Глава 21. Идеология – болезнь мозга

Джерри Рубин

«ДЕЙСТВУЙ! СЦЕНАРИИ РЕВОЛЮЦИИ» [Избранные главы книги]

 

 

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ДЖЕРРИ РУБИНА

 

 

Избранные главы книги «ДЕЙСТВУЙ! СЦЕНАРИИ РЕВОЛЮЦИИ»  

ОТ АМЕРИКАНСКОГО ИЗДАТЕЛЯ

 

Джерри Рубин – лидер 850 миллионов йиппи. В прошлой жизни Джерри был спортивным репортером и правильным студентом. Его отчислили, после чего он посетил Кубу и переехал в Беркли, где стал известен как П.Т. Барнум революции, организующий такие зрелищные мероприятия, как марши Вьетнамского Дня, обучающие забастовки и Интернациональный День Протеста.

На протяжении трех лет Джерри жил неподалеку от Университета Калифорнии, работая внештатным агитатором за развал университета. Он баллотировался на пост мэра Беркли и выиграл сердечный приступ у трех других кандидатов.

Джерри перебрался в Нью–Йорк в октябре 1967 года и стал координатором проекта Марша на Пентагон. На слушания Конгресса из серии Охоты на Ведьм он являлся в форме солдата Американской Революции, по пояс голым, вооруженным партизаном и Санта‑Клаусом. Вместе с Эбби Хоффманом[1] Джерри создал Йиппи[2] – смесь хиппи и новых левых – и помог собрать демонстрацию в Чикаго, посвященную съезду Демократической Партии в августе 1968 года.

Американское правительство обвинило Джерри и еще шестерых революционеров в преступном сговоре, направленном на срыв съезда Демократической партии, что кончилось «Заговором» – возможно, самым громким политическим судебным процессом в истории страны.

 

Глава 5. СТАНОВЛЕНИЕ НЕСТУДЕНТА

 

Движение за Свободу Слова приглашало молодых в Беркли. И вот, тысячи стекались из Нью–Йорка и со Среднего Запада, чтобы жить у нас на улицах.

Жизнь могла быть и похуже. Погода стояла тёплая, сезоны менялись медленно и несущественно, потому тратиться на зимнюю одежду было не нужно. К тому же всегда имелся вариант прокормиться, продавая траву. Или перехватить бутерброд на выходных и отложить деньги на остаток недели. К тому же всегда можно было стрельнуть денег у виноватых профессоров. Кое‑кто зачинал какое‑нибудь кустарное производство – продавали бижутерию, свечи и другие вещи собственного изготовления – прямо на Авеню.

Словом, голодающих на улицах Беркли не было.

Из крупнейшего университета в мире вырвалась целая культура. Телеграф авеню была длиной в пять зданий – книжные магазины, летние кафе, лавки с постерами и кинотеатры, крутившие андеграундные фильмы.

Прикиньте прилежного студента, приехавшего из пригорода Лос‑Анджелеса учиться в Беркли. Шлепая с лекций в свою общагу или квартиру после тяжёлого дня он проходит по Телеграф авеню, словно пробираясь по пантеону революции.

Он минует магазин пластинок и невольно внимает пару строчек из песни Дилана.

И такое же дитя пригородов, как он сам, разве что босоногое, как Иисус, подруливает к нему с вопросом: «Мелочишки не найдется?»

Постепенно в сознание правильного студента просачивается мысль:

«Вот он я, обременённый задачами, ответственностью и чувством вины человек, и все это мне навязали. А вот эти хиппи на улицах – они могут делать, что захотят. Могут дуть целый день. Могут загорать дни напролет, тогда как я вынужден просиживать штаны в душных аудиториях, слушая нудных профессоров и сдавая экзамены, превращающие меня в нервную развалину».

Университет – это место, где можно добиться всего, крысиные бега под высоким давлением. Конкуренция вокруг званий, степеней, книг, рекомендаций, поступления в аспирантуру и получения хорошей работы.

Академический мир построен на иерархии, и каждый лижет задницу того, кто сидит выше.

Но все студенты видели живой пример тысяч молодых людей, которые положили болт на правильный мир и освободились. То были настоящие студенты в классическом понимании образования как самосовершенствования. И поскольку многие хиппи в прошлом сами были студентами, их переполнял энтузиазм относительно исполнения миссии исправившегося грешника.

Студенты принялись околачиваться под нестуденческими транспарантами, забывая посещать лекции.

Их интерес к учебе угасал по мере роста волос.

Чем дольше они курили «дурь», тем более абсурдными казались им экзамены и научные статьи.

Пошла волна массовых вылетов из университета.

