Хорунжий Борисенко. Встреча с Марковцами — КиберПедия 

Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...

Историки об Елизавете Петровне: Елизавета попала между двумя встречными культурными течениями, воспитывалась среди новых европейских веяний и преданий...

Хорунжий Борисенко. Встреча с Марковцами

2019-05-27 207
Хорунжий Борисенко. Встреча с Марковцами 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

В Корниловском конном полку, еще при Бабиеве, было введено, что сотня, выставленная в сторожевое охранение, она же и вела с утра разведку. Принцип был — использовать силу одной сотни, чтобы остальные сотни отдыхали.

На ночь следующего дня в охранение была назначена 2-я сотня. Все сотни были малы — 30—40 казаков.

С утра командир сотни хорунжий Борисенко, взяв весь свой резерв в десять человек, выдвинулся вперед и обнаружил движение на запад красной конницы. Выждав, пока она пройдет, он атаковал ее хвост и захватил два пулемета, несколько саней с продуктами и до двух десятков красноармейцев.

Этот незначительный успех очень ободрил казаков полка. Борисенко стал героем дня. Я искренне благодарил его при всех офицерах. Да и было за что благодарить: кроме так ценных для полка пулеметов, полк пополнился двумя десятками очень хороших лошадей, мешками печеного хлеба и другими продуктами. Пленные показали, что это прошла конная бригада Колесова, чтобы атаковать Касторную.

После донесения в штаб дивизии 2-му Хоперскому полку приказано двинуться в Касторную и поступить в распоряжение командира пехотной бригады генерала Постовского213.

Полк выступил к Касторной. Пройдя полпути, полк остановился для привала. Кстати, было много печеного хлеба, отбитого вчера у красных, и казакам надо дать перекусить...

Построив полк в резервную колонну и спешив, с офицерами отошел на бугорок, ориентироваться. Кругом белое снежное поле. И на нем, издали, 250 лошадей полка, с пулеметами и обозами, темной массой выделяясь, казались большой силой. Это радовало глаз, душу.

С запада к нам приближаются две фигуры. Подошли и представились — командир батальона Марковского пехотного полка со своим адъютантом.

Оба в чине поручика. Молодые. Батальонному нет и 30 лет. Интеллигентные. Видимо, из учителей. Одеты были по-солдатски, в обыкновенные шинели, при шашках и револьверах. Марковские погоны с характерным белым просветом — крепко вшиты в шинели. Они воински подтянуты, отчетливы. Встреча пред полем брани схраброй пехотой была очень приятна. Они отступают от Орла. Настроены воинственно. На мой вопрос: “Сколько в батальоне штыков?” — командир ответил: “Чуть свыше двухсот”.

На мои слова, что их батальон очень малый, батальонный командир, живой и отчетливый, ответил:

  • Но у нас есть танки!
  • Где же они? — радостно спрашиваю его.

Поручик, батальонный командир, отступив от меня на два шага назад и поставив свою правую ногу на каблук тяжелого английского ботинка, на подошве которого были вбиты толстые железные гвозди-шипы, и качнув ботинком вправо и влево, весело сказал:

— А вот они, господин полковник!..

Мы все весело расхохотались. Этим он не только что показал, что “сила пехоты в ногах”, но и показал, что он сам бодр и, пока ноги в целости, воевать можно.

У генерала Пестовского

Мы на фланге боевого пехотного расположения у Касторной. Остановив полк в ложбине, спрашиваю офицера: — Где генерал Постовский?

— А вон, на курганчике... верхом на лошади, — отвечает он и указывает рукой на запад.

С вестовым скачу к курганчику. Возле него стоят конные ординарцы. На самом курганчике еще два верховых солдата.

  • А где генерал Постовский? — спрашиваю я их, думая, что офицер ошибся.
  • А вон на курганчике, — отвечает один солдат.
  • Где на курганчике? — уточняю я.
  • Да вот, что недалеко перед Вами, — поясняет он.

На курганчике стояли два солдата верхом на лошадях, как близнецы похожие один на другого. “Поеду к ним и расспрошу как следует — где же именно генерал Постовский?” — решаю. Нажав на тебеньки, вскочил на курганчик.

  • Где генерал Постовский? — спрашиваю я переднего.
  • А Вы кто такой будете? — слышу от него.
  • Я командир 2-го Хоперского полка и прибыл с полком в распоряжение генерала Пестовского, которого и ищу, — говорю запросто.
  • А-а... здравствуйте, полковник!.. Я и есть генерал Постовский, — отвечает мне одна фигура из этих двух, по внешности, рядового солдата.

