Б. В. Энгельгардт. Опыт жизнеописания

Герой этой публикации – выходец из старинного разветвленного дворянского рода Энгельгардтов. В Российской империи было представлено две линии, две генеалогических ветви этого рода – прибалтийско-немецкая (известна с XV в.) и смоленская (известна с XVII в.).[776] В прибалтийской (ливонской, остзейской) линии сформировалось три ответвления фамилии Энгельгардтов – эстляндское, лифляндское и курляндское.[777] Хотя обе линии были немецкого происхождения, но представители смоленской ветви рода Энгельгардтов уже к концу XVIII в. обрусели, приняли православие, считали себя русскими дворянами, неизменно подчеркивали свою русскость, свою принадлежность к миру русской культуры. И, действительно, род Энгельгардтов стал неотъемлемой частью русской культуры. Среди представителей этого рода были выдающиеся русские ученые (А.Н.Энгельгардт, В. П. Энгельгардт, В. А. Энгельгардт), изобретатели (А.П.Энгельгардт), литераторы, педагоги (Е. А. Энгельгардт), государственные и общественные деятели.

Борис Вадимович Энгельгардт был выходцем из смоленской ветви этого дворянского рода. Его отец Вадим Платонович Энгельгардт (1852-1920), выпускник юридического факультета Петербургского университета, участник Русско-турецкой войны 1877-78 гг., был видным общественным и государственным деятелем. Он четырежды избирался членом Государственного Совета (1906-1915), был товарищем министра внутренних дел России по делам беженцев (1916-1917), занимал еще целый ряд ответственных постов.[778]

Борис Вадимович Энгельгардт родился 12 марта 1889 г. в Смоленске. Окончил привилегированное Императорское училище правоведения, закрытое элитарное учебное заведение в Петербурге, дававшее высшее юридическое образование. В 1912 г. поступил вольноопределяющимся в лейб-гвардии Семеновский полк. По некоторым сведениям, служил в Министерстве юстиции. Добровольцем принял участие в I мировой войне, воевал в составе того же гвардейского полка, был неоднократно ранен, за личную храбрость награжден очень уважаемым в армии георгиевским крестом. В 1917 г. Б.В. Энгельгардт был в звании капитана командиром батальона Семеновского полка на Юго-западном фронте. В конце 1917 г., когда окончательно определился развал фронта, он уехал на юг России, где началось формирование белой Добровольческой армии. Ее руководством (генерал М. В. Алексеев) в начале 1918 г. Б.В. Энгельгардт был направлен в Петроград «для вербовки бывших офицеров в Добровольческую армию».[779] Здесь он установил связь с антибольшевистской подпольной организацией Национальный центр. Летом 1918 г. Б. В. Энгельгардт встретился со своим бывшим однополчанином и хорошим знакомым М. Н. Тухачевским, который предложил ему вступить в Красную Армию. Энгельгардт согласился (хотя явно не собирался служить в РККА), выехал в Пензу, был назначен в штаб Тухачевского, где, впрочем, не имел определенной должности. Через три недели он сбежал от красных на юг, к А. И. Деникину, в это время командующему Добровольческой армией. Здесь Б. В. Энгельгардт сначала стал работать в оперативном отделе управления генерал-квартирмейстера армии, а в декабре 1918 г. был назначен начальником канцелярии по гражданской части при штабе командующего 3-ей пехотной дивизией генерале В. З. Май-Маевском. Осенью 1919 г. Б. В. Энгельгардт перешел на строевую службу – стал командиром стрелкового полка и в этой должности пробыл до ликвидации Царицынского фронта. В марте 1920 г. он оказался в Крыму, где уже в армии П. Н. Врангеля командовал бригадой. Последний чин его в Белой армии – полковник. Вместе с армией Врангеля Энгельгардт был эвакуирован в Галлиполи, откуда в феврале 1921 г. отправился в Эстонию. По пути туда он остановился в Берлине, как позже считал следователь НКВД, с целью установить связь с белой разведкой (некоторые основания для такого предположения были).[780]

По свидетельству Б. В. Энгельгардта, в Эстонию, в Таллинн, он прибыл в июне 1921 г.[781] Жизнь его в эмиграции складывалась нелегко, как и жизнь подавляющего большинства эмигрантов. Сам Энгельгардт так характеризовал ее на следствии: «Стал сотрудничать в газете «Последние известия» и в «Возрождении». Кроме этого я примерно до 1923 г. занимался пением в кинотеатрах и ресторанах. Впоследствии я занимался комиссионными операциями, а с 1927 г. занимался торговлей папиросами в разнос. В 1939 г. я в Таллинне открыл лавку шерстяных и шелковых ниток, которая у меня была до последнего времени».[782] Эти показания Энгельгардта подтверждаются свидетельствами современников. Так, советская резидентура, внимательно следившая за ним, в начале 1930-х гг. доносила в Центр: ему, чтобы как-то существовать, приходится «набивать папиросы для бывшего царского генерала, который содержит табачный ларек на ревельском рынке».[783]

