Экскурсия по Франции на танке

 

Когда в марте, апреле и мае 1944 г. я находился в штаб—квартире Третьей армии Соединенных Штатов в Англии, то постепенно укрепился в мысли, что армия должна осуществить высадку либо на полуострове Шербура, либо где—то в окрестностях Кале. Лично мне более привлекательным казался второй вариант, хотя операция на данном участке обороны противника могла вначале оказаться дорогостоящей, зато на следующих этапах мы заплатили бы куда меньшую цену. Когда армия высаживается с моря на судах—амфибиях, необходимо выбирать точку как можно более близкую к объекту. Кале же находился ближе к цели, чем Шербур.

Обдумывая возможные варианты развития событий, я отмечал вехи, казавшиеся мне судьбоносными на нашем пути, места будущих решительных сражений с противником. Так, я сказал мистеру Дж. Дж. Макклою, заместителю министра обороны, когда тот приехал к нам в Англию, что первое крупное столкновение Третьей армии с врагом произойдет в районе Ренна. Вышло же так, что та битва стала второй.

Также я отметил Лаваль, Шатобриан, Нант, Анжер, Тур, Орлеан, а также Бурж и Невер, поскольку в тот момент я чувствовал, что нам следует двинуться к югу от изгиба русла Луары. Я до сих пор так и не решил, правильно ли мы сделали, что не поступили в точности так.

Во многих других отмеченных мной точках позднее тоже происходили сражения, однако, поскольку сейчас при мне нет моей карты, назвать их все я не берусь. Точно помню, что я пометил Шартр и Труа, а также, как ни странно, Вормс и Майнц. Интересно, что ориентировался я по карте автомобильных дорог с масштабом 1:1000000, и если, как говорят: «Один человек — модель всего человечества», то лучшей основы для планирования кампании, чем сеть автомобильных дорог, не придумаешь.

Думаю, для высшего командования карты с миллионным масштабом — как раз то, что нужно. Потому что полководец должен принимать глобальные решения о том, какие транспортные артерии нужно пересечь, какие крупные населенные пункты захватить, чтобы нанести врагу наибольший ущерб. Как захватывать эти города и дороги, уже не наше дело, этим должны заниматься командиры следующего эшелона, ориентируясь по картам более крупного масштаба, а лучше — принимая решения, изучив территорию на месте.

Я также читал «Нормандское нашествие» Фримана, внимательно примечая, какими дорогами пользовался Вильгельм Завоеватель в Нормандии и Бретани. Использование этих дорог даже в современных условиях позволяет обойти неприятеля и избежать приготовленных им ловушек.

6 июля в 10.25 наш самолет оторвался от земли, и берега Соединенного Королевства остались у нас[87] за спиной. Прошел ровно год, как мы вот так же покинули Алжир, чтобы высадиться в Сицилии. Пролетая над полуостровом, где располагался Шербур, мы видели вблизи берега огромное количество выведенных из строя судов. Когда мы приземлились и двинулись вдоль берега на машине, вид разбитых кораблей приводил меня в замешательство. Конечно, только часть их пострадала от огня неприятеля, гораздо больший урон нанес нам шторм, разбушевавшийся сразу же после начала операции. Береговые укрепления, особенно доты, впечатляли. То обстоятельство, что при всех этих факторах союзникам удалось успешно осуществить высадку, говорит о том, что хорошо подготовленная армия может выполнять поставленные задачи в любых условиях.

С берега мы поехали в штаб генерала Брэдли, находившийся к югу от Исиньи, где я провел первую ночь под грохот самой интенсивной канонады, которую мне только приходилось слышать в жизни. Наши войска вели артподготовку, а штаб—квартира Брэдли размещалась как раз рядом с артиллерийским корпусом, и, кроме того, ее со всех сторон окружали дивизионные батареи.

На следующий день мы поехали на наш первый на континенте командный пункт в Неу, что к югу от Брикбека. Считается, что замок Брикбек принадлежал кому—то из соратников Юлия Цезаря. Интересно, что донжон крепости имеет одиннадцать углов; в архитектуре его отражается процесс трансформации ранней четырехугольной башни в круглую. По дороге на командный пункт мы проехали через мост в Карантане, который, как считалось, мог простреливаться неприятелем. Потому следовали мы на очень высокой скорости, соблюдая значительные интервалы между машинами. Каково же было мое удивление, когда я увидел на том самом мосту четверых наших парней, занятых рыбалкой. Однако никто из важных гостей не отказал себе в удовольствии позднее упомянуть об опасности, которой подвергался, проезжая мост.

Благодаря стараниям генерала Гэя,[88] приложившего немало усилий, чтобы устроить все, как должно, наш командный пункт расположился в саду среди яблонь.

