Пустынная местность, в лиге от Талбека, столицы Сарана, безымянная возвышенность, утро дня святого Джиаринно Воина, лето Господне 5098 от сотворения мира.

 

Местность с холма просматривалась очень хорошо. Даже никого увеличительной трубы не надо было. Утро было ясным и солнечным. В такой день хорошо отправиться к реке или на берег моря, насладиться последними теплыми деньками уходящего лета. Так нет же, у нас сегодня великая битва народов, которая с высокой долей вероятности попадет в местные анналы. Однако о том, как это будет описано, целиком и полностью зависит от исхода сражения. Историю, как известно, пишут победители.

Скэлдинг Рагнар и магистр иезуитов стояли тут же, рядом со мной, и напряженно всматривались вдаль. Магистр подслеповато щурился – видимо, сказывалось усердное сидение за книгами при тусклом свете свечи или масляной лампы. Рагнар книжек, по‑видимому, не читал и, скорее всего, вообще читать не умел, что, в общем‑то, не сильно отразилось на его умственных способностях. Человек это был смелый, открытый, жестокий, ну а про его наследственную болезнь я уже рассказывал. Для воина его народа такое только во благо.

Первое сомнение в победе над крестовым воинством появилось у меня тогда, когда я увидел, как войска Мэнгера начинают строиться в боевые порядки. Да, ничего не скажешь, хорошо поработали пропагандисты папы Иннокентия IV. Много, очень много народу придется нам сегодня убить. И что самое страшное: до полудня, когда, по расчетом доктора Фаустиано, должен бы настать локальный конец света, надо было еще дожить.

Однако я возлагал надежды не только на чудеса и знамения, но больше всего на дисциплину. Ранним утром я в сопровождении приближенных объехал все военные лагеря и как следует напугал всех командиров. Для усиления эффекта устрашения за моей спиной все время маячил дон Лумо и зловеще вращал глазами. И как это у него получается: строить такие зловещие гримасы? «За малейшее нарушение приказа, независимо от происхождения и положения в войске, ослушник подвергается жестокому наказанию без предупреждения».

Дабы не быть голословным, я сам лично отрубил головы двум десятникам, которые, мягко говоря, были малость нетрезвы с утра. Приказ есть приказ. Предупреждал, что никакого пьянства? Предупреждал. Получите.

Надо сказать, что рыцари наши южные никаких нареканий не получили. Видимо, все‑таки это рыцарская честь, рыцарский этос, который только‑только начинает складываться, сыграли весьма положительную роль. Каждому – от знатного предводителя своих вассалов до простого оруженосца – не хотелось опозориться перед королем и бросить тень на свой древний род. Молодцы рыцари! Хотя какие они рыцари по сути? Пока еще просто тяжеловооруженные конники.

Даже знаки различия только‑только начали появляться, да и то потому что большинство моих рыцарей вместо уже ставшего почти традиционным хауберга[40] надели глухие шлемы. Чтобы хоть как‑то отличаться от северных рыцарей, которые вооружены и защищены были примерно так же, многие начали рисовать на шлемах отличительные знаки: в основном – в тематике и цветах королевского стяга или стяга своего сюзерена.

Шлемы с забралами появятся намного позже, и тогда наука о гербах станет вещью серьезной и незаменимой. Опять же, если мы победим. А то может получиться, что эту самую рыцарскую идеологию будут развивать мэнгерцы под бдительным оком Святой матери Вселенской Церкви.

Я говорил мало, но очень проникновенно. Все, как обычно, вскидывали вперед и вверх руки, кричали: «УРА! СЛАВА КОРОЛЮ! ЮГ ВОССТАНЕТ!» Я же все больше напирал на то, что воля Божья, она, конечно, воля Божья, но вы всецело должны довериться государю и своим командирам и без приказа ни‑ни.

На своем долгом веку я помнил немало сражений, где почти победившая сторона проигрывала в пух и прах только от того, что упоенные победой воины начинали спонтанно преследовать врага, рассеивая силы. Одна надежда на то, что враг думает задавить нас числом и на дисциплину ему в общем и целом наплевать. По крайней мере, у северных рыцарей с этим очень плохо. Когда воюет не войско – слаженный единый организм, – а толпа героев, каждый из которых жаждет отличиться, то победы ждать не приходится. Однако швейцарские наемники с их самострелами да алебардами вызывали у меня большИе опасения. Я буквально нутром чуял, что в этой битве последнее слово будет за пехотой, а не за конницей. Что делать, времена меняются. Или мы их меняем?

