Анализ содержания посланий св. Игнатия

Семь посланий св. Игнатия представляют собой наиболее примечательный памятник из послеапостольского периода как по значению их свидетельств относительно состояния учения и дисциплины в малоазийских Церквах, так и по живому изображению в них поразительно сильной и оригинальной личности их автора. Стиль посланий не может быть назван простым, так как требуется значительное напряжение, прежде чем читатель получит уверенность, что он правильно постиг изложенные в них мысли. Вероятно, это зависит от того, что послания написаны в большой поспешности, может быть, на глазах нетерпеливых солдат; почему нераскрытые, незаконченные мысли, без надлежащего разнообразия как в содержании, так и в выражении, встречаются в каждом почти послании. Написанные во время путешествия и при неблагоприятных условиях, эти послания и по самому замыслу не имели в виду формулировать церковное учение и не представляют собой трактатов на определенные темы: автор их стремится в кратких выразительных чертах, в нескольких положениях обнять всё, что по требованию обстоятельств религиозной жизни малоазийских христиан он считает необходимым на своем последнем пути напомнить им. Поэтому хотя бесспорно, что из всех мужей апостольских св. Игнатий в своих посланиях раскрывает наиболее глубокие воззрения, которые являются не простым отголоском того, во что веровали вокруг него, но обнаруживают следы личного размышления и рационально обоснованного убеждения, однако напрасно было бы искать у него полной богословской системы. Его послания — случайные произведения, содержание которых определялось положением, в каком он сам ' находился, состоянием Церквей, к которым обращался, характером тех заблуждений, против которых он боролся.

Фактическое состояние малоазийских Церквей внушало антиохийскому пастырю серьезные опасения насчет будущего благосостояния их; тревога вызывалась лжеучителями, проникшими в эти Церкви и угрожавшими им печальными разделениями; поэтому полемика против лжеучителей в посланиях св. Игнатия выступает на первый план и составляет главный их интерес.

Носители лжеучения суть странствующие лжебратья, которые называют себя христианами, под этим именем находят доступ к Церкви и потом тайно всевают злое семя ереси. Из тех указаний, которые Игнатий дает относительно угрожающих от них обольщений, можно заключать, что частные собрания были обычным местом, где еретики, пользуясь искусством речи ([cf.] Ad Ephes. 15.1), приобретали приверженцев; вероятно, в этих собраниях лжеучители выступали с притязаниями на обладание Духом. О числе и успехах лжеучителей Игнатий не говорит ничего определенного. Но из посланий св. Игнатия достаточно ясно, что в Церквах, которые составились из очень подвижного населения малоазийских городов, проникшие лжеучители скоро нашли удобную для себя почву. Малоазийские христиане, которые от самого основания своих Церквей распадались на малые крути, не могли в своих собраниях оказать решительного противодействия наступающим на них еретикам, образовывали в некоторых местах отдельные общества, крестили и совершали Евхаристию, причем, конечно, не могло быть и речи о каком-нибудь контроле.

Полемика св. Игнатия ясно направляется против ложной христологии и против иудаизма. Материал для характеристики опровергаемой Игнатием христологии дают послания к эфесянам, траллийцам и смирнянам. По указаниям этих трех посланий христология лжеучителей оказывается настоящим докетизмом: они совершенно уничтожали человеческую природу Христа. По их учению, Христос имел только кажущееся тело. Он истинно не родился и не крестился, не проводил истинно земной жизни с ее телесными функциями, и прежде всего, Он истинно не страдал и истинно телесно не воскрес (см. особ. Ad Ephes. 18; Ad Trail. 9; 10; Ad Smyrn. 3).