Находясь там, я дал себе труд обследовать немецкие линии обороны вокруг Шербура как с земли, так и с воздуха. Я полагал, что немцы, как народ методичный и последовательный, не создадут ничего неожиданного — чего—то такого, чего мы не встречали у них прежде. Мои наблюдения убедили меня в том, что оборонительные линии противника не столь уж неприступны, и практика доказала основательность моих суждений.

Всю северную оконечность Шербурского полуострова покрывали пусковые установки для ракет Фау–1. Довольно интересные штуковины. Обычно строилось бетонное ответвление от главной дороги и маскировалось землей и пылью. Ответвление заканчивалось бетонной площадкой или периметром размерами в два теннисных корта, на краю которого могли останавливаться грузовики. Ближе к центру периметра имелось несколько отверстий. Некоторые площадки были снабжены углублениями, предназначавшимися для хранения ракет, некоторые нет. Процедура запуска Фау–1 выглядела следующим образом. Ночью приезжали грузовики, привозившие ракеты и разборную эстакаду, штанги которой устанавливали в упомянутые мною выше углубления так, чтобы сооружение имело угол наклона примерно тридцать градусов от земли. Каждая такая эстакада смотрела в какую—то строго определенную сторону, и запускаемая с нее ракета летела к заранее заданной цели. Когда кончался боезапас, все оборудование собиралось и увозилось. Кого—то оставляли специально, чтобы замаскировать периметр. Делалось это весьма успешно, потому что из множества подобного рода площадок, которые я посетил, лишь немногие серьезно пострадали от ударов авиации.

Попадалась нам еще одна громадная конструкция неизвестного назначения — насколько я знаю, до сих пор так никто и не понял, для чего она предназначалась. Она состояла из бетонной полосы длиной в полтора километра и шириной метров двадцать — двадцать пять, соединявшей две насыпи. На каждой стороне имелись забетонированные конусообразные углубления примерно метров по тридцать в глубину и шириной в верхней части пятьдесят — шестьдесят метров. Как мне думается, материала на изготовление этого сооружения пошло больше, чем на строительство пирамиды Хеопса. Не менее трех тысяч лагерников трудилось над ее возведением, но, судя по всему, строительство не довели даже до середины.

12 июля скончался генерал Рузвельт, и пока мы прощались с ним на кладбище в Сен—Совере, наши зенитки, стрелявшие по немецким самолетам, словно бы салютовали в честь храброго солдата, каким был Тедди.

17–го числа нас посетили министр обороны Стимпсон вместе с мистером Банди[89] и генералом Серлсом.[90]

24–го погиб полковник Флинт,[91] а 26–го мы похоронили генерала Макнейра.[92] Пэдди понравилось бы, как были организованы его похороны. Мы заказали для него специальный гроб и водрузили его на вездеход, который и вез гроб до места погребения. До могилы его несли командующий армией, три командира корпусов, начальник штаба армии и его заместитель и вся штабная братия, кто только оказался свободен в тот момент.

Похороны же генерала Макнейра, напротив, были по соображениям безопасности очень скромными. Присутствовали только Брэдли, Ходжес, Квесада[93] и я.

Вечером 24–го меня посетил генерал Генри,[94] и мы приятно провели время, осматривая пусковые площадки для Фау–1 и беседуя с солдатами 6–й бронетанковой дивизии.

Первое мое воскресенье в Нормандии было довольно впечатляющим. Я посетил католическую мессу, которую священник служил в полевых условиях. Во время службы все мы были при оружии, и, когда преклоняли колени, опускаясь на раскисающую под моросящим дождичком землю, вдали грохотали орудия, а небо кишело самолетами, поднявшимися со своих площадок, чтобы убивать — делать как раз то, что наша религия… запрещает.

Всегда с некоторой неприязнью вспоминаю время, проведенное в яблоневом саду, поскольку меня все не покидала мысль о том, что война кончится раньше, чем по—настоящему для меня начнется. Я также был уверен, что если бы мы постарались, то могли бы продвигаться быстрее. Я не раз заявлял и теперь также остаюсь верен этому мнению, что массированная артподготовка, использование снарядов с неконтактными взрывателями[95] позволили бы нам прорвать оборону неприятеля в районе Авранша и обеспечить более быстрое развитие событий на западном направлении силами всего двух танковых и двух пехотных дивизий и без необходимости дожидаться массированных бомбардировок с воздуха.