Еще одним фактором успешного ведения войны я всегда считал взаимодействие разных родов войск. Пока этого здесь не умели. Вернее, умели, да позабыли. Думаю, что деятелям Вселенской Церкви не к лицу читать труды язычников‑ромеев. А стоило бы. Даже я, несмотря на страшную нехватку времени, открыл пару фолиантов аккурат как раз в поисках упоминаний о моем легендарном предшественнике.

Едва труд Гая Тарквиния Старшего «О родах войск, искусстве управления, и как надобно вести войну в укрепленных городах и на открытых пространствах, равно и на море» был выужен мною из недр библиотеки королевского дворца, так он тут же очутился под кроватью в моей опочивальне.

Это была переплетная в кожу не очень массивная книга с серебряными застежками. Написана она была, слава Богу, не на ромейской латыни, а на местном наречии, которое представляло собою гремучую смесь просторечной латыни, наречия басков с весомой примесью галльских слов и выражений. Так что, в принципе, жители Мэнгера и Сарана друг друга понимали, хотя некоторые слова и выражения казались им смешными. Но дело не в этом, а в том, что книга мне помогла вспомнить то, что я когда‑то знал и умел. Пусть восхвалят Господа, что у них такой умный и просвещенный государь! Боже, я все чаще ловлю себя на мысли, что стал думать категориями моих подданных. С этим надо срочно что‑то делать. Но только после войны.

 

Основное войско растянулось по фронту и выстроилось в четыре шеренги. Копейщики и щитоносцы, лучники, мечники и снова лучники. С холма мне были слышны звуки сигнальных рожков. Командиры подгоняют ополченцев, обзывая их ослиными ублюдками и тухлой селедкой. Это правильно! Ругательство – единственная форма команды, которая доходит до подчиненных без искажения. Куда послали, туда, стало быть, и иди. Но быстро.

Отсюда мне было плохо видно, достаточно ли плотно сомкнуты ряды. Прочно ли уперты длинные копья. Хорошо ли щитоносцы прикрывают копейщиков. Но будем надеяться, что учения, равно как и показательные казни провинившихся, не прошли для ополчения даром. Так. Пыль столбом – это на моих ополченцев несется доблестная конница рыцарей Христовых. Блестят на солнцах кольчуги, хауберги, шлемы, окованные железом щиты и наконечники копий.

– Да помогут нам могущественные асы. Тор и Один, Тюр и Магни, я призываю вас! – начинает вслух молиться скэлдинг. Самое главное: он так привык говорить на нашем наречии, что поминает своих родных богов на чужом языке.

– Что ж, Рагнар Олафсон, нам пригодится любая помощь. Смотри в оба: как только я скажу, не мешкая выдвигай своих людей!

– Да, государь. – Рагнар напряженно всматривается вдаль.

Магистр иезуитов спокоен. Поверх кольчуги белоснежная котта с восьмиконечным черным крестом. Восемь сторон света. Восемь языков, на которые было переведено Евангелие. Губы сжаты – если и молится, то только про себя. Под мои знамена он привел около сотни рыцарей, не считая оруженосцев и сержантов. Остальные – люди не военные и к битве мало пригодные, но от этого не менее ценные. Если мы победим…

Первый залп лучников выкосил немного. В основном пострадали те рыцари, что потеряли коней. Однако в двух или трех местах конники врезались в ряд копейщиков, и тут с флангов ударила наша конница. Ударила не совсем вовремя, зато слаженно, с обоих флангов одновременно. Копейщики чуть отступили и сомкнули ряды. Вражеская конница откатилась словно морская волна. Что ж, первую, пробную атаку мы отбили. Посмотрим, что будет дальше.

А дальше происходило вот что. Мэнгерские рыцари отступили под защиту своих стрелков. Наши преследовать их не стали. Перегруппировавшись, северяне стали выдвигаться медленнее и под прикрытием стрелков. С холма мне не было видно боевой порядок мэнгерской пехоты, но я приблизительно представлял себе его. Впереди опытные наемные алебардисты, скорее всего с поддержкой стрелков. Что ж, и этого я ожидал. Я махнул рукой, подзывая трубача.

Три коротких и один длинный. Я слышу, как эхом сигнал передается дальше. «Держать строй. Правому крылу конницы обходить пеший строй врага сбоку, левому – атаковать алебардистов».

Все‑таки их больше, чем я думал: и пеших, и конных. Пока одна часть наших всадников ломает строй вражеской пехоты, остальные отвлекают мэнгерцев и уводят их в сторону. Молодцы! В ходе этого маневра, который мы разбирали заранее, часть вражеской конницы должна напороться на копейщиков, которые начинают медленно выдвигаться вперед. В это же самое время мэнгерские алебардисты перестраиваются, и их стрелки, осыпая нас градом болтов из самострелов, заставляют саранскую конницу отступить.

