Глава тринадцатая. Битва при Платеях

 

Аристодем сидел у костра и точил бруском из наждачного камня свой короткий меч из голубоватой лаконской стали. Невеселые мысли одолевали его. Вот уже восемь дней эллинское войско стоит на Асопской гряде напротив персидских отрядов, вытянувшихся длинной линией на другом берегу Асопа. Стоят жаркие дни августа, дождей нет совсем, поэтому река Асоп сильно обмелела, теперь ее без труда может перейти и пеший воин, и конник. Притоки Асопа пересохли от зноя, от них остались лишь неглубокие извилистые русла, испещренные трещинами.

Конница варваров изо дня в день тревожит эллинов своими наскоками из-за реки. У персов очень много конных лучников, которые наносят эллинам немалый урон своими стрелами, сами оставаясь в недосягаемости.

Убрав меч в ножны, Аристодем подбросил хвороста в костер и стал смотреть на пляшущие по веткам языки пламени. Вчерашний натиск персидской конницы был настолько мощным, что спартанцам пришлось отступить с восточной оконечности Асопской гряды. Варвары прорвались к источнику Гаргафии, засыпав его землей. Теперь эллинам негде набирать воду.

Военачальники лакедемонян требуют от Павсания, чтобы он вел их в наступление на армию Мардония, благо реку Асоп теперь можно легко перейти вброд. Однако Павсаний пребывает в нерешительности. Жрец Тисамен каждый день приносит жертвы богам, постоянно извещая Павсания о дурных предзнаменованиях. Боги предрекают Павсанию поражение, если он сойдет с Асопской гряды.

В довершение всех несчастий с горного перевала Киферон в стан эллинов прибыл пастух, сообщивший о том, что персидская конница перехватила обоз с провиантом, направлявшийся в долину Асопа со стороны Мегар. Персы перебили всех обозников и всех вьючных животных, а зерно, вино и оливковое масло сбросили в ущелье.

В последние несколько дней эллины и так сидят на голодном пайке. С потерей обоза войску Павсания грозит голод.

Эллинские военачальники собрались в шатре Павсания на совет. Они совещаются уже два часа, обсуждая свое нелегкое положение. До Аристодема долетают громкие взволнованные голоса стратегов, о чем-то спорящих друг с другом. Над станом лакедемонян висит гнетущая тишина, поэтому споры военачальников далеко разносятся в чутких вечерних сумерках.

К костру приблизился Калликрат, состоящий филархом в эномотии Аристодема. Калликрат имел столь прекрасную внешность, что на него приходили посмотреть воины из других греческих отрядов. Все, кто видел Калликрата, единодушно утверждают, что красивее его нет юноши во всем эллинском войске.

Филарх был самым младшим военачальником в спартанской фаланге. Филарх начальствует над восемью воинами, составлявшими единый ряд в фаланге. Гоплиты в таком ряду выстраиваются в затылок друг другу. Подразделение, возглавляемое филархом, называется филой. В эномотии было четыре филы. Эномотия, в свою очередь, входит в состав пентекостии, а пентекостия является частью лоха, насчитывающего около тысячи человек.

– Часовые не дремлют, – сказал Калликрат, присев на вязанку дров. Он обходил караулы, расставленные вокруг спартанского лагеря.

– Это хорошо, – промолвил Аристодем, очнувшись от задумчивости. – Враг совсем близко, поэтому нам надо быть начеку.

– Варвары ушли из святилища Андрократа, я посылал туда лазутчиков, – заметил Калликрат с недоумением в голосе. – Персы с таким трудом выбили оттуда телохранителей Павсания. И вдруг они сами покинули эту господствующую высоту. Почему?

– Ничего странного, – вздохнул Аристодем. – Поблизости нет ни одного источника воды, поэтому персам негде поить своих лошадей. Вот почему варвары отступили к Асопу.

– Павсаний должен отдать приказ о наступлении, – вырвалось у Калликрата. – Нужно отбросить персов от реки, это облегчит положение нашего войска. Если без пищи воины смогут продержаться несколько дней, то без воды им не выстоять и дня в такую жару!

Аристодем молча покивал головой, соглашаясь с Калликратом.

Вдруг из прохода между палатками вышел Амомфарет, на лице которого отражались досада и возмущение. Остановившись возле Аристодема и Калликрата, которые мигом вскочили на ноги, Амомфарет сердито выругался.

