Вполне понятный ему самому, радостный, скрытый смысл.

Писала она, что хлопот у нее полон рот, что теперь и ночевать домой

Она не ходит, чтобы не терять времени, а спит тут же, в конторе, что

Завода своего теперь Алексей, пожалуй, и не узнал бы и что поразился

Бы и сошел бы с ума от радости, если бы догадался, что они сейчас

Производят. Между прочим писала, что в редкие выходные, которые

Случаются у нее не чаще раза в месяц, бывает она у его матери, что

Чувствует себя старушка неважно, так как от старших братьев - ни слуху

Ни духу, что живется матери туго, в последнее время она стала сильно

Прихварывать. Девушка просила почаще и побольше писать матери и не

Волновать ее дурными вестями, так как он для нее теперь, может быть,

Единственная радость.

Читая и перечитывая письма Оли, Алексей раскусил материнскую

Хитрость со сном. Он понял, как ждет его мать, как надеется на него, и

Понял также, как страшно потрясет он их обеих, сообщив о своей

Катастрофе. Долго раздумывал он, как ему быть, и не хватило духу

Написать домой правду. Он решил подождать и написал обеим, что живет

Хорошо, перевели его на тихий участок, а чтобы оправдать перемену

Адреса, сообщил для пущего правдоподобия, что служит теперь в тыловой

части и выполняет специальное задание и что, по всему видать,

Проторчит он в ней еще долго.

И вот теперь, когда в беседах врачей все чаще и чаще звучало слово

"ампутация", ему становилось страшно. Как он калекой приедет в

Камышин? Как он покажет Оле свои культяпки? Какой страшный удар

Нанесет он своей матери, растерявшей на фронтах всех сыновей и

ожидающей домой его, последнего! Вот о чем думал он в томительно

Тоскливой тишине палаты, слушая, как сердито стонут матрасные пружины

Под беспокойным Кукушкиным, как молча вздыхает танкист и как барабанит

Пальцами по стеклу согнутый в три погибели Степан Иванович, проводящий

Все дни у окна.

"Ампутация? Нет, только не это! Лучше смерть... Какое холодное,

колючее слово! Ампутация! Да нет же, не быть тому!" - думал Алексей.

Страшное слово даже снилось ему в виде какого-то стального,

Неопределенных форм паука, раздиравшего его острыми, коленчатыми

Ногами.

3

С неделю обитатели сорок второй палаты жили вчетвером. Но однажды

Пришла озабоченная Клавдия Михайловна с двумя санитарами и сообщила,

Что придется потесниться. Койку Степана Ивановича, к его великой

Радости, установили у самого окна. Кукушкина перенесли в угол, рядом

Со Степаном Ивановичем, а на освободившееся место поставили хорошую

Низкую кровать с мягким пружинным матрасом.

Это взорвало Кукушкина. Он побледнел, застучал кулаком по тумбочке,

Стал визгливо ругать и сестру, и госпиталь, и самого Василия

Васильевича, грозил жаловаться кому-то, куда-то писать и так

Разошелся, что чуть было не запустил кружкой в бедную Клавдию

Михайловну, и, может быть, даже запустил бы, если бы Алексей, бешено

Сверкая своими цыганскими глазами, не осадил его грозным окриком.

Как раз в этот момент и внесли пятого.

Он был, должно быть, очень тяжел, так как носилки скрипели, глубоко

Прогибаясь в такт шагам санитаров. На подушке бессильно покачивалась

Круглая, наголо выбритая голова. Широкое желтое, точно налитое воском,

Одутловатое лицо было безжизненно. На полных бледных губах застыло

Страдание.

Казалось, новичок был без сознания. Но как только носилки поставили

На пол, больной сейчас же открыл глаза, приподнялся на локте, с

Любопытством осмотрел палату, почему-то подмигнул Степану Ивановичу, -

Дескать, как она, жизнь-то, ничего? - басовито прокашлялся. Грузное

Тело его было, вероятно, тяжело контужено, и это причиняло ему острую

Боль. Мересьев, которому этот большой распухший человек с первого

Взгляда почему-то не понравился, с неприязнью следил за тем, как два

Санитара, две сиделки и сестра общими усилиями с трудом поднимали того

На кровать. Он видел, как лицо новичка вдруг побледнело и покрылось

Испариной, когда неловко повернули его бревноподобную ногу, как

Болезненная гримаса перекосила его побелевшие губы. Но тот только

Скрипнул зубами.

Очутившись на койке, он сейчас же ровно выложил по краю одеяла

Каемку пододеяльника, стопками разложил на тумбочке принесенные за ним

Книжки и блокноты, аккуратно расставил на нижней полочке пасту,

Одеколон, бритвенный прибор, мыльницу, потом хозяйственным оком подвел