И я только тогда обратил внимание, посмотрев на его генеральские плечи и на его военный мундир. Он был таков: солдатская шинель с суконными погонами того же цвета; по погонам химическим карандашом в чуть заметную линию проведены три кривых зигзага; на голове была солдатская фуражка защитного цвета; казенный английский шерстяной серый чулок, выдаваемый солдатам Добрармии, охватывал подбородок и уши генерала, концами своими где-то прятался под фуражкой, предохраняя уши от холода; два таких же чулка были надеты на его руки и заменяли перчатки; четвертым чулком, как шарфом, была охвачена шея генерала; на белом круглом лице пушистыми клочками в разные стороны коротко вились и бородка, и усы...

Под ним был рыхлый обозный конь грязно-серой масти с дрянным обозным седлом и с убогой мужицкой уздечкой. Конь как лежал ночью в своем конском помете, так и остался в нем, свежем, неприятном для глаз и для обоняния... Конь стоял, понурив голову, и у него на косматой шее, как никому не нужные, ни седоку ни лошади, висели длинные поводья. Генерал в бинокль осматривал предстоящее поле боя.

  • Ваше превосходительство... по распоряжению начальника 1-й Кавказской казачьей дивизии со 2-м Хоперским полком в Ваше распоряжение прибыл! — отрапортовал ему.
  • Очень приятно!.. Очень приятно, полковник!.. Где же Ваш славный полк? — быстро произнес он.
  • Мой славный полк в ложбине, — доложил я генералу и рукой указал на восток.

“Что за ненужная любезность? -— ударило мне в голову. — И почему “славный”? Ни меня, ни полка он не знает, к чему эта похвала? Вам нужна конница, так вот я и прибыл с нею”, — возмущаюсь в душе.

Я с удивлением рассматриваю его “мундир”, и он это заметил.

  • Что?.. Удивляетесь, как я одет? — нарушает он мое молчаливое любопытство и удивление. — Это все, во-первых, чтобы было тепло, — поясняет он и поправляет на своих руках солдатские английские “чулки-перчатки”... — А во-вторых, чтобы неприятель не заметил — “где генерал?”... Это как бы маскировка... Но я очень рад, что Вы прибыли ко мне. И когда мы вернемся на ночлег в Касторную — обязательно зайдите ко мне на чай, — добавляет он. — У Вас отличная кобылица, полковник! И не боитесь ли Вы, что ее могут убить в бою?
  • Не только кобылицу, но и меня могут убить в бою, — отвечаю ему.

— Да, Вы правы... Да и напрасно Вы одеты в серебряные погоны! Смотрите вот на меня!.. Если поймают красные — я словно солдат. А свои солдаты и так меня знают, что я есть генерал. Я даже и не бреюсь, поэтому... — выражает мне “свой духовный мир” командир пехотной бригады, защищающий теперь своими сборными полками важный железнодорожный узел Касторную.

Отправив полк по квартирам, я у него в штабе бригады. Штаба бригады, собственно, и нет. При нем за начальника штаба находится Терского войска подъесаул Слюсарев214. Он в хорошей шубе-черкеске. Слюсарев рад видеть у себя офицера-кубанца и с удовольствием говорит со мною. По выпуску из военного училища он, безусловно, старше меня, почему хотя он и в чине только подъесаула, но держит себя совершенно ненатянуто. Мне это понравилось.

Перед генералом Постовским маленький карточный столик. Он пьет чай и без умолку говорит, говорит, рассказывает что-то и тут же спрашивает Слюсарева о ходе фронтовых дел.

Не буду писать о том, как он предложил мне жениться на его старшей дочке... Уйдя от него, по событиям на фронте, я его больше не встречал.

...В недопустимый курьез поставил себя Буденный, описывая им взятие Касторной. Он пишет в своей книге: “Генерал Постовский, бросив свой штаб, пытался на санях скрыться из Касторной, но был опознан нашими бойцами и зарублен”215.

Генерал Постовский остался жив и проживал в Париже. В 1932 году я встретил его на одном собрании кубанцев. Он был хорошо одет, чисто выбрит и совсем не походил “на генерала под Касторной”. Казался даже молодым и элегантным. Я ему представился и напомнил о Касторной, но... он ничего не помнил и меня не узнал.

В марте 1933 года я выехал на джигитовку из Парижа по тропическим странам Азии. Потом Иностранный легион французской армии в Индокитае, и только в ноябре 1946 года вернулся в Париж для демобилизации. Я был офицером французской армии во Второй мировой войне. Отсутствуя в Европе 14 лет, я совершенно ничего не знал, какова была ситуация русской эмиграции во Франции, и вот, прибыв, узнал, что ввиду победы Красной армии из рядов эмиграции образовалось общество советских патриотов. Генерал Постовский был председателем этого общества на Юге Франции и в 1947 году, как и многие из них, вернулся в советскую Россию.

