От интернета в протесте к протесту в интернете

Наш исходный вопрос о том, как соотносятся политическая мобилизация и протест с проникновением «новых медиа», не нов. (…)

«Физическому пространству», как «более реальному», аксиоматично отдается преимущество перед «интернет-пространством»: «виртуальное» оказывается вспомогательным по отношению к «физическому».

В этой парадигме протест в интернете оказывается лишь формой подготовки к митингу как событию («реальному» митингу или пикету): в интернете обсуждают проблему, рекрутируют сторонников, готовят программные документы, но собственно протестная активность как особый тип коммуникации с властью осуществляется только при выходе на улицу.

Характерный ранний пример (хотя и не связанный именно с политическим активизмом) — флешмоб​ «Дворег», который прошел в Москве в 2006 г. После того как некая девушка разместила в «Живом журнале» пост о том, что ей запретили есть хот-дог на скамейке в одном из дворов в центре города, а житель одного из домов избил ее за это, пользователи блогосферы в знак протеста начали активно распространять этот пост в социальной сети и призывать к солидаризации. В результате несколько десятков (по другим источникам — около​ двух сотен) блоге­ ров приехали в этот дворик демонстративно поедать хот-доги. Такие кейсы всегда привлекательны для исследователя: они наглядно демонстрируют, как активность онлайн переходит в активность офлайн. (…)

Вторая оптика обращает внимание прежде всего на то, как и где это сообщение передается — ​будь то физическая или виртуальная среда. Иногда участник митинга на улице может быть больше вовлечен в онлайн-коммуникацию, чем в то, что непосредственно происходит вокруг него. В некоторых случаях активность «офлайн» оказывается в принципе невозможной без поддержки интернет- технологий — что​ и произошло в Новосибирске. И наконец, далее мы покажем, что митинг как сообщение может полностью реализоваться в виртуальной среде. Как минимум приоритет одной среды перед другой оказывается спорным, а как максимум — ​разрушаются сами границы этих сред. Ряд таких примеров можно продолжать, но главное то, что виртуальная среда часто оказывается приоритет­ ной, и события, происходящие в социальных сетях параллельно уличной акции или после нее, имеют для протестующих не меньшее значение, чем событие митинга. (…)

Поэтому мы переворачиваем традиционный вопрос: что мы знаем не про интернет в протесте, а про протест в интернете?

Если мы хотим обсудить проблему современного российского протеста в интернете, мы не должны ограничиваться восприятием интернета как пространства подготовки к «реальному» действию, а должны вместо этого понять, какую роль играют физическое и виртуальное пространство в создании митинга как события и митинга как сообщения.

Адресант в поисках адресата

Если митинг — это​ сообщение, то у него есть адресант. Он может обращаться к трем основным адресатам (или к их сочетаниям): к «власти», внешней аудитории (out-group) или «своим» (in-group). Успешность акции определяется тем, способно ли сообщение достичь того адресата, которому оно направлено.

Первая и наиболее очевидная цель — это​ «вертикальная» коммуникация с широко понимаемой «властью»: донесение участниками акции требований, беспокойства или поддержки до органов, принимающих политические решения. Если участникам необходимо быть услышанными этим адресатом, то организаторы акции (адресанты) либо выбирают такое место проведения, где власть может увидеть их непосредственно (например, у здания, в котором располагаются правительственные офисы), либо полагаются на медиа, способные донести до власти сообщение участников. Например, по словам одного политического активиста, самая эффективная форма протеста — стоять​ с плакатами у здания администрации весь день.

Вторая возможная цель — ​горизонтальная «центробежная» коммуникация out-group  — ​широко понимаемой аудиторией, в которую включаются все, ктоне участвует в митинге. Целями такой коммуникации могут быть: формирование солидарности с митингующими, рекрутинг сторонников, агитация за те или иные действия — ​например, за участие или неучастие в выборах, голосование за определенного кандидата и т.п . Для того, чтобы говорить urbi et orbi, выбираются максимально посещаемая территория и медиа наиболее широкого охвата. Именно поэтому активисты стремятся провести акцию в центре города и активно протестуют против переноса митинга на окраины. (…)

Наконец, третий вариант — это​ «центростремительная» коммуникация между участниками митинга (in-group). Задача подобного высказывания — укрепление​ связей в своем сообществе, формирование идентичности и подтверждение солидарности. «Центростремительные» митинги крайне редки. Таким «чистым» примером оказалась акция памяти Бориса Немцова в Вологде. Вместо коммеморативного марша, предпринятого во многих городах России, в Вологде была устроена небольшая встреча местных активистов. Она проходила в безлюдном месте и была настолько закрытой (несмотря на то, что проводилась в публичном городском пространстве), что пришедшего на акцию наблюдателя из группы МАФ участники сочли «шпионом власти»: «Вот этот давно тут топчется». Наблюдатель был допущен только после того, как нашлись знакомые, отрекомендовавшие его как «своего» («он наш») и тем самым символически включившие его в состав участников встречи. Митингующие при этом сопротивлялись любой возможности быть видимыми: уворачивались от фотоаппарата исследователя, требовали показать фотографии акции с целью подвергнуть их цензуре. Несмотря на кажущееся отсутствие адресата, участники считали акцию состоявшейся, потому что на самом деле адресат и адресант совпадали. Местным активистам поход на такой митинг позволяет укрепить связи среди «своих».

Итак, коммуникативной удачей публичной акции считается установление связи не просто с любым адресатом, а с нужным адресатом, а неудачей — ​отсутствие такой связи. (…)

Наличие или отсутствие адресата в «поле зрения» способно радикально изменить фрейм акции. (…)