О. Александр и Русская Церковь Заграницей

Отношение о. Александра к РПЦЗ и, особенно, к ее священникам (таким, как о. Виктор Потапов, о. Александр Лебедев, о. Александр Киселев) было крайне негативным, но это можно понять, хотя подобное отношение к таким достойным пастырям очень несправедливо. Очевидно, он не знал, что представляет из себя РПЦЗ, и видел лишь внешнюю ее часть, то есть самое худшее. Вот почему он совершенно не ценил эту неотъемлемую часть Русской Церкви с ее святыми угодниками и универсальными ценностями, а воспринимал ее как секту и презрительно называл ее представителей «карловчанами», что недостойно для такого человека, как он. Но я могу его понять, поскольку сам помню самое худшее, что было в РПЦЗ в 70-е годы и видел все то же, что видел о. Александр.

В то время худшее в РПЦЗ представляло собой своего рода, «музей православия», и его участь была только одна – неминуемая смерть, так как внутреннее уже было мертво. Там были старые эмигранты, купавшиеся в ностальгии по исчезнувшей России и при этом не передававшие своим детям и внукам православную веру, носителями которой после них оставались лишь нерусские. Этих пожилых эмигрантов часто сопровождала группка фанатичных новообращенных в православие, мечтавших о «православии в стиле Талибан», чтобы им можно было осудить на вечные муки в аду всех оставшихся в англиканстве (стр. 48).

Не удивительно, что эта часть РПЦЗ частично вымерла, а частично – попало в бездонную яму, расколовшись на мелкие секты. Такая часть РПЦЗ жила лишь прошлым и обладала особой патологической психологией и уж никак не ассоциировалась с любовью и православным христианством. То, что о. Александр видел в РПЦЗ, было лишь провинциальностью, националистическим этническим русским православием, а не его универсальной миссией, к которой всегда стремилась лучшая часть РПЦЗ. Упреки Шмемана РПЦЗ в том, что она якобы занимается самообороной, весьма странны, учитывая, что она постоянно подвергалась агрессивным нападкам абсолютно со всех сторон (стр. 594), в том числе и со стороны самого о. Александра.

Трагично то, что о. Александр не смог понять и признать канонизацию Русской Церковью За Границей святых новомучеников и исповедников, как не смог это понять и академик о. Иоанн Мейендорф (стр. 630, 642). Как можно отвергать святых? Как можно отвергнуть святителя Иоанна Шанхайского? Но именно это сделали о. Александр Шмеман и близкие ему по духу и делают так до сих пор. Будучи анти-националистом и анти-шовинистом, о. Александр не видел внутренней стороны РПЦЗ, ее святости, ее верности вселенским русским православным традициям. Не видел он, что РПЦЗ есть носитель бескомпромиссной православной цивилизации, что она имеет истинное нефанатичное усердие в проповеди православия Миру и достойно почитает новомучеников и исповедников (на это у него не было времени, и потому о. Александр имел абсолютно неверное мнение о новомучениках и о приснопамятном митрополите Филарете).

Благодаря самому лучшему, что есть в Русской Церкви Заграницей, она всегда жила и живет до сих пор, в то время как поверхностное православие, которое о. Александр видел в некоторых частях Православной Церкви в Америке, вымирает или уже вымерло, подобно вспыхнувшему и затем потухшему пламени, оставив после себя лишь пепел и горькие сожаления. Единство и свобода Русской Церкви сегодня имеют своим основанием краеугольный камень – новомучеников и исповедников Российских. О. Александр этого не видел.

К сожалению, о. Александр много раз судил только по внешнему и поэтому сделал несколько ошибок.

Трагедия отца Александра

Мы подошли к настоящей трагедии о. Александра. Всегда видя лишь внешнее – скорлупу, он так и не принял подлинной церковной жизни, находящейся в скорлупе. Мысли и философия (но не идеология: он не любил это слово – стр. 125 – хотя, по иронии судьбы, сам стал идеологом так называемой национальной американской автокефалии) о. Александра были фактически направлены против церкви, существующей на Земле. Он был достаточно умным, чтобы отвергнуть Парижскую школу (стр. 527), называя Булгакова еретиком, а его учение – «марксизмом наизнанку» (стр. 527) со всеми его оккультными фантазиями («софианство»), воображениями и самоэкзальтацией. На самом деле, о. Александр был совершенно не настоящим: как в литературном, так и в интеллектуальном отношении – ни русский, ни парижанин, ни американец.

Главная трагедия о. Александра в том, что, хотя он любил Библию и Евхаристию (стр. 615, 635 – а кто из православных их не любит?), но так и не признал «массовость» православной церкви, появившуюся еще при императоре Константине Великом. Это «массовое» православие есть плод воплощения. В сущности (и за это его особенно обвиняют в протестантизме), о. Александр так и не продвинулся далее IV века – так и не принял тот факт, что православная церковь – это церковь «Массовая», церковь многих и разных народов.

Следовательно, он так и не признал монашеское движение, которое имело место в православной церкви в IV веке – с его аскезой, символами, таинствами, отцами, «Византией», «Святой Русью», иконостасами, тайными молитвами, исповедью, житиями святых, почитанием мощей, «Минеями», «Санкторалом», акафистами, молебнами и заупокойными богослужениями.

Конечно, нужно восхищаться «ранними христианами», «у которых не было иконостасов». Но те христиане были святыми, они могли в любой момент умереть за Христа, а мы не являемся святыми. На самом деле, православие о. Александра было элитарным и пуристическим – он не принимал во внимание, что многие люди счастливы молиться на богослужениях, хотя интеллектуально они их слабо понимают, потому что подчас не знают языка. Но им это и не нужно. Многим людям нужна просто молитвенная обстановка, а не чтение книг и понимание вещей. Немало людей вообще не читают книг и не живут только лишь умом. Их потребности различаются. Они живут своими телами и душами, они могут быть простыми, сентиментальными и эмоциональными, духовными и «мистиками» – как может показаться интеллектуалам.

Интересно, что это сегодня главная проблема тех, кто называют себя русскими по происхождению и считают себя принадлежащими к «русской православной традиции», но отказываются принять единство в любви и авторитет Русской Православной Церкви. Они не способны принять «массовое» православие, предпочитая ему крошечные «общины», своего рода – гетто, состоящие из менее чем 30 или 20 человек, где почти каждый – интеллектуал, а вера, таким образом, «очищенная». Конечно, это гордыня, которая «прячется за спиной» при каждом разделении, каждом отвержении единства, независимо оттого, приходит ли она «с левой стороны» (Свято-Владимирская семинария) или «с правой» (секты «Истинная православная церковь» и пр.). Все они думают, будто только они «спасутся». Так проявляется их отсутствие любви ко многим людям, которые, конечно же, никогда к ним не присоединятся.