Пополнение полка

В Касторной ко мне явился командир конной сотни Марковского полка и попросился с сотней перейти в наш полк. Он был в звании вахмистра. Я его вначале не понял — что он хочет? И он доложил:

— Свыше ста конных казаков шло на пополнение во 2-й Хоперский полк. Офицер в дороге заболел, и он принял командование.

Где-то в пути командир Марковского полка уговорил их перейти на службу в их полк, в качестве разведывательной конницы, где им будет слркить вольготнее, чем при своем казачьем полку. Здесь у них будет только разведка и служба связи, а в своем полку — бои, атаки... Казаки посоветовались между собой и согласились, — наивно докладывает он.

  • Почему же ты теперь хочешь с сотней быть в своем родном полку? — спокойно спрашиваю его, смотря ему прямо в глаза.
  • Да скушно там... и офицеры не такие, как наши... нудная служба... все на посылках да на посылках... вот и потянуло к своим... а тут общее отступление — уж лучше быть со своими. Кстати, этот полк теперь в Касторной, вот я пришел к Вам проситься по совету своих казаков, — закончил он.

Выслушав его чистосердечное признание, я уже “по-отечески”, но строго говорю ему:

— Как же это ты, вахмистр, имея предписание привести сотню в свой 2-й Хоперский полк, не исполнил его?

Многое я ему сказал тогда... но не ругал, а только ударял на совесть. Конечно, они были немедленно же зачислены в полк, казаки распределены по сотням, и полк увеличился почти вдвое.

Из Невинномысской для всей дивизии прибыл ремонт кабардинских лошадей, числом около сотни. Все они были кобылицы, “неуки”, захудалые в дальней дороге. Никогда не кованные, почти дикие, прямо из горского табуна и не принимающие зерновой корм. Несмотря на это, все мы были рады получить из войска, так далеко от нас находящегося, этот ремонт. На наш полк досталось 25 лошадей. Пришлось дать некоторым безлошадным офицерам или обменять своих.

Полк доходил уже до 250 шашек в строю с шестью пулеметами на санках, на линейках, на тачанках.

Нет сомнения, что, была бы Кубанская армия, таких случаев, как с конной сотней вахмистра, не случилось бы.

При всем тогда тяжелом положении мы и не думали, что произошел трагический перелом военного счастья и мы докатимся до Черного моря... Начались бои за Касторную. 2-й Хоперский полк вошел в подчинение Марковского пехотного полка. Наш полк оставил Касторную последним.

 

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

“Каждый офицер, вступая в бой, должен быть на самой своей лучшей лошади и в самом лучшем своем костюме. В бой он должен вступать, словно идти на парад, так как, может быть, это будут его последние минуты в жизни. Поэтому он и должен быть наряден”, — как-то сказал мне генерал Бабиев на Маныче весной 1919 года, узнав, что один из командиров сотен нашего Корниловского конного полка, сам по себе очень храбрый и распорядительный офицер, перед боем отправлял свою мощную красавицу кобылицу английской крови в хвост сотни, а сам садился на невзрачного своего второго коня.

Бабиев был прав. Это многим старым корниловцам глубоко вошло в душу, и многие из нас следовали словам Бабиева. Вот почему я и описал “мундир” генерала Пестовского в бою в предыдущей своей брошюре и его мышление по этому вопросу. Кроме того, генерал Постовский вернулся в советскую Россию, что дало мне некоторое моральное право описать его личность.

2-й Хоперский полк составом своих лошадей, заморенных и полуупряжного сорта, общим своим внешним видом явно уставших казаков в беспрерывных походах и боях, начиная с Кавказа, через всю Украину, в Заднепровье и на Воронеж, был далек от внешнего вида полка, даже Первой мировой войны. Полное отсутствие кадровых офицеров, малочисленность настоящих, ровно наполовину состоявших из молодых поручиков и подпоручиков не казаков, поступивших в полк при занятии Воронежа, не имевших абсолютно никакой связи с казачеством и с Кубанью, скромными и хорошими людьми по натуре, но казаков не знавших и, как я заметил, боявшихся отдавать им твердые приказания, даже в строю, заставили меня принять сразу же определенные меры, чтобы переломить и оздоровить настроение всего полка.

В первый же день выезда к полку 18 октября, построенного в селе для похода, плохо выравненного по сотням, без полкового штандарта и хора трубачей, которые были где-то при обозе 2-го разряда, был дан примерный толчок полку.

Командир фланговой сотни вяло скомандовал “смирно” (сотни были разбросаны по улице), как и сотня вяло ответила на мое приветствие, ответила так, как всегда отвечала моему предшественнику, старичку полковнику из Воронежа, Третьякову.

“Фронт есть святое место”, — говорит воинский устав, поэтому встреча всякого начальника должна быть точна и, если не помпезна, воински красива и отчетлива.

