Санчо Пансы против донкихотства — КиберПедия 

Архитектура электронного правительства: Единая архитектура – это методологический подход при создании системы управления государства, который строится...

Наброски и зарисовки растений, плодов, цветов: Освоить конструктивное построение структуры дерева через зарисовки отдельных деревьев, группы деревьев...

Санчо Пансы против донкихотства

2019-07-12 184
Санчо Пансы против донкихотства 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

 

— Я хочу, чтобы ты знал, Санчо:

Не будет тебе никакого острова.

— Хозяин, не беспокойтесь об этом.

Я не хочу острова.

 

Мигель Сервантес

 

 

«Народная демократия»

 

На первый взгляд, в мае 1937 г. произошел обыкновенный термидор. На место революционного правительства пришла коалиция, заинтересованная в снижении, а затем и полном погашении накала революции. Однако сильнейшей фракцией майского режима были коммунисты, которые, при всей своей внешней умеренности, не отказывались от идеи превращения Испании в социалистическую страну (в их понимании слова). Правительство Негрина занялось деколлективизацией, но одновременно — и национализацией. Это было не только отступление от прежних революционных завоеваний, но смена вектора революции от самоуправления к этатизму, огосударствлению. Режим, который образовался в Испании в мае 1937 г., представлял собой раннюю форму «народной демократии» — режимов, получивших распространение в Восточной Европе после Второй мировой войны[1183].

«Народная демократия» — это просоветский режим, сочетающий либеральный фасад с авторитарно-этатистским содержанием. Соотношение фасада и ядра режима зависит от внешнеполитических факторов, и под влиянием Запада фасад даже может в определенных условиях одолеть ядро. Но в Испании развитие событий шло в направлении, обычном для «народной демократии».

Авторы, которые не согласны с тем, что применительно к Испании можно говорить о «восточноевропейском пути», обращают внимание на сильные позиции, которые в майском режиме Республики занимали некоммунисты. Однако они забывают, что и в Восточной Европе в 1945–1948 гг. коммунисты далеко не всегда господствовали в политической системе, прозападные политики занимали ведущие позиции в Венгрии и Румынии, сильные позиции в Польше и Чехословакии. Более того, принадлежность человека именно к коммунистической партии вовсе не определяла его последующую судьбу в государстве «народной демократии». Такие лидеры, как О. Гротеволь и П. Грозу, не принадлежали к компартии, зато тысячи восточноевропейских коммунистов пали жертвой чисток 1948–1954 гг.

«Народная демократия» представляла собой не просто вытеснение союзников коммунистическим «кукушонком», а синтез двух этатизмов — коммунистического и социал-либерального на просоветской платформе. В такой режим вписывались те, кто был готов служить этой модели, и репрессировались даже коммунисты, если система подозревала их в излишней революционности или инакомыслии. Причиной репрессий могли быть и клановые конфликты, при этом бывшим членам компартии в объединенной «социалистической» или «рабочей» партии вовсе не был гарантирован успех.

Поэтому важнейшую роль в развитии режима «народной демократии» играет контроль над силовыми структурами. Первоначально майские победители были вынуждены отдать контроль над Службой безопасности Республики коммунистам. Но это вызывало опасения у партнеров компартии. В остальном силовой блок оказался в руках приетистов — И. Прието и Х. Сугасагоитии. И на это уже без восторга смотрел Х. Негрин и близкие к нему социалисты, превратившиеся в центр новой политической конструкции. В июле даже произошел конфликт Прието с Негрином, так как министр хотел подчинить Генеральному штабу корпус карабинеров, которым традиционно руководил Негрин как министр финансов. «Негрин, поддерживаемый коммунистами, энергично выступил против, заявив, что корпус карабинеров представляет гарантию на тот случай, если бы профессиональные офицеры забыли, что они находятся на службе народа»[1184]. «Правда, щель, существующая между Негрином и Прието, пока незначительна, но все же Негрин, несмотря на отдельные трения с коммунистами, стоит ближе к последним»[1185], — отмечал советский поверенный в делах в Испании С. Марченко.

Как сообщал информатор Коминтерна (вероятно, Степанов) в конце июля, «до настоящего момента трудно определить, кто является хозяином в правительстве: Негрин или Прието? Негрин полон добрых намерений, мечется как дьявол, почти всегда принимает советы нашей партии, часто обращается за советом к нашим товарищам, дает обещания, берет на себя выполнение ряда вопросов, но не выполняет их даже на 50 %. Почти никогда не бывает несогласен с нашими товарищами. Устраняет всегда трения и конфликты»[1186]. Эта картина отчасти подтверждает мнение о «развинченности» Негрина, некоей его общей бесхарактерности и необязательности. Но это впечатление может быть обманчиво или верно только отчасти. Негрину было выгодно опираться на компартию против Прието и либералов, но в то же время он не собирался связывать свою судьбу с компартией слишком тесно. Он мог давать обещания и коммунистам, и приетистам, и Асанье, и все выполнять меньше чем «на 50 %».

