А. Чудо как Божественное «вхождение» в тварное Естество

Представление о Божественном (по воле Божией и силой Божией) изменении естественного хода вещей так или иначе включают в себя любые православные интерпретации термина «чудо»: «Бог идеже хощет, побеждается естества чин». Однако в свете православной догматики (ее эсхатологического учения) чудо (Божественное присутствие, изменяющее естественный ход истории) оказывается универсальной целью и смыслом Православия: мы говорим здесь о чуде обожения мира, которое для Православия есть цель мироздания [«...будет Бог все во всем» (1 Кор. 27, 15)]. Целью этого чуда является именно Божественное присутствие в мире (влекущее и изменение его естественной жизни), но не некое изменение в природе само по себе. Чудо, таким образом, — не только и не столько «просто Божие вмешательство» в естественный порядок, а именно Божественное «вхождение», Его присутствие в тварном Естестве.

При этом обожение мыслится как происходящее через усвоение благодати, которая, по православному вероучению, имеет нетварную, Божественную природу, то есть является подлинным Божественным присутствием. Иначе говоря, тварный человек преодолевает свою тварную природу и делается причастным природе нетварной — Божественной, и в этом смысле становится «сверхприроден» (сравните: определение чуда как «сверхприродного события»).

Так православная догматика меняет ракурс нашего восприятия «чуда». Главным и всеобщим чудом, меняющим жизнь мира, является «новое творение», начавшееся в Воскресении Христовом. Всякое чудо, то есть Божественное «вмешательство», «вхождение», не ограничивается «эпизодом», оно всегда имеет конечный смысл в Божественном присутствии в мире и Человеке, в окончательном «будет Бог все во всем» (и это присутствие Бога в человеке мы и описываем словом «благодать»). И все в жизни Церкви, связанное с обожением по благодати, есть часть этого великого чуда.

А значит, всякое Божественное присутствие, которому мы становимся причастны через Церковь, есть часть чуда нашего всеобщего спасения и воссоздания.

Б. Чудо и таинство

Вся благодатная жизнь Церкви, как мы сказали выше, должна пониматься как подлинное чудо, в прямом богословском смысле этого термина. И язык святоотеческого богословия адекватно отразил это понимание. Неслучайно словом «мистерион» (по-церковнославянски «таинство», а также «тайна») у святых отцов называются многие, если не все, богослужения (даже и не получившие особого статуса «таинства» в катехизисах XVII-XVIII веков), являющие собой священнодейственное воспоминание того или иного события. Это слово — таинство, тайна, «Тайны» — указывает на пре-мирное содержание православного священнодействия. Этим же словом «мистерион» святые отцы говорят и о «тайне (то есть таинстве. — А.П.) нашего спасения», «тайне (то есть таинстве. — А.П.) Боговоплощения» и т.д.

«Мистерион» нашего спасения открывается человеку через «мистерион» годичного богослужения, и конечно, Таинство Евхаристии. В них нам становится доступно и «таинство Боговоплощения», и «таинство нашего искупления». Именно в этом смысле святитель Григорий Богослов многократно говорит о таинстве богослужения праздника Рождества, о таинстве богослужения праздника Просвещения (Крещения) и др. [например: «Рождеству праздновали... а ныне другое Христово деяние, и другое таинство» (из Слова 39-го) или: «...под словом таинство разумеется в первом случае праздник Рождества Христова, во втором — праздник Богоявления, в третьем — Пасха» (из комментариев к Слову 1-му)][5]. Пишет о «таинстве праздника христианского» и Симеон Новый Богослов, упоминая, в частности, Рождество, Богоявление, Сретение, Воскресение, Вознесение и Пятидесятницу (Слово 41-е)[6].

Таинство происходит через богослужебное воспоминание, которое есть онтологическая (бытийная), а не гносеологическая (познавательная) категория. Воспоминание через литургический образ, символ (о них ниже) — это действенная связь с Первообразным, живая связь с событиями прошлого, имеющими вечное измерение.

И этот взгляд на природу православного богослужения свойственен всей святоотеческой традиции: мы находим его в Византии не только в IV в., но и в XIV в., напр., в сочинениях блаженного Симеона Солунского. У этого автора среди священнодейственных воспоминаний — в одном ряду с Литургией — мы встречаем и «омовение ног» в Великий Четверг, и богослужение праздника Крещения, и богослужение Пятидесятницы, и даже ежегодные священнотаинственные воспоминания освящения храмов или собственной хиротонии священников, и другие священные воспоминания и образы, служащие «обновлению в нас благодати». Это очень широкий ряд: в него, допустим, входят и чин погребения, и монашеский постриг, и «преподание мира» на богослужении словами «мир вам»[7]. (В скобках заметим, что не только в византийской, но и в нашей литургической традиции, кроме Таинств в узкокатехизическом смысле слова, было множество богослужений, установленных в память тех или иных чудес и при этом повторявших собой празднуемое событие, например, повторение крестного хода с Владимирской иконой Божией Матери в память «сретения» иконы и чуда от нее и т. д.)

Таким образом, то, что по-английски звучит как «representation» или «enactment», для византийца есть однозначно благодатное действо, обладающее онтологическим, а не гносеологическим единством с «воспоминаемым». Представитель (по его собственным словам) «православного ромейства» Блаженнейший Феофил III, несомненно, византиец по своему мышлению. Поэтому его слова — это свидетельство о чуде: чуде получения благодати через огонь с Гроба Господня. (О переводе его слов заметим попутно, что «representation» традиционно используется в англоязычных описаниях православного толкования Литургии, а «enactment» — это не «изображение» (как ошибочно дано в наших переводах интервью), а «осуществление», слово, однокоренное с «action» 'действие').

Итак, таинство, «мистерион» дает нам действенную, живую связь со спасительными для нас событиями, позволяет, «соумирая со Христом» в Таинстве Крещения и далее священнотаинственно соучаствуя в спасительной Жертве Христовой, становиться сопричастными Христу и его спасительной благодати. В широком смысле слова (как употребляли его святые отцы) все в богослужебной жизни Церкви является частью великого благодатного таинства, и как уже говорилось, все в жизни Церкви, связанное с обожением по благодати, есть часть великого чуда — чуда нашего спасения.