Не здороваясь со следующей сотней, я взял командование над этой фланговой сотней, выравнял ее сам, подбодрил словами, сказав, чтобы она так всегда выравнивалась и отвечала громко на приветствия командира сотни и мне, отчего и им будет веселее после подобной короткой воинской субординации — “встреча начальника”. Казаки этой фланговой сотни на мое вторичное приветствие весело ответили. Следующие сотни, видя и слыша все это, подтянулись, и с ними мне не пришлось репетировать.

Воинский строй, воинская дисциплина — они не терпят имитации и примитивности.

“Тяжело на ученьи — легко будет в походе”, — учил Суворов. К этому можно и необходимо добавить: “Плохой строй, малое послушание начальнику на месте легко может вызвать непослушание начальнику в бою”.

Под станицей Убежинской Кубанского войска 20 октября 1918 года полковник Бабиев, после неудачной атаки на пехоту красных, срывая досаду, вертясь на своем горячем коне меж сотнями, под огнем противника произвел резкие перестроения своему Корниловскому полку, ничего не имеющие с перестроениями для боя. Он этим привел в порядок разрозненные после атаки сотни полки, взял полк “в руки” и подбодрил казаков. Такова похвальная психология настоящего воина-командира.

“Мы есть корниловцы-бабиевцы”, — иногда проносилась горделивая струнка в наших сердцах. Сравнение, конечно, не тождественное, но бодрящее, горделивое и приятное для тех, кто переживал доблестные конные атаки Корниловского полка под неослабеваемой властью и требованиями пылкого, молодецкого и властного полковника Коли Бабиева, ставшего потом генерал-лейтенантом в свои 32 года от рождения.

“Алла-верды”...

Еще до прибытия в Касторную 2-й Хоперский полк достаточно пополнился конским составом, а именно: 20 лошадей отбито при обозе у красных хорунжим Борисенко; 25 лошадей из Баталпашинского отдела, как часть их для всей дивизии, и еще получили 15 от штаба дивизии, не разобранных другими полками. И то, что пополнение с Кубани в 40 лошадей были “неуки” горской породы, не смутило: казаки по привычке быстро взяли их “в шоры”.

В Касторную прибыли офицеры: с Кубани есаул Краморов216 и из обоза 2-го разряда хорунжий Дубков217, сверстник и однокашник по корпусу и училищу хорунжего Галкина, один поручик (фамилию не помню) и “старый хоперец”, очень моложавый, хорошо воспитанный и веселый подпоручик Гари Тер-Авакьянц, армянин из Ставрополя. С ними прибыл и полковой казначей сотник Леон Булавин для выдачи аванса и жалованья всем чинам полка. Все это было и неожиданно, и приятно. Случай получился исключительный, чтобы на радостях сделать “первую офицерскую вечеринку-ужин с вином” и ближе познакомиться со всеми офицерами полка. К тому же казначей Булавин привез кое-что из обоза. Общий стол был накрыт в просторной крестьянской хате, не пышно, но всего было достаточно.

Не знаю, собирались ли когда офицеры на общую полковую трапезу с вином, потому что, когда они вошли числом человек до пятнадцати в разнообразных своих военных шубах и шинелях при погонах и увидели накрытый стол с закусками и напитками, они удивились.

— ХОПЕРЦЫ — АЛЛА-ВЕРДЫ! — поднявшись со стаканом в руке, произнес я.

Все они, сидя на скамьях, недоуменно посмотрели на меня и... молчат.

— Хоперцы!.. Алла-верды! — повторяю уже более громко, чтобы возбудить их внимание.

Они встали, смотрят на меня и... молчат.

— Садитесь, господа... — говорю им уж тихо, — и послушайте меня в частном порядке.

Сказал, поставил свой нетронутый бокал и сам сел. Все сели и опять молчат...

Кроме официального положения, что 1-й Хоперский полк являлся старейшим полком Кубанского войска, он имел притягательную к себе силу, постоянную стоянку в мирное время в Грузии, в самом Кутаисе. Кроме того, живя в своих станицах бок о бок с черкесами, с карачаевцами и частью с осетинами своего отдела, хоперские казаки воплотили в себе некоторые черты обычаев, удали и другие качества этих народов, а грузинская песня “Алла-верды, Господь с тобою” и заздравная “Мраволжамиер” (многая лета) являлись бытовыми песнями в офицерской среде за столом.

В Первой мировой войне 1914 —1917 годов, входя “четвертым полком” в состав Кавказской кавалерийской дивизии, 1-й Хоперский полк пользовался среди драгун нескрываемой симпатией и любовью к ним. Это мы, 1-й Кавказский полк, хорошо видели в Турции в июле 1915 года, в городе Ване, встречая эту дивизию и угощая сердечно свой старейший полк родного войска.

И вот теперь офицеры такого лихого и молодецкого полка хоперцев “этого” ничего не знают.