Моя уверенность в том, что события могли бы развиваться именно таким образом, только усилились, когда ребята из 3–й танковой дивизии установили на танках изобретенные ими «противоизгородевые совки». Впоследствии они были усовершенствованы полковником Никсоном.[96] Дело в том, что Шербурский полуостров и изрядная часть Восточной Бретани покрыты так называемыми «бокажами» — маленькими полями, окруженными насыпями высотой от полутора до двух метров с живыми изгородями на них. Это создавало проблемы для продвижения пехоты, однако танковые совки врубались в препятствие легко, точно ложка в теплое масло.

Ориентирами нам служили кресты на перекрестках дорог, используемые нашими связистами в качестве дополнительных телефонных столбов. Хотя крестам от такого обращения было ни холодно ни жарко, все же как—то не по себе становилось от мысли, что они невольно превращались в проводников смерти — ведь по проводам отправлялись приказы убивать.

Прежде чем в полдень 1 августа Третья армия вступила в действие, 28 июля генерал Брэдли устным приказом назначил меня ее командующим и открыл мне свой план, заключавшийся в том, чтобы на начальной стадии задействовать два корпуса — 8–й корпус Мидлтона на правом фланге и 15 корпус Хэслипа на левом.[97]

Остальная часть Третьей армии, состоявшая из 12–го корпуса (80–я дивизия) и 20–го корпуса (2–я французская бронетанковая дивизия), была на том этапе не готова к ведению боевых действий.

В соответствии с нашими планами 29–го числа я отправился на встречу с войсками, располагавшимися неподалеку от Кутанса, и нашел парней из бронетанковой дивизии прохлаждающимися на дороге. Тем временем их штабисты, надежно замаскировавшиеся в доме за церковью, по уши ушли в изучение карт. Я поинтересовался, почему они не перешли реку. На это штабисты ответили, что как раз и занимаются изучением данного вопроса, но никак не могут найти подходящего места. Я спросил, как давно они поглощены данной проблемой, а они сказали, что просмотрели всю карту до дыр, но ничего так и не обнаружили. Тогда я открыл им один секрет — рассказал, что переправился через эту реку, и глубина воды в ней всего полметра, а единственной помехой их железной армаде будет один вражеский пулеметчик, который, судя по тому, что он никак не мог в меня попасть, стрелять вообще не умеет. Я повторил пословицу, которую очень любят японцы: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», а затем спросил, какого черта они сидели здесь в штабе вместо того, чтобы пойти и немножко промочить ноги. Урок пошел ребятам на пользу, и с тех пор они действовали так, что ничего, кроме хорошего, я о них сказать не мог.

Утром 31 июля мы перенесли наш командный пункт севернее дороги Гранвилль — Сен—Север—Ландлен. Здесь Вилли завел бурный романчик с собакой одной француженки и выкопал останки недавно похороненного немецкого солдата.

Мы с Гэффи и Гэем оставались на старом командном пункте до 15.45, и не зря, поскольку нам удалось связаться с тремя кавалерийскими подразделениями, которые были нам очень нужны. После ужина мы с Гэффи поехали на командный пункт 8–го корпуса в Бреаль. Увидев нас, Мидлтон обрадовался, поскольку как раз выполнил задачу, достигнув цели — выйдя на реку Селюн. Теперь он не знал, что ему делать дальше. Я сказал Мидлтону, что в истории не счесть баталий, проигранных только из—за того, что кто—то не сумел вовремя форсировать реку. Словом, я приказал ему немедленно переправляться. В то время как мы обсуждали с Мидлтоном возможности пересечь Селюн по мосту в районе Понтобу, зазвонил телефон и нам сообщили, что как раз тот самый мост, о котором мы говорили, хотя и поврежден, но пока еще годится для переправы. Данное известие, пришедшее столь своевременно, я расценил как знак свыше — гарантию будущих успехов Третьей армии. Также мы узнали, что 4–я бронетанковая дивизия овладела дамбой к востоку от моста, которая также вполне годится в качестве переправы, а также взяла четыре тысячи пленных. Получив эти сведения, я велел Мидлтону немедленно наступать силами 6–й танковой и 79–й пехотной дивизий на Брест и силами 8–й пехотной и 4–й танковой дивизий на Ренн, а также сформировать ударный корпус под началом генералах. Л. Эрнста[98] для продвижения вдоль северного побережья полуострова.

На обратном пути в штаб—квартиру я видел тела убитых немцев, позволю себе сказать, что один из них был мертвец — мертвее не бывает. Никогда прежде мне не приходилось встречать подобного. Он не то полулежал, не то полусидел под изгородью в полной форме с каской на голове, и даже ремешок ее находился у него под подбородком. При этом немец был совершенно черным. Ни разу не видел, чтобы трупы выглядели именно так.