– Чем закончился совет? – нетерпеливо спросил Калликрат.

Амомфарет мрачно взглянул на него.

– Совет еще не завершился, но я ушел оттуда, поскольку не хочу принимать участия в постыдном голосовании.

Не вдаваясь в объяснения, Амомфарет направился к своей палатке с хмуро опущенной головой. Свой красный плащ Амомфарет держал в руке, не замечая, что его край волочится по земле.

Вскоре совещание у Павсания закончилось. Военачальники стали расходиться к своим отрядам.

Аристодем и Калликрат увидели Еврибиада, спешащего куда-то с озабоченным лицом. Они подозвали его к себе.

– Какое решение принял Павсаний? – спросил Аристодем.

– Завтра выступаем на Мардония? – с надеждой в голосе воскликнул Калликрат.

– Увы, друзья! – печально произнес Еврибиад. – Путем голосования военачальники постановили сегодня ночью оставить Асопскую гряду и скрытно от персов отступить к Платеям. В той местности протекает река Оэроя, она обеспечит наше войско водой. К тому же от Платей недалеко до горной дороги через Киферон, а это единственный путь для снабжения нашей армии провиантом.

– Как же так? – Калликрат не скрывал своего недовольства. – Спартанцы отступят, не отомстив персам за свою вчерашнюю неудачу! Это же постыдно!

– Союзники постановили отступать, Павсаний был вынужден подчиниться такому их решению, – сказал Еврибиад. – Лично я голосовал за немедленную битву с Мардонием, как и прочие спартанские военачальники. К сожалению, нас было меньшинство на совете.

Эллинские отряды стали готовиться к ночному маршу, стараясь производить как можно меньше шума, дабы персидские дозоры не заподозрили неладное. Первыми покинули стан коринфяне и пелопоннесцы, следом за ними выступили эвбейцы, мегарцы и эгинцы. Многие из эллинов не взяли с собой свои палатки, не желая обременять себя лишней кладью. Военные трубы молчали, все команды отдавались голосом. Никто не зажигал факелов, несмотря на опустившуюся ночь.

Когда приказ Павсания о выступлении к Платеям поднял на ноги всех лакедемонян, это вывело из себя вспыльчивого Амомфарета. Запретив воинам из своего лоха сворачивать палатки, Амомфарет разыскал Павсания, желая отговорить его от столь позорного решения.

– Что с тобой случилось, Павсаний? – возмущался Амомфарет. – Почему ты пошел на поводу у толпы трусов? Разве ты забыл главный закон Спарты – никогда не отступать перед врагом! Вспомни царя Леонида, погибшего в Фермопилах, но не отступившего перед Ксерксом. Что сказал бы твой отец при виде твоего малодушия, будь он жив сейчас!..

Пытаясь урезонить разбушевавшегося Амомфарета, Павсаний стал приводить ему разумные доводы в пользу отступления, говоря, что эллинскому войску нужны вода и пища, что отход к Платеям это отнюдь не бегство от врага, а перегруппировка сил. Нельзя слепо бросаться в сражение с Мардонием, поскольку эллинское войско измучено недоеданием и жаждой. Упомянул Павсаний и о неблагоприятных знамениях во время жертвоприношений богам.

Амомфарет выслушал Павсания, не скрывая неудовольствия. Его большие голубые глаза с прищуром глядели тому в лицо, словно он старался проникнуть в мысли Павсания. И когда Павсаний умолк, подтвердив свой приказ о выступлении, Амомфарет стал обращаться к другим военачальникам спартанских отрядов, выкликая их имена.

Собрав вокруг себя большую группу из лохагов, пентакосиархов и эномотархов, Амомфарет взывал к ним с гневом и обидой в голосе:

– Друзья мои! Вы же голосовали против отступления перед варварами. Почему же вы подчиняетесь Павсанию, попирающему закон и честь? Павсаний испугался дурных предзнаменований, это его дело. Но вам, прошедшим через многие битвы, не пристало малодушничать! Пусть Павсаний убирается отсюда, как побитый пес. А всех вас я призываю остаться здесь со мной и на рассвете вступить в сражение с варварами!

Военачальники шумели и спорили: кто-то из них соглашался с Амомфаретом, кто-то, напротив, пытался убедить его подчиниться Павсанию.