Наряду с докетизмом Игнатий не менее ясно опровергает еретическое направление, которое возбуждало общество к принятию иудейства. Полемика против этого направления заключается в посланиях к магнезийцам (cap. 8—11) и филадельфийцам (cap. 5—9). Опровергаемое учение Игнатий называет «иудейством» (Ad Magnes. 8.1; 10.3; Ad Philadelph. 6.1), определяя этим сущность и отличительный.характер лжеучения. Представители и проповедники лжеучения хотят возложить христианам на выю иудейский закон, иудейский образ жизни, хотят навязать им старые бесполезные басни (Ad Magnes. 8.1) хотят убедить их субботствовать (Ad Magnes. 9.1). В собраниях они выступают со Священным Писанием в руках и на основании пользующихся большим уважением и у христиан свитков доказывают правильность и необходимость иудейского образа жизни. Из посланий неясно только, в какой собственно степени противники хотели возложить на христиан иго закона. Игнатий, по меньшей мере, предполагает (Ad Philadelph. 6.1), что иудаистическая проповедь могла исходить даже от необрезанных: следовательно, обрезание не было непременным условием для вступления в еретическое общество. Но тогда нельзя уже было ставить требования об исполнении всего закона, а только о принятии отдельных частей его. К сожалению, нет возможности определить, какой выбор делали лжеучители: послания не дают никакого материала для ответа на этот вопрос. Трудно также решить, в каком отношении стояли между собой докетическое и иудаистическое заблуждения — было ли здесь два различных лжеучения или только две стороны одной ереси. Но так как послания к эфесянам, траллийцам и смирнянам содержат только антидокетическую полемику, то, если даже признать доказанным, что антииудаистическая полемика посланий к магнезийцам и к филадельфийцам соединяется с антидокетической полемикой и что, следовательно, иудаистическое заблуждение приняло своего рода докетический отпечаток, из этого нельзя делать бесспорного вывода, будто такое же двухстороннее лжеучение и одно только оно было и в других малоазийских городах — Эфесе, Траллах и Смирне.

Ввиду тревожного состояния малоазийских Церквей, св. Игнатий возвышает свой голос: он дает верующим теоретические наставления, чтобы они могли различать лжеучителей и противодействовать им. Против пагубного лжеучения докетов и иудаистов, разрушающих истинную веру и Церковь, св. Игнатий ясно и настойчиво излагает начала истинного богопознания, которое для него дано в Лице исторического Христа.

Иисус Христос занимает центральное место в мыслях и чувствах антиохийского епископа. Все его желания сводятся к одному: «Его ищу, за нас умершего Его хочу, за нас воскресшего» (Ad Roman. 6[.1]). «Ни видимое, ни невидимое — ничто не удержит меня прийти к Иисусу Христу. Огонь и крест, толпы зверей, рассечения, расторжения, раздробления костей, отсечение членов, сокрушение всего тела, лютые муки диавола придут на меня — только бы достигнуть мне Иисуса Христа» (Ad Roman. 5[.3]). Со всей ревностью он восклицает против еретиков: «Какую пользу приносят мне те, которые меня хвалят, а Господа моего поносят?» [(Ad Smyrn. 5.2)]. Против всяких ссылок на «древнее» (άρχΐα) Ветхого Завета у него один ответ: «Для меня древнее — Иисус Христос» (Ad Philadelph. 8[.2]). Он наша жизнь — «Как можем мы жить без Него?» (Ad Magnes. 9.2). С точки зрения центрального значения исторической личности Господа должно рассматривать все изречения Игнатия, так как и для него самого отсюда вытекает все его христианское познание. Здесь имеет свой корень его священный гнев против лжеучителей и его жажда мученичества.

В кратких чертах учение Игнатия о Лице Иисуса Христа сводйтся к следующим положениям. Христос есть Бог — «Бог наш», «Бог мой» (Ad Ephes. Praescr.; 18.2; Ad Roman. Praescr.; 3.3; 6.3; Ad Polycarp. 8.3), единый Сын Отца (Ad Roman. Praescr.) и Господь (Ad Polycarp. 1.2). Прежде веков Он был у Отца (Ad Magnes. 6.1) и в конце дней явился во плоти как Откровение единого Бога Отца (Ad Magnes. 8.2; Ad Roman. 8.2). Все новозаветное спасение основывается на том, что Бог явился по-человечески для обновления вечной жизни (Ad Ephes. 19.3). Воплотившийся — совершенный человек (Ad Smyrn. 4.2). Игнатий особенно усиленно выдвигает реальность всей земной деятельности Иисуса Христа и отдельных частей ее часто употребляемым термином «истинно» (άληθώς: Ad Smyrn. 1; 2; Ad Trail. 9; [cf.] 10; [cf.] Ad Polycarp. 3.2). Совершив Свое земное дело, Он опять пребывает у Отца (Ad Roman.s3.3). Но и по Своем воскресении Он, хотя духовно соединен со Отцом, пребывает во плоти (Ad Smyrn. 3.1).