Но это всё внешняя, лежащая на поверхности сторона жизни Б.В.Энгельгардта в эмиграции в Эстонии. Но была и иная, несравнимо более существенная, важная, однако скрытая от глаз большинства – его деятельность в эмигрантских объединениях, прежде всего в Русском Обще-воинском Союзе (РОВС'е). О ней и хотелось бы рассказать подробнее.

Эта работа, как явствует уже и из вышесказанного, не приносила Энгельгардту никаких дивидендов. Ей он посвящал большую часть времени не из соображений меркантильных, а из соображений, в первую очередь, идейных и, пожалуй, этических: ему, как и многим другим представителям рода Энгельгардтов, было свойственно представление о долге дворянина перед родиной, Россией. Б. В. Энгельгардт был глубоко предан белой идее, идее восстановления Российской империи и монархии. Он был ярым, бескомпромиссным, последовательным и очень принципиальным врагом большевиков, захвативших власть в России, врагом советского режима. При этом Б. В. Энгельгардт примыкал к наиболее радикальным представителям лагеря русских монархистов, к сторонникам крайних средств борьбы с большевиками – вплоть до террора. Эту позицию он занимал в середине 1920-х гг., когда началась активная деятельность Энгельгардта в правых монархических объединениях эмигрантов в Эстонии, и ей он остался верен и позже, уже в 1930-е гг. Об этом сохранилось много свидетельств современников. Приведем некоторые из них.

28 октября 1925 г. в Копли (части Таллинна) состоялось большое собрание монархистов. На нем был избран делегат от Эстонии на съезд русских монархистов (им стал А. К. Баиов). Выступавшие на собрании А. К. Баиов и Б. В. Энгельгардт считали единственным средством спасения России новую интервенцию. Последний, как писал корреспондент местной русской газеты, «призывал к борьбе не только с большевиками, но и с их ближайшими пособниками – эсерами. Свою речь г. Энгельгардт заканчивает заявлением, что монархическая власть должна быть восстановлена в России путем безжалостного устранения всех несочувствующих».[784]

На следствии по делу русских монархистов в Эстонии в 1940 г. очень полную характеристику Б. В. Энгельгардту дал хорошо его знавший пасынок Баиова С. В. Заркевич: «В своей работе в белоэмигрантских организациях Энгельгардт являлся крайне реакционным левым (так! – С. И.). На этой почве он даже иногда ссорился с руководителем РОВС'а в Эстонии генералом Байовым.

Энгельгардт от Байова требовал более энергичных мер борьбы с Советским Союзом со стороны белоэмигрантских организаций». На вопрос следователя, каких именно «энергичных и действенных мер» требовал Энгельгардт, С. В. Заркевич ответил: «Террористических», – и далее разъяснил: «Энгельгардт всегда защищал террор как самый действенный способ борьбы с советской властью. Он указывал, что в тех условиях, в которых находится эмиграция, т. е. при невозможности вести открытую борьбу большими массами людей, единственная форма борьбы – это индивидуальный террор. Этот террор должен быть направлен по возможности против наиболее крупных работников советского правительства и Коммунистической партии, а при удаче и сразу можно уничтожить целые группы, использовав торжества, на которых присутствует сразу много видных советских работников. Он заявлял, что удачное террористическое нападение на представителей советской власти имеет очень большое значение. Он говорил, что подобная удача вызывает растерянность и панику, роняющие авторитет власти среди масс. А ряд таких террористических удач может создать для советской власти чрезвычайно трудное положение, которым необходимо будет воспользоваться...».[785]

Энгельгардт был сторонником линии А. П. Кутепова, также в значительной мере ориентированной на террор.[786] История с «Трестом», которая непосредственно его коснулась, не поколебала воззрений Б. В. Энгельгардта. Он по-прежнему был убежден в необходимости борьбы с большевиками всеми возможными средствами, причем центральное руководство ею «должно быть возглавлено и составлено из молодых и достаточно авторитетных лиц». Энгельгардт считал вполне возможным руководить диверсионной работой в СССР из Эстонии и готов был возглавить руководящий центр.[787]