Прието оказался конструктором и самой сильной фигурой майского режима, и в то же время — самой неустойчивой. Его ненавидела часть собственной партии, не доверяли коммунисты и часть офицерства. Симпатии Прието давно были с либералами, но те были слишком слабы, чтобы на них опереться. Дошло до того, что Прието стал создавать себе виртуальные политические опоры. Он воссоздал Синдикалистскую партию, «которая ожила, стала выпускать три еженедельные газеты и через которые Приэто получил возможность более открыто выступать против коммунистической партии и вести в то же время работу по разложению анархистов (идея единой либертарной партии, что по существу является ставкой на откол от ФАИ значительной части анархистов и переход их в синдикалистскую партию)». Однако эта структура была плохой заменой НКТ. Наиболее весомой внутриполитической опорой Прието был министр внутренних дел Сугасагоития — «прямой антикоммунист»[1187].

Советские специалисты докладывали о неудовлетворительном уровне выполнения И. Прието своих служебных обязанностей: «Можно прямо сказать, Приэто саботирует строительство военной промышленности и укрепление флота»[1188]. Было понятно, что альянс с Прието является временным. Он не верит в победу, прекратил сближение с компартией. На заседании правительства Прието критиковал СССР за двойственную политику. Но у Прието был важный плюс — к анархистам он «питает зоологическую ненависть»[1189], и он был главным соперником Ларго Кабальеро в ИСРП. А усиление противоречий в этой партии был важным звеном политической стратегии коммунистов в Испании.

При этом формально Прието сохранял лояльность правилам «народной демократии», признавал возможность объединения ИСРП и КПИ в единую партию, хотя говорил, что его, возможно, «выбросят из этой партии»[1190]. Оставалось гадать, что это: самоотверженность, когда судьба Республики важнее, чем личная политическая карьера, или готовность идти на тактические уступки в преддверии борьбы после войны? Мол, создавайте объединенную партию, я потом смогу действовать и вне ее. Тем более, если война закончится не победой, а компромиссом под эгидой Великобритании и Франции.

Коммунисты наслаждались результатами майской победы. Урибе публично называл себя: «Первый крестьянин Испании». КПИ выдвинула лозунг «Весь народ идет за коммунистической партией»[1191] (а не за Народным фронтом и Негрином). Антонов-Овсеенко отмечал, что «головокружение от успехов» ведет коммунистов к изоляции[1192].

Изоляция не заставила себя ждать. В конце июля информатор Коминтерна сообщал, что в правительстве «медовый месяц прошел, и начались признаки „несходства характеров“… Верно, что при этом правительстве наша партия имеет больше возможностей для работы, для оказания влияния на политику правительства, чем это было при предшествующем правительстве. Но мы далеки еще от желаемого минимума»[1193]. Этот «желаемый минимум» — безусловное доминирование коммунистов, как это будет в «зрелой» «народной демократии» Восточной Европы. А пока коммунистам противостоят приетисты, баскские и каталонские националисты, и у каждой из этих групп — своя политика, «и политика уравновешивающая Негрина»[1194].

Каталонских националистов хотя и взяли в правительство, но фактически не включили в блок майских победителей. Компанис переиграл сам себя — после мая 1937 г. каталонская автономия существенно ослабла, а с конца 1937 г. стала почти формальной. 21 июля Компанис заявил: «Благодаря действиям представителя Валенсийского правительства, правительство Генералидада не имеет сейчас никакого авторитета»[1195]. Он перечислял накопившиеся примеры произвола центрального правительства в отношении Каталонии. Здесь были и мелкие унижения, и системные проблемы[1196]. Компанис даже выразил недовольство арестом бывших советников, намекая на Нина[1197].

Впрочем, публично Компанис демонстрировал лояльность Испании. В своей речи в Мадриде 23 октября он говорил, что Каталония «стремится конкурировать в самопожертвовании и храбрости с остальной частью Республики за дело территориальной и духовной независимости Испании… Именно мы, каталонцы, кастильцы, астурийцы, баски, андалузцы, галисийцы, все народы Испании, это те, кто переделает ее и сделает ее более великой, освободив ее сначала от нашествия, и свободной впоследствии при общей свободе людей и народов, которые составляют ее и обогащают»[1198].