Сидя и совершенно в частном порядке я рассказал им “Историю Хоперцев”. Они слушают меня молча, но нисколько не смущенно.

Я окончил. Самый смелый из них на слово, хорошо воспитанный, прозванный Наполеоном за его сходство черепом и лицом с великим французским императором, сам коренной хоперец, командир 4-й сотни хорунжий Александр Галкин, попросил слова. И он сказал:

— Да откуда же нам все это было знать?.. Мы все — молодежь... Кадровых офицеров среди нас ни одного... И половина присутствующих не только что не казаки родом, а многие поступили в полк в Воронеже, по занятии его. Откуда же все это нам знать? — спрашивает он меня. И как бы оправдываясь, закончил: — Нет-нет, господин полковник!.. Мы в этом не виновны.

Оправдание было полностью высказано, и я их понял.

С этого дня началась дружеская жизнь офицеров полка, с которыми с боями и со всеми невзгодами отступающих частей, от Воронежа и до Невинномысской станицы на Кубани, полк совершил тяжкий путь в течение четырех месяцев. С ними я подружился, и с ними никогда у меня не было никаких неприятностей. К тому же летами мы все были почти сверстники. Но их чины? Два сотника, три хорунжих, а остальные поручики и подпоручики. Такова горькая действительность одного из боевых полков доблестной 1-й Кавказской казачьей дивизии корпуса генерала Шкуро, с которым он устремился, как и все дивизии и корпуса, на Москву...

Такой же приблизительно боевой и офицерский состав был и в остальных полках дивизии. 1-м Кубанским Партизанским конным полком командовал стойкий в боях и строгий капитан Химченко, как говорили, уроженец Баталпашинского отдела, то есть родственный хоперским казакам.

Есаул Краморов был назначен помощником по хозяйственной части, главным образом по “добыче фуража” полку. Бывший подхорунжий 2-го Лабинского полка в Первую мировую войну, он отлично справился со своей задачей, пока не попал в плен к красным в исключительно трагической обстановке. Об этом своевременно будет написано. Полковой казначей сотник Булавин вернулся в обоз 2-го разряда, который находился где-то под Новым Осколом то есть более чем за 50 верст от своего полка.

Начались бои, отступление. С нашей питательной базой, полковым обозом, связь была полностью утеряна, как и во всех частях дивизии. И только через два с лишним месяца мы настигли его под Ростовом.

Первый бой под Касторной

Наш полк был придан к Марковскому пехотному полку, которым командовал молодой красивый капитан-брюнет из кадровых офицеров. В полку у них насчитывалось до 1 тысячи штыков, достаточно артиллерии и пулеметов. К Касторной подошел железнодорожный состав, на котором находились два танка. Ночью они будут выгружены, и с рассветом части перейдут в наступление на село Успенское, находящееся к северу от Касторной, верстах ь десяти.

К рассвету 2-й Хоперский полк прибыл. Представился капитану в его полковой канцелярии, но у них еще не разработан план наступления. В канцелярии человек пять офицеров, все молодежь, все отчетливы и вежливы. Несколько писарей и три или четыре пишущие машинки. Я позавидовал их полковой налаженности. У нас в полку канцелярии, в прямом смысле этого понимания, нет. Приказы по полку пишутся от руки. И полковой адъютант временный сотник Царев, накануне моего приезда в полк, выехал в обоз “подтянуть канцелярию”, там не задержался, выехал на Кубань, и я его больше никогда не видел. Он не казак, но уроженец одной из хоперских станиц; по отзывам офицеров, отличный воин, душою казак, много пережил после восстания, и они были удивлены, что он не вернулся в полк.

На улице холодно. Метет мелкий колкий снег. Роты выстроены тут же и ждут приказа. Наш полк также, но приказа еще нет. Мы с удовольствием рассматриваем два танка, коих видим впервые в своей жизни. Они дают полную уверенность нам в победе.

Солдаты стоят вольно, зябнут, переговариваются между собой... они мобилизованы. Жалуются на плохую обувь и на то, что их рано подняли и “теперь, вот, зря стоим”. Я и сам возмущаюсь, что мы зря стоим. Вхожу в канцелярию и довольно резко говорю капитану об этом, что наш полк казаков и их лошади “зря зябнут”. Капитан, милый человек, он просит еще подождать... Мы ждали и двинулись в наступление, когда настало утро.

Впереди шли два танка. За ними — две цепи пехоты. Наш полк на левом (западном) фланге. По затверделому снегу танки шли, думаю, верст десять в час. Пехота быстро отстала.