Этот двойной ряд изречений Игнатий соединяет вместе. Христос есть Бог и человек: «Един есть Врач, телесный и духовный, рожденный и нерожденный, во плоти явившийся Бог, в смерти истинная жизнь, от Марии и от Бога, прежде подверженный страданию, а потом не подверженный, Господь наш Иисус Христос» (Ad Ephes. 7.2; cf. 18.2; Ad Smyrn. 1.1). Таким образом, по одной стороне Он — нерожденный (άγέννητος), но по плоти Он произошел из рода Давидова, родившись по воле Божией от Девы Марии ([Ad Smyrn. 1.1; cf. Ad Trail. 9.1; Ad Ephes.] 19.1): по устроению Божию «зачат был Марией из семени Давида, но от Духа Святого» (Ad Ephes. 18.2). «Будучи Сыном Божиим по воле и силе Божией, Он истинно родился от Девы» (Ad Smyrn. 1.1), ел и пил, истинно был осужден при Понтии Пилате, истинно был распят и умер, истинно воскрес из мертвых (Ad Trail. 9). В силу двоякого происхождения Его исторического существования, Он — Сын человеческий и Сын Божий; поэтому Он — новый человек (Ad Ephes. 20).

Сын Божий соделался человеком, чтобы открыть людям Бога. Его явление само по себе есть Откровение Бога: Он есть вечное Слово Божие, происшедшее из прежнего молчания[262] (Ad Magnes. 8.2), неложные уста, которыми истинно глаголал Отец (Ad Roman. 8.2), мысль Божия (του Πατρός ή γνώμη: Ad Ephes. 3.2), сделавшаяся познаваемой. Таким образом, в религиозном созерцании во плоти пришедший Сын Божий представляется в Его непосредственном единении с Отцом, причем св. Игнатий не боится употреблять даже такие выражения, как «кровь Бога» (Ad Ephes. 1.1) и «страдания Бога» (Ad Roman. 6.3). Сам по Себе бесстрастный, Он ради нас подвергся страданию. В воплощении и смерти Господа — разрушение смерти; в смерти Его воссияла наша жизнь, и через это таинство мы получили начало веры (Ad Magnes. 9.1—2). Вера в Его смерть избавляет от смерти (Ad Trail. 2.1). В смерти и воскресении Христа концентрируется все дело спасения (Ad Philadelph. Praescr.). Следовательно, Его страдание имеет целью и производит наше спасение и мир (Ad Smyrn. 2; 7.1). Христос есть наша жизнь не потому только, что Он даровал нам бессмертие, но и потому, что Своим духом Он обитает в верующих как сила новой жизни (Ad Ephes. 15.3; Ad Magnes. 8[—9]; 14; Ad Roman. 6.3). Соответственно с этим христиане называются богоносцами, храмоносцами, христоносцами, святоносцами (Ad Ephes. 9.2); они суть храм, в котором обитают Бог и Христос (Ad Ephes. 15.3; Ad Philadelph. 7.2).

Но для св. Игнатия ясно было, что, по состоянию малоазийских Церквей, недостаточно изложить и утвердить важнейшие основы христианского учения — необходимо было указать средства для сохранения самой веры и обеспечения единства верующих против иудаизма и ереси, при нападках язычников извне и при сбытой склонности малоазийских христиан к разделению. Поэтому св. Игнатий почти с такой же настойчивостью, как и учение о Лице Иисуса Христа, раскрывает учение о христианскбй Деркви.