Самым диким преподавателем в Беркли был Стю Альберт. Он сидел под транспарантом Комитета Вьетнамского Дня и привлекал огромные толпы народа как первый увиденный революционер с развевающимися светлыми кудрями и голубыми глазами, выдававшими нечистую силу. Но чем больше на него смотрели, тем больше Стю всех цеплял своими свирепыми полемиками насчет «дури», Вьетнама, Бога, университета, секса и коммунизма. Это неминуемо бесило профессоров. Им приходилось принуждать студентов посещать их лекции методом кнута и пряника.

Но Стю перебежал им дорожку, держа всеобщее внимание одним тем, что изъяснялся в свободной манере.

Он учил на свежем воздухе вместо того, чтобы загонять студентов в пыльные аудитории. Но он не имел права преподавать. Он не получил необходимую бумажку, как это сделали все остальные. Он был аутсайдером.

Университет преобразовался в крепость, наводнённую нашими длинноволосыми, планокурящими, босоногими фриками со своей культурой, использовавшими территорию университета, как игровую площадку. Это угрожало целостности университета и взбеленило политиков штата.

Политики объявили нас предателями, тратящими деньги налогоплательщиков на спонсорство нашей измены.

Консервативные силы штата давили на университет приказами вычистить понаехавшую мразь.

Университет с готовностью согласился, обнаружив, что паразиты подтачивают фундамент заведения как изнутри, так и снаружи.

Начальники учинили операцию «Усмирение», отделяя «людей» от мятежников. Точно так же американцы во Вьетнаме вышвыривают крестьян из их домов и запирают в специально созданных стратегических поселениях, окружённых колючей проволокой, «чтобы Вьетконг держался подальше».

Администрация университета решила сделать из университета одно большое поселение такого рода, выдумав категорию «нестудент». Воткнув приставку «не» перед теми, кто отвисал на Телеграф авеню, они исключили нас из человеческой расы. То же самое сделала Германия, введя термин «неариец». Отныне все плохое, что творилось в Беркли, можно было свалить на «нестудентов».

Мы, разумеется, рубились от нового прозвища. Оно выразило все то, что мы так долго хотели донести. Мы плюнули на статус, карьеру и все прочие символы американского общества.

Мы гордились этим символом отрицания в нашей идентификации.

Чтобы избавиться от свободных духом людей вроде Стю, как от Сократа, администрация университета издала указ, запрещающий нестудентам присутствовать на кампусе, если только их не привели с собой студенты.

Университет вывел за грань закона распространение листовок нестудентами на кампусе и заявил, что любая организация, в которой числятся нестуденты, не имеет права использовать университетские помещения.

Законодательный орган штата Калифорния одобрил так называемый Акт Малфорда: нестудент, не покидающий кампус после соответствующего указания официального представителя университета, может быть арестован за незаконное проникновение.

Дабы провернуть все эти штучки, университет призвал целого копа на полный рабочий день, в течение которого он должен был разгуливать по кампусу в поисках нестудентов, шпионя за политически активными студентами, выслеживая нарушения правил, составляя досье и работая в тесной связке с Красными Бригадами[3], ФБР и ЦРУ.

Стю вычислил его и проорал:

– Салют, Джеймс Бонд!

Прозвище прижилось.

Целью было кастрировать студентов.

Если студент был политически активен, его выкидывали пинком под зад, превращая в нестудента. Марио Савио, архетипический студенческий лидер, стал нестудентом.

Студент определялся как некто со студиком в кармане, а вовсе не как кто–то, увлечённый учебой.

Работала тоталитарная формула «дважды подумай, прежде чем что‑то сказать».

А вот президенту универа, Кларку Керру, нужно было симпатизировать. Он так гордился своими статистическими данными и графиками. Миллионами, которые он выклянчивал у федерального правительства и крупных бизнесменов. Количеством лауреатов Нобелевской премии от его университета. Счетами зданий, которые предполагалось построить. Изобретённым оружием. Новыми кафедрами. Футбольными командами. Но куда бы Керр ни прибыл в стране, никто и не думал спрашивать его о лауреатах Нобеля или программах развития.

– Что там с теми студенческими демонстрациями на кампусе? – осведомлялись у него вновь и вновь.

Бедный Керр. Мы стащили у него университет прямо из–под носа.

Я шел в «Медвежью Берлогу» проглотить гамбургер, когда увидел сидячую забастовку.

Никогда не могу отказаться от сидячей забастовки.

Стоить мне заметить сидящих людей, как на меня накатывает чудовищная усталость.

Вне зависимости от повода, будь то Байафра, снижение оплаты труда для копов, голубое небо или завышенные налоги, если вы сидите и бастуете, я буду там.