Утром 1 августа все в нашем лагере были поглощены бурной деятельностью — все, кроме нас с Харкинсом, поэтому в полдень мы с ним решили немного выпить в честь рождения Третьей армии.[99] Все, чем мы смогли разжиться, оказалась бутылка бренди весьма сомнительного качества, которую Харкинсу дал Кампаноль.[100] Мы попробовали глотнуть из этой бутылки, да чуть не поперхнулись.

Проход двух армейских корпусов (8–го и 15–го) через Авранш[101] казался штукой невозможной, однако корпуса прошли там. Задачу удалось выполнить только благодаря активной помощи ветеранов из штаба дивизии и усилиям самого ее командира, лично выбиравшего направление и контролировавшего каждый шаг своих ребят. Мне совершенно очевидно, что, если бы случилась пробка, наши потери, особенно потери мотопехоты, были бы чудовищными. Я прекрасно понимал это и тогда, когда отдавал приказ, и все время повторял себе: «Собственный страх и опасения — самый худший советчик. Никогда не бери в советчики собственные страхи».

Первая, и главная, задача Третьей армии заключалась в том, чтобы захватить и удержать позиции за рекой Селюн между Авраншем и Сент—Илер—де—Аркуе. Я считал, что лучше и правильнее всего будет обеспечить выполнение поставленной задачи путем немедленного овладения Брестом и Лорьяном, и взялся выполнить данную миссию.

К вечеру 1 августа 6–я бронетанковая дивизия захватила Понторзон, где мы с Беатрис[102] провели как—то ночь в 1913 г., когда ездили в Мон—Сен—Мишель. Во время операции дивизия потеряла батарею самоходок, причем исключительно по глупости. Орудия выдвинулись слишком далеко на передовую, к тому же разместились непозволительно близко друг к другу, да еще подразделение сопровождения отсутствовало. К сожалению, виновный в случившемся офицер погиб в бою. В тот же самый день 4–я танковая находилась около Ренна, где произошла одна забавная вещь. Где—то за час до захода солнца мы получили сообщение о быстром продвижении танковой колонны неприятеля к юго—западу от Ренна. Я попросил командовавшего 19–й тактической воздушной бригадой генерала Уэйленда послать против тех танков наши штурмовики. Через некоторое время мне доложили, что летчики не могут обнаружить танки противника. Скоро, однако, выяснилось, что это было не что иное, как колонна 4–й танковой, продвигавшаяся к Ренну с северо—востока. Но раз уж штурмовики прилетели туда, они расчистили путь нашим танкам, отбомбившись по позициям неприятеля в направлении движения 4–й дивизии. Вообще же этот эпизод стал первым в цепи многих похожих, имевших место позднее. Между Третьей армией и 19–й тактической авиабригадой возникла любовь с первого взгляда.

2 августа мы со Стиллером присоединились к находившимся на марше в восточном направлении от Авранша колоннам 90–й дивизии и некоторое время следовали вместе с ними. К тому моменту успехи данного подразделения представлялись весьма и весьма сомнительными, но оно уже перешло под командование генерала Маклейна и генерала Уивера. Когда мы достигли точки, где дорога поворачивает на юг к Сент—Илеру, я встретил Маклейна и Хэслипа и узнал от них, что дальше вниз по дороге за обладание мостом ведет бой Уивер. Вот так происходило рождение одной из лучших воинских частей, в которую превратилась 90–я благодаря усилиям этих двух людей. Впоследствии дивизии также везло — ее возглавляли и другие прекрасные командиры.[103]

На обратном пути в штаб мы с Хэслипом увидели молодого офицера, выпрыгнувшего из джипа и опрометью метнувшегося в ров вместе со своими солдатами. Я подъехал поближе и поинтересовался, что случилось. Мне ответили, что в небе над нами немецкий самолет. Я посмотрел вверх и действительно увидел самолет. Однако он находился очень высоко и не мог причинить нам вреда. Чувствовалось, что парни новички, и это их первый бой, а потому они очень сильно нервничали. Поняв, что напрасно волновались, и испугавшись, как бы я не посчитал их трусами, они помчались обратно в свою машину с еще большей скоростью, чем выпрыгнули из нее.

Возвращаясь из Авранша, я стал свидетелем самого ужасного несчастного случая, который мне когда—либо проходилось видеть. Один военнослужащий из инженерной части свалился с бульдозера, и машина переехала его, буквально разрезав тело вдоль пополам. Однако парень был еще жив, и, пока не приехали медики, я дал ему морфий.

В те дни немцы довольно часто совершали авианалеты на нас, хотя по сравнению с тем, какой ад устраивали им мы, можно сказать, что они нас вовсе и не бомбили. Как—то раз ночью менее чем за час они сбросили как минимум сто бомб — я считал взрывы. Конечно, сам тот факт, что я мог слышать их отдельно, говорил о рассеянном характере бомбометания.

