Пытаясь вспомнить что-то. От него пахло спиртом.

- Присаживайтесь, Василий Васильевич, посумерничаем, - предложил

Комиссар.

Нетвердым шагом, подволакивая ноги, профессор подошел к его

Кровати, сел так, что застонали прогнувшиеся пружины, потер руками

Виски. Он и раньше не раз во время обходов задерживался возле

Комиссара потолковать о ходе военных дел. Он заметно отличал Комиссара

Среди больных, и в этом ночном визите не было, собственно, ничего

Странного. Но Мересьев почему-то почувствовал, что между этими людьми

Может произойти какой-то особый разговор, при котором не нужен третий.

Закрыв глаза, он сделал вид, что спит.

- Сегодня двадцать девятое апреля, день его рождения. Ему

Исполнилось, нет, должно было исполниться тридцать шесть лет, - тихо

Сказал профессор.

С большим усилием Комиссар выпростал из под одеяла огромную,

Распухшую руку и положил ее на руку Василия Васильевича. И случилось

Невероятное: профессор заплакал. Было невыносимо видеть, как плачет

Этот большой, сильный, волевой человек. Алексей невольно втянул голову

В плечи и закрылся одеялом.

- Перед тем как ехать туда, он пришел ко мне. Он сказал, что

Записался в ополчение, и спросил, кому передать дела. Он работал тут,

У меня. Я был так поражен, что даже накричал на него. Я не понимал,

Зачем кандидату медицины, талантливому ученому нужно было брать

винтовку. Но он сказал - я помню это слово в слово, - он сказал мне:

"Папа, бывает время, когда кандидат медицины должен брать винтовку".

Он так сказал и опять спросил: "Кому сдавать дела?" Мне стоило только

Поднять телефонную трубку - и ничего, ничего бы не случилось,

понимаете - ничего! Ведь он же заведовал у меня отделением, он работал

в военном госпитале... Ведь так?

Василий Васильевич замолчал. Было слышно, как он тяжело и хрипло

Дышит.

- ...Не надо, голубчик, что вы, что вы, уберите руку, я знаю, как

вам больно шевелиться... Да, и я думал всю ночь, как быть. Вы

Понимаете, мне было известно, что еще у одного человека - вы знаете, о

ком я говорю, - был сын, офицер, и его убили в первые дни войны! И вы

Знаете, что сделал этот отец? Он послал на фронт второго сына, послал

летчиком-истребителем - на самую опасную воинскую специальность... Я

Думал тогда об этом человеке, мне стало стыдно своих мыслей, и я не

позвонил по телефону...

- А сейчас жалеете?

- Нет. Разве это называется сожалением? Я хожу и думаю: неужели я

Убийца своего единственного сына? Ведь он мог быть сейчас здесь, со

Мной, и мы бы оба делали с ним очень полезные для страны дела. Ведь

Это же был настоящий талант - живой, смелый, сверкающий. Он мог стать

гордостью советской медицины... если бы мне тогда позвонить!

- Вы жалеете, что не позвонили?

- О чем вы? Ах, да... Не знаю, не знаю.

- А если бы теперь все повторилось снова, вы сделали бы иначе?

Наступило молчание. Слышалось ровное дыхание спящих. Ритмично

Поскрипывала кровать - очевидно, профессор в тяжелом раздумье

Раскачивался из стороны в сторону, - да в батареях парового отопления

Глухо постукивала вода.

- Так как же? - спросил Комиссар, и в голосе его чувствовалась

Бесконечная теплота.

- Не знаю... На ваш вопрос сразу не ответишь. Не знаю, но, кажется,

Повторись все сначала, я поступил бы так же. Я же не лучше, но и не

хуже других отцов... Какая это страшная вещь - война...

- И поверьте, другим отцам при страшной вести было не легче вашего.

Нет, не легче.

Василий Васильевич долго сидел молча. О чем он думал, какие мысли

Ползли в эти тягучие минуты под его высоким морщинистым лбом?

- Да, вы правы, ему было не легче, и все-таки он послал второго...

Спасибо, голубчик, спасибо, родной! Эх! Что там толковать...

Он встал, постоял у койки, заботливо положил на место и закрыл руку

Комиссара, подоткнул у него одеяло и молча вышел из палаты. А ночью

Комиссару стало плохо. Вез сознания, он то начинал метаться по койке,

Скрежеща зубами и громко стеная, то вдруг стихал, вытягивался, и всем

Казалось, что наступил конец. Он был так плох, что Василий Васильевич,

Который со дня смерти сына переехал из огромной пустой квартиры в

Госпиталь, где он спал теперь на клеенчатой кушетке в маленьком своем

Кабинетике, распорядился отгородить его от остальных ширмой, что

Делалось обычно, как было известно, перед тем как больной отправлялся

в "пятидесятую палату".

Потом, когда с помощью камфары и кислорода пульс наладился,

Дежурный врач и Василий Васильевич ушли досыпать остаток ночи; за