Всё это объясняет характер и направление деятельности Б. В. Энгельгардта в эстонский период его жизни. Вскоре после прибытия в Эстонию он, обосновавшись в Таллинне, включается в деятельность белоэмигрантских антибольшевистских организаций. По-видимому, сначала он входит в состав монархических объединений «николаевцев». Центром монархистов был созданный в Таллинне в 1923 г. Русский клуб. Председателем правления клуба был генерал А. К. Баиов, уже в эти годы центральная фигура в правом монархическом лагере русской эмигрантской общественности в Эстонской Республике.[788] Энгельгардт вступает в члены клуба, именно здесь (если верить его показаниям на следствии) знакомится с Баиовым,[789] в начале 1926 г. избирается в состав правления и становится секретарем клуба[790], оставаясь в этой должности и в 1927 г.[791] Одновременно Б. В. Энгельгардт занимался и журналистской работой: изредка сотрудничал в ревельской газете «Последние известия» и – главное – участвовал в издании монархических органов печати в Эстонии – в газетах «Ревельское время» (апрель-август 1925 г.), «Ревельское слово» (август-ноябрь 1925 г.) и «Час» (декабрь 1925 - август 1926 г.).[792] В конце 1926 г., по сведениям Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, он входил в редакцию монархических газет «Ревельские последние известия» и «Наши последние известия».[793] Более того, он некоторое время был даже фактическим редактором «Наших последних известий».[794] Вся эта журналистская деятельность Энгельгардта, без сомнения, была частью более широкой пропагандистской работы по утверждению монархических идей среди эмигрантов, которая велась монархистами–николаевцами и РОВС'ом. Позже Б. В. Энгельгардт сотрудничал в газете «Рассвет» (Ревель, август 1927 – январь 1928),[795] которая, правда, в первую очередь была органом местных евразийцев, но надо учесть, что Энгельгардт проявлял интерес к учению евразийцев. К тому же эту газету издавали близкие ему люди – А. В. Икскуль и Н. П. Рудникова-Икскуль, да в это время в Эстонии не было ни одного органа монархистов, так что печататься им было больше негде...

В эти же годы начинается сотрудничество Б. В. Энгельгардта в зарубежных русских органах печати. В феврале-марте 1927 г. Эстонию посещает видный правый эмигрантский деятель Б. А. Суворин, который здесь встречается с руководителями и активистами местных монархических объединений (в их число входил и Б. В. Энгельгардт[796]). Эти встречи способствовали установлению более тесных связей заграничных монархических центров с эстонскими. По-видимому, после этого Энгельгардт становится сотрудником белградской газеты «Новое время», редактором–издателем которой был М. А. Суворин (брат Б. А. Суворина). Он стал также ревельским корреспондентом известной парижской газеты «Возрождение».[797]

Несколько забегая вперед, отметим, что Б. В. Энгельгардт был вообще не чужд литературных занятий. Он является автором, увы, неопубликованных и, видимо, утерянных воспоминаний, которые намеревался напечатать в редактировавшихся А. А. Лампе и выходивших в Берлине сборниках «Белое дело» (I-VII, 1926-1933). Однако, когда воспоминания были готовы, в связи с приходом к власти в Германии национал-социалистов сборники перестали выходить.[798] Энгельгардт поддерживал связи с представителями мира литературы и искусства: среди его хороших знакомых была знаменитая певица М. Б. Черкасская, он общался и с писателем И. С. Лукашем.[799] Нет ничего удивительного, что в 1930-е гг. Энгельгардт некоторое время руководил литературным кружком русского общества «Витязь» в Таллинне. Он привлек к участию в кружке местного русского литератора, поэта и прозаика, в прошлом боевого офицера, П. М. Иртеля.[800]

Однако это всё, так сказать, побочные линии занятий Б. В. Энгельгардта во второй половине 1920-х – в первой половине 1930-х гг. Главным было иное. В самом конце 1924 – в начале 1925 года создается отделение РОВС'а в Эстонии, которое возглавляет знакомый нам генерал А. К. Баиов.[801] Энгельгардт, к этому времени уже проявивший себя в качестве активного деятеля в местных объединениях монархистов, вскоре становится правой рукой А. К. Баиова, через некоторое время ему доверяется руководство разведкой и контрразведкой РОВС'а в Эстонии.[802] Где-то в середине 1920-х гг. он получает из Парижа письмо от своего старого знакомого по службе в Семеновском полку А. А. Зайцева (Зайцова), помощника генерала А. П. Кутепова, с предложением взять на себя переброску агентов РОВС'а в Советский Союз.[803] Тогда же (если верить показаниям Энгельгардта на следствии, в 1927 г.) в Риге он встречается с Кутеповым[804] и, как можно предполагать, получает от него более конкретные указания на этот счет. С этого времени переброска агентов РОВС'а в СССР становится если не основным, то самым ответственным и исполненным особого риска занятием Энгельгардта по линии Союза.