В другую ночь немцы не спешили, они как следует прицелились и разбомбили своих собственных солдат, взятых нами в плен и посаженных под замок. Начальник военной полиции выпустил пленных, и из нескольких тысяч, за исключением пятидесяти человек, все вернулись. Возвратившиеся были возмущены тем, что сделали их соплеменники, и говорили об этом весьма свободно.

4–го мы с Кодменом и Стиллером решили отправиться на поиски 6–й бронетанковой дивизии. Стиллер ехал впереди на бронемашине, а мы с Кодменом последовали за ним на джипе через Авранш, Понторсон, Комбур и Мердриньяк. На пути нам повстречался выглядевший очень перепуганным офицер связи, который уверял, что дорога простреливается неприятелем. Позднее мы поняли, что парень был малость не в себе. Тем не менее поездка по пятнадцатикилометровому участку дороги, которая считается еще не отбитой у неприятеля, и не видеть при этом никого из своих, стоила нам нервов. Наконец мы наткнулись на командный пункт дивизии, и все волнения остались позади.

На следующий день я с большим изумлением выяснил, что те вчерашние пятнадцать километров мы проехали прямо через позиции немецкой дивизии. Я уж не стал говорить своему начальнику разведки, что никакой немецкой дивизии там не обнаружил.

По мере того как мы продвигались в глубь Бретани, отношение к нам местного населения улучшалось. Думаю, потому, что тут происходило меньше боев и не было интенсивных бомбежек. Нормандцы с Шербурского полуострова особой симпатии к нам не испытывали: что мы, что немцы — все бомбили их города.

Так как мне приходилось преодолевать большие расстояния, я старался путешествовать больше по воздуху на самолете связи L–5, с борта которого я видел немало разбитых самолетов. Странное и почти мистическое зрелище. Они напоминали мне изъеденных жуками мертвых птиц. Планеры с большими тяжелыми носами казались похожими на стрекоз.

Как—то раз во время поездки в 12–ю группу армий, в штаб—квартиру генерала Брэдли, я посетил Сен—Ло, где мы с Беатрис в 1913–м останавливались и купили кое—что из мебели. То были спокойные довоенные времена. В теперешнюю мою поездку на город было страшно смотреть: казалось, нигде больше на земле нет такого количества разрушенных зданий. Во всяком случае, я ничего подобного не видел… раньше. Потом уже видел и не такое.

7 августа немцы решили обрушить на нас всю мощь своей бомбардировочной авиации. Однако сбрасывали они в основном небольшие бомбы весом не больше ста килограммов и легкие осколочные бомбы. Во время этой операции они разбомбили один из наших складов, где хранилось не меньше тысячи тонн различных боеприпасов. Прошло три дня, а они еще продолжали взрываться.

7–го же — то есть уже в начале второй недели — 83–я дивизия 8–го корпуса вышла в предместья Сен—Мало. 6–я танковая была рядом с Брестом, но, к сожалению, не в Бресте. Динар захватило мобильное пехотное подразделение 8–й дивизии, которая продолжала продвигаться по полуострову к западу от Сен—Мало, чтобы нанести удар по Динару. 4–я бронетанковая дивизия находилась в Ванне и приближалась к Лорьяну, 79–я перешла реку в районе Лаваля, а 90–я — в районе Майенна. Тем временем 5–я бронетанковая почти достигла Шато—Гонтье, а части разведчиков все той же 8–й дивизии были в Шатобриане.

В 08.30 к нам явился один американский летчик, сбитый в предместьях Анжера, но спасенный французом из внутренних войск. Он сказал нам, что на всем пути от Анжера до Шатобриана не встретил ни одного крупного подразделения немецких войск, за исключением корпуса связистов, прокладывавшего телефонную линию и двигавшегося в восточном направлении. Кроме того, летчик заверил нас, что мост в Анжере уцелел. Я послал генерала Гэффи, француза и штабного подполковника Картера[104] в Витри, с тем чтобы они создали штурмовой отряд из частей 5–й пехотной дивизии, нескольких танков и подразделений разведчиков для немедленного наступления и взятия Анжера. Конечно, операция могла оказаться довольно рискованной, однако война есть война. На сей раз ребята рисковали не напрасно — внезапность их появления сыграла благоприятную роль, хотя немцы все же успели взорвать мост прямо перед их носом.