Просидев час, я спросил чувака рядом со мной:

– Эй, а из–за чего сидим?

То был протест против нескольких нестудентов, установивших столик у входа в «Медвежью Берлогу» и раздававших литературу – акция, абсолютно незаконная, согласно новым правилам.

Студенты полагали, что нечестно было этим нестудентам раздавать брошюрки.

Будучи нестудентом, я праведно согласился.

Я взял что–то с их столика: «ЗАПИШИСЬ НА ФЛОТ – УВИДИШЬ МИР»

Некоторые нестуденты, как выяснилось, могут быть значительно меньше «не», чем другие, особенно если речь идет о военных вербовщиках.

Всю забастовку я просидел, не проронив ни слова, в любой момент готовясь сходить за гамбургером.

Наконец, явились копы и оцепили тысячу бастующих. Исполнительный заместитель ректора Эрл Ф. Чейт, едва вернувшийся с шестинедельных курсов повышения квалификации в Советском Союзе, обвинил в организации забастовки шестерых нестудентов. Копы получили ордер на арест Марио Савио, Стю Альберта, Стива Гамильтона, Майка Смита, Билла Миллера и меня. Присутствие Карен Вальд, еще одной нестудентки, сидевшей непосредственно в середине группы, было проигнорировано. Она в ярости закричала:

– Вы, ёбаные шовинисты, арестуйте и меня!

Нас шестерых отвели в сторону и предъявили обвинение в незаконном вторжении и нарушении общественного порядка.

Но вид копов на кампусе вновь взбесил сдержанных студентов, и на следующий же день 8000 человек заполонили площадь, откликнувшись на призыв Марио Савио к забастовке.

Я врубился, что случилось. Попытка администрации представить нас мятежниками, а студентов – жертвами лохотрона, увенчалась тем, что миф о нестудентах разросся до невероятных масштабов. Это оскорбило студентов и усилило их желание вылететь из университета.

Когда становишься нестудентом, секс идет лучше и доставляет больше удовольствия, ты куришь больше травы, ты здоровее, счастливей и вырастаешь на 30 см.

Мелвин Белли, только что защитивший Джека Руби[4], изъявил желание взяться за наше дело без оплаты. Я захотел с ним встретиться.

Мы поехали к нему в офис в Сан–Франциско. Белли сказал, что считает войну во Вьетнаме правым делом.

Несмотря на это, он был порядочным либералом. Говорил, что свобода, за которую страна билась во Вьетнаме, была утрачена на кампусе, когда нас арестовали. Утверждал, что университет должен разрешить любую политическую активность как для студентов, так и для нестудентов.

Белли одевал ковбойские сапоги и новый костюм каждый день слушаний в суде. Его лицо было оранжевым от макияжа, который он накладывал специально для телекамер.

Его харизма доминировала над залом заседаний. В какой–то момент, посреди напряженного действия, он театрально вытащил носовой платок и добрых секунд 40 прочищал назальные впадины, пока присяжные, битком набитый зал, обвинитель и судья изнемогали от неопределённости. Мы слушали его в гробовой тишине.

ХРЮ! ХРЮ!

Наконец, Белли закончил и сказал:

– Извините, судья.

Затем копы подтвердили, что я не играл роль лидера в организации забастовки.

Джеймс Бонд отрапортовал:

– Не скажу, что Джерри Рубин говорил весь день, но он много улыбался.

Белли вызвал его свидетелем и спросил:

– Вы хотите сказать, что эти люди нарушили нормальный распорядок дня университета?

– Да, это так.

– Мешал ли Джерри Рубин учебному процессу тем, что улыбался?

Финальное обращение Белли к присяжным вогнало нас в краску.

– Я могу защитить капитализм лучше, чем любой другой человек из собравшихся здесь, – начал он.

Белли апеллировал к жюри, отстаивая ценности американской демократии.

– Перед вами хорошие юноши, и если вы отправите их в тюрьму, вы лишь докажете, что они правы, когда говорят, что наше правительство – это зло.

Мы случайно узнали, что в жюри был чувак, недавно попросивший политического убежища как беженец из Венгрии. Он вел много записей на протяжении всего процесса и стал в итоге разом председателем жюри и нашим палачом.

После десяти часов обсуждений вердикт был готов. Нас всех признали виновными в нарушении общественного порядка.

Марио получил 90 дней.

Стю – 60.

А я отделался всего 45 сутками.

ЗА ТО, ЧТО УЛЫБАЛСЯ!

 

Глава 13. КАК БЫТЬ ЙИППИ

 

Мы удолбались в хлам, что позволило взглянуть на вопрос с позиции логики.