1 октября правительство переехало в Барселону, еще сильнее урезав каталонскую автономию. Это вызвало не просто недовольство националистов, но и опасную для ОСПК перегруппировку сил. Антонов-Овсеенко опасался сговора Эскерра, НКТ и ПОУМ[1199]. Но к этому времени ПОУМ уже была разгромлена.

 

* * *

После отстранения НКТ и левого крыла ИСРП от власти и фактической оккупации Каталонии правительственными войсками события в Барселоне были объявлены мятежом анархистов и троцкистов.

В республиканских средствах массовой информации развернулась травля «мятежников», к которым теперь однозначно причислялись анархисты и «троцкисты». Шла «унификация» прессы — превращение ее в проправительственную[1200]. 28 мая была запрещена газета ПОУМ «Ла Баталья».

Репрессии не замедлили себя ждать, причем проводились они во внесудебном порядке при активном участии «интернациональных бойцов» НКВД СССР. 16 июня были арестованы члены ЦК ПОУМ, обвиненные в связях с франкистами. Начались чистки армии от членов ПОУМ. Было арестовано 250 руководящих работников партии и 30 иностранцев, которых объявили «троцкистами» (ареста чудом избежал английский писатель Д. Оруэлл). Прибывшая в середине сентября в Испанию анархистка Эмма Голдман обнаружила в тюрьме Валенсии 1500 анархо-синдикалистов и несколько сот марксистов, в том числе бойцов интербригад. Генсек НКТ М. Васкес оценивал количество арестованных членов НКТ в 800 человек, а судьба еще 60 была неизвестна[1201]. Возможно, часть из них была уничтожена.

Охота на ПОУМ стала прямым продолжением майских боев, и в ней принимали активное участие деятели ОСПК: «Родригеса Саласа отстранили от должности после майских событий. Разумеется, это не помешало ему организовать эффективную сеть связи и преследования ПОУМ с помощью агентов НКВД, участников Коминтерна, имеющих опыт гонений на поумистов и известных под псевдонимами Франсуа, Пабло Сальвадор и Б. Рокка. Характер Мартинеса Саласа как нельзя лучше подходил для таких действий. Он был человеком жестоким, славился тягой к насилию, действовал, не задавая лишних вопросов, решения исполнял быстро и продуманно»[1202]. Деятельность этого «квартета» началась 30 июня и завершилась 10 сентября 1937 года.

«Кастилия либре» протестовала: «Когда вопрос касается лидеров антифашистской партии, необходимо представить доказательства, а не пытаться создавать процессы при помощи софизмов и измышлений — фантазией в связи с разногласиями между Сталиным и Троцким»[1203]. Анархистов не убеждали и ссылки на связь между ПОУМ и Троцким, который в свою очередь якобы является фашистским агентом. «Доказательства» сталинской фемиды на Московских процессах были сомнительны: «В советских тюрьмах находятся тысячи анархистов только потому, что протестовали против диктатуры». (Сталин учел критику — в 1937 г. оставшиеся в тюрьмах анархисты почти все были перебиты вместе с представителями оппозиционных партий и фракций). «Поэтому мы не верим в этот известный всем процесс и не хотим второго его издания в Испании»[1204].

Кстати, настоящие троцкисты в Испании — Испанская большевистско-ленинская секция — в июне выпустили листок, в котором критиковали ПОУМ за стремление получить выгоду от сотрудничества с Народным фронтом, уклонение от борьбы за власть, за то, что «тащила, вместе с НКТ, движение вспять»[1205].

Анархо-синдикалисты хоть и пытались сопротивляться репрессивной политике правительства, но в условиях войны и развернувшейся в республиканской зоне кампании травли инакомыслия вынуждены были беспрестанно подчеркивать свою лояльность. Так, в письме к министру юстиции по поводу расправы над казначеем Иберийского комитета ФАИ Д. Альтамира, осужденного на 15 лет заключения в связи с покушением на председателя суда Барселоны Андреа (произошло 2 августа 1937 г.), Ф. Монтсени приводила доказательства того, что 24 июля — 8 августа 1937 г. Альтамира отсутствовал в городе. Свои аргументы экс-министр была вынуждена сопровождать такими оговорками: «Довожу до Вас нижеследующий документ, уважая исполнение долга совести и признавая, что каждый гражданин должен быть бдителен, для того, чтобы никогда юстиция не сбивалась с пути и не обращала кары на невинных по личным и политическим мотивам»[1206]. Сотрудники НКТ внимательно следили за судьбой членов организации, оказавшихся в заключении, настойчиво добиваясь их освобождения[1207].