Но мы, конечно, никак не можем обойти знаменитой операции чекистов «Трест».[805] Как хорошо известно, Эстонии суждено было сыграть очень важную роль в истории «Треста». Можно даже сказать, что началом операции «Трест» послужили события в Таллинне в ноябре 1921 г. Именно через Эстонию шли связи между созданной чекистами Монархической организацией Центральной России и Высшим монархическим советом, как и с другими монархическими и военными объединениями русской эмиграции, причем в этом принимали участие эстонское посольство в Москве (посредством атташе посольства Р. Бирка) и эстонская разведка. Через Эстонию частично осуществлялась переброска агентов – и белых, и чекистских – из заграницы в СССР и обратно, для чего были организованы специальные «окна» на границе. В Таллинне происходили ответственные встречи представителей «Треста» с эмигрантскими деятелями.[806]

Отделение РОВС'а в Эстонии, его еще только формирующаяся разведка и контрразведка, сотрудничавшие с эстонской политической полицией и военной разведкой, не могли не быть замешанными в операции «Трест», хотя почти никаких точных данных об этом пока не выявлено. Известно, что Энгельгардт встречался с М. В. Захарченко-Шульц и Г. Н. Радкевичем и даже должен был один раз перебросить их в СССР, хотя и утверждал, что не смог этого сделать.[807] Энгельгардт также общался в Таллинне с племянником П. Н. Врангеля евразийцем П. С. Араповым,[808] который тоже был причастен к деятельности «Треста» и совершил 18 секретных поездок в СССР.[809]

Единственное, что мы можем с уверенностью констатировать: печальный опыт «Треста» был учтен разведкой и контрразведкой РОВС'а в Эстонии, как и эстонской разведкой. Не случайно и. о. начальника 2-го отдела (разведка и контрразведка) Эстонского генерального штаба Артур Нормак, с которым, кстати, Б.В. Энгельгардт поддерживал контакт,[810] узнав о бегстве Э.Опперпута в Финляндию, незамедлительно, еще до появления газетных публикаций, отправился в Хельсинки для встречи с ним и услышал из первых уст всю правду о «Тресте»[811].

Энгельгардт, судя по его показаниям на следствии, также был хорошо информирован о закулисной стороне «Треста». Есть основание предполагать, что и его встреча с А. П. Кутеповым в Риге в 1927 г. имела целью наладить переброску РОВС’овских агентов и литературы в Советский Союз помимо «Треста», по новым каналам. Конспиративность в деятельности разведки и контрразведки эстонского РОВС’а была резко усилена. Б. В. Энгельгардт установил отдельную прямую связь с Центром, минуя своего непосредственного начальника А. К. Баиова (что, естественно, вызвало недовольство последнего[812]). Сначала связь с Центром шла через Париж и полковника А. А. Зайцева с выходом прямо на штаб А. П. Кутепова. После похищения Кутепова в январе 1930 г. – через генерала А. М. Драгомирова, который, собственно, и руководил «особой работой» РОВС’а. Несколько позже Энгельгардт установил непосредственную связь с начальником 2-го отдела РОВС'а генералом А. А. Лампе (страны Балтии входили во 2-ой отдел).[813] Обосновавшийся в Берлине Лампе был старым и хорошим знакомым Энгельгардта, его однополчанином (по Семеновскому полку), к тому же женатым на его сестре.[814] В 1930-е гг. Энгельгардт именно от Лампе получал указания по работе РОВС’а[815] и, видимо, порою конкретные задания. В 1938 г. 2-ой отдел РОВС’а в Берлине был закрыт гитлеровскими властями, но Энгельгардт продолжал переписываться с Лампе; впрочем, после начала II мировой войны они обменялись письмами лишь один раз.[816]

Б. В. Энгельгардт сумел свести к минимуму и круг лиц в эстонском отделении РОВС'а, осведомленных о руководимой им разведывательной и диверсионной работе в СССР. Даже многие высокопоставленные лица из руководства отделения не были информированы об этой деятельности (они в этом признавались на следствии[817]).