Дабы восстановить дисциплину, в дело вмешался эпистолей Ламприск, который сурово напомнил военачальникам о присяге и о возможной потере ими гражданских прав за неповиновение Павсанию. Изгойство являлось самым худшим наказанием в Лакедемоне, поэтому никто из военачальников не последовал за Амомфаретом.

Вытягиваясь длинной колонной, спартанское войско медленно двинулось на восток по равнине, укрытой густым ночным мраком. В этом душном мраке, наполненном уханьем сов, уже растворились все союзные эллинские отряды.

В лагере лакедемонян среди догорающих костров оставались лишь палатки воинов, подчиненных Амомфарету. Все эти воины были из комы Питана, а посему назывались питанетами. Их было девятьсот человек. Комами лакедемоняне называли кварталы, из которых состоял город Спарта. Всего в Спарте было пять ком.

Питанеты не желали подчиниться Павсанию, видя, что этого не делает Амомфарет, пользующийся их безграничным уважением.

Павсаний и Ламприск ходили за Амомфаретом по пятам, всячески уговаривая его присоединиться к отступающему войску.

– Своим упрямством ты ничего не добьешься! – молвил Ламприск. – Сначала ты ушел с совета, наговорив нашим союзникам немало обидных слов. Ты отказался участвовать в голосовании, как капризный ребенок, которого лишили любимой игрушки. Будучи лохагом, ты подаешь дурной пример прочим лакедемонянам, Амомфарет.

В пылу спора Амомфарет схватил камень размером с бычью голову и швырнул его к ногам Ламприска со словами:

– Этим булыжником я голосую против бегства от варваров!

Голосование в шатре Павсания происходило по старинке, с помощью камней. Военачальники опускали в сосуд черные и белые камешки. Белый камень означал согласие с принятым на совете решением, черный – несогласие.

Потерявший терпение Павсаний перешел к оскорблениям, называя Амомфарета «исступленным безумцем» и «упрямым глупцом». Рассвирепевший Амомфарет замахнулся на Павсания кулаком, но Ламприск не позволил ему нанести удар, вклинившись между ним и Павсанием.

– Пора уходить! – Ламприск тянул Павсания за руку туда, где стояли в строю триста царских телохранителей. – Скоро начнет светать, а нам до Платей еще идти и идти. Все наше войско уже ушло вперед. Амомфарет одумается, вот увидишь. Он непременно последует за нами со своим отрядом.

Во главе трехсот гиппеев Павсаний нагнал войско лакедемонян, присоединившись к замыкающей колонне.

Поскольку Павсания снедала тревога за Амомфарета и его людей, он то и дело приказывал спартанскому войску замедлять шаг. На полпути к Платеям Павсаний и вовсе остановил лакедемонян, позволив им умыться и утолить жажду возле ручья, протекавшего близ святилища Деметры. Жрицы, оказавшиеся в храме Деметры, сказали Павсанию, что этот ручей самый чистый в округе и называется он Молоент.

К тому времени истаяла короткая летняя ночь и бледно-голубые небеса над вершинами Киферона окрасились розоватым светом нового нарождающегося дня.

Павсания, пришедшего в храм Деметры, чтобы полюбоваться на мраморную статую богини и на стенные росписи, потревожил Ламприск.

– Гонец от Амомфарета! – сообщил он.

Павсаний выбежал из храма и увидел гонца, лежащего на земле с тремя стрелами в спине. Тут же слуги Павсания держали под уздцы рыжего взмыленного коня.

– Царь, Амомфарет просит помощи! – прохрипел гонец, захлебываясь кровавой пеной. – Его отряд окружен персидской конницей.

В следующее мгновение гонец испустил дух.

– Вот упрямый мерзавец! – обронил Павсаний, взглянув на Ламприска. – Придется выручать Амомфарета, пока не поздно.

– Вряд ли спартанцы выстоят одни против всего войска Мардония. – Ламприск с сомнением покачал головой. – Это же безумие! Нужно слать гонцов к афинянам и к прочим греческим отрядам.

– Ты забыл, что с нами тегейцы, – напомнил эпистолею Павсаний. – Так что спартанцы не одни. Я немедленно выступаю на помощь к питанетам, а ты отправь вестников к прочим нашим союзникам. Пусть они спешат разделить с нами опасности сегодняшней битвы.

По сигналу трубы лакедемоняне и тегейцы выстроились двумя колоннами, устремившись по своим следам на истоптанной луговой траве обратно к Асопской гряде. Не доходя до гряды, спартанцы и тегейцы наткнулись на отряд питанетов, окруженный персидскими конниками на вершине невысокого холма.