Против оппозиции стал оборачиваться и разработанный министерством юстиции еще в бытность министром Гарсиа Оливера закон о Народных трибуналах. Новый министр, баскский националист М. Ирухо, считал, что их основная задача — сделать «эффективной ответственность граждан за ущерб, произведенный действиями против легитимного правительства»[1208]. (Но не против революции и других ценностей, которые вдохновляли республику в 1936–1937 гг.)

Чтобы не допустить превращения трибуналов в орудие партийной мести майских победителей, НКТ направила своих представителей в их состав[1209]. Удалось сохранить коллегиальные и плюралистичные принципы организации трибуналов, предусмотренные в декрете 4 мая 1937 г. В руководство Верховным трибуналом вошли по три социалиста, коммуниста, левых республиканца и представителя Республиканского союза, по одному представителю Партии синдикалистов, Партии федералистов, левых каталонцев, баскских националистов, и по четыре представителя ВСТ и НКТ[1210]. В таком составе трибуналы уже не могли быть эффективным средством репрессивной политики. Однако постепенно анархо-синдикалистов стали вычищать из трибуналов.

7 июня были распущены рабочие патрули НКТ. 18 июня была введена правительственная монополия на радио. 23 июля были созданы специальные политические трибуналы. 14 августа была официально запрещена публичная критика СССР и введено право правительства приостанавливать выпуск газет.

«„Демократическое“ государство, построенное Ларго Кабальеро, превратилось в „сильное“ государство Негрина… Критика стала синонимом измены»[1211], — подводят итог П. Бруэ и Э. Темиме. А. Виньяс считает, что это была полезная замена: увы, песок — плохая замена овсу. «Республика, тем не менее, получила новое сильное правительство во главе с Хуаном Негрином»[1212].

 

 

Убить Нина

 

Наиболее известной акцией репрессивной волны мая-июня 1937 г. стало убийство лидера ПОУМ А. Нина. Операция по его аресту проводилась сотрудниками НКВД СССР во взаимодействии со Службой безопасности, контролируемой коммунистами.

Расследованием похищения Нина уже по свежим следам занялись анархо-синдикалисты. Они выяснили, что Нин был арестован 15 июня и через некоторое время увезен в контролируемую коммунистами деревню Алкала де Энарес, а затем отправлен в неизвестном направлении. Анархо-синдикалисты следили также за ходом официального расследования исчезновения. В Барселоне следствие по делу вел судья М. Лагиа. Вопреки указанию представителя Директората безопасности, Лагиа арестовал двух полицейских агентов из Мадрида, которые были замешаны в деле о похищении. Тогда судья был арестован центральными властями. Позднее судья был освобожден, но дело таким образом было развалено. Все это позволило Службе внешней информации Национальной секции координации НКТ прийти к выводу, что к похищению Нина причастна полиция и правительство. Признавая, что пока нет возможности для развертывания широкой кампании протеста, анархо-синдикалисты решили продолжать расследование до того времени, «когда придет час довести до сознания страны и призвать к суду Истории их низости»[1213].

Действительно, сотрудники Службы безопасности не сразу нашли место, где можно было изолировать Нина — тюрьмы были переполнены. Резидент НКВД А. Орлов предложил поместить арестованного в гостиницу в Алькала де Энарес, которую использовали для своих нужд сотрудники НКВД и Службы безопасности[1214].

В Алькала Нина интенсивно допрашивали. Нужно было как можно скорее добиться от него признаний, чтобы потом уже действовать официально. Но Нин решительно отвергал все обвинения. С первого момента Нин заявил, что это «махинации политических противников, весьма вероятно, что компартии». Касательно участия ПОУМ в «барселонских событиях», он утверждал, что «так как они считали справедливой реакцию рабочего класса, они действовали солидарно с ним для того, чтобы дать ему конкретные и ограниченные цели». Нин до конца утверждал, что не имеет ничего общего со шпионажем, который ему пытаются вменить[1215]. Стало ясно, что в испанских условиях попытка повторить «московские процессы» кончится провалом, особенно, если на скамье подсудимых будет выступать Нин.

А. Орлов мог понять это заранее, но он недооценивал «испанской специфики». Возможно, до захвата Нина Орлов, глава Службы безопасности Ортега и их коллеги действительно верили в официальные версии о «заговорщической деятельности» ПОУМ и надеялись «расколоть» Нина. Когда это не удалось, Нина застрелили 22 июня под предлогом попытки его освобождения[1216].