У св. Игнатия в первый раз употреблено выражение ή καθολική έκκλησία (Ad Smyrn. 8.2) в смысле вселенской Церкви в противоположность частным Церквам; в других местах он говорит просто об έκκλησία (Ad Smyrn. 1.2; Ad Polycarp. 7.1; Ad Philadelph. 5.1; 9.1; Ad Ephes. 17.1; 5.1). Эта кафолическая Церковь всюду там, где Иисус Христос (Ad Smyrn. 8.1 [-2]). Христос или Бог — ее епископ (Ad Roman. 9.1); Христос Сам обитает в составленном из верующих как между иудеями, так и язычниками едином теле Церкви Своей (Ad Smyrn. 1.2). Членами этой кафолической Церкви являются все христиане как члены Христа (Ad Trail. 11.2; Ad Ephes. 4.2). Всех их соединяет в кафолическую Церковь одна, исповедуемая всеми, вера, общее имя христиан, общая надежда (Ad Ephes. 1.2), единый Бог, явивший Себя через Иисуса Христа, Сына Своего (Ad Magnes. 8.2), единый Иисус Христос (Ad Magnes. 7.2), Крест Христа, как знамение, вокруг которого собираются в единое тело все святые и верные из иудеев и язычников (Ad Smyrn. 1.2), исторически совершившееся дело спасения, которое продолжает жить в вере Церкви и в спасительных плодах для верующих, установления Христа и апостолов, которые всюду соблюдаются в Церкви, и прежде всего невидимое обитание Христа. Эта кафолическая Церковь, к которой принадлежат следующие друг за другом поколения христианства и даже ветхозаветные праведники (cf. Ad Philadelph. 9), по своему существу и существенным элементам невидима. Несмотря, однако, на это отсутствие внешнего выражения ее совокупности и единства, единство это существенно: глава и члены, Христос и Церковь неотделимы друг от друга, и Сам Бог обещает верующим единение (Ad Trail. 11). Единство Церкви и сама кафолическая Церковь находит видимое проявление в отдельных Церквах. В противоположность кафолической Церкви, не имеющей видимой организации, поместная Церковь с внешней стороны представляется земным человеческим обществом. Но она есть Церковь, и в ней обитает Христос; а если там, где Христос — кафолическая Церковь, то она отображается и в каждой поместной Церкви, невидимое — в видимом, вселенское — в частном.

Св. Игнатий не имел повода говорить подробно о правильных формах церковной организации, так как те же три степени — епископа, пресвитера и диакона, какие были в родной антиохийской Церкви,— он находил и в малоазийских Церквах; в них совершенно не было никакой оппозиции против какой-нибудь из этих степеней, не видно следов различия во мнениях относительно разграничения полномочий каждой степени, не было возражений и вообще против наличной церковной организации. Поэтому не было повода говорить о необходимости, Божественном праве или различных правах и обязанностях церковных должностей. Только практически организация местных Церквей не представляла такого единства вокруг естественного руководителя церковной жизни — епископа, какого требовало положение малоазийских Церквей ввиду угрожающей опасности от еретиков. Ввиду этого совершенно естественно, если св. Игнатий настойчиво внушает, что нет ничего лучше мира или единства (Ad Ephes. 13). Единение миа и любви — нормальное состояние, которое он желает видеть во всех Церквах. Всякое нарушение единства препятствует действительному обитанию Бога в Церкви, в разделении — начало всяких зол (Ad Philadelph. 8; Ad Smyrn. 7). Поэтому св. Игнатий дает простое правило для практического поведения, предписание, которое каждый из верующих может исполнить: твердо держитесь епископа, пресвитеров и диаконов и ничего не делайте без епископа; они должны взять на себя отвращение опасностей от лжеучителей, и простой христианин не должен делать ничего больше, как держаться стоящих во главе Церкви авторитетов и прежде всего епископов. Игнатий неустанно старается запечатлеть в умах и сердцах верующих такого рода наставления: «Надлежит вам согласоваться с мыслью епископа, что вы и делаете. И ваше знаменитое, достойное Бога пресвитерство так согласно с епископом, как струны в цитре... Составляйте же из себя вы все до одного хор, чтобы, согласно настроенные в единомыслии, дружно начав песнь Богу, вы единогласно пели ее Отцу через Иисуса Христа» (Ad Ephes. 4.1-2; cf. 6.1; Ad Magnes. 6.1; Ad Trail. 3.1). «Чада света и истины, бегайте разделения и злых учений, но где пастырь, туда и вы, как овцы, идите» (Ad Philadelph. 2.1). «Все последуйте епископу, как Иисус Христос — Отцу, а пресвитерству, как апостолам; диаконов же почитайте как заповедь Божию. Без епископа никто не делай ничего, относящегося до Церкви» (Ad Smyrn. 8.1).

В частности, полномочия, которые принадлежат епископату, следующие: епископ прежде всего должен иметь попечение о душах верующих. В наставлениях, которые Игнатий дает Поликарпу, на первом месте ставится бодрствование и душепопечение.

