Как и прежде, работающая в настороженной, затемненной, военной Москве,

- это и есть их ответ всем этим гитлерам и герингам, что он не желает

Слышать никаких ссылок на трудности войны, что бездельники и лодыри

Могут убираться ко всем чертям и что именно сейчас-то, когда все так

Трудно, в госпитале должен быть особо строгий порядок. Сам он

Продолжал совершать свои обходы с такой точностью, что сиделки все так

Же проверяли по его появлению стенные часы в палатах. Даже воздушные

Тревоги не нарушали точности этого человека. Должно быть, именно это и

Заставляло персонал творить чудеса и в совершенно невероятных условиях

Поддерживать довоенные порядки.

Однажды во время утреннего обхода шеф госпиталя - назовем его

Василием Васильевичем - наткнулся на две койки, стоявшие рядом на

Лестничной площадке третьего этажа.

- Что за выставка? - рявкнул он и метнул из-под мохнатых своих

Бровей в ординатора такой взгляд, что этот высокий сутулый, уже

Немолодой человек очень почтенной внешности вытянулся, как школьник.

- Только ночью привезли... Летчики. Вот этот с переломом бедра и

Правой руки. Состояние нормальное. А тот, - он показал рукой на очень

Худого человека неопределенных лет, неподвижно лежавшего с закрытыми

Глазами, - тот тяжелый. Раздроблены плюсны ног, гангрена обеих

Ступней, а главное - крайнее истощение. Я не верю, конечно, но

Сопровождавший их военврач второго ранга пишет, будто больной с

Раздробленными ступнями восемнадцать дней выползал из немецкого тыла.

Это, конечно, преувеличение.

Не слушая ординатора, Василий Васильевич приподнял одеяло, Алексей

Мересьев лежал со скрещенными на груди руками; по этим обтянутым

Темной кожей рукам, резко выделявшимся на белизне свежей рубашки и

Простыни, можно было бы изучать костное строение человека. Профессор

бережно покрыл летчика одеялом и ворчливо перебил ординатора:

- Почему здесь лежат?

- В коридоре места уже нет... Вы сами...

- Что "вы сами", "вы сами"! А в сорок второй?

- Но это же полковничья.

- Полковничья? - Профессор вдруг взорвался: - Какой это болван

придумал? Полковничья! Дурачье!

- Но ведь нам же сказано: оставить резерв для Героев Советского

Союза.

- "Героев", "героев"! В этой войне все герои. Да что вы меня учите?

Кто здесь начальник? Кому не нравятся мои распоряжения, может

немедленно убираться. Сейчас же перенести летчиков в сорок вторую!

Выдумываете всякие глупости: "полковничья"!

Он пошел было прочь, сопровождаемый притихшей свитой, но вдруг

Вернулся, наклонился над койкой Мересьева и, положив на плечо летчика

Свою пухлую, изъеденную бесконечными дезинфекциями, шелушащуюся руку,

спросил:

- А верно, что ты больше двух недель полз из немецкого тыла?

- Неужели у меня гангрена? - упавшим голосом проговорил Мересьев.

Профессор царапнул сердитым взглядом свою остановившуюся в дверях

Свиту, глянул летчику прямо в черные большие его зрачки, в которых

были тоска и тревога, и вдруг сказал:

- Таких, как ты, грешно обманывать. Гангрена. Но носа не вешать.

Неизлечимых болезней на свете нет, как нет и безвыходных положений.

Запомнил? То-то.

И он ушел, большой, шумный, и уже откуда-то издалека, из-за

Стеклянной двери коридора, слышалась его басовитая воркотня.

- Забавный дядька, - сказал Мересьев, тяжело смотря ему вслед.

- Псих. Видал? Под нас подыгрывается. Знаем мы таких простеньких! -

Отозвался со своей койки Кукушкин, криво усмехаясь. - Значит,

сподобились чести в "полковничью" попасть.

- Гангрена, - тихо произнес Мересьев и повторил с тоской: -

Гангрена...

2

Так называемая "полковничья" палата помещалась во втором этаже в

Конце коридора. Окна ее выходили на юг и на восток, и поэтому солнце

Кочевало по ней весь день, постепенно перемещаясь с одних коек на

Другие. Это выла сравнительно небольшая комната. Судя по темным

Пятнам, сохранившимся на паркете, стояли в ней до войны две кровати,

Две тумбочки и круглый стол посредине. Теперь здесь помещались четыре

Койки. На одной лежал весь забинтованный, похожий на запеленатого

Новорожденного раненый. Он лежал всегда на спине в смотрел из-под

Бинтов в потолок пустым, неподвижным взглядом. На другой, рядом с

Которой лежал Алексей, помещался подвижной человечек с морщинистым

Рябым солдатским лицом, с белесыми тонкими усиками, услужливый и

Разговорчивый.

Люди в госпитале быстро знакомятся. К вечеру Алексей уже знал, что