Убийство Нина стало крупным политическим провалом, дискредитирующим и майских победителей, и их советских союзников. Официально было заявлено, что он арестован, но затем появились слухи о его гибели. «Сугасагоитиа и Негрин столкнулись со множеством подозрений, но они были тщательно защищены. Очевидно, что они знали о том, что советские „спецслужбы“ охотились за Нином»[1217], — пишет А. Виньяс. Позднее Негрин писал: «Я не мог рассказать то, что знал о деле Нина и его задержании не республиканской полицией, а иностранной службой, поскольку это не могло быть обнародовано»[1218].

Стремясь снять с Х. Негрина ответственность за репрессии и убийства этого периода, А. Виньяс пишет: «Нет необходимости говорить, что „славная“ эпоха НКВД и его контактов с испанской Службой военных расследований пришлась на период управления Прието»[1219]. Но также «нет необходимости» напоминать, что Прието правил не один, и не был премьер-министром и начальником служб безопасности.

Очевидно, что наибольшая ответственность за репрессии этого времени лежит на коммунистах — службу безопасности возглавлял коммунист Антонио Ортега, который действовал в контакте с эмиссарами НКВД. Но гибель Нина стала результатом травли ПОУМ, ответственность за которую несет весь майский блок, включая, конечно, и Негрина.

«В нормальных условиях Нину, возможно, грозило бы только тюремное заключение. Орлов пошел намного дальше, и Правительству пришлось терпеть это, потому что смерть Нина (таково, без сомнения, было действительное значение) стоила меньше, чем возможное осложнение отношений с Советским Союзом»[1220], — продолжает А. Виньяс. Трудно признать «нормальными» условия, при которых лидера оппозиционной партии отправляют в тюрьму без веских оснований. К тому же Негрин должен был понимать, что помощь СССР Республике зависела не столько от дела Нина, сколько от обстоятельств международной политики. Угодливость в деле Нина не спасла правительство Негрина от проблем, которые с августа 1937 г. стали возникать с советской помощью.

Вероятно Негрин (в отличие от его сегодняшних адвокатов) это понимал. Но репрессивная кампания (даже с учетом ее издержек) была выгодна ему не меньше, чем Сталину, а даже больше. Ведь она деморализовала оппозицию. А затем можно было «умывать руки», ссылаясь на тень СССР.

Однако скандал с убийством Нина помог социалистам укрепить свои позиции и в отношениях с коммунистами, которые скомпрометировали себя «топорной работой». Шумная известность начальника службы безопасности коммуниста А. Ортеги, которой способствовала и хвастливая коммунистическая пропаганда, сыграла с ним злую шутку — в июле его пришлось снять[1221]. Тише надо работать, осторожнее.

Впрочем, отставка Ортеги была связана и с его шокирующей ретивостью. В день отставки Ортега говорил: «Чтобы очистить Арагонию от анархо-троцкистских бандитских групп, располагающих большими запасами оружия и амуниции, нужно вести настоящие плановые бои от одной деревни к другой. Я боюсь, что после моего снятия эту работу прекратят»[1222]. Как показали уже августовские события в Арагоне, коммунисты преувеличивали вооруженность анархистов. Но в любом случае в планы республиканского руководства не входила еще одна гражданская война в тылу фронта, и от методов Ортеги пришлось отказаться. Задачу разоружения Арагона решили позднее, меньшей кровью.

 

* * *

После снятия с поста Ортеги репрессии стали ослабевать. Коммунисты с гневом отмечали, что Сугасагоития саботирует преследование ПОУМ (после отставки Ортеги министр освободил сотни политзаключенных и не вскрыл связи «троцкистов» и штаба Франко!). А Ирухо и вовсе стал заниматься тем, чего коммунисты так опасались в мае — расследованием произвольных расстрелов и жестокого обращения с заключенными в Мадриде, когда службой безопасности здесь руководил С. Карильо — коммунистический лидер ОСМ[1223]. Отсюда нити могли потянуться и к другим аналогичным делам.

В начале августа 1937 г. Служба безопасности была реорганизована. Создается Служба военных расследований (SIM, Servicio de Investigación Militar). Она должна была бороться с «пятой колонной», но фактически действовала также против ПОУМ и радикалов НКТ.