Чекистам не удалось внедрить в окружение Энгельгардта своих агентов. Благодаря хорошо поставленной в его группе конспирации им также не удалось – за малым исключением – выяснить, кто именно и с каким заданием был заброшен в Советский Союз с помощью разведки РОВС’а в Эстонии. Это неизвестно и нам. Мы знаем лишь имена нескольких агентов РОВС'а, отправленных из Эстонии в СССР. Известно также, что помощником Б.В.Энгельгардта по разведывательной работе был мичман В. В. Руммель.[818]

Переброска агентов РОВС’а в Советский Союз была невозможна без помощи эстонской разведки и эстонских властей, и с ними были установлены тесные контакты.[819] Эстонская политическая полиция была хорошо осведомлена о деятельности Б.В. Энгельгардта. «Политическая полиция в некоторых случаях оказывала помощь в моей деятельности <...>. Я в свою очередь также выполнял отдельные задания эстонской политической полиции», – признавался Энгельгардт.[820] «Переброска людей проходила по договоренности со 2-м отделом штаба Эстонской армии, причем 2-ой отдел производил переброску только при условии выполнения ими заданий разведывательного характера в СССР», – отмечал Б. В. Энгельгардт,[821] указывая на контакты с эстонской военной разведкой. Его связи с эстонскими властными структурами «простирались» достаточно высоко. Известно, что он был знаком и даже, до известной степени, вхож к военному министру Эстонской Республики 1933–1939 гг. генералу Паулю Лиллю.[822]

Кроме переброски агентов РОВС'а в Советский Союз Б. В. Энгельгардт и его помощники занимались и переброской в СССР с пропагандистскими целями изданий русской эмиграции. Для этого использовались как нелегальные (через Нарву), так и легальные (почтой – по адресам, заимствованным из справочников «Весь Ленинград», «Вся Москва» и др.) пути. В конце 1920-х – начале 1930-х гг., например, в СССР направлялись «листовки евразийского характера», известный парижский еженедельник «Борьба за Россию», который Энгельгардт получал непосредственно от редактора еженедельника М. М. Федорова, своего старого знакомого по Национальному центру. Впрочем, вскоре стало очевидным, что почти вся эта литература перехватывалась чекистами и до адресатов не доходила. В 1930-е гг. ровсовцы отказываются от пересылки в СССР эмигрантских изданий.[823]

Особое географическое и политическое положение «лимитрофных» республик Балтии, в том числе и Эстонии, привлекало сюда разведчиков ведущих стран Западной Европы. Они обычно хорошо знали друг друга, между ними устанавливались непосредственные контакты, они обменивались информацией. В 1920-е – начале 1930-х гг. широко были распространены двойные или даже тройные агенты, работавшие одновременно на несколько разведок. Так, хороший знакомый Б. В. Энгельгардта Андрей Икскуль работал на немецкую разведку, в Германии у него были широкие связи в высших кругах: по сведениям резидентуры ИНО ОГПУ, он имел контакты даже с Гитлером и Геббельсом. В то же время А. В. Икскуль был штатным сотрудником эстонской разведки с широким кругом знакомств в высшем эстонском обществе (Я. Тыниссон, К. А Эйнбунд, Я. Теэмант, П. Лилль, А. Керем, Ю. Тырванд и др.). Чекисты подозревали, что Икскуль работает и на английскую разведку.[824]

В этой обстановке для Б. В. Энгельгардта как руководителя разведки и контрразведки РОВС'а в Эстонии очень важно было наладить связи с разведчиками других европейских стран, их объединяло прежде всего неприятие большевиков и советской власти. Эту задачу Энгельгардт, прекрасно владевший основными западноевропейскими языками, успешно выполнял. Особенно тесные связи он сумел установить с немецкой разведкой, прежде всего с упомянутым выше Икскулем,[825] с которым у него явно была договоренность об обмене информацией и даже о совместных акциях (об одной из них пойдет речь далее). Но у Энгельгардта были налажены контакты, обмен информацией также с английскими разведчиками (майор Роос, в других источниках – Росс).[826] Хорошо была организована связь с французской разведкой, вообще с Францией с помощью д-ра Л. К. Геймана, бывшего видного русского общественного деятеля в Эстонии, члена так наз. Русского совета в 1918-1919 гг., а позже секретаря дипломатической миссии Франции в Эстонской Республике.[827]

Помимо РОВС’а Б. В. Энгельгардт принимал участие и в деятельности других правых монархических эмигрантских объединений. Советская разведка считала его членом и даже руководителем отделения в Эстонии Братства Русской Правды, [828] одной из наиболее таинственных, загадочных и радикальных организаций эмигрантского «подполья». Если вопрос о членстве Энгельгардта в Братстве Русской Правды (хотя оно вполне возможно) приходится оставить открытым, то бесспорно его активное участие в местных организациях бывших российских военных. При участии РОВС’а в Эстонии прежде всего были организованы объединения офицеров старых полков царской армии. «Указанные полковые объединения должны были служить целям сохранения быв<ших> традиций старых полков и, в основном, сохранения кадров для борьбы с Советским Союзом».[829] Б. В. Энгельгардт был одним из организаторов и вслед за тем председателем созданного в середине 1920-х гг. Объединения Семеновского полка в Эстонии. Он также входил в Объединение бывших георгиевских кавалеров, возглавлявшееся генералом Баиовым.[830]

