Разработал серию упражнений для ног. Улегшись на спину, он по очереди

То сгибал их, подтягивая к себе, то разгибал, выбрасывая вперед. Когда

Он в первый раз проделал это, то сразу понял, какие огромные, а может

Быть, непреодолимые трудности его ожидают. В обрубленных по голень

Ногах подтягивание вызывало острую боль. Движения были робки и

Неверны. Их трудно было рассчитать, как, скажем, трудно лететь на

Самолете с поврежденным крылом или хвостом. Невольно сравнивая себя с

Самолетом, Мересьев понял, что вся идеально рассчитанная конструкция

Человеческого тела у него нарушена и, хотя тело еще цело и крепко, оно

Никогда не достигнет прежней, с детства выработанной гармонии

Движений.

Гимнастика ног причиняла острую боль, но Мересьев с каждым днем

Отводил ей на минуту больше, чем вчера. Это были страшные минуты -

Минуты, когда слезы сами лились из глаз и приходилось до крови кусать

Губы, чтобы сдержать невольный стон. Но он заставлял себя проделывать

Упражнения сначала один, потом два раза в день, с каждым разом

Увеличивая их продолжительность. После каждого такого упражнения он

Бессильно падал на подушку с мыслью: сумеет ли он снова возобновить

Их? Но приходило положенное время, и он принимался за свое. Вечером он

Ощупывал мускулы бедра, голени и с удовольствием чувствовал под рукой

Не дряблое мясо и жирок, как это было вначале, а прежний, тугой

Мускул.

Ноги занимали у Мересьева все мысли. Порой, забывшись, он ощущал

Боль в ступне, менял позу, и только тут доходило до его сознания, что

Ступни нет. В силу какой-то нервной аномалии отрезанные части ног еще

Долго как бы жили вместе с телом, вдруг начинали чесаться, ныть к

Сырой погоде и даже болели. Он так много думал о ногах, что часто

Видел себя во сне здоровым, быстрым. То по тревоге несется во весь

Опор к самолету, с ходу вспрыгивает на крыло, садится в кабину и

Пробует ногами рули, пока Юра снимает чехол с мотора. То вместе с

Олей, взявшись за руки, бегут они что есть духу по цветущей степи,

Бегут босиком, ощущая ласковое прикосновение влажной и теплой земли.

Как это хорошо и как тяжело после этого, проснувшись, увидеть себя

безногим!

После таких снов Алексей впадал иногда в угнетенное состояние. Ему

Начинало казаться, что он зря себя мучает, что никогда ему не летать,

Как никогда не бегать ему босиком по степи с милой девушкой из

Камышина, которая становилась ему все ближе, все желаннее по мере

Того, как все больше и больше времени отдаляло его от нее.

Отношения с Олей не радовали Алексея. Почти каждую неделю Клавдия

Михайловна заставляла его "плясать", то есть прыгать на койке,

Прихлопывая в ладоши, чтобы получить от нее конверт, надписанный

Круглым и аккуратным ученическим почерком. Письма эти становились все

Пространнее, все теплее, как будто короткая, юная, прерванная войной

Любовь становилась для Оли все более и более зрелой. С тревожной

Тоской читал он эти строки, зная, что не имеет права ответить ей тем

Же.

Школьные товарищи, учившиеся вместе в фабзавуче при

Деревообделочном заводе в городе Камышине, питавшие в детстве друг к

Другу романтическую симпатию, которую они лишь в подражание взрослым

Именовали любовью, расстались потом на шесть-семь лет. Сначала девушка

Уехала учиться в механический техникум. Потом, когда она вернулась и

Стала работать механиком на заводе, Алексея уже не было в городе. Он

Учился в летной школе. Встретились снова они незадолго перед войной.

Ни он, ни она не искали этой встречи и, может быть, даже не вспоминали

Друг друга - слишком уж много воды утекло с тех пор. Но однажды

Весенним вечером Алексей шел по улице городка, провожая куда-то мать,

Им навстречу попалась девушка, на которую он даже не обратил внимания,

Заметив лишь ее стройные ноги.

"Что же ты не поздоровался? Аль забыл - ведь это же Оля", - и мать

Назвала фамилию девушки.

Алексей обернулся. Девушка тоже обернулась и смотрела им вслед.

Взгляды их встретились, и он почувствовал, как сразу встрепенулось

Сердце. Оставив мать, он бегом пустился к девушке, стоявшей на

Тротуаре под голым топольком.

"Ты?" - удивленно произнес он, оглядывая ее такими глазами, словно

Перед ним была какая-то красивая заморская диковинка, неведомо как