Послышался рокот моторов, и низко над дорогой, переваливаясь с крыла

На крыло, прошли давешние самолеты - и прошли так близко, что были

Отчетливо видны и желто-коричневая окраска их крыльев, и черно-белые

Кресты, и даже пиковый туз, изображенный на фюзеляже ближайшего из

них. Старший лейтенант лениво сорвал себе еще несколько "петухов",

посмотрел на часы и скомандовал шоферу:

- Поехали! Теперь можно. И давай, друг, скорее, чтобы от этого

Места подальше уйти.

Шофер загудел сиреной, из лощинки прибежала девушка-почтальон. Она

Принесла несколько розовых земляничин, висевших на стебельках, и

Протянула их старшему лейтенанту.

- Уже поспевает... Не заметили, как и лето пришло, - сказал он,

Понюхал ягоды и сунул, как цветы, в петлицу кармашка гимнастерки.

- Почему вы знаете, что теперь они не придут и можно ехать? -

Спросил юноша старшего лейтенанта, который опять замолчал, покачиваясь

В такт прыгавшему по ухабам грузовику.

- Дело это нехитрое. Это "мессеры", МЕ-109. У них запас горючего на

Сорок пять минут, они его теперь вылетали и пошли на заправку.

Он пояснил это равнодушно, словно не понимая, как это можно не

Знать таких простых вещей. Юноша же стал внимательно следить за

воздухом. Ему захотелось первым заметить летящие "мессеры". Но воздух

Был чист и так густо насыщен запахом буйного цветения трав, пыли и

Разогретой земли, так энергично и весело трещали в траве кузнечики,

Так голосисто звенел жаворонок, вися где-то над этой скорбной,

Поросшей бурьяном землей, что он забыл и про немецкие самолеты, и про

Опасность и стал напевать приятным, чистым голоском очень любимую в те

Дни на фронте песенку о воине, тоскующем в своей землянке о далекой

Милой.

- А "Рябину" знаешь? - вдруг перебил его спутник.

Юноша кивнул головой и послушно завел старую песню. Усталое,

Запыленное лицо старшего лейтенанта подернулось грустью.

- Не так поешь, старик. Это тебе не частушка, это настоящая песня.

Ее надо с сердцем петь. - И он подхватил тихонько, совсем маленьким,

Не громким, но верным голоском.

Машина на минуту затормозила, из кабины выскочила

Девушка-почтальон. Она ловко на ходу уцепилась за задний борт,

Подпрыгнула на руках и перевалилась в кузов, где ее подхватили сильные

Дружеские руки.

- Я к вам: слышу, вы поете...

Под дребезжанье грузовика, под усердное пиликанье кузнечиков они

Запели втроем.

Юноша разошелся. Из вещевого мешка достал он большую губную

Гармошку и, то дуя в нее, то подпевая и дирижируя ею, повел песню. На

Унылой, уже заброшенной фронтовой дороге, точно ударом кнута

Высеченной среди могучих пыльных, заполонивших все бурьянов, сильно и

Грустно звучала песня, такая же старая и такая же юная, как эти вот

Изнывающие в летнем зное поля, как старательное пиликанье кузнечиков в

Теплой душистой траве, как звон жаворонков в ясном летнем небе и как

Самое это небо, высокое и бездонное.

Они так увлеклись пением, что чуть было не полетели со своих тюков,

Когда машина резко затормозила. Она остановилась посреди дороги.

Рядом, опрокинувшись боком в канаву и задрав пыльные колеса, валялась

Разбитая трехтонка. Юноша побледнел. А его спутник быстро перелез

Через борт и поспешил к опрокинутой машине. У него была странная,

Танцующая, с косолапинкой походка. Через минуту водитель вытащил из

Смятой кабины окровавленное тело капитана интендантской службы. Лицо

Его, все израненное и исцарапанное, должно быть, ударом о стекло, было

Цвета дорожной пыли.

Старший лейтенант приподнял веко его закрытого глаза.

- Этот готов, - сказал он, снимая фуражку. - Еще там есть?

- Есть. Водитель, - ответил шофер.

- Ну, чего стоите? Помогите! - цыкнул старший лейтенант на

Растерянно топтавшегося юношу. - Крови не видали? Привыкайте,

посмотреть придется... Вот они, охотнички-то, их работа.

Водитель оказался живым. Он тихонько постанывал, не открывая глаз.

Ран у него не было видно, но, очевидно, когда подбитую снарядом машину

С полного хода занесло в канаву, он грудью толкнулся о руль, а обломки

Кабины притиснули его к баранке. Старший лейтенант приказал поднять

Его в кузов. Он подстелил под раненого свою новую, еще не надеванную

Щегольскую шинель, которую вез бережно завернутой в кусок коленкора.

Сам сел на дно кузова и голову раненого положил себе на колени.

- Гони что есть мочи! - скомандовал он шоферу.

Бережно поддерживая голову раненого, он заулыбался чему-то своему,

Далекому.

Уже вечерело, когда грузовик влетел на улицу небольшой деревеньки,