После создания СИМ позиции КПИ в репрессивной системе ослабли: «В полиции ее влияние не уступало влиянию социалистов, хотя она проигрывала последним в таких важных секторах, как СИМ (служба военной контрразведки), которая была создана по распоряжению Прието и традиционно обвинялась в том, что создана в вотчине коммунистов — под неявным покровительством НКВД — чтобы устранять противников в республиканском тылу. Несомненно, отношения между социалистами и коммунистами, согласно внутреннему докладу, датированному 30 мая 1938 года, были преимущественно радушными во всех подразделениях, исключая СИМ, где „тем немногим коммунистам, которые туда входили, устроили невозможную жизнь“»[1224]. Это очень примечательно. В конце марта 1938 г. Прието ушел из правительства, а позиции социалистов в СИМ сохранились. Так что социалисты в СИМ ориентировались не на него, а как раз на Негрина. Это был его инструмент, который давал «страховку» на будущее.

Строительство репрессивной системы продолжилось и дальше: «Летом того же года начинают работу суды по делам шпионажа и государственной измены, а в декабре 1937 г. создание специальных гражданских судов привело к отставке министра юстиции Мануэля де Ирухо. Для преследования преступлений, совершенных в войсках, в октябре того же года создаются также постоянные военные суды, суды военных корпусов, независимых единиц и внутренних зон»[1225]. Мы увидим, что это военное правосудие не мешало офицерскому своеволию. Его острие было направлено против солдатской массы.

Нанеся репрессивный удар по левой оппозиции, республиканский режим пытался продемонстрировать свой либеральный характер в тех вопросах, которые не могли подорвать монополию майских победителей на власть. 31 июля в Республике была провозглашена свобода совести. 7 августа были открыты первые церкви (в июле 1936 г. они были закрыты вооруженными сторонниками Народного фронта и анархистами).

Президент Асанья наслаждался картиной отступления социальной революции. 13 ноября он заявил: «Мы имеем вновь республику, республику, имеющую три цвета! И ничего более!»[1226] Синдикалистская газета «Эль Пуэбло» возразила Асанье: «Есть нечто большее, чем одна республика с тремя цветами на своем знамени. Для некоторых партий есть один цвет и скрытое желание направить победу к своим целям»[1227]. Это был намек на коммунистов.

 

* * *

Формально Республика оставалась демократическим государством, и обвинения против «троцкистов» требовалось подтвердить в суде. За ПОУМ заступился Второй интернационал, что было важно для Негрина и Прието[1228]. Анархо-синдикалисты также пытались обеспечить правовые гарантии в деле членов ЦК ПОУМ. В ответ на запрос НКТ министр юстиции сообщал о «распоряжении правительства республики, в соответствии с которым процесс против господ Нина, Горкина и других членов ПОУМ будет проводиться в соответствии с нормами Права, со всеми гарантиями, которые предоставляются судами гражданам, и с защитой, которую они стремятся получить от закона… Могу заверить, что никто из заключенных не получил ни царапины (применительно к Нину это была прямая ложь, лидера ПОУМ уже не было в живых — А. Ш.), ни плохого обращения, на них не оказывалось никакого другого давления, которое касается их собственного достоинства»[1229].

2 июля генсек НКТ М. Васкес выступил в защиту ПОУМ. Главный тезис: «Организация — это не лица»[1230]. Если кто-то из поумовцев замешан в шпионаже или антиправительственных действиях, это еще не повод запрещать всю организацию. Тем более, что и эти обвинения не доказаны: «человека арестовывают, и он исчезает, как это имело место с Нином… Чего ни один человек не поймет и ни за что не поверит, это то, что Нин связан с Франко, что он фашист…» Эти тезисы были положены в основу протеста НК НКТ председателям кортесов и правительства, руководящим органам партий[1231]. 7 июля НКТ и ФАИ заявили, что у них нет блока с ПОУМ, и они просто требуют справедливости[1232].

Защищая ПОУМ, лидеры НКТ апеллировали к национальной гордости. Х. Лопес провозглашал: «Наша революция не может так унижаться, чтобы соглашаться по приказу устранить антифашистскую партию… Испания не закладывала своей политической независимости в такой степени, чтобы так дорого оплачивать помощь, которую мы можем получить с благодарностью, если она дается незаинтересованно, и которую мы вынуждены отвергать, когда после помощи приходит счет за оплату»[1233].

Однако массированная кампания против ПОУМ и всех, кто с ней сотрудничает, привела к изменению позиции НКТ. 7 августа Национальный пленум НКТ принял такое решение: «Что касается близящегося процесса против элементов из ПОУМ, то пришли к заключению, что произошло то, что произошло, не следует шевелить и пальцем, защищая эти элементы, поскольку вполне возможно, что они осудят себя, возможна провокация в отношении этой партии и нашей Организации»[1234]. НКТ опасалась повторения сценария «московских процессов» на испанской земле. Оказавшись между наковальней фронта и молотом репрессивной политики в тылу, НКТ вынуждена была маневрировать, «не давать поводов» в надежде на изменение ситуации.