Особенная забота епископа должна быть направлена на сохранение чистоты учения при опасном положении, в котором может оказаться вера Церкви от натиска ереси (Ad Polycarp. 3). В борьбе против ереси епископ должен стоять на первом месте; он должен постигать все замыслы противников. Естественно, что борьба со лжеучителями, людьми опытными, которые выдают себя за пневматиков, требует значительных сил и способностей. Епископ должен быть мудрым во всем, как змея, и незлобив, как голубь (Ad Polycarp. 2.2). Кроме того, епископ должен иметь постоянный контроль над общими собраниями, которыми еретики пользовались для своих целей. Не должно быть собраний, на которых не присутствовал бы епископ или кто-либо из пресвитеров и диаконов, и религиозное назидание верующих должно совершаться, насколько возможно, в общих собраниях, где общество верующих стоит согласно собранное вокруг епископа, пресвитериума и диаконов, и где, при единодушии собрания, противник не может найти удобного пункта для нападения. Этой мыслью проникнуты все послания Игнатия: в централизации собраний и их подчинении епископам и прочим иерархическим лицам он видит врачевство против всякой ереси (Ad Ephes. 5.2; Ad Magnes. 7.1; Ad Trail. 7.2; Ad Philadelph. 4; Ad Smyrn. 8.[l-]2).

Настойчивыми требованиями подчинения собраний епископу исчерпывается в существенных чертах то, что послания говорят о функциях епископа в отношении к целой Церкви, — конкретных подробностей Игнатий не сообщает. Он даже не говорит о форме поставления на эту иерархическую степень.

Рядом с епископами в посланиях Игнатия стоят пресвитеры или, как он чаще говорит, пресвитерство (πρατβυτέριον). Но хотя Игнатий о пресвитерах и пресвитерйъе упоминает довольно часто, однако полномочия лиц этой иерархической степени остаются неясными. Пресвитеры вместе с епископом и диаконами принадлежат к предстоятелям Церкви; поэтому Игнатий требует от общества верующих, чтобы они подчинялись пресвитерам: будьте послушны епископу и пресвитерству, не делайте ничего без епископа и пресвитеров, — увещает Игнатий верующих в целом ряде мест своих посланий (Ad Ephes. 2.2; 20.2; Ad Magnes. 7.1; 13.1; Ad Trail. 2.2; 3.1; 7.2; 13.2; Ad Philadelph. 4.1; Ad Smyrn. 8.1; Ad Polycarp. 6.1). Ho сами пресвитеры, со своей стороны, должны быть в единении с епископом. Идеальное состояние Церкви наступает тогда, когда пресвитерство согласно с епископом, как струны в цитре (Ad Ephes. 4.1). Пресвитеры окружают епископа, как апостолы — Господа: эту параллель Игнатий проводит весьма часто (Ad Magnes. 6.1; Ad Trail. 2.2; Ad Smyrn. 8.1; cf. Ad Trail. 3.1; Ad Philadelph. 5.1). В других местах он обозначает пресвитерство как синедрион или совет епископа (Ad Philadelph. 8.1 [συνέδριον του έπισκόπου]; Ad Magnes. 6.1: συνέδριον τών αποστόλων; Ad Trail. 3.1: συνέδριον Θοϋ).

Еще менее ясно, чем положение пресвитеров, очерчено в посланиях положение диаконов. И диаконы, как епископы и пресвитеры, возвышаются над обществом верующих. Во многих местах-посланий епископ, пресвитеры и диаконы стоят рядом (Ad Magnes. 6.1; 13.1; Ad Trail. 2.2-3; 7.2; Ad Philadelph. 4.1; 7.1; Ad Smyrn. 8.1; 12.2; Ad Polycarp. 6.1). Без епископа, пресвитеров и диаконов нет Церкви (Ad Trail. 3.1). Так как диаконы в отношении к обществу верующих поставлены вместе с епископом и пресвитерами, то верующим дается наставление почитать также и диаконов и в общении с ними совершать все, что касается церковной жизни. «Все должны почитать диаконов, как Иисуса Христа, как и епископа — образ Отца» (Ad Trail. 3.1)[263]. Диаконов должно почитать как заповедь Божию (Ad Smyrn. 8.1). О функциях диаконов Игнатий так говорит в Послании к траллийцам: «Должно, чтобы все и всячески угождали тем, которые суть диаконы таинств Иисуса Христа (τους διακόνους δντας μυστηρίων Ίησοϋ Χρίστου), ибо они не диаконы яств и питий (ού γαρ βρωμάτων και ποτών do ι ν διάκονοι), но служители Церкви Божией; поэтому им должно остерегаться нареканий, как огня» (2.3). Наименование диаконов βρωμάτων και ποτών διάκονοι указывает на служение их при агапах, при собирании и распределении между бедными милостыни. Но этим, по словам Игнатия, не ограничивалась их деятельность: они суть «диаконы таинств Иисуса Христа», «служители Церкви Божией». На основании 1 Тим. 3: [8—]9 («диаконы должны быть... хранящие таинство веры в чистой совести») можно полагать, что и здесь под μυστήριον Ίησοϋ Χρίστου разумеются принесенные и открытые Христом тайны, учение веры, и, следовательно, диаконы принимали участие в духовном назидании верующих, в учении, увещании и охранении от еретиков. Поэтому диаконы с особенным оттенением называются служителями Церкви Божией, и от них требуется беспорочное поведение. Но само собой понятно, что этим не только не исключается, но даже предполагается их служение при строительстве тайн Божиих (ср. 1 Кор. 4: 1) и, прежде всего, таинства Евхаристии.