Мы были впервые с танками в бою. Издали и с фланга было хорошо видно, как какие-то две темные стальные черепахи уверенно ползли вперед. Потом они скрылись из нашего наблюдения... потом вновь показались. Оказывается, они проходили овраг-долинку и, неожиданно появившись перед красными, открыли по ним огонь. Наметом и в разные стороны красная конница бросилась врассыпную. 2-й Хоперский полк, выбросив одну сотню в лаву, развернутым фронтом бросился в преследование. Танки остановились у речонки, которую “взять”, видимо, не смогли. Хоперцы быстро перешли ее вброд и заняли село, успев захватить несколько седел и сум на брошенных красными раненых своих лошадях. Это были передовые части 11-й красной кавалерийской дивизии — бригада Колесова. Бригада Колесова числилась “отдельной”.

В селе, на улицах, много зерна и сена на дороге. Спрашиваю крестьян: “Что это?” Отвечают: “Так красные кормили своих лошадей наспех”. Все брали у крестьян бесплатно и под угрозой.

“Мы — народная армия. Мы защищаем права народа. Нашим лошадям нужен фураж. Давайте его нам немедленно же!.. А нет — сами возьмем! А когда прогоним золотопогонников — всем вам будет легче жить. А пока — делайте жертву! — так они говорили крестьянам, а те, ненавидя их и боясь их, давали все то, что они требовали именем народа.

Должен подчеркнуть, что воронежские крестьяне были настроены исключительно активно против красных. Как жаль, что эта сила не была использована.

Буденный в своем описании этого боя указывает, что у белых было четыре танка и его кавалеристы вначале признали в них движущиеся телеги с сеном. Когда же эти “телеги” открыли пулеметный огонь по ним, то они в панике бросились врассыпную. В его описании и в описании Егорова все время чувствуется сгущение красок в пользу красных. Для истории приведу, что пишет об этом Буденный в своей книге:

“26 октября (по старому стилю. — Ф. И.) со стороны Касторной, Кожовка и Нижнедевицка противник перешел в наступление силами около 4-х тысяч сабель и до 8-ми полков пехоты, при под держке 4-х танков и 3-х бронепоездов. На всем фронте корпуса завязался упорный бой, продолжавшийся весь день.

К 9-ти часам утра, в районе 2-й бригады 4-й Кавалерийской дивизии, в село Успенку вошли 4 танка белогвардейцев. Наши бойцы до этого ни разу не видели танков, приняли их в непроглядной пурге за возы с сеном и продолжали спокойно укрываться от непогоды во дворах. Не встретив никого на улице, танки повернули обратно и без выстрела медленно ушли. Через некоторое.время Успенку атаковала гренадерская дивизия. Гренадеры дрались упорно и, используя свое численное превосходство и также поддержку танков, потеснили 2-ю бригаду. Но к 17-ти часам, 2-я бригада, совместно с 3-й бригадой этой же дивизии, выбила белогвардейцев из Успенки и отбросила их вместе с танками к Касторной”218.

Нам без документов трудно определить точность его слов — “как это было”, но одно точно — ни наши два танка, ни наша пехота не вошли в село Успенка. В него вошел только 2-й Хоперский полк, который к вечеру вновь был оттянут в Касторную. Мелкий, но характерный штрих.

Вернувшись в Касторную, полк расположился по старым квартирам. Дочери нашего хозяина, среднего крестьянского достатка, думая, что мы отступаем, буквально заголосили.

  • Да что вы? — спрашиваю их.
  • А-а-а!.. Опять придут красные!.. Што мы будем де-ла-атть?.. Опять будут грабить!

Я их успокаиваю, что “красные не придут”. Девицы не верят, несут нашим лошадям спрятанное зерно и завывают:

— Берите лучше вы-ы... чем им от-да-ать!

Жуткие бывали сцены при отступлении. И их нужно было переносить, бодрить павших духом и часто лгать, лгать в противовес своей душе...

Недопустимые неточности

И Буденный, и красный командующий Южным фронтом А. Егоров, и даже генерал Деникин в своих описаниях все время говорят “корпус Мамантова и корпус Шкуро”, тогда как начиная с 6 октября, после вызова 1-й Терской казачьей дивизии на юг против Махно, 3-го Конного корпуса генерала Шкуро уже не существовало. От него осталась только одна 1-я Кавказская казачья дивизия, состоявшая из четырех Кубанских конных полков и Терской конной четырехорудийной батареи под командой твердого, в своем слове старого есаула Соколова. Старого относительно, так как все командиры полков этой дивизии были молодые: 1-го Кубанского Партизанского капитан Химченко, 2-го Кубанского Партизанского полковник Соломахин, 1-го Хоперского полковник Ассиер и 2-го Хоперского полковник Елисеев. Старшему из нас было 30 лет, а есаулу Соколову, думаю, под 40. Высокий, стройный, сухощавый, с громким командным голосом, гордый своей батареей — он не молчал и перед начальством. Нам, послушным, он казался тогда “старым”.