Позднее в тот же самый день до нас дошли слухи, что немцы сосредотачивают свои части на линии Мортен — Барантон[105] и готовят атаку на Авранш силами нескольких бронетанковых дивизий. Лично я считал, что противник блефует, надеясь лишь обеспечить свое отступление. Тем не менее я велел 80–й и 35–й дивизиям остановить свое продвижение, а также послал предупреждение 2–й французской бронетанковой дивизии, расположенной в окрестностях Сент—Илер, с тем чтобы они были готовы к возможной атаке неприятеля.

8–го мы с Хьюзом[106] отправились на машине в Доль, где, как считалось, должен был находиться самый большой в мире фаллический символ. Мы, однако, не обнаружили данный объект и поехали проведать 8–й корпус, а затем проследовали дальше в окрестности Сен—Мало, который штурмовала 83–я дивизия. Ее командира, Макона, я нашел в первых рядах атакующих. Когда он увидел в машине нас с генералом Хьюзом, то буквально побелел, очевидно решив, что я приехал отстранить его от командования дивизией. Поняв, чего он испугался, я прокричал: «Все в порядке, все отлично!» В действительности дивизия заслужила только хорошей отметки, отлично им в тот момент я бы поставить не мог.

Они взяли тысячу триста пленных, но сами потеряли уже восемьсот человек.[107]

В тот же день мы распорядились, чтобы 15–й корпус начал наступление на оборонительные порядки противника на линии Алансон — Сес. 8–го Сен—Мало пал под ударами 83–й дивизии, 5–я же подавила последние очаги вражеского сопротивления в Анжере.

Генералы Спаатс,[108] Теддер и Брэдли прибыли в штаб—квартиру. Впервые все мы собрались вместе после Гафсы;[109] именно в тот самый день немцы бомбили главную улицу, причем не черной ночью, а белым днем, хотя Спаатс и уверял меня, что небо под полным контролем британцев. Теддер сказал тогда, смеясь: «Клянусь, Паттон специально договорился с немцами — они действуют в его духе!» Я заверил его, что с немцами не договаривался, но если бы мне повстречался командир вражеской эскадрильи, счел бы своим долгом наградить его. Он заслуживал этого хотя бы за то, что дал нам прекрасную возможность посмотреть, как быстро могут бегать арабы и их верблюды.

Меня все больше беспокоили брешь во фланге американской армии между Сент—Илером и Майенном, а также вторая — к юго—западу от Алансона. Единственный способ залатать прорехи — сосредоточить силы 8–й бронетанковой в Фужере.

11–го мы с Кодменом посетили штаб 15–го корпуса, находившийся к северо—востоку от Ле—Мана, затем 79–ю и 90–ю пехотные и 5–ю бронетанковую дивизии. Мне не удалось найти генерала Леклерка из 2–й французской бронетанковой дивизии, поскольку тот объезжал фронт. Несмотря на то что я следовал за Леклерком дальше, чем предписывалось мерами безопасности, я его так и не повстречал. За день до этого французские и наши танкисты из 5–й дивизии вступили в тяжелый бой с противником, потеряв сорок машин.

Во время моей поездки произошел забавный случай. Я всегда требовал, чтобы противотанковые орудия скрытно устанавливались в точках, с которых расчет имел бы хороший обзор местности, оставаясь до самого последнего момента невидимым для неприятеля. Тут же на перекрестке трех дорог у креста стояла вовсе незамаскированная пушка. Я всыпал командовавшему расчетом сержанту по первое число за невыполнение моих распоряжений. Когда я закончил, сержант ответил: «Так точно, сэр, но вчера мы с этой самой позиции сняли два немецких танка». Пришлось мне перед ним извиниться. Что же произошло? Может быть, святость места защитила нашу пушку?

Мы выработали план, согласно которому 7–я бронетанковая дивизия должна была переправиться через реку Майенн в районе Майенна и выступить на Алансон, в то время как 80–я дивизия двинулась бы на север, чтобы соединиться с 7–й на дороге Лаваль — Ле—Ман. Когда же части Первой армии окажутся в зоне действий 35–й дивизии, последнюю можно будет высвободить, чтобы затем объединить все эти дивизии и сформировать 20 корпус, который потом разместить слева от 15 корпуса. 5–я пехотная дивизия за исключением штурмовой бригады, все еще находящейся в Анжере, сосредоточится в Ле—Мане, и как только 4–я бронетанковая освободится, то присоединится к ней. Две вышеназванные дивизии образуют 13–й корпус, готовый выступить на северо—восток, или, иными словами, будут действовать к югу от 15–го корпуса на правом фланге армии.