Но это были объединения официально незарегистрированные и, следовательно, формально нелегальные. Между тем возникла потребность именно в легальных эмигрантских организациях, которые могли бы стать прикрытием нелегальной деятельности РОВС'а и монархических объединений в Эстонии. Дело в том, что деятельность русских монархистов и РОВС'а в Эстонской Республике была запрещена. Монархисты наряду с коммунистами были объектом внимания властей; время от времени, в случае каких-либо «эксцессов», они подвергались преследованиям. Так, в ноябре 1927 г. у ведущих русских монархистов (Баиов, Энгельгардт, Мансырев и др.) были произведены обыски и конфискована монархическая литература.[831] В связи с этим и возникла необходимость создания легального прикрытия для их деятельности. Такого рода организации по указанию Центра вскоре и стали возникать. «В белоэмигрантских организациях проводилась большая идеологическая пропаганда в направлении возрождения России и свержения коммунизма. Это достигалось путем индивидуальных бесед, читки докладов и распространения литературы РОВС'а, – отмечал на следствии Б.В. Энгельгардт. – Объединение белоэмиграции на этой идеологической платформе являлось одной из задач РОВС'а, ставившей целью бороться с советской властью всеми возможными способами».[832]

Первые такие легальные организации также были созданы уже в середине 1920-х гг. (Союз русских увечных воинов-эмигрантов в Эстонии, Комитет «Дня русского инвалида»), но они по ряду причин не вполне удовлетворяли руководство эстонского РОВС'а. Более соответствующие вышеуказанным целям организации создаются в 1931 г. Это были прежде всего Союз русских военных инвалидов во главе с А. К. Баиовым и Общество помощи бывшим русским военнослужащим во главе с генералом Э. А. Верцинским. Для пропагандистско-воспитательной работы среди подрастающего поколения эмигрантов РОВС использовал также скаутские отряды, Общество друзей русских скаутов и большое таллиннское общество «Витязь». Энгельгардт принимал участие в работе всех этих объединений, входивших в непосредственную сферу деятельности руководителя эстонского отделения РОВС'а А. К. Баиова. Позже, в середине 1930-х гг., Б. В. Энгельгардт возглавит одно из этих обществ и будет работать в них очень активно, но об этом у нас пойдет речь далее.

К началу 1930-х гг. Энгельгардт вполне заслуженно считался одной из центральных фигур в руководстве отделения РОВС'а в Эстонии, сами члены Союза называли его «наиболее активным» деятелем объединения.[833]

При этом надо учитывать, что Эстония благодаря опять же своему географическому положению занимала совершенно особое и очень важное место в программных установках и в действиях РОВС'а: Эстонская Республика рассматривалась руководством Союза как наилучший плацдарм в борьбе с большевиками, к тому же обладающий квалифицированными кадрами борцов из числа офицеров-эмигрантов. В этом плане Эстонии отдавалось предпочтение перед Латвией и Польшей.[834]

Всё это объясняет и пристальное внимание чекистов из ОГПУ к Б. В. Энгельгардту. В сферу их внимания он попал, как мы видели, уже во второй половине 1920-х гг., но к необходимости принять действенные меры против Энгельгардта руководство ОГПУ пришло в начале 1930-х гг., причем инициатива исходила от самого председателя ОГПУ В. Р. Менжинского. Он тоже считал, что Эстония теперь занимает особое место в планах РОВС'а, в Таллинне обосновался его прибалтийский филиал, а «весьма энергичный» Энгельгардт стал сейчас главным вербовщиком агентов для засылки в СССР через Прибалтику. Начальнику ИНО ОГПУ А. Х. Артузову было дано распоряжение разработать конкретный план, целью которого было обезоружить Энгельгардта и прекратить диверсионную и разведывательную деятельность отделения РОВС’а в Эстонии. А. Х. Артузов, не находя «реальных подходов к противнику», предложил весьма оригинальный, если не сказать – авантюрный план действий: агент ОГПУ должен был «обезоружить» врага в открытую – явиться к Энгельгардту, объявить ему, что он чекист, и убедить прекратить все действия против Советского Союза, сделав при этом акцент на бессмысленности борьбы против коммунистов и СССР и на долге полковника перед родиной: только таким образом он сможет ей по-настоящему послужить. Если Энгельгардт согласится, то в дальнейшем его можно будет привлечь к работе на советскую разведку. Если же откажется сотрудничать с чекистами, то за контакты с агентом ОГПУ его легко будет дискредитировать перед руководством РОВС'а, вызвать недоверие к нему со стороны этого руководства, так что в любом случае задача, поставленная перед чекистами, будет решена. В. Р. Менжинский одобрил этот план.[835]