Дальше разглядеть что‑то очень трудно. Единственно, что обнадеживает, – моя пехота по‑прежнему держит строй. Бой конницы рассыпается на отдельные поединки, а между тем пешие построения начинают сближаться. Я подымаю голову вверх и смотрю на солнце. Небо чистое и ясное. Внизу ревет кроваво‑железная река. Неужели доктор ошибся! Сколько еще могут продержаться наши? Я вижу, как ломается строй, как уже мечники третьей шеренги вступают в бой, а лучники последней отходят все дальше и дальше. Стрелять нет никакого смысла, все смешалось. И вдруг я почувствовал, как на солнце начала наползать тень. Доктор – молодчина!

Я даю распоряжение магистру и скэлдингу трубить выдвижение. Магистр машет рукой своему трубачу. Рагнар снимает с пояса огромный витой рог. Звук густой и громкий. Скэлдинг задирает голову вверх, будто бы не понимая, что произойдет. Хотя я сто раз объяснял ему про солнце и луну, он все равно живет в мире своих асов, троллей, валькирий и ледяных великанов.

– Ничего не бойтесь, ничему не удивляйтесь и следуйте за мной! Мы победим!

Глаза скэлдинга смотрят теперь вперед, но видят скорее всего то, что недоступно иным взорам. Он надевает шлем. Полумаска, защищающая лицо, сделана в виде морды оскаленного медведя. Я вспоминаю сцену в тронном зале. Своих бы не перерезал! Звенят два меча, выскользнувших из ножен как две ядовитых змеи. Ярл острова Бьерн по прозвищу Два Меча становится медведем. Оруженосец подает мне мой рогатый шлем.

 

Я начинаю медленно спускаться с холма. Как и было договорено, первой за мной идет гвардия. Я оборачиваюсь назад и вижу королевский стяг. Красное и черное, и оскаленная пасть волка сжимает огненно‑красное солнце.

– Да, хозяин! Я к вашим услугам, – звучит в голове приятный женский голос. Уж я так настроил эту штуку. Женский голос – это всегда приятно.

– Активизировать систему личной защиты, выдвинуть боевые единицы через… – Я прикидываю расстояние до шеренг. – Через две минуты.

Я быстрым шагом спускаюсь с холма и начинаю считать. Раз, два… Пятнадцать. Слышу, как позади движется гвардия. Рагнар в упоении трубит в рог, видимо, ему это просто нравится.

Сто пять, сто шесть… А тем временем на поле боя медленно опускается тьма. Нет, не тьма. Тень. Тень снаружи и тень во мне. Вокруг меня начинает медленно сгущаться воздух, приобретая очертания полупрозрачных фигур в доспехах и с мечами. Это они на вид полупрозрачные, а рубить будут получше живых. Ограничение только одно: время. Не более восьми минут. Далее нужно класть мою реликвию на солнце – сутки заряжаться.

Несмотря на то, что воины наши были предупреждены, вою было немало. Мои лучники, отступившие почти к самому холму, с криками разбегались от моих «призраков». Солнце почти скрылось. Сквозь узкую прорезь в шлеме я мог видеть только то, что происходит впереди. Что ж, то, что я видел, мне нравилось. Воины‑тени шли через живых воинов даже не как нож сквозь масло, а как нож сквозь воду, с легкостью перерубая пополам тела, закованные в железо. Десятники, частично знакомые с замыслом, но не знавшие, что конкретно они увидят, еще когда протрубили рога, стали уводить своих людей с моего пути.

Меч мой уже был обнажен, и я только ждал случая отправить кого‑то на тот свет. «За короля! За Саран!» Это вопили мои гвардейцы, успевшие меня догнать. Вокруг царил полнейший хаос, луна полностью закрыла солнце, слышались крики ужаса и крики смерти. Я снова, как встарь, чувствовал это волшебное, щемящее чувство: опьянение боем – опьянение чужой болью, кровью и смертью.

За свои долгие скитания я попробовал множество удовольствий, иные из которых и пробовать‑то не стоило. Но даже сама соблазнительная женщина никогда не даст мужчине того, что дает ему запах пота, железа и крови. Это в нас, это всегда в нас, даже если мы никогда не берем в руки оружия. Зверь спит, как страшный медведь в Рагнаре. Вот он, кстати, рубится по левую руку и, надо сказать, рубится весьма славно, издавая при этом медвежий рык.