Это революция молодых.

Это международная революция.

Люди пытаются добиться какого–то смысла, повеселиться, познать экстаз – в общем, основать партию тех, кто любит хорошие пати.

Что получается?

Международная Молодёжная Партия.

Пол Красснер[5] вскочил и заорал:

– ЙИП–пи! Мы – йиппи!

Движение можно было считать родившимся.

Каждый из нас в той комнате, в канун Нового года, знал, что через несколько месяцев «йиппи» станет повседневным словом.

Эбби, Анита, Пол, Нэнси и я принялись скакать по комнате, неистово йиппя.

Согласятся ли люди называть себя йиппи?

Парой месяцев ранее в город прибыл Дин Раск[6], в связи с чем мы носились по улицам, поджигая помойные баки, забрызгивая кровью проезжающие лимузины и мешая транспортному движению. И пока мы бегали, мы кричали что–то напоминающее звук «йиппи».

«Йиппи!» – это крик, бегущий по улицам.

Йиппи – это неорганизованная, неполитическая партия – Международная Молодёжная Партия. Актер в этом грандиозном спектакле – тоже йиппи. И боевой клич: «Йиппи!»

Мифы предлагают детям модель, с которой можно себя отождествлять.

Американские мифы – от Джорджа Вашингтона до Супермена и от Тарзана до Джона Уэйна – мертвы. Потому американской молодёжи приходится создавать мифы самой.

Новый герой родился с косяком в зубах во время блокады Пентагона, но миф, который мог бы его охарактеризовать, ещё не сформировался. Не существовало мифов, которые могли бы обрисовать всех 14‑летних канзасских фриков, глотающих кислоту, отращивающих патлы и косящих от призыва домой или в школу. Не было мощей, изображающих всех тех художников, которые сбегали из тюрьмы среднеклассовой Америки, чтобы жить и создавать искусство на улицах.

На планете завёлся кислотный марксист, психоделический большевик. Он не чувствовал себя комфортно среди Студентов за Демократическое Общество, он не был интеллектуалом с кампуса или хиппи, проповедующим власть цветов. Обдолбанный политикан. Гибрид нового левого и хиппи вылился в нечто совершенно новое.

Фрик, дерущийся на улице, отщепенец со стволом на бедре. Такой страшный, что среднеклассовая каста в ужасе от его внешнего вида.

Хайрастый, бородатый, рехнутый ебанат, чья жизнь – театр, каждую минуту создавал новое общество, разрушая старое.

Это была сухая реальность. Мифу требовалось обрасти энергетическим полем.

Йиппи выковали этот миф и вдохновили потенциальных йиппи во многих городах и деревнях по всей стране выбросить свои учебники и освободиться.

Йиппи планировали использовать Демократическую Партию и события в Чикаго 1968 года для построения собственной политической арены и создания мифа; мы должны были переманить на себя прессу у демократов и создать призрак йиппи, который поставил бы всю Америку на уши.

Миф реален, если он помогает людям реализовывать их личные мечты и фантазии.

Миф всегда крупнее человека. Например, миф о Че Геваре намного могущественнее, чем он сам. Миф о Студентах за Демократическое Общество сильнее этих студентов.

Миф о йиппи свернет шею правительству.

Миф совершает революцию. Маркс – это миф. Мао – тоже миф. И Дилан – миф. Не говоря уже о «Чёрных Пантерах».

Люди пытаются соответствовать мифу; и это выявляет в них всё самое лучшее.

Секрет мифа о йиппи заключён в его абсурдности. Его базовый информационный посыл – чистый лист бумаги.

Левые немедленно атаковали нас как аполитичных, иррациональных, ужратых кислотой фриков, пытающихся свести «политический бунт молодёжи» к «дури», рок–музыке и забастовкам. Хиппи видели в нас марксистов в психоделическом шмотье, которые глотают что попало, рубятся от рока и забастовок, чтобы сделать молодёжь более радикальной пред лицом полицейских дубинок.

Хиппи смотрели на нас, как на политиканов, а политиканы – как на хиппи. Только правые разглядели в нас то, чем мы были на самом деле.

Слоган йиппи гласит: «Восстань и скинь ползучего зануду!!!»

Проправительственная пресса решила, что «ползучий зануда» – это Линдон Джонсон, которого мы хотим вышвырнуть из Овального кабинета.

В ответ мы захохотали, потому что любили Джонсона. Он был нашим лидером, основателем, гуру. Где бы мы были без него?

У каждого есть персональный ползучий зануда – отметки, долги, прыщи. Йиппи – это движение добровольцев. Для йиппи не действуют никакие идеологические требования. Напиши свой собственный слоган. Протестуй против личной проблемы. Каждый человек – йиппи сам по себе.

