Общий обзор отношений между военными орденами

Традиционно историография противопоставляет их друг другу и воспроизводит штамп, получивший распространение с легкой руки Матвея Парижского: соперничество орденов было причиной всех бедствий и окончательной гибели латинских государств. Из современных общих исследований этому вопросу посвящена лишь одна глава в истории госпитальеров, написанной Дж. Райли‑Смитом.[362] Однако, на мой взгляд, некоторые трактовки этого автора нужно воспринимать с осторожностью.

Прежде всего Райли‑Смит вполне оправданно отмечает, что сотрудничество между орденами было правилом, а ссоры – исключением: кстати, о распрях нам известно из соглашений, призванных положить им конец. Вспомним о соглашении 1262 г., в котором два ордена обязались урегулировать все свои имущественные споры на всем латинском Востоке.[363] В организационном плане существовали положения, благоприятствовавшие сотрудничеству между тамплиерами и госпитальерами. Так, и тамплиерам и госпитальерам запрещалось принимать братьев, бежавших или изгнанных из другого ордена. Устав ордена Храма предписывал, что, когда братья находятся в своем «доме… никто не должен входить туда без разрешения ни из мирян, ни даже из духовенства, если только они не живут рядом с домом госпитальеров» (статья 145). Точно так же в бою тамплиер, отрезанный от своего отряда и оставшийся один, не имея возможности встать под знамя своего ордена, должен был «направиться к первому знамени Госпиталя или христиан, если они есть поблизости» (статьи 167–168).

На практике общее призвание вынуждало ордены действовать сообща. Они отдали крестоносному делу все свои чаяния, дисциплину и профессионализм. Они умели забывать о своих спорах перед лицом противника. Во время Третьего крестового похода они прекрасно сотрудничали в военной области, хотя в политическом плане их разделяли разногласия. Они поочередно двигались в авангарде и арьергарде колонны под предводительством короля Ричарда.[364] В девяти случаях из десяти источники того времени говорят о них в общем – идет ли речь о похвале или о порицании.

Тем не менее, как показывают примеры, рассмотренные в предшествующих главах, иногда ордены оказывались в состоянии драматического конфликта. Дж. Райли‑Смит предлагает этому два объяснения: два ордена по‑разному придерживались разных концепций королевской власти в Святой земле и к тому же не проводили общую внешнюю политику.

Можно ли утверждать, что госпитальеры были роялистами, а тамплиеры – сторонниками баронов? Это предположение нуждается в уточнении. Справедливо ли, говоря об Антиохии, считать госпитальеров роялистами лишь потому, что они поддерживали (вместе с франко‑армянскими баронами) Раймунда Рупена, а тамплиеров – баронской партией, коль скоро они пригласили на трон Боэмунда Триполийского? Идет ли речь о союзе Антиохия‑Киликия против союза Антиохия‑Триполи? Является ли роялизмом сохранение верности Гогенштауфенам, хотя, кроме Фридриха II в 1228–1229 гг., ни один из них не появлялся в своем королевстве? С этой точки зрения орден Храма, который чуть позже поддержал Карла Анжуйского, тоже был роялистским. Нет, ордены тамплиеров и госпитальеров спорили не из‑за королевской власти, а из‑за конкретных личностей. Возможно, госпитальеры больше заботились о легитимности правителя: Раймунд Рупен и Конрадин были законными государями, в то время как тамплиеров меньше тревожила юридическая сторона дела. Но ни в одном случае мы не можем считать тамплиеров союзниками «феодалов», а госпитальеров – сторонниками сильной королевской власти.[365]

Что же касается расхождений в области внешней политики, то хоть они и были совершенно реальными, но значение имели лишь в определенный период времени. Тамплиеров и госпитальеровобъединяло то, что они были реалистами и учитывали соотношение сил. Но они по‑разному оценивали это соотношение. Они продемонстрировали это неоднократно, отговаривая крестоносцев то от одной, то от другой военной акции. Однако было бы слишком схематичным противопоставлять продамасскую политику тамплиеров и проегипетскую – госпитальеров: в 1217 и 1248 гг. оба ордена единодушно выбрали Египет в качестве цели для крестоносцев. В1305 г. великий магистр госпитальеров снова советовал напасть на Египет. Но между 1239 и 1254 гг. вопрос о союзах развел два ордена по разным лагерям. Срок договора, заключенного Фридрихом II на десять лет, подошел к концу в 1239 г. Под руководством Тибо Наваррского был устроен новый крестовый поход: в какую точку его предстояло направить? Дамаск и Египет в то время соперничали друг с другом, нужно было выбрать противника и союзника. Тибо так и не определился с выбором и решил сначала напасть на Египет, а потом на Дамаск. Разумеется, он не прислушался к советам латинян Востока и орденов. Итогом стало бесславное поражение при Газе, ответственность за которое – естественно – возложили на военные ордены, хотя они были совершенно ни при чем.