В противовес донесению даже генерала Шкуро, эта дивизия тогда, с “Волчьим дивизионом”, не считая пулеметных команд, имела не менее 1200 шашек.

Наш 2-й Хоперский полк считался самым малочисленным, но теперь, перед Касторной, он имел около 250 шашек. Оба Партизанских полка и “Волчий дивизион” со штабом дивизии и генералом Шкуро считались основой дивизии, и пополнения людьми и лошадьми к ним шли в первую очередь. Из-за этого при распределении ремонта лошадей между полками, еще до Касторной, у меня был неприятный разговор с начальником штаба дивизии, Генерального штаба полковником Соколовским219, который подчеркнул мне “привилегированность” этих частей, что меня крайне удивило. “Тяготы боев несем одинаковые, то при чем же здесь и для чего привилегированность?” — ответил я ему.

Шкуро доносил генералу Деникину, что в дивизии всего лишь 600 шашек и дивизия “безлошадная”. Это последнее тоже было неверно. Конский состав был плох, но в конную атаку мы еще ходили.

Силу мамантовского корпуса генерал Деникин исчислял в 1800 шашек, ввиду оттяжки некоторых частей этого корпуса на Лискинское направление220. Следовательно, вся конная группа Шкуро под Касторной исчислялась в три тысячи сабель.

В самой Касторной находились Марковский пехотный полк и бригада генерала Постовского. В нее входил Самурский пехотный полк. О гренадерах, как пишет Буденный, мы не слышали.

Еще более странно звучат строки красного командующего Егорова, в которых он пишет: “По данным разведывательных сводок, перед фронтом корпуса (Буденного) действовали 33 конных полка и 21 стрелковый, а всего — 54 полка, которые группировались у Касторной, с основной задачей — во что бы то ни стало отстоять этот весьма важный узел железнодорожных путей”.

Это звучит уже полной фантазией.

Но наряду с этим и Буденный, и Егоров пишут, что под Касторной в Конный корпус Буденного вошли: 11-я кавалерийская дивизия и Отдельная конная бригада Колесова. 11-й дивизией командовал какой-то Матузенко.

Надо и еще отметить, что кавалерийские дивизии красных состояли каждая из трех конных бригад, тогда как наши дивизии состояли из двух бригад. Нигде не указано, сколько полков составляли бригаду красных — два полка или три? У нас два полка составляли бригаду.

Считая, что конную бригаду составляли два полка, следовательно, дивизия красных имела шесть полков. Итого Конный корпус Буденного, имея 4-ю, 6-ю и 11-ю кавалерийские дивизии и Отдельную кавалерийскую бригаду Колесова, был силою 20 конных полков. При корпусе действовали еще две стрелковые дивизии. Сила очень внушительная перед узловой станцией Касторная. А мы что имели? Лучше умолчим...

У Егорова против всей этой массы конницы Буденного и его стрелковых двух дивизий обозначено со стороны белых222:

а) 1-я Терская пехотная дивизия,

б) 1-я Кавказская дивизия (видимо, наша 1-я Кавказская казачья),

в) 12-я казачья дивизия (видимо, 12-я Донская казачья) и

г) Волчий дивизион.

Опустим все это для разбора историку и продолжим дальше наш боевой страдный путь в снежной пурге воронежско-курских просторов...

Неприятный бой у села Алисы

Штабом Марковского полка разработан план для частичного наступления на село Алисы, лежащее северо-западнее Касторной верстах в 25 — 30, видимо, для обеспечения своего левого фланга. В операцию назначен один батальон марковцев и 2-й Хоперский полк. Марковцы должны атаковать село с юга, а хоперцы с востока.

Рано утром, в густой туман, полк переправился через мостик болотистой речонки, подступил к селу с востока и был встречен огнем красных. Заняв какое-то кирпичное одноэтажное разрушенное здание без потолка, полк ждал условленных выстрелов с юга, чтобы вместе с марковцами атаковать село. Был настолько густой туман, что в десяти шагах ничего не было видно.

Огонь красных усиливался, но “бил” впустую, так как цели им совершенно не было видно, а наше здание находилось внизу. Красные занимали опушку леса на плоскогорье над нами.

По огню можно было заключить, что красные накапливаются против нас, но где они были и где именно занимали свою позицию — из-за тумана ничего не было видно. Казаки, укрывшись, кто где мог, почти не отвечали на выстрелы, ожидая условленного сигнала марковцев.

Туман стал рассеиваться, когда прискакал казак-хоперец от командира марковского батальона с письменным уведомлением, которое воспроизвожу почти дословно. Оно было таково: “Марковцы, по неожиданным обстоятельствам, отступили назад, даже от своего исходного положения. Наша переправа позади полка уже занята противником. Полку рекомендуется пробиться на север, обогнуть противника по его тылам и выйти к своим частям западной стороной, где эта болотистая речка сходит “на нет”.