О том, как этот план претворялся в жизнь, есть, по крайней мере, три версии: официальная чекистская версия, изложенная в документальном очерке Теодора Гладкова, версия, которая выстраивается из документов советской резидентуры в Таллинне, сохранившихся в филиале Государственного архива Эстонии, и, наконец, версия, которой придерживался Б. В. Энгельгардт на следствии. Последняя наиболее кратка и наименее интересна.

Так как история вербовки Энгельгардта до сих пор преподносится как свидетельство большого успеха чекистов и она, действительно, многое раскрывает в его деятельности в качестве контрразведчика РОВС'а, то на этой истории следует остановиться подробнее.

Итак, официальная версия. Ее можно назвать чекистским мифом или чекистской легендой. Претворить план А. Х. Артузова в жизнь должен был назначенный резидентом советской разведки в Таллинне Дмитрий Георгиевич Федичкин, опытный чекист, уже проявивший себя на разведывательной работе в Маньчжурии. Кстати, официальная версия в значительной мере основана на его воспоминаниях, включенных в документальный очерк Т. Гладкова.

Д. Г. Федичкин, прибыв в Эстонию в 1932 г., все же решил сначала действовать не прямо, а через третье лицо – некоего российского эмигранта из немцев, директора одного предприятия по имени Карл (как выясняется из архивных документов, сохранившихся от таллиннской резидентуры, под этим именем скрывается Шедлих). Карл завербовал Б. В. Энгельгардта «втемную», якобы, для работы на немецкую разведку, выдав себя за немецкого агента. Через Карла Федичкин смог позже выйти на Энгельгардта и теперь, действительно, стал действовать так, как это было предусмотрено планом, разработанным А. Х. Ар-тузовым, но однозначного ответа от полковника он не получил. В конце концов автор чекистской легенды вынужден признать: «Энгельгардт не смог пересилить и убедить себя принять предложение Федичкина. У него не хватило мужества решиться на такой поступок. Впрочем, не случайно Артузов да и сам Федичкин предусматривали второй вариант в развитии операции...».[836] Этот чекистский план, будто бы, полностью удался: Энгельгардт доложил Е. Миллеру о предложении Федичкина и высказал предположение, что можно было бы попробовать устроить чекистам “Антитрест”. Но Е. Миллер расценил всю эту историю как попытку новой мистификации ОГПУ, назвал самого Энгельгардта ”большевистским агентом”, с которым никаких дел больше иметь нельзя. Враждебная по отношению к СССР деятельность белого полковника была фактически парализована. Федичкин успешно продолжил свою чекистскую карьеру и позже, в 1943 г., был назначен резидентом в Болгарию. Конечный вывод: «Федичкин блестяще справился с этим заданием, имевшим не только чисто разведывательное, но и огромной важности политическое значение».[837] Вся эта операция преподносится как еще один, очередной огромный успех советской разведки.

В первой части чекистской версии есть кое-что достоверное, но вторая часть и «финал» – чистая легенда, славный чекистский миф, ибо на самом деле всё обстояло иначе, даже можно сказать, совсем наоборот. Причем это выясняется не на основе материалов РОВС'а, а из документов таллиннской резидентуры ОГПУ.

По всему видно, что после успешного проведения операций «Трест», «Синдикат» и других руководящий состав ОГПУ в начале 1930-х гг. пребывал в состоянии некоей эйфории, головокружения от успехов и стал нередко терять чувство осторожности, прибегать к откровенно авантюристическим приемам. Иногда они приводили к успеху, но далеко не всегда. К тому же надо учесть еще два момента. История с «Трестом» все же многому научила деятелей РОВС'а. Теперь операция типа «Треста» вряд ли прошла бы. С другой же стороны, в деятельности ОГПУ всё больше стали проявляться черты, вообще свойственные советским порядкам, советскому госаппарату: приписки, боязнь правды, стремление преувеличить свои «достижения» и в то же время скрыть неудачи, ошибки (особенно ценился вариант: свои неудачи и ошибки постараться выдать за успех).