И все же постоянное внимание независимых от правительства организаций к делу ПОУМ не позволило уничтожить оставшихся в живых лидеров партии. «Хватит нам скандала с Нином»[1235], — говорил представитель министерства юстиции накануне процесса над лидерами ПОУМ. После убийства Нина, по словам Марченко, социалисты «испугались и повернули». Министр внутренних дел Сугасагоития прекратил допросы лидеров ПОУМ[1236].

Впрочем, на местах борьба с «троцкистскими заговорщиками» продолжалась. 23 октября начальник полиции Испании заявил о раскрытии разветвленной фашистской организации с центром в Каталонии и с участием поумистов. Якобы 25 августа они вывели из строя 7 орудий[1237].

В октябре 1938 г. члены ЦК ПОУМ были приговорены к различным срокам тюремного заключения (до 10 лет). Через три месяца франкисты подошли к Барселоне, и республиканская охрана тюрьмы открыла ворота. Поумисты спаслись во Франции.

Несмотря на трогательное единение коммунистов и социал-либералов в проведении репрессий против левой оппозиции, у союзников по майской коалиции были разные приоритеты. Если для коммунистов не было страшнее зверя, чем ПОУМ, то Негрин и Прието испытывали идиосинкразию к анархо-синдикалистам и настаивали на устранении их из правительственных структур[1238].

 

 

Осторожная анархия

 

Первая реакция анархистов на уход из правительства напоминала вздох облегчения: «Ну, теперь мы им покажем!»[1239] Не связанная союзническими обязательствами, НКТ могла бы действовать решительнее. «Уступчивый Мас» был заменен на посту каталонского секретаря НКТ более радикальным и «твердым» Эролесом[1240].

Однако в это время уже поднялась волна правительственных репрессий, шло разоружение анархистских формирований в тылу. НКТ ничего не стала «показывать». Да и какие действенные антиправительственные меры могли предпринять анархо-синдикалисты в условиях войны? Стачки на военных заводах? Этим они бы только помогли Франко.

Стало ясно, что в мае 1937 г. НКТ и ФАИ потерпели поражение. Циркуляр региональных комитетов НКТ-ФАИ призвал анархо-синдикалистов воздерживаться от столкновений, так как это может привести к конфронтации по всей стране[1241].

Главным виновником майских событий анархо-синдикалисты сочли коммунистов, и 22 мая пленум Каталонского комитета НКТ решил вести борьбу за вытеснение коммунистов на всех уровнях власти[1242]. Делегаты пленума надеялись на поддержку ВСТ, преувеличивая степень его оппозиционности новому правительству. В действительности лишь часть актива ВСТ шла за Ларго Кабальеро, а остальные поддерживали умеренных социалистов и коммунистов.

Более того, на пленуме НКТ «почти все выражали недоверие Кабальеро»[1243]. Раздражение партнером после неудачи понятно, но на кого же собирались опираться лидеры НКТ в ВСТ, выстраивая оппозиционный фронт, как не на Ларго Кабальеро и его сторонников? Больше не на кого было. Поражение дезориентировало НКТ.

Вскоре выяснилось, что ВСТ не может быть союзником в антиправительственной борьбе, и 3 июня новый пленум НКТ взял курс на примирение с Негрином, приняв решение продолжить политическое сотрудничество «на достойных и действительно пропорциональных условиях» («пропорциональность» означала требование участия в органах власти). Пленум принял предложенную М. Васкесом «Программу-минимум по проведению подлинной военной политики», которая предполагала создание множества общественно-государственных структур, куда могла бы войти НКТ, оставаясь как бы вне правительства (подсекретариат по военной промышленности Министерства обороны, Национальный комитет по военной промышленности, Совет по общественной безопасности, Экономический совет, Национальный совет по вопросам образования). Формирование этих органов, назначение губернаторов, послов и других чиновников по мысли лидеров НКТ должно было проводиться на паритетных началах марксистами, республиканцами и либертариями[1244]. Такая заявка на возвращение во власть совершенно не учитывала политическую ситуацию, сложившуюся после мая 1937 г. В Республике сформировался режим, который был готов интегрировать структуры и кадры анархо-синдикалистов исключительно на своих условиях в установленных сверху рамках.