Как выяснилось, Амомфарет после мучительных колебаний все же собрал в дорогу свой отряд. Это случилось уже на рассвете. Питанеты успели удалиться от Асопской гряды стадий на тридцать, когда их настигла персидская конница. Увидев перед собой всю спартанскую армию, а также тегейцев, конный отряд варваров стремительно умчался к лагерю Мардония. Питанеты были спасены.

Амомфарет чувствовал себя неловко перед Павсанием, расторопность которого спасла питанетов от больших потерь. Получалось, что питанеты угодили под удар персидской конницы из-за бессмысленного упрямства Амомфарета.

Павсаний проявил благородство и не стал донимать Амомфарета упреками, видя, что тот и без того досадует на самого себя.

Увидев, что со стороны Асопской гряды надвигаются нестройные толпы варваров, растекаясь по равнине, подобно морским волнам, спартанцы и тегейцы построились в боевой порядок. Персы приближались с торжествующими завываниями, полагая, что ратный дух эллинов сломлен, раз уж они под покровом ночи бежали из своего стана.

Греки ожидали врагов в грозном молчании, заслонившись своими большими круглыми щитами, их длинные копья блестели в лучах солнца. Теплый ветерок, налетая порывами, шевелил красные султаны на шлемах гоплитов.

Находившийся позади боевых эллинских шеренг жрец Тисамен, высокий и длиннобородый, принес в жертву богам белую козу. Осматривая внутренности животного, Тисамен негромко сообщил стоявшему рядом Павсанию, что жертва неугодна богам.

В этот момент со стороны персов на поднятые щиты эллинов дождем посыпались стрелы.

У Павсания от волнения щеки занялись жаром. Он повелел жрецу зарезать белого барана. Тисамен вновь омыл руки водой, совершил молитву и взялся за нож… Баран был зарезан, но благоприятные знамения опять не выпали.

Павсаний на мгновение растерялся: неужели боги оставили его один на один со злым роком?

– Режь белую овцу! – рявкнул он на жреца.

Между тем вражеские стрелы с дробным стуком и звоном продолжали падать сверху на красные щиты лакедемонян и тегейцев. Несколько длинных стрел с пестрым оперением на конце воткнулись в землю поблизости от Павсания и Тисамена. Враги прибывали и прибывали в несметном множестве, их рев и вой оглушал, словно шумный прибой во время бури на море.

Два помощника Тисамена дрожащими руками приволокли испуганную овцу. Жрец заколол ее привычным ударом ножа, стал торопливо осматривать кровавые потроха жертвы. Руки Тисамена бессильно опустились, по его хмурым глазам было видно, что благих знаков по-прежнему нет.

Еврибиад подскочил к Павсанию и встряхнул его за руку.

– Мужайся, друг мой! Всем нам суждено здесь умереть, такова воля богов.

Оттолкнув Еврибиада, Павсаний поднял взгляд к небесам, взмолившись Зевсу о ниспослании ему победы в этой битве. Павсаний молился столь истово, что крупные слезы проступили у него на глазах.

Вдруг Павсаний умолк и лицо его просветлело. Он увидел высоко в поднебесье парящего орла. Эллины верили, что царь богов порой облетает землю, превратившись в эту крупную хищную птицу.

– Зевс с нами! – радостно вскричал Павсаний, покрыв голову шлемом. – Зевс поможет нам! Эй, передайте по воинским рядам, что благоприятные знамения получены!

При этом известии спартанцы издали громкий боевой клич, воспрянув духом.

Павсаний устремился на правый фланг, где стояли в боевом строю триста его телохранителей. Еврибиад не отставал от него, являясь одним из троих гиппагретов. Так назывались сотники в отряде гиппеев.

К этому моменту варвары перестали пускать стрелы, всей своей массой ринувшись на эллинов, собираясь смять, смести их в едином порыве. Многие тысячи орущих азиатов, потрясающих кинжалами, копьями и топорами, с топотом и лязгом навалились на эллинскую фалангу. Многие из персов нашли свою смерть от греческих копий, так и не дотянувшись до эллинов ни мечом, ни дротиком. Но это не ослабило мощного натиска варваров, которых было много, как муравьев.

