Схиепископ Петр (ладыгин): непоколебимый столп Церкви Катакомбной

СХИЕПИСКОП ПЕТР (ЛАДЫГИН): непоколебимый столп Церкви Катакомбной

Версия для печати

Публикация С.В. Шумило, В.В. Шумило

 

Cхиепископ Петр (Ладыгин)

Cхиепископ Петр (Ладыгин)

За верность Истинному Православию и непризнание советской церкви он неоднократно подвергался арестам, заключениям и угрозам расстрела. В декабре 1928 г. он был вновь арестован по делу "филиалала ИПЦ". Приговорен к 3 годам ИТЛ. С 1931 по 1933 в заключении. После освобождения с 1934 по 1937 скрывался в Глазове. С 1937 по 1940 на нелегальном положении в Калуге, с 1940 по 1945 в Белорецке (Башкирия). В 1945 арестован в Уфе. За принадлежность к ИПЦ приговорён к 5 годам ссылки в Среднюю Азию. Здесь бежал, скрывался в горах. С 1949 по 1951 скрывался в Белоруссии и на Кубани.

Cхиепископ Петр (Ладыгин), уже ослепший, примерно лет за 5 до кончины

Священноисповедник Схиепископ Петр (Ладыгин) до конца своих дней остался верным иерархом гонимой Катакомбной Церкв. Владыка Петр объединял различные группы катакомбников на территории СССР, для которых им было рукоположено много тайного священства. Окончил многострадальную жизнь свою этот выдающийся святитель Катакомбной Церкви в полной изоляции и под негласным надзором КГБ, будучи глубоким старцем, к тому же слепым, в возрасте 91 года — 6 февраля (ст. ст.) 1957г. (по другим данным – 2 июня 1957 г.) в г. Глазове (Удмуртия). Похоронен на городском кладбище. На могилке оставлена лишь краткая надпись: «Здесь покоится раб Божий Петр». Катакомбные верующие, ухаживающие за могилой Священноисповедника Петра, свидетельствуют о случаях исцеления от болезней после молитв на могиле Схиепископа.

Катакомбный Исповедник иеромонах Тимофей (Несговоров, +1975)

Среди рукоположенных Священноисповедником Петром катакомбных пастырей были и старцы-исповедники о. Тимофей (Несговоров) и о. Герасим (Замесин), у которых длительное время окормлялся будущий преемник Схиепископа Петра (Ладыгина) – катакомбный Схиархиепископ Лазарь (Журбенко, +2005), Председатель Архиерейского Синода Русской Истинно-Православной (катакомбной) Церкви. Вл. Лазарь глубоко чтил память Схиепископа Петра, почитая его за святого старца и исповедника. В келии Вл. Лазаря над кроватью всегда висела фотография Схиеп. Петра, к которому он нередко обращался в молитвах. Часть ныне опубликованных рукописей с воспоминаниями Вл. Петра взята из архива Вл. Лазаря.

На Кубани и доныне служит катакомбный батюшка, тайно рукоположенный еще в 50-е гг. Схиепископом Петром. Ему уже более 90 лет. Служение этого катакомбного исповедника для нас - живая связующая нить со Святыми Новомучениками и Исповедниками Российскими, с Тихоновской Катакомбной Церковью-Мученицей времен богоборческих гонений.

-----------------------------------------------------

Автобиография

Часть I.

Ранние годы

Родился я в 1866 году 1 декабря от родителей Трофима и Феодоры Ладыгиных, в селе Большой Селег, что неподалеку от Глазова, от крестьянина благочестивого и бедного. У них было 6 сыновей и одна дочь. Я был рождён пятым. Мои родители были верующие, православные.

В 1864 году Матерь Божия «В скорбех и печалех Утешение» сотворила чудо в городе Слободском. Первое чудо — на Владимире Неволине. Он был глухой и немой. Стал говорить и слышать, как только приложился к образу Божией Матери. Чудо совершено 19 ноября 1864 года. И после этого от иконы Божией Матери пошли чудеса всевозможные и все исцелялись. Поэтому и мои родители пожелали съездить помолиться в 1865 году, а в 1866 я родился.

В юности моей я проводил жизнь обыкновенную. Восьмилетним я начал учиться от священника старичка о.Павла. Школ у нас ещё не было. Ходил я к нему две зимы. Вот и всё в юности моей образование. В 1875 году привезли к нам с Афона эту икону Божией Матери «В скорби и печали Утешение». Мне было 10 лет. Я настолько к ней прилепился, что когда приходил в Церковь, и брали икону служить молебен, то у меня всегда текли слезы, так что не мог удержаться, — что-то влияло необыкновенно. В юности никогда не ходил гулять и играть, а в свободное время ходил ловить рыбу. И у меня рыба очень ловилась, так что все удивлялись.

 

Болезнь

 

Когда мамаша моя померла, в то время мне было 18 лет, и нас осталось: папаша, я, младше меня — Иоанн и Симеон, — четверо мужчин. И вот меня вздумали женить. Никогда отец меня и пальцем не трогал. Но так как я не хотел жениться, не хотел ехать к невесте, то папаша меня 2 раза ремнём по спине ударил, и со слезами меня повезли к невесте. Там я своей невесте Екатерине говорил, что, мол, ты не ходи, я не хочу жениться, у нас очень плохая невестка, старше тебя, и тебе будет плохо, ты не ходи. Но она мне не поверила. Свахой была моя тётка, мамина сестра. Женили меня. Я не верил, пока не обвенчали, Тогда я примирился с жизнью. Прожили мы год, и я сильно заболел воспалением лёгких, великим постом, так что надежды не было на жизнь. Но в мае месяце я простудил ноги — ловил рыбу, и у меня ноги совершенно отнялись. Июнь, июль я лежал в больнице. Доктора признали, что у меня ноги действовать не будут — сильный ревматизм. Привезли меня домой. Я сильно болел, ноги ломило. Ухаживала за мной моя супруга Екатерина. Ноги всегда на ночь обвязывали крапивой. Катя всегда очень плакала. Я ей всё напоминал: «Я тебе говорил, — не выходи замуж!?» После Успения приходит к нам странник-старичок вечером. Опять стали обвязывать ноги крапивой. Он спрашивает:

— Вы так болеете давно?