НКТ не имела возможности оказать военное или экономическое сопротивление режиму, которое не было бы в то же время и прямой помощью франкистам. Конфедерация могла оставаться в политической оппозиции, сохраняя верность принципам, но не более. Однако в условиях второй половины 1937 г. НКТ и ФАИ стояли перед очень сложным выбором — можно ли сохранить хотя бы часть завоеваний 1936 года, оставаясь в непримиримой оппозиции. Фракция Васкеса считала, что единственная возможность обеспечить эффективное взаимодействие в борьбе с Франко и сохранение хотя бы основ коллективизации — это возвращение в государственные структуры.

Теперь, когда «оппортунистическая» стратегия НКТ увенчалась поражением, ее противники в анархо-синдикалистском интернационале Международное товарищество рабочих (МАТ) щедро сыпали соль на раны. 11–13 июня пленум МАТ в Париже принял резолюцию: «Проведение революционной войны одновременно с социальными преобразованиями должно бы исключить со стороны НКТ всякое прямое участие и всякое непрямое соглашение с правительствами Валенсии и Барселоны; требовало прекращения со стороны НКТ всяких концессий политических, экономических и доктринальных этим правительствам, делаемых с целью удержать так называемый антифашистский фронт, составленный из секторов, которые ведут переговоры с врагами рабочего класса, чтобы ликвидировать войну и удушить революцию»[1245]. Представителям НКТ оставалось только разводить руками: «А что было делать?» Убедительного ответа у критиков из МАТ не было.

На Пленуме Каталонской организации НКТ 13 июня прошли выборы генерального секретаря. При этом «экстремист» Шена получил 106 тысяч голосов, относительно умеренный Исглиес — 98 тысяч, а Эролес — 91 тысяч (из 550 тысяч). Но за него выступило больше организаций, и он был избран[1246]. Эти выборы показывали, что радикалы-нонконформисты имели в НКТ крупную фракцию, но все же не имели права говорить от имени большинства членов, даже представленных на пленуме. Более того, по данным коммунистов, в НКТ были и прямо противоположные настроения — недовольство «тем, что руководители НКТ отказались в мае месяце от участия в правительстве»[1247].

После разгрома ПОУМ именно НКТ стала центром антисталинской агитации. 17 июля «СНТ» опубликовала фельетон по поводу футбольных побед басков в СССР: «Нельзя всегда выигрывать. Надо уметь проигрывать. Надо держать ноги в голове — иначе вы троцкисты»[1248]. В своем выступлении 21 июля Ф. Монтсени говорила: «В России революция во время керенщины преодолела все препятствия и шла вперед, разрушив тиранию царей, но затем диктатура сбилась, в результате коллективного заблуждения, на диктатуру Сталина»[1249]. Впрочем, Монтсени оговаривалась: мы благодарны СССР. «Но это не значит, что те (люди — А. Ш.), которые в Испании представляют партию, держащую власть в СССР, могут присвоить себе право на все, сделанное СССР в пользу Испании»[1250]. Сталинская диктатура — дело советских людей. Острие критики направлено против испанских коммунистов.

Секретарь НКТ М. Васкес 3 августа разъяснял официальную позицию НКТ: «В мозгу ни одного анархиста не может быть даже мысли о вражде к России». Но мы выступаем против коммунистической партии, мы — «идеологические противники государственного коммунизма, ибо мы — поклонники свободы, в то время как последний (государственный коммунизм) — враг свободы… Россия сделала большой шаг в социальном прогрессе, показывая пример пролетариату мира, который, конечно, может быть превзойден в потрясениях, которые происходят в других странах… Мы должны быть благодарны России за поддержку делу испанского антифашизма, хотя считаем, что речь идет лишь о проблеме взаимной помощи, так как если Россия нам помогла, то мы также помогаем России, которая заинтересована в победе антифашизма». Эту мысль он повторил 5 августа: «Россия также заинтересована в нашей победе, как заинтересованы Германия и Италия в победе Франко»[1251].

Анархо-синдикалисты добавляли ложки дегтя в медовые репортажи правительственной прессы об СССР. Когда «Аделанте» 12 декабря написала, что выборы в СССР «показали, что весь советский народ поддерживает свое правительство»[1252], «Солидаридад обрера» напомнила, что в СССР нельзя выставить альтернативного кандидата[1253].

Критикуя СССР и комму<


Поделиться с друзьями:

Особенности сооружения опор в сложных условиях: Сооружение ВЛ в районах с суровыми климатическими и тяжелыми геологическими условиями...

История развития пистолетов-пулеметов: Предпосылкой для возникновения пистолетов-пулеметов послужила давняя тенденция тяготения винтовок...

Археология об основании Рима: Новые раскопки проясняют и такой острый дискуссионный вопрос, как дата самого возникновения Рима...

Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.071 с.