Аристодем, находившийся в передней шеренге гоплитов, в первые же минуты сражения получил две легкие раны, но он не покинул своего места в строю. Щит Аристодема сотрясался от ударов вражеских копий и топоров, изогнутые мидийские клинки сверкали у него перед глазами. Копье Аристодема сломалось. Из второй шеренги ему передали другое копье, но и оно переломилось, когда Аристодем поразил им высокого рыжебородого перса в блестящем чешуйчатом панцире.

Аристодем выхватил меч, отбиваясь от наседающих врагов, которые лезли напролом прямо по телам своих же убитых и раненых. Короткий стальной клинок в сильной руке Аристодема был подобен быстрому разящему жалу. Прикрываясь щитом, Аристодем подпускал варваров почти вплотную к себе, затем наносил им молниеносные колющие удары, целя в лицо, шею и живот. Хрипы раненых и умирающих азиатов сливались с их воинственными криками, с грохотом сталкивающихся щитов, с лязгом мечей и кинжалов…

Поначалу эллинам пришлось очень тяжело, многие из них были ранены стрелами, немало среди них было и убитых. Пользуясь своим подавляющим численным перевесом, варвары какое-то время теснили эллинскую фалангу.

Однако вскоре наступательный порыв персидской пехоты стал ослабевать, ибо воинская выучка лакедемонян оказалась намного выше, чем у варваров, плативших десятью своими убитыми за одного павшего спартанца. Перешагивая через груды сраженных врагов, эллины перешли в наступление. Варвары, откатываясь назад, хватались за луки, издали осыпая греков стрелами.

Калликрату стрела угодила в шею, пробив сонную артерию. Умирая, Калликрат прошептал склонившемуся над ним Аристодему:

– Мне досадно, что я погибаю от стрелы, а не в рукопашной схватке с врагом. Сожалею, что я так и не успел совершить достойный подвиг, коим могли бы гордиться мои жена и мать.

– Ты участвовал в битве при Платеях, а это уже подвиг, друг мой, – сказал Аристодем, закрывая глаза мертвому Калликрату.

Направляясь обратно в боевой строй фаланги, Аристодем вдруг ощутил удар и резкую боль в бедре. В него угодила вражеская стрела. Не замедляя шаг, Аристодем обломил древко стрелы, выдернув ее наконечник из своего пробитого навылет бедра.

Видя, что Аристодем истекает кровью, Амомфарет предложил ему занять место в одной из задних шеренг рядом с другими ранеными спартанцами. Однако Аристодем наотрез отказался уходить из передовой шеренги. Он лишь позволил слуге Амомфарета забинтовать ему раненую ногу куском льняной ткани.

Видя, что персидская пехота не в силах разбить эллинскую фалангу, Мардоний бросил в бой всю свою конницу. Сотрясая землю топотом копыт, азиатские всадники – персы, саки, мидяне и бактрийцы – волна за волной накатывались на боевые порядки эллинов.

Мардоний сам участвовал в этих атаках, возглавляя тысячу отборных конников в пластинчатых латах, чьи лошади были защищены толстыми кожаными чепраками, медными нагрудниками и налобниками. Во время одной из атак персидской коннице удалось глубоко вклиниться в боевой строй эллинской фаланги, едва не расколов ее надвое. Персам удалось повалить спартанское знамя и смять эномотии питанетов, стоявшие в центре. Амомфарет, сражавшийся как лев, был ранен копьем и двумя стрелами.

Этот успех персидской конницы воодушевил отряды пеших варваров, которые с ревом устремились на подмогу к своим всадникам. Спартанцы и тегейцы оказались в труднейшем положении. Их потери росли с каждым часом этой неравной битвы, а помощи от союзников по-прежнему не было.

Эномотия, которую возглавлял Аристодем, к полудню поредела почти наполовину. Весь в поту и в крови, Аристодем своей грудью закрывал образовавшуюся брешь в боевой шеренге. Спартанец, сражавшийся справа от него, был убит вражеской стрелой. Воин, находившийся слева от Аристодема, был заколот вражеским копьем.

В какой-то момент Аристодему показалось, что он остался один против всей армии Мардония, поскольку враги нападали на него со всех сторон. Задыхаясь от жары и жажды, Аристодем крушил мечом направо и налево, вращаясь на месте, как заведенный. Персы так и падали вокруг него один за другим, словно стебли сочной травы под серпом. Кровь хлестала струями из поверженных азиатов, корчившихся в предсмертной агонии. Головы врагов, срубленные мечом Аристодема, падали к его ногам вместе с безголовыми телами и отсеченными руками. Острия вражеских копий чиркали по панцирю Аристодема, не причиняя ему вреда, ибо его стремительные броски и движения служили ему такой же защитой, как и доспехи.

