по ключу стучал.

– Ну, знаете, юноша, – говорит полковник Джонсон. – Дракона я спишу на ваше богатое воображение, возбужденное рассказом мистера Хортона. Но я вам скажу кое‑что, мне казалось, что это очевидно, но, может быть, это и не так… – вздыхает полковник. – Вот остальные, наверное, уже догадались, о чем я говорю. Понимаете ли, самолет – вещь, простите, прожорливая. Ему нужно горючее, запчасти, ремонт. Все это, извините, закупается, проводится по такому количеству ведомостей, что бумаги больше, чем того горючего. На каждую гайку есть наряд, печати, подписи. На одну рацию знаете сколько деталей нужно? – Полковнику, кажется, неловко слегка. Прописные истины мистеру Бретту объясняет. – Да и экипаж тоже не из‑под холмов выходит и туда же уходит. Личные дела со всеми данными строжайше ведутся. Увольнительные, переводы, обследования, поощрения, взыскания – все записывается… Если вы на одной базе не нашли ничего, значит, на соседней отыщется.

– Армия, – встревает библиотекарь, – это вам не марксистский кружок!

– А откуда вы знаете, как оно в кружке? – язвит ветеринар.

Пока их уговаривали не шуметь и не перебивать, мистер Бретт слегка стушевался.

– Я опрашивал бывших военнослужащих… Тоже никто ничего не слышал, – грустно сказал мистер Бретт. – Я понимаю, могут молчать – а может быть, как раз они и не сталкивались. Но не знаю, как выяснить точно.

– Ну, – улыбается полковник, – не огорчайтесь вы так. Это же проще простого. Выберите какую‑нибудь точку, где пресловутый «Асгард» видели недавно. Вот, скажем, те же Пемброк или Ярмут. Узнайте, какая это была модель. Уточните дальность полета. И получится у вас вот что, – тут полковник Джонсон взял у мистера Бретта его папочку и на обороте какой‑то светокопии начертил план. – Вот, допустим, соседняя база, к которой самолет якобы приписан. Вот от сих до сих он и правда что может появиться. А вот здесь уже нет – горючего не хватит. Значит, где‑то отсюда досюда он и базируется. Понимаете, мистер репортер?

– Да… и техобслуживание проходит. Разве что засекречено, тогда мне никто не скажет. Но зачем засекречивать‑то? Летает, с гражданскими сотрудничает…

– Ну, – полковник молодого человека даже по плечу похлопал. – Вы репортер, вам могут и сказать. Собираете материалы для статьи о героизме нашей спасательной службы…

– Идея. Спасибо, сэр… ведь и правда юбилей, можно сказать, на носу.

После этого разговора репортер и мистер Гамильтон пропали до середины осени.

1 июня 1940, окрестности Дюнкерка  

Я Странствующая Наяда. Вестерли, отзовитесь. Прием.

Я Асгард. Кто меня слышит? Яхта Вестерли, обстреляна противником, пожар на борту. Прием.

Я Посошок. Рад вас слышать, Асгард. Давайте наводку. Прием.

Я Асгард. Полторы мили на два часа от вас. Прием.

Я Странствующая Наяда. Спасибо. Мы уже под берегом. Прием.

Я Посошок. Наяда, не возвращайтесь, мне по курсу. Подберу. Прием.

Я Красный‑2. Нужны паромы и маломерки. Прием.

Я Асгард. Красный‑2, к вам идут Светлячок и Странствующая Наяда, ловите позывные. Прием.

Я Красный‑2. Асгард, спасибо. Что на подходе? Прием.

Я Асгард. Посошок и Вайракей. Прием.

Я Красный‑2. Проходимость? Прием.

Я Асгард. 5 и 4,6. Прием.

Я Красный‑2. Направьте к восточному молу. Прием.

Я Асгард. Вас понял, передаю. Прием.

‑

Я Посошок. Красный‑3, я возьму 130. Прием.

Я Красный‑3. Посошок, куда? Прием.

Я Посошок. Красный‑3, какая вам разница? Прием.

Я Красный‑3. Посошок, готовьтесь принимать. Прием.

‑

Я Странствующая Наяда. Нужно горючее, не дойдем. Прием.

Я Асгард. Наяда, на четыре часа под молом шлюпка с канистрами. Прием.

Я Странствующая Наяда. Чья? Прием.

Я Асгард. Наяда, откуда я знаю? Прием.

После того как Энди проверил свои выкладки на завсегдатаях бара на Кингз‑роуд и, разумеется, не был понят никем, кроме городского ветеринара, настоятельно просившего мистера Бретта вскрыть очередной заговор правительства, но зато получил дельный совет от полковника Джонсона, он вновь собрался в дорогу. На этот раз даже редактор газеты был к нему благосклонен – идея опубликовать серию репортажей о спасательной службе пришлась тому по душе, а то, что затея младшего репортера не будет стоить газете ни пенни, – вдвойне.