Все, что нужно сделать, чтобы стать йиппи – это стать йиппи.

Йиппи – это лишь повод побузить.

Если ты спрашиваешь: «А йиппи правда существуют?» – ты не йиппи.

Если говоришь: «Йиппи нет в природе», – ты не йиппи.

Прошлогодние йиппи – это уже респектабельно.

Нынешние йиппи – отстой.

Йиппи достаточно фрикаделичны для того, чтобы детишки могли сказать:

– Э, да я тоже могу так шизить!

Когда найдутся люди, которые офонареют ещё хлеще, чем йиппи, настанет время хоронить движение.

Йиппи считают, что социальная революция не произойдет, пока не будет перестройки в головах, и наоборот.

Не существует такого понятия, как ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ЙИППИ. В мире насчитывается 646,5 миллионов йиппи, и каждый из них – ЛИДЕР. Йиппи – это лидеры без последователей.

Йиппи делают что, где и когда захотят. Йиппи знают, что только мы вменяемы, а все остальные спятили, поэтому мы называемся «шизоидами».

Йиппи говорят:

– Если это не весело – не делай.

Мы рассматриваем секс, рок‑н‑ролл и дурь как часть коммунистического заговора с целью захвата Америки.

Мы плачем, когда смеёмся, и смееёмся сквозь слезы.

Для того, чтобы быть йиппи, необходимо таращиться в цветной телик, особенно в новости, как минимум два часа в сутки.

Йиппийная идея веселья заключена в том, чтобы скинуть правительство.

Йиппи – маоисты.

Йиппи – эксгибиционисты, потому что воплощают свои мечты на публике.

Мы отомстим за Че!

Репортер:

– Откуда у йиппи деньги?

Йиппи:

– А откуда у Папы Римского кольцо?

Йиппи – это городские сумасшедшие. Нам комфортно в дорожной пробке.

Левые требуют полной занятости для всех – мы требуем вселенского безделья. Мир обязан дать нам жить!

Правые готовы обосраться, когда слышат, как йиппи разоблачают самое нелепую политическую проблему в сегодняшней Америке: платные туалеты.

Йиппи мечтают пробежать нагишом по коридорам здания Конгресса.

Йиппи проводят секретные стратегические встречи с Ронни Рейганом[7], планируя, как радикализировать студентов Беркли.

Йиппи закидываются на выступлениях Фиделя.

Мы начали йиппить с офиса, списка почтовой рассылки, трех телефонных линий, пяти оплачиваемых менеджеров и еженедельных сборов. Мы были самыми трудолюбивыми и наиболее дисциплинированными сотрудниками, каких вам доводилось встречать, несмотря на пропаганду праздности и отсутствия самоорганизации.

Марихуана – это бонус на всех сборищах йиппи.

Йиппи завтракают кислотой, чтобы приблизиться к действительности.

Холден Колфилд – йиппи.

Старый Никсон был йиппи. Новый Никсон – из другого теста.

Йиппи полагают, что все не–йиппи – это подавленные йиппи. Мы пытаемся разбудить йиппи в каждом.

Йиппи прокламируют: Все правильные мира, выпадайте! Вам нечего терять, кроме накрахмаленных рубашек!

Революция начнётся тогда, когда все станут ЙИППИ!

 

Джерри Рубин

«ДЕЙСТВУЙ! СЦЕНАРИИ РЕВОЛЮЦИИ» [Избранные главы книги]

 

 

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ДЖЕРРИ РУБИНА

 

 

Избранные главы книги «ДЕЙСТВУЙ! СЦЕНАРИИ РЕВОЛЮЦИИ»  

ОТ АМЕРИКАНСКОГО ИЗДАТЕЛЯ

 

Джерри Рубин – лидер 850 миллионов йиппи. В прошлой жизни Джерри был спортивным репортером и правильным студентом. Его отчислили, после чего он посетил Кубу и переехал в Беркли, где стал известен как П.Т. Барнум революции, организующий такие зрелищные мероприятия, как марши Вьетнамского Дня, обучающие забастовки и Интернациональный День Протеста.

На протяжении трех лет Джерри жил неподалеку от Университета Калифорнии, работая внештатным агитатором за развал университета. Он баллотировался на пост мэра Беркли и выиграл сердечный приступ у трех других кандидатов.