Всё это дало о себе знать в истории с вербовкой Б. В. Энгельгардта и в не менее авантюрной попытке завербовать еще одного видного деятеля русской военной эмиграции в Эстонии – генерала О. П. Васильковского, находившегося в оппозиции к тогдашнему руководителю РОВС'а А. К. Баиову. Эта попытка закончилась полным провалом,[838] как и попытка вербовки Б. В. Энгельгардта (последняя привела к особо неприятным для резидентуры последствиям). В данном случае, как мы увидим, не сработала и чекистская логика: если даже не удастся завербовать, то хоть подмочим репутацию вербуемого.

Собственно, первым, кто показал, что история вербовки Энгельгардта была не успехом, а неудачей, поражением ОГПУ и его эстонской резидентуры, был таллиннский журналист Александр Иконников, который провел свое журналистское расследование всей этой истории на основе материалов Государственного архива Эстонии.[839] Правда, в центре его внимания был не Энгельгардт, а Н. П. Икскуль (Рудникова). Далее мы воспользуемся некоторыми наблюдениями А. Иконникова.

Итак, версия № 2. Д. Г. Федичкин прибыл в Таллинн под фамилией Соколова как сотрудник полпредства СССР в Эстонии (в агентурных сводках – Ник). В октябре 1932 г.[840] по его указанию только недавно ставший агентом советской разведки Н. Шедлих (по другим сведениям – Э. Шедлих), действительно, «завербовал» Энгельгардта втемную, якобы, для работы на немецкую разведку. Отныне в документах резидентуры появился агент Л/42. Он стал регулярно давать советской разведке через того же Шедлиха информацию о политическом положении Эстонии и считался очень ценным агентом. В данных об агентуре ИНО ОГПУ по Эстонии за 1934 год отмечалось: «Будучи связан с эстонской охранкой, Л/42 в курсе агентуры эстонцев у нас. Благодаря его информации нам удалось расшифровать трех эстонских агентов в составе нашей сети».[841] В отчете за IV квартал 1934 г. дополнительно указывается: «Л/42 дал ряд ценных материалов, в частности – разоблачил провокатора, нашего агента Л/18 (члена РОВС'а Дольского – С. И.), сообщил о разработке эстонской охранкой нашего агента «Тво-Триби» (Ольга Сергеевна Тумма – С. И.), а также дал ценные сведения о борьбе между Пятсом и Лайдонером и об отношении эстонского правительства к восточному пакту». [842] У Центра не могло не сложиться впечатления, что Б. В. Энгельгардт – ценнейшее приобретение резидентуры.

Удостоверившись в ценности агента Л/42, Федичкин (Соколов) решил завербовать Энгельгардта уже «напрямую» – для работы непосредственно на советскую разведку. Вероятно, это объяснялось тем, что в качестве немецкого агента Энгельгардт оставался только информатором, а став сексотом, он мог бы выполнять и более ответственные поручения, оказывать более действенную помощь советской разведке. Можно предполагать, что к этому времени резидентуре стали известны некоторые моменты в воззрениях Энгельгардта, которые делали более вероятным успех вербовки. Энгельгардту казалось, что в советской политике наметился отход от принципов коммунистического интернационализма в сторону русского национализма. Среди высшего военного руководства в СССР назревает недовольство политикой Сталина.[843] Так или иначе Федичкин-Соколов попытался в 1933 г. лично завербовать Энгельгардта, но тот – после ряда отсрочек с окончательным ответом – отказался.

Однако резидентура продолжала получать от Энгельгардта информацию через Шедлиха и, как мы видели, еще в 1934 г. использовала эту информацию. Правда, сомнения относительно Энгельгардта возникали, но руководству резидентурой не хотелось признаваться в своей ошибке или она побаивались такого признания. Лишь в 1936 г. советская разведка решила окончательно расстаться с агентом Л/42. К этому времени чекистам было уже вполне ясно, чтó он собою представляет.

«Сведения (которые давал Б. В. Энгельгардт – С. И.) носят вымышленный информационный характер, ценности не представляют. Очень много источник дал материала своего собственного воззрения на политику как СССР, так и капиталистических стран.

Много материала его же изобретательства в виде проблем построения террористических актов против руководящих работников СССР, как внутри, так и заграницей, но конкретно о тергруппах или отдельных лицах как исполнителях этих проблем ничего не дал.

На основе имеющихся материалов можно считать, что источник Л/29 (т. е. Шедлих – С. И.) был расшифрован перед Л/42 и он снабжал его дезинформацией и разной галиматьей с ведома своих хозяев – немецкой и эстонской разведок.

Связь с источником прервана с 1936 г. ввиду смерти нашего источника Л/29, с которым был связан Л/42, как с немецким разведчиком.

Дальнейшая связь с источником Л/42 бесп