Местом начала изысканий был назначен Ярмут. Ярмут же и выбрали базой для дальнейших поездок по побережью, если таковые понадобятся. Поэтому почту свою Энди заранее перевел туда. И не прогадал. На третий день по приезде – в самом Ярмуте и на местных станциях береговой охраны про Асгард, естественно, слышали, но ничего толком не знали, – на главпочтамт пришло письмо: тоненький конверт, плохая коричневая бумага. Государственные учреждения на бумаге экономят всегда, а архивы – втройне. Содержание можно было пересказать в трех словах. Официально гидроплана или самолета с позывным «Асгард» не существовало никогда. А единственный «Асгард» в регистре – это яхта, порт приписки – Дублин. Принадлежит частному лицу, используется для коротких переходов на выходные и вообще ведет себя прилично с тех пор, как умер прежний владелец. Вот раньше список был пестрым – и контрабанда оружия, и рейсы по просьбе военного министерства. Но даже в те бурные времена шестнадцатиметровое гоночное судно никак нельзя было принять за гидросамолет.

Мистер Гамильтон на бумажку посмотрел и грустно кивнул:

– Это мы с вами должны были сразу сообразить. Яхта была, и знаменитая же яхта. И хозяина мы знаем. И я знаю, и вы знаете – и даже покойный Лайтоллер знал, потому что его перед последней войной в разведку посылали тем же самым маршрутом. «Загадка песков».[49]

Энди только рот раскрыл, совершенно недостойным одинокого волка образом. Ведь любимая книжка. И не у него одного. Да он и море полюбил еще в Лондоне – как раз читая о том, как некая яхта шла вдоль побережья северной Фризии…

– Да, – продолжил мистер Гамильтон, – и на гидросамолетах автор летал. Так что связь может быть прямой – кто‑то мог назвать машину или проект в его честь. И если это 27‑й год, то понятно, почему не назвали прямо. Тогда ирландские дела у всех еще были на памяти.

– А вы знаете, мистер Гамильтон… мне в Пемброке приснилось, – он наскоро пересказал то, что запомнилось. – Удивительно, правда?

– Да нет, не удивительно вовсе. Вы, вероятно, помнили что‑то, только у вас любимый автор и его яхта, гражданская война у наших соседей и позывной самолета спасательной службы принадлежали трем разным мирам и в голове днем не увязывались. Это как если бы Винни‑Пуха вдруг расстреляли за шпионаж, а он потом воскрес – абсурд же. Ну а во сне все можно.

1 июня 1940, окрестности Дюнкерка  

Я Красный‑3. Посошок, сколько у вас еще места? Прием.

Я Посошок. Примем еще полсотни на палубу. Прием.

Я Красный‑3. Бомбят – сами видите. Не перевернетесь? Прием.

Я Посошок. Я был вторым помощником на «Титанике» – и живой. Какие там немцы… Прием.

Я Красный‑3. Так держать. Прием.

Я Асгард. Ветер с Азорских, небо ясное. Видимость полная. Прием.

Я Красный‑2. Нам бы облаков… Прием.

Я Асгард. Шесть дней была облачность 100. Грех жаловаться. Прием.

Я Посошок. Судно впереди, вы что? Прием.

Я Саусэнд Британия. Я речной паром. Прием.

Я Посошок. Так что вы делаете в Канале с такой осадкой? Прием.

Я Саусэнд Британия. Людей везу. А вы? Прием.

Я Посошок. Вас понял, Саусэнд Британия. Держитесь поближе. Прием.

Я Асгард. Посошок, Саусэнд Британия, у вас по курсу небольшая гроза. Прием.

Я Посошок. На мне пикировщик. Преследует. Уклоняюсь. Прошу прикрытия. Координаты. Прием.

Я Красный‑1. Координаты переданы. Прием.

Я Посошок. Асгард, не валяйте дурака. Прием.

Статика.

Я Посошок. Ну, Асгард, вы даете. Прием.

Статика.

Я Посошок. Прием.

Статика.

Я Посошок. Прием.

Я Асгард. Извините, был вне зоны действия. Берег чист. Следуйте своим курсом. Прием.

Я Посошок. Святой Георгий и… Извините. Прием.

Я Асгард. Ничего страшного. Удачи. Прием.

Неподалеку от Ярмута, в Норидже, жил тот самый кузен мистера Брентона, бармена. Адрес Энди спросил у мистера Брентона заранее, когда оба сыщика‑любителя определились с направлением поездки. Мистер Брентон скептически заметил, что ничего любопытного они там не услышат, но попросил передать привет сестре и ее мужу.

Мистер Брентон ошибся – Энди и мистер Гамильтон любопытного услышали немало. Кузина мистера Брентона оказалась весьма радушной хозяйкой, привету от брата была рада, а супруг ее, ныне владелец маленькой бакалейной лавки, поначалу был неразговорчив и от бесед о Дюнкерке все время старался перейти к другим, более приятным для воспоминаний эпизодам своей биографии, но волшебный напиток виски развязал язык и ему:

– О чем там говорить… Страшно было. До жути. Наб