Все это было более чем неприятно. Операция сорвалась, не начавшись. Я не знал положение сторон, то есть где свои и где противник. Острые мурашки пробежали по моему телу, так как полк был “отрезан”.

О том, чтобы пробиться на север, потом свернуть на запад, а потом на юг, не могло быть и речи! Что там на севере?.. Какие буераки?.. Какая там сила красных?.. И где наши? “Легко это было написать, но выполнить — возможно ли?” — пронеслась горестная мысль. И одно я точно знал — надо как можно скорее “ сматываться”...

Я считал, что надо вновь отбить свою переправу на востоке у красных и этим спасти положение полка.

Как нарочно, туман почти разом рассеялся, и перед нами показалась опушка леса, из которой стрелял противник. Мы были оголены почти полностью.

Казак-гонец впопыхах наглядно передал моим казакам картину отхода наших войск. Этот слух, как всегда водится в полках, быстро прошел по сотням. И по моей команде “ПО КОНЯМ!” сотни быстро вскочили в седла и инстинктивно бросились к речке, к тому месту, где казак-гонец, в поводу с конем, прошел по тонкому льду. Остановить и завернуть сотни было уже невозможно.

Туман еще застилал низины, но 250 с лишним лошадей, шарахнувшись в эту низину со своими санями, линейками и тачанками, произвели известный шум, и красные открыли сильнейший огонь из винтовок и пулеметов “на слух”.

Наше отступление спас туман. Порыв пуль был настолько страшен по своей близости, что мне казалось — вот-вот будет убита моя кобылица.

Штаб полка стоял у самого сарая, а сотни стояли внизу, и при таком поспешном отступлении штаб полка оказался позади своих сотен.

Сотни, рассыпавшись, у речки спешились. С конями в поводу, карачась по скользкому чистому тонкому молодому льду, спешно двигались к противоположному берегу речки. Часть их была уже там и скрылась в узкую балку.

Выпрягая лошадей из пулеметных линеек, казаки тащили руками и линейки, и пулеметы в отдельности, боясь провалиться под лед.

Я настиг две пулеметные тачанки, из которых, под огнем красных, казаки не успели выпрячь своих лошадей. Кони запирались и боялись идти на ясный, совершенно бесснежный лед, под которым так ясно видны были подводные болотные растения. Казаки взяли их в кнуты. Лошади двинулись, поддерживаемые за поводья пешими казаками, — храпели, скользили и так боязливо шли... Молодой лед давал уже ясно свои длинные белые полосы трещин... Потом он как-то глухо треснул и... обе тачанки, с пулеметами и двумя тройками запряженных лошадей, тихо, но очень страшно начали опускаться куда-то вниз... Вода хлюпнула наверх из-под всей этой тяжести — казаки бросили лошадей и отскочили по льду в стороны.

Я стоял еще на берегу противника, держа свою кобылицу в поводу, следил за переправой этих пулеметных тачанок и... по секундам созерцал всю жуткую картину гибели, главное, несчастных лошадей, но не гибели пулеметов и тачанок.

Лошади опустились в воду быстро, а тачанки, еще сдерживаемые льдом, опускались тихо и, дойдя до своих кузовов-лодок, остановились. Впереди них барахтались в тине запряженные лошади, погрузившись в ледяную воду с кострецами своих тел. Видны были только их холки и шеи с вытянутыми головами.

На счастье, речонка оказалась не глубокой, но очень илистой. Барахтающиеся по ее дну лошади пенили воду густой темно-коричневой водой. О спасении лошадей и тачанок не было и речи, к ним уже нельзя было подступить.

— Спасайте пулеметы! — кричу я в пространство, а сам, карачась по льду с кобылицей и с малочисленными своими ординарцами, достигаю противоположного берега.

Казаки бросили на тачанки вьючки, и ездовые, заарканив пулеметы, сумели спустить их в зады тачанок. Пулеметы были спасены. Весь полк в крутой балке. Злостный холод. Оказались раненые казаки. В лютый снежный мороз оголенные тела раненых... Не знаю, как все это было возможно выдержать человеческому организму?! Перевязывали раненых фельдшера. В полку нет и врача.

Быстро оправив сотни, полк двинулся по оврагу в сторону Касторной. А позади нас, посредине замерзшей речки, стояли недвижимы две тройные упряжки лошадей в двух тачанках... Видны были только головы лошадей. Тачанки опустились также под своей тяжестью, и видны были только верхние закрайки кузовов для ездовых казаков,


Поделиться с друзьями:

Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...

История развития хранилищ для нефти: Первые склады нефти появились в XVII веке. Они представляли собой землянные ямы-амбара глубиной 4…5 м...

Семя – орган полового размножения и расселения растений: наружи у семян имеется плотный покров – кожура...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.108 с.