Джерри перебрался в Нью–Йорк в октябре 1967 года и стал координатором проекта Марша на Пентагон. На слушания Конгресса из серии Охоты на Ведьм он являлся в форме солдата Американской Революции, по пояс голым, вооруженным партизаном и Санта‑Клаусом. Вместе с Эбби Хоффманом[1] Джерри создал Йиппи[2] – смесь хиппи и новых левых – и помог собрать демонстрацию в Чикаго, посвященную съезду Демократической Партии в августе 1968 года.

Американское правительство обвинило Джерри и еще шестерых революционеров в преступном сговоре, направленном на срыв съезда Демократической партии, что кончилось «Заговором» – возможно, самым громким политическим судебным процессом в истории страны.

 

Глава 5. СТАНОВЛЕНИЕ НЕСТУДЕНТА

 

Движение за Свободу Слова приглашало молодых в Беркли. И вот, тысячи стекались из Нью–Йорка и со Среднего Запада, чтобы жить у нас на улицах.

Жизнь могла быть и похуже. Погода стояла тёплая, сезоны менялись медленно и несущественно, потому тратиться на зимнюю одежду было не нужно. К тому же всегда имелся вариант прокормиться, продавая траву. Или перехватить бутерброд на выходных и отложить деньги на остаток недели. К тому же всегда можно было стрельнуть денег у виноватых профессоров. Кое‑кто зачинал какое‑нибудь кустарное производство – продавали бижутерию, свечи и другие вещи собственного изготовления – прямо на Авеню.

Словом, голодающих на улицах Беркли не было.

Из крупнейшего университета в мире вырвалась целая культура. Телеграф авеню была длиной в пять зданий – книжные магазины, летние кафе, лавки с постерами и кинотеатры, крутившие андеграундные фильмы.

Прикиньте прилежного студента, приехавшего из пригорода Лос‑Анджелеса учиться в Беркли. Шлепая с лекций в свою общагу или квартиру после тяжёлого дня он проходит по Телеграф авеню, словно пробираясь по пантеону революции.

Он минует магазин пластинок и невольно внимает пару строчек из песни Дилана.

И такое же дитя пригородов, как он сам, разве что босоногое, как Иисус, подруливает к нему с вопросом: «Мелочишки не найдется?»

Постепенно в сознание правильного студента просачивается мысль:

«Вот он я, обременённый задачами, ответственностью и чувством вины человек, и все это мне навязали. А вот эти хиппи на улицах – они могут делать, что захотят. Могут дуть целый день. Могут загорать дни напролет, тогда как я вынужден просиживать штаны в душных аудиториях, слушая нудных профессоров и сдавая экзамены, превращающие меня в нервную развалину».

Университет – это место, где можно добиться всего, крысиные бега под высоким давлением. Конкуренция вокруг званий, степеней, книг, рекомендаций, поступления в аспирантуру и получения хорошей работы.

Академический мир построен на иерархии, и каждый лижет задницу того, кто сидит выше.

Но все студенты видели живой пример тысяч молодых людей, которые положили болт на правильный мир и освободились. То были настоящие студенты в классическом понимании образования как самосовершенствования. И поскольку многие хиппи в прошлом сами были студентами, их переполнял энтузиазм относительно исполнения миссии исправившегося грешника.

Студенты принялись околачиваться под нестуденческими транспарантами, забывая посещать лекции.

Их интерес к учебе угасал по мере роста волос.

Чем дольше они курили «дурь», тем более абсурдными казались им экзамены и научные статьи.

Пошла волна массовых вылетов из университета.

Самым диким преподавателем в Беркли был Стю Альберт. Он сидел под транспарантом Комитета Вьетнамского Дня и привлекал огромные толпы народа как первый увиденный революционер с развевающимися светлыми кудрями и голубыми глазами, выдававшими нечистую силу. Но чем больше на него смотрели, тем больше Стю всех цеплял своими свирепыми полемиками насчет «дури», Вьетнама, Бога, университета, секса и коммунизма. Это неминуемо бесило профессоров. Им приходилось принуждать студентов посещать их лекции методом кнута и пряника.

Но Стю перебежал им дорожку, держа всеобщее внимание одним тем, что изъяснялся в свободной манере.

Он учил на свежем воздухе вместо того, чтобы загонять студентов в пыльные аудитории. Но он не имел права преподавать. Он не получил необходимую бумажку, как это сделали все остальные. Он был аутсайдером.

Университет преобразовался в крепость, наводнённую нашими длинноволосыми, планокурящими, босоногими фриками со своей культурой, использовавшими территорию университета, как игровую площадку. Это угрожало целостности университета и взбеленило политиков штата.

Политики объявили нас предателями, тратящими деньги налогоплательщиков на спонсорство нашей измены.

Консервативные силы штата давили на университет приказами вычистить понаехавшую мразь.