Немцы, засевшие на островах близ Сен—Мало, все еще вели огонь из дальнобойных орудий по сосредоточенным на берегу нашим частям, и как я ни пытался добиться от британских ВМС разрешения данной проблемы, пока все оставалось по—старому. Мы также решили попросить воздушной поддержки против Динара, поскольку несли неоправданно большие потери вследствие того, что старались не бомбить города.

По дороге к нашему новому командному пункту, расположенному в десяти километрах к северо—западу от Ле—Мана, мы с Кодменом остановились в Шато—Фужере. С военной точки зрения, это был самый лучший замок, когда—либо виденный мною в жизни, поскольку гражданское население там отсутствовало со времен Ришелье, который приказал разрушить жилые постройки и переоборудовать крепость для сугубо военных целей. За всю историю замка его удалось взять штурмом только дважды — в первый раз это произошло примерно в 1100 г., а во второй — теперь.

13–го числа стало совершенно ясно, что от 20–го корпуса нам нет никакого проку, поэтому мы передвинули 7–ю танковую и 5–ю пехотную дивизии к северо—востоку от Ле—Мана, отослав штурмовую бригаду 80–й дивизии в Анжер. Это позволило нам сформировать из 4–й бронетанковой и 35–й пехотной дивизий 12 корпус. 15 корпус, состоявший, как прежде, из 5–й бронетанковой, 2–й французской бронетанковой, а также 90–й и 79–й пехотных, занял линию: Алансон — Се — Ажантан. Наши части могли бы легко войти в Фалез и полностью закрыть дыру во фланге, но нам приказали не делать этого, якобы потому, что британцы сбросили здесь большое количество бомб замедленного действия. Данная остановка была большой ошибкой высшего командования, поскольку я уверен, что мы могли взять Фалез, и совершенно не уверен, что подобная задача была по плечу британцам. По правде говоря, когда мы получили приказ отступить, наши разведчики подобрались уже практически вплотную к городу.

Вследствие вынужденной остановки 15–го корпуса 20–й корпус выдвинулся к Дрэ, а 12–й — к Шартру. Перегруппировавшись подобным образом, армия, состоявшая из четырех корпусов (7, 12, 15 и 20–го), могла без помех вести наступательные действия в любом направлении, что она в действительности и делала как 12–го и 13–го числа, так и позднее.

Благодаря талантам адъютанта полковника Каммингса, система управления Третьей армией была построена так, что позволяла командованию армии манипулировать непосредственно дивизиями, оставляя корпусам законные функции тактических единиц в зоне их действия. Вследствие такой организации мы легко могли заменять дивизии, когда нам это требовалось, не теряя времени и не упуская инициативы. Нам никогда не приходилось проводить перегруппировок, что, похоже, стало любимой забавой армейского командования у британцев.

К 14 августа Третья армия продвинулась дальше и продолжала продвигаться вперед быстрее, чем любое другое войско в истории. Ночь 14–го числа стала первой с начала операции, когда немцы нас не бомбили, однако утром мы подверглись налету сбившегося с курса американского бомбардировщика.

Мы с Кодменом полетели в Ле—Ман. Не помню случая, чтобы я когда—нибудь с большей неохотой поднимался на борт воздушного судна. Дело в том, что в штабе буквально все уверяли меня, что, если нас не собьют немецкие самолеты, это сделают американские зенитчики, ставшие в последнее время из—за постоянных бомбардировок очень чувствительными в отношении любых летательных аппаратов у себя над головами. То был один из немногих дней в моей жизни, когда я ощущал реальную угрозу гибели. К счастью, все обошлось.

Мы приземлились около дороги и тут же остановили проезжавший мимо джип медицинской службы. Однако прежде чем сесть в него, я попросил убрать флаг с красным крестом, так как не хотел ехать под чужим знаменем, прикрываясь эмблемой организации, чья задача не убивать, а спасать от смерти. Повидавшись с Маклейном в 90–й дивизии, мы направились в штаб 15–го корпуса, чтобы сориентировать в обстановке Хэслипа. Он согласился со мной относительно того, что с двумя дивизиями он может выступить на Дрэ, а двумя другими прикрыть «Фалезское окно» в нашей обороне. Позднее я встретился с Брэдли, и он одобрил наш план, вследствие чего 15–й корпус выступил на Дрэ, 20–й — на Шартр, а 12–й — на Орлеан. Он также разрешил мне взять и использовать для марш—броска на восток 80–ю дивизию, заполнив ее место в 8–м корпусе дивизией из Первой армии, количество подразделений в которой, таким образом, сокращалось. В итоге к концу дня ситуация выглядела следующим образом: три корпуса должны были начать наступление на восток в 20.30, а на 8–й корпус возлагалась задача покончить с немцами в Бретани.