Если бы Госпиталь и Храм

И братья‑рыцари подали пример,

Пойдя на помощь нашим людям.

Наша доблестная конница

Не попала бы в плен…

Так писал Филипп де Нантей, попавший в египетский плен.[366] В очередной раз антагонизм между «пуленами» и крестоносцами сыграл свою роль: мудрость орденов сочли слабостью.

Храмовники ратовали за союз с Дамаском, а госпитальеры – с Каиром. И дело не в традиционном союзе с Дамаском, уже давно потерявшим силу, не в частных интересах, ведь владения орденов находились повсюду. И как всегда, стремившийся к союзу с Дамаском орден Храма перешел на сторону большей части баронов Святой земли, в то время как госпитальеры, выбравшие союз с Египтом, автоматически примкнули к лагерю Фридриха П. Сначала орден Храма одерживал верх: Дамаск вернул ему Сафед и Бофор. Госпи тальеры сделали ответный ход и обратились к Каиру. Щедрые обещания окупились с лихвой и вдобавок к замкам Сафеду и Бофору, которые Египет уступил с тем большей легкостью, что они не находились под его контролем, франки вновь получили Аскалон и добились освобождения христиан, попавших в плен при Газе. Филипп Новарский так описывает ход событий:

Этого перемирия (с Дамаском) добивались и заключили его по воле ордена Храма, без согласия гостеприимного ордена св. Иоанна. Поэтому случилось, что госпитальеры стали снова стремиться к тому, чтобы султан Вавилона (Каира) заключил перемирие с христианской стороной. И поручились король Наварры и многие паломники, что больше не будут соблюдать клятву, данную ими султану Дамаска.[367]

Орден госпитальеров использовал этот успех в интересах своей пропаганды: на многолюдной улице в Акре, возле орденской резиденции, поместили огромную могильную плиту, посвященную умершему в 1242 г. брату Пьеру де Вьелебриду. Надпись на плите сообщала, «что в это время граф Монфор, вместе с другими французскими баронами, был освобожден из своего египетского плена, а Ричард, граф Корнуолла, отстроил замок Аскалон» (Ричард принял эстафету 'Тибо Наваррского).[368]

В 1243 г. госпитальеры и императорский наместник Филанжиери делали неудачную попытку установить контроль над Акрой, что отозвалось похоронным звоном по их внешней политике. В следующем году орден Храма подписал настоящий договор о мире с Дамаском, и госпитальерам пришлось смириться. Однако египетская армия в союзе с грозным племенем хорезмийцев нанесла латинянам страшное поражение при Форбии (17 октября 1244 г.), которое бы стать вторым Хаттином, если бы не раскол в мусульман‑ком мире.

Последние попытки наладить союзные отношения с Дамаском, все так же с подачи ордена Храма произошли во время крестового похода Людовика Святого. Но энергичный мамлюкский султан Бейбарс, объединивший мусульманский мир, снял проблему. Отныне нешняя политика перестала быть камнем преткновения между тамплиерами и госпитальерами.

Наконец‑то оба ордена сумели существенно ограничить возможность для конфликта: в результате они сохраняли минимум солидарности между собой. Правда, в начале XIV в. они снова во враждебных лагерях участвовали в распрях за кипрское королевство. Однако великий магистр ордена госпитальеров проявил примечательную сдержанность во время ареста тамплиеров в 1307 г. Разумеется, он не предпринял ничего, чтобы помочь им, но среди обвинителей ордена Храма не было ни одного госпитальера.

Впрочем, это ничего не решало: «творцов общественного мнения» Западной Европы больше привлекали разногласия орденов, чем их солидарность.[369]