Университет с готовностью согласился, обнаружив, что паразиты подтачивают фундамент заведения как изнутри, так и снаружи.

Начальники учинили операцию «Усмирение», отделяя «людей» от мятежников. Точно так же американцы во Вьетнаме вышвыривают крестьян из их домов и запирают в специально созданных стратегических поселениях, окружённых колючей проволокой, «чтобы Вьетконг держался подальше».

Администрация университета решила сделать из университета одно большое поселение такого рода, выдумав категорию «нестудент». Воткнув приставку «не» перед теми, кто отвисал на Телеграф авеню, они исключили нас из человеческой расы. То же самое сделала Германия, введя термин «неариец». Отныне все плохое, что творилось в Беркли, можно было свалить на «нестудентов».

Мы, разумеется, рубились от нового прозвища. Оно выразило все то, что мы так долго хотели донести. Мы плюнули на статус, карьеру и все прочие символы американского общества.

Мы гордились этим символом отрицания в нашей идентификации.

Чтобы избавиться от свободных духом людей вроде Стю, как от Сократа, администрация университета издала указ, запрещающий нестудентам присутствовать на кампусе, если только их не привели с собой студенты.

Университет вывел за грань закона распространение листовок нестудентами на кампусе и заявил, что любая организация, в которой числятся нестуденты, не имеет права использовать университетские помещения.

Законодательный орган штата Калифорния одобрил так называемый Акт Малфорда: нестудент, не покидающий кампус после соответствующего указания официального представителя университета, может быть арестован за незаконное проникновение.

Дабы провернуть все эти штучки, университет призвал целого копа на полный рабочий день, в течение которого он должен был разгуливать по кампусу в поисках нестудентов, шпионя за политически активными студентами, выслеживая нарушения правил, составляя досье и работая в тесной связке с Красными Бригадами[3], ФБР и ЦРУ.

Стю вычислил его и проорал:

– Салют, Джеймс Бонд!

Прозвище прижилось.

Целью было кастрировать студентов.

Если студент был политически активен, его выкидывали пинком под зад, превращая в нестудента. Марио Савио, архетипический студенческий лидер, стал нестудентом.

Студент определялся как некто со студиком в кармане, а вовсе не как кто–то, увлечённый учебой.

Работала тоталитарная формула «дважды подумай, прежде чем что‑то сказать».

А вот президенту универа, Кларку Керру, нужно было симпатизировать. Он так гордился своими статистическими данными и графиками. Миллионами, которые он выклянчивал у федерального правительства и крупных бизнесменов. Количеством лауреатов Нобелевской премии от его университета. Счетами зданий, которые предполагалось построить. Изобретённым оружием. Новыми кафедрами. Футбольными командами. Но куда бы Керр ни прибыл в стране, никто и не думал спрашивать его о лауреатах Нобеля или программах развития.

– Что там с теми студенческими демонстрациями на кампусе? – осведомлялись у него вновь и вновь.

Бедный Керр. Мы стащили у него университет прямо из–под носа.

Я шел в «Медвежью Берлогу» проглотить гамбургер, когда увидел сидячую забастовку.

Никогда не могу отказаться от сидячей забастовки.

Стоить мне заметить сидящих людей, как на меня накатывает чудовищная усталость.

Вне зависимости от повода, будь то Байафра, снижение оплаты труда для копов, голубое небо или завышенные налоги, если вы сидите и бастуете, я буду там.

Просидев час, я спросил чувака рядом со мной:

– Эй, а из–за чего сидим?

То был протест против нескольких нестудентов, установивших столик у входа в «Медвежью Берлогу» и раздававших литературу – акция, абсолютно незаконная, согласно новым правилам.

Студенты полагали, что нечестно было этим нестудентам раздавать брошюрки.

Будучи нестудентом, я праведно согласился.

Я взял что–то с их столика: «ЗАПИШИСЬ НА ФЛОТ – УВИДИШЬ МИР»

Некоторые нестуденты, как выяснилось, могут быть значительно меньше «не», чем другие, особенно если речь идет о военных вербовщиках.

Всю забастовку я просидел, не проронив ни слова, в любой момент готовясь сходить за гамбургером.

Наконец, явились копы и оцепили тысячу бастующих. Исполнительный заместитель ректора Эрл Ф. Чейт, едва вернувшийся с шестинедельных курсов повышения квалификации в Советском Союзе, обвинил в организации забастовки шестерых нестудентов. Копы получили ордер на арест Марио Савио, Стю Альберта, Стива Гамильтона, Майка Смита, Билла Миллера и меня. Присутствие Карен Вальд, еще одной нестудентки, сидевшей непосредственно в середине группы, было проигнорировано. Она в ярости закричала:

– Вы, ёбаные шовинисты, арестуйте и меня!