Несомненно признанный факт, что в апостольское и послеапостольское время совершение Евхаристии было центром церковно-христианской жизни. Здесь, при получении таинства, как и при раздаянии даров, представлялись наилучшие поводы для проявления братского настроения и милосердного последования Господу; здесь яснее всего обнаруживалось единодушие христиан. В этом единении сходились разнообразные нити отдельных интересов. Здесь по необходимости должны были прежде всего отражаться всякие движения христианско-ббщественной жизни: Евхаристия становилась зеркалом жизни Церкви. Дыхание разделения должно было прежде всего потемнять ясность и чистоту таинства. Отсюда понятно весьма важное [и] выдающееся положение евхаристического вопроса у Игнатия: совершение Евхаристии в единении и общении с епископом, по его взгляду, является преимущественным средством для поддержания чистоты веры, утверждения любви и общения верующих и наилучшей защитой против всяких нападений духовных и земных врагов, в особенности лжеучителей; и он непрестанно увещает к возможно частому совершению таинства Евхаристиц. «Старайтесь чаще собираться для Евхаристии Божией и для прославления Его; ибо если вы часто собираетесь для этого [(έπι το αύτό)], то низлагаются силы сатаны и гибельное дело его разрушается единомыслием вашей веры» (Ad Ephes. 13.1). Евхаристия есть «врачевство бессмертия и противоядие, чтобы не умирать, но жить [вечно][264] в Иисусе Христе» (Ad Ephes. 20.2). «Старайтесь пользоваться одной Евхаристией; ибо одна плоть Господа нашего Иисуса Христа и одна чаша в единение крови Его, один жертвенник, как и один епископ, вместе с пресвитерством и диаконами, сослужителями моими» (Ad Philadelph. 4). Так как докеты отвергали телесность Христа, то они отрицали также и реальное присутствие плоти и крови Иисуса Христа в таинстве Евхаристии. Но вместе с этим они становятся в прямое противоречие с верой и практикой Церкви: «Они (т. е. еретики) удаляются от Евхаристии и молитвы, потому что они не исповедуют, что Евхаристия есть плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, пострадавшая за наши грехи, которую по благости Отец воскресил». Отвергая дар Божий, они умирают в своей любви к прениям. Им надлежало бы держаться (вечери) любви, чтобы воскреснуть (Ad Smyrn. 7.1). Таким образом, Евхаристия есть плоть Христа, которая пострадала на Кресте и воскресла из мертвых.

* * *

По своей духовной силе, по выдающимся чертам содержания послания Игнатия составляют достойное продолжение новозаветных посланий. Пылкое благочестие Игнатия, чистота и непоколебимая твердость веры, непритворное смирение, энтузиазм в служении Господу, конечно, общи у него с некоторыми другим писателями этого периода. Но особенная энергия и выразительность его языка, в чисто восточной форме, не чуждого некоторого рода преувеличений, однако совершенно свободного от риторической искусственности, придают его речи исключительно очаровательную силу; в то же время спокойная сила его убеждения, возвышенность его идеала и твердое сознание, что Дух Святой с ним, придают торжественное величие его свидетельству о Христе, которое чувствуется с возрастающей силой при каждом новом прочтении посланий.