Чуть к востоку от Ле—Мана я видел пример отличного взаимодействия воздушных и наземных частей. На протяжении трех или даже четырех километров на дороге было полным—полно вражеской техники — грузовиков и бронемашин, носивших на себе «фирменные знаки», оставленные им пулеметами штурмовиков Р–47.[110] Следы от пуль 50 калибра виднелись также и на асфальте. Когда танки и самолеты действуют слаженно, результат всегда бывает превосходным. Танки способны двигаться достаточно быстро, чтобы не дать противнику времени съехать с дороги и развернуться, а коль скоро он остается в колонне, хуже беды, чем могут принести ему штурмовики, не придумаешь. Чтобы достигнуть лучшего взаимодействия, необходимы две веши. Первое, доверительное и братское отношение друг к другу представителей различных родов войск — в данном случае танкистов и авиации. Второе — быстрое, требующее крайнего напряжения сил продвижение наземных частей. Командиры не должны бояться пролить лишнюю каплю пота, ибо капли эти сохраняют много солдатской крови.

Боевой дух рос даже в госпиталях, а случаи «утомления войной»[111] и самострелы резко пошли на убыль — солдатам всегда нравится играть за команду, которая побеждает.

Ко мне явился крайне расстроенный генерал Леклерк, который указал мне на то, что его ребята и 90–я дивизия бездействуют, тогда как 79–я пехотная наступает на Дрэ. Я объяснил ему, что это сделано для получения максимальной отдачи от применения военной силы и что меня совершенно не волнует, кто первым форсирует Сену и какой политический резонанс это вызовет. Несмотря на то что в начале беседы мне пришлось проявить жесткость, мы с генералом Леклерком расстались друзьями.

Снова нас пугали пятью танковыми дивизиями, сосредоточенными в районе Аржантана, и я получил приказ остановить продвижение частей Третьей армии на линии Дрэ — Шатоден. Так или иначе, мне удалось убедить высокое командование, что нужно продолжать наступление. Это я и сделал на следующее утро.

15–го к нам прибыл князь Феликс[112] из Люксембурга.

16–го числа Стиллер, Кодмен и я отправились в только что взятый Уокером Шартр. Его мы встретили на мосту, который все еще простреливался неприятелем. Мост оказался частично разрушен прятавшимся в укрытии немцем. Когда передовые отряды вступили на мост, немец замкнул цепь, и несколько наших солдат погибло от взрыва. Затем виновник их гибели вылез из своего укрытия и сдался. Наши имели глупость взять его в плен.

В Шартре мы направились в штаб—квартиру 15–го корпуса в Шатонеф—ан—Тимере. Из—за инцидента с французским грузовиком у генерала Хэслипа было плохое настроение, однако боевой дух у его парней находился на высоком уровне.

В 18.30 16–го позвонил Брэдли и приказал мне силами 2–й французской бронетанковой, а также 90–й и 80–й дивизий штурмовать и захватить Трен, расположенный в «Фалезском окне». Он также сказал мне, что генерал Джероу, чей 5–й корпус в Первой армии «пощипали», взяв у него дивизии в атакующий Брест 8–й корпус моей армии, возглавит эти части (2–ю французскую бронетанковую, 90–ю и 80–ю дивизии) как командир корпуса. Брэдли также известил меня, что Джероу предпримет новую попытку взять Трен.

Я тут же послал Гэффи в Алансон выполнять приказ Брэдли и штурмовать Трен, а так как Брэдли призвал меня к себе, я договорился с Гэем, что, если командование решит заменить Гэффи на Джероу, я телефонирую Гэю: «Меняем лошадей» — и назову время начала атаки.

На следующее утро я узнал, что Джероу со своими штабными офицерами прибыл в штаб—квартиру Третьей армии. Я позвонил Гэю и отдал ему самый, как мне думается, короткий приказ, когда—либо отданный командиру корпуса: «Меняем лошадей в 06.00».[113]

В качестве компенсации за отобранные у нас три дивизии мы получили две дивизии, взятые из Первой армии, плюс два батальона рейнджеров.

В то же самое время я велел Хэслипу атаковать Мант—Гассикур силами 5–й танковой и 79–й пехотной дивизий. Овладев этим населенным пунктом, мы могли бы взять под контроль движение немецких судов по Сене.

17 августа произошел весьма грустный случай — из—за нарушения в системе кровообращения тяжело заболел генерал—майор Джилберт Кук, командовавший 12–м корпусом и занимавший пост заместителя командующего армией во время высадки в Европу. Более он не мог выполнять своих обязанностей, что стало для нас обоих сильнейшим ударом, и я далеко не сразу смог смириться с вердиктом врачей. Кук был и остается бесстрашным солдатом и