Нас шестерых отвели в сторону и предъявили обвинение в незаконном вторжении и нарушении общественного порядка.

Но вид копов на кампусе вновь взбесил сдержанных студентов, и на следующий же день 8000 человек заполонили площадь, откликнувшись на призыв Марио Савио к забастовке.

Я врубился, что случилось. Попытка администрации представить нас мятежниками, а студентов – жертвами лохотрона, увенчалась тем, что миф о нестудентах разросся до невероятных масштабов. Это оскорбило студентов и усилило их желание вылететь из университета.

Когда становишься нестудентом, секс идет лучше и доставляет больше удовольствия, ты куришь больше травы, ты здоровее, счастливей и вырастаешь на 30 см.

Мелвин Белли, только что защитивший Джека Руби[4], изъявил желание взяться за наше дело без оплаты. Я захотел с ним встретиться.

Мы поехали к нему в офис в Сан–Франциско. Белли сказал, что считает войну во Вьетнаме правым делом.

Несмотря на это, он был порядочным либералом. Говорил, что свобода, за которую страна билась во Вьетнаме, была утрачена на кампусе, когда нас арестовали. Утверждал, что университет должен разрешить любую политическую активность как для студентов, так и для нестудентов.

Белли одевал ковбойские сапоги и новый костюм каждый день слушаний в суде. Его лицо было оранжевым от макияжа, который он накладывал специально для телекамер.

Его харизма доминировала над залом заседаний. В какой–то момент, посреди напряженного действия, он театрально вытащил носовой платок и добрых секунд 40 прочищал назальные впадины, пока присяжные, битком набитый зал, обвинитель и судья изнемогали от неопределённости. Мы слушали его в гробовой тишине.

ХРЮ! ХРЮ!

Наконец, Белли закончил и сказал:

– Извините, судья.

Затем копы подтвердили, что я не играл роль лидера в организации забастовки.

Джеймс Бонд отрапортовал:

– Не скажу, что Джерри Рубин говорил весь день, но он много улыбался.

Белли вызвал его свидетелем и спросил:

– Вы хотите сказать, что эти люди нарушили нормальный распорядок дня университета?

– Да, это так.

– Мешал ли Джерри Рубин учебному процессу тем, что улыбался?

Финальное обращение Белли к присяжным вогнало нас в краску.

– Я могу защитить капитализм лучше, чем любой другой человек из собравшихся здесь, – начал он.

Белли апеллировал к жюри, отстаивая ценности американской демократии.

– Перед вами хорошие юноши, и если вы отправите их в тюрьму, вы лишь докажете, что они правы, когда говорят, что наше правительство – это зло.

Мы случайно узнали, что в жюри был чувак, недавно попросивший политического убежища как беженец из Венгрии. Он вел много записей на протяжении всего процесса и стал в итоге разом председателем жюри и нашим палачом.

После десяти часов обсуждений вердикт был готов. Нас всех признали виновными в нарушении общественного порядка.

Марио получил 90 дней.

Стю – 60.

А я отделался всего 45 сутками.

ЗА ТО, ЧТО УЛЫБАЛСЯ!

 

Глава 13. КАК БЫТЬ ЙИППИ

 

Мы удолбались в хлам, что позволило взглянуть на вопрос с позиции логики.

Это революция молодых.

Это международная революция.

Люди пытаются добиться какого–то смысла, повеселиться, познать экстаз – в общем, основать партию тех, кто любит хорошие пати.

Что получается?

Международная Молодёжная Партия.

Пол Красснер[5] вскочил и заорал:

– ЙИП–пи! Мы – йиппи!

Движение можно было считать родившимся.

Каждый из нас в той комнате, в канун Нового года, знал, что через несколько месяцев «йиппи» станет повседневным словом.

Эбби, Анита, Пол, Нэнси и я принялись скакать по комнате, неистово йиппя.

Согласятся ли люди называть себя йиппи?

Парой месяцев ранее в город прибыл Дин Раск[6], в связи с чем мы носились по улицам, поджигая помойные баки, забрызгивая кровью проезжающие лимузины и мешая транспортному движению. И пока мы бегали, мы кричали что–то напоминающее звук «йиппи».

«Йиппи!» – это крик, бегущий по улицам.

Йиппи – это неорганизованная, неполитическая партия – Международная Молодёжная Партия. Актер в этом грандиозном спектакле – тоже йиппи. И боевой клич: «Йиппи!»

Мифы предлагают детям модель, с которой можно себя отождествлять.

Американские мифы – от Джорджа Вашингтона до С