Бедные мэнгерцы! Затмение, чудище в рогатом шлеме, воины‑тени, не знающие смерти, да еще этот медведь с двумя лезвиями… Что ж, мы прорубаемся вперед, медленно, но верно.

Свет постепенно возвращается в мир, но это уже не важно. Мэнгерцы дрогнули, но пока не побежали. Меня все больше и больше охватывает упоение боя. Как давно я не участвовал в подобной большой бойне! Сражением это трудно назвать. Я будто чувствовал себя всеми своими воинами одновременно. Каждым, кто рубил врага и сам падал сраженным. Здесь я впервые отчетливо чувствую себя одним целым со своим народом. Меня все больше захватывает упоение боя, и я уже сам начинаю что‑то кричать.

Меч входит в брешь между шлемом и кольчугой, кровь обрызгивает меня с ног до головы. Вороненая сталь и кровь врага. Цвета королевского стяга. Мой предшественник был прав, помещая их на стяг. Я уже не иду, я будто бы лечу по полю боя, хотя это мне только кажется. Врубаюсь в саму гущу, не чувствуя ни боли, ни усталости. Только дикую безудержную радость и счастье.

– САРАН! САРАН! ЗА ГОСУДАРЯ! ЮГ ВОССТАНЕТ! – последнее, что я слышу, перед тем как окунуться во тьму.

 

Я не могу двигаться и мне тяжело дышать. Странно, что шлем до сих пор на мне. Голова болит, но не то чтобы очень сильно. Остатки заряда реликвия потратила, чтобы смягчить силовыми полем удар. Интересно, чем меня так огрели? Я собираюсь с силами и делаю мощный рывок. С первого раза не очень‑то получилось. Но со второй попытки я сбрасываю с себя мертвое тело или то, что можно условно назвать телом. По большому счету, это просто куски человеческого мяса вперемешку с покореженным железом. Кожаный ремешок давит на подбородок.

– Государь! – ко мне подбегает один из гвардейцев, – Мы победили, государь!

– Я безмерно рад, – слышу я свой глухой голос. – Помоги мне снять шлем.

 

Воздух! Много, много воздуха, напоенного кровью. И еще какой‑то смутно знакомых запах. Птицы. Падальщики. Ну как же без них?

– Государь! Мы думали, что вы погибли! Мы… – он от волнения говорит и говорит. Не может остановиться.

Я наслаждаюсь свободой от шлема, который, кстати сказать, лежит у моих ног. Один рог оторван, на другой наколота окровавленная кисть. Картина, достойная того, чтобы ее запечатлеть на века.

– Где Рагнар и магистр? – останавливаю я излияние гвардейца.

– Они живы, государь. Магистр ранен, но не серьезно. На ярле даже царапины нет, он же берсерк!

– Ну да, – я киваю. – Вот что, позови кого‑нибудь из командиров, кого найдешь на этом кладбище. А я пока сяду, отдышусь. Хотя погоди, стой. Подойди сюда.

Гвардеец, несмотря на усталость, становится по стойке смирно. Я озираюсь в поисках своего меча и не нахожу его.

– Дай мне свой меч и преклони колено.

Гвардеец прекрасно понимает, в чем тут дело, и не мешкает.

– Властью, данной мне Господом нашим, я, государь Сарана Ательред II, в знак того, что ты первый принес мне весть о победе нашей над врагами, посвящаю тебя в рыцарское достоинство. Отныне ты личный вассал государя и из королевского домена тебе будет выделен феод. Служи честно, рыцарь! – Четко следуя ритуалу, я плашмя ударяю его по плечу мечом, а затем даю легкую затрещину, забыв, правда, что я так и не снял латной рукавицы.

По щеке новоявленного рыцаря течет кровь: то ли его, то ли вражеская, с перчатки. Рыцарь не встает с колен, по щекам текут слезы радости, мешаясь с кровью. Отныне он и его потомки – благородные.

– Государь! Государь! – восклицает он.

Я милостиво улыбаюсь ему.

– Ну, а теперь, сир рыцарь, разыщите кого‑нибудь из командиров, я хочу узнать, каковы наши потери.

Новопосвященный несется со всех ног, забыв о тяжелом доспехе и усталости. Дворянство окрыляет. Я сажусь прямо на чей‑то изуродованный труп. Стоять сил уже нет. Рядом жирный, черный как смоль ворон пытается выковырять из шлема чьи‑то мозги. Я нагибаюсь, без малейшего омерзения снимаю с рога руку. И, особо не целясь, швыряю в птицу. Ворон недовольно каркает и, отлетев совсем недалеко, снова усаживается на землю, чтобы продолжить трапезу.

Мы победили!