Бородатые чужие лица, обмотанные пестрыми башлыками, мелькали перед Аристодемом, гортанные выкрики варваров резали ему слух. Врагов было очень много! Их дротики и кинжалы тянулись к Аристодему, лязгая по его щиту и бронзовым поножам. Враги надвигались сплошной стеной!

Внезапно пеший строй варваров расступился, и Аристодем увидел знатного перса в позолоченном шлеме и роскошных доспехах, летящего на него на огромном белом коне, укрытом чешуйчатой броней. Вражеский военачальник что-то кричал, размахивая сверкающим мечом.

Не растерявшись, Аристодем схватил валявшийся среди трупов дротик и с коротким свирепым возгласом запустил его в перса на белом коне. Просвистев в воздухе, короткое копье угодило персидскому военачальнику между глаз, убив его наповал. Перс свалился с коня.

Среди варваров раздались горестные вопли:

– Мардоний! Убит Мардоний!..

Белый жеребец, ударив Аристодема подобно медному тарану, сбил его с ног. Оглушенный этим мощным ударом, Аристодем не почувствовал, как сразу несколько вражеских кинжалов вонзились в его беспомощное тело, лишив его жизни.

Смерть Мардония стала переломным моментом в этом ожесточенном сражении. Утратив мужество, персы обратились в бегство. Варвары в беспорядке бежали в свой стан, ища спасения за деревянными укреплениями.

Афиняне, сражавшиеся с беотийцами, союзниками персов, тоже взяли верх в битве. Они, как и спартанцы, преследуя разбитого врага, перешли реку Асоп и вышли к персидскому лагерю. Беотийцы, не задерживаясь возле персидских шатров, бежали в Фивы.

Персы больше часа держались на деревянных башнях, отбиваясь от афинян, спартанцев и тегейцев. Наконец тегейцам удалось сделать пролом в частоколе, и они первыми ворвались во вражеский стан. За ними следом туда же прорвались афиняне и спартанцы, учинившие ужасную резню. Толпы варваров в страхе метались среди шатров и повозок в узком пространстве лагеря, погибая под мечами и копьями эллинов. Меньше чем за час греки перебили двадцать тысяч персов. Еще столько же неприятелей было взято в плен.

Остатки персидского войска во главе с Артабазом ушли по фиванской дороге в сторону Фокиды, торопясь как можно скорее через Фермопильский проход и Фессалию добраться до Геллеспонта.

Эллинские отряды, отступившие к Платеям, подошли к стану персов, когда враг был уже окончательно разбит. Таким образом, вся слава этой громкой победы досталась спартанцам, афинянам и тегейцам.

Был август 479 года до нашей эры.

 

* * *

 

Как передает в своем труде древнегреческий историк Геродот, после битвы при Платеях спартанцы по своему обыкновению стали решать, кого из своих воинов назвать самыми храбрыми, оказав им почести. Самым доблестным из всех лакедемонян, по общему мнению, был признан Аристодем, бывший воин из отряда Леонида. После него более всех отличились Амомфарет и Посидоний.

Павсаний был готов объявить Аристодема самым доблестным из лакедемонян, однако вмешались его советники-симфореи и прочие знатные спартанцы, заявившие, что Аристодем совершил великие подвиги, пребывая под гнетом своей вины. Мол, Аристодем сам искал смерти, потому и лез без страха прямо на вражеские копья.

Не желая раздувать этот спор, Павсаний объявил самыми храбрыми воинами Амомфарета и Посидония. Аристодему же посмертно были возвращены его гражданские права.

Еврибиад доставил тело Аристодема в Спарту.

Горго осталась недовольна тем, что знатные спартанцы из окружения Павсания не иначе как из зависти отняли у Аристодема лавры доблести, передав их своим знатным собратьям. По воле Горго над могилой Аристодема была установлена мраморная плита с выбитой на ней надписью:

 

Бесстрашие его перед врагом не воспоет аэд под рокот

струнный;

Пусть будет эпитафией ему кроваво-красный отблеск

лунный.

Больше книг Вы можете скачать на сайте -   FB2books.pw