Мы ему сказали, сколько времени болею. Тогда он сказал:

— Если ты будешь молиться Богу и просить Матерь Божию, то я тебя вылечу.

Я дал ему обещание. И когда я ещё болел, то обещал, когда вылечусь, то пойду в солдаты. Утром встали, странник-старичок спросил:

— У вас хлебы будут печь?

Ему ответили, что будут. И он попросил кадушку, как сделал подставку, чтобы ноги поставить. Когда испёкся хлеб, он взял один, разломил и положил на дно в кадушку, а ноги — над хлебом. Так он разламывал три хлеба. Один вынут, другой горячий положат. После этого болезнь в ногах успокоилась. Странник ушёл и просил, чтобы я не забывал Божию Матерь и молился. И ещё сделать велел так два раза. Когда сделали так три раза, я совершенно выздоровел и стал ходить. Прошло всего две недели. 9 сентября 1888 года моя супруга Катя родила девочку, её окрестили и назвали Евфимией. После родов Катя ходила и на пятый день стирала. Пришла тётя Домна и говорит:

— Катя, ты что сама работаешь после родов!?

Тётя ушла. Катя заболела. У неё стал сильный жар и 19 сентября она умерла. Девочка осталась девяти дней. За девочкой ухаживали невестки. 19 ноября в день праздника Божией Матери «В скорби и печали Утешение» девочка, не болевши, вдруг умерла. Матерь Божия взяла её к себе. А я вечером того же числа 22 ноября поехал на призыв.

 

Старец Иоана Киевский

Слова и благословение прозорливого старца Ионы оказались решающими на всю жизнь.

Я его совета послушался и хотел ехать прямо со службы в Иерусалим и на Афон. Написал родителю письмо, чтобы он меня благословил, но он не дал благословения, а написал так: приезжай домой, повидайся, и тогда из дома поедешь, я держать не буду.

В сентябре месяце 1892 года я окончил службу и поехал домой. Со службы по увольнению меня из полка так и не отпустили. Приказом мне поручили вести партию запасных солдат: в город Орёл орловских солдат, а в город Глазов глазовских солдат. Возвратившись в Глазов, сдал я солдат военному начальнику и в октябре месяце уже возвратился к своему родителю. Сколько было радости и слёз, что я вернулся на родину! И все родные, и прихожане нашего храма, со слезами меня встречали. Потому ещё, что я из Киева привёз для храма икону преподобных святых Антония и Феодосия — угодников Киево-Печерских, которых ещё у нас не было в храме — с Божией Матерью Успение. Все благодарили Господа и Матерь Божию, и угодников, что они посетили наш храм.

Прошло две недели дома, и мои родные, в особенности тётя опять пристали ко мне, чтобы я женился. Нашли несколько невест, — какую хочу сватать, и каждая пойдёт, — но я отказался и сказал им:

— Довольно, вы меня в первый раз женили, драли ремнём. Теперь я вам не дамся.

Но всё же они мне не давали покоя. Я решил уехать из дома в Ижевский оружейный завод — заработать деньги на дорогу, чтобы ехать в Иерусалим и на Афон. Не хотел родительские или братские деньги брать, чтобы они не скорбели. На Ижевском заводе с декабря месяца 1892 года до июня месяца 1893 года заработал себе деньги на дорогу. Возвратился на родину. Дома пробыл одну неделю, пока собрался.

 

В Иерусалиме

 

В Иерусалим приехал в конце октября 1893 года. И сейчас же на другой день пошли ко гробу Господню — взять благословение у греческого патриарха и получить разрешительную молитву от Герасима. Потом стали ходить по святым местам. Сначала ходили в Горнюю (Хеврон), где родился Иоанн Предтеча от Захарии и Елизаветы. Там уже был из русских монахинь небольшой монастырь. Горняя (Хеврон) от Иерусалима 12-15 км. Потом пошли к Мамврийскому дубу, где Аврааму явились три ангела. У дуба Мамврийского была одна ветка ещё зелёная, а все посохшие отрезаны. Мамврийский дуб от Иерусалима на расстоянии 60 вёрст. 5 декабря празднуется Савва Освященный, — на этот день ходили в лавру Св. Саввы. Лавра Саввы Освященного построена очень интересно: на скале оврага страшно глубокого и с лавры видно, как бегают львы, лисицы и разные звери. Поток внизу течет к Мёртвому морю, где провалились города Содом и Гоморра и другие.

К Рождеству пошли в Вифлеем, где родился Господь. На Рождество я молился в Вертепе, где родился Спаситель. Отстоял утреннюю и раннюю литургию, и утром же ушёл в Иерусалим. Вифлеем от Иерусалима 15 км. В Иерусалиме на Рождество помолился, отстоял позднюю литургию, а вечером на ночь пошёл ко гробу Господню.

Утром на второй день меня игуменья Самарского монастыря пригласила к себе попить чаю и побеседовать. Мы с ней познакомились, когда ехали на пароходе восемь суток, а также ходили везде с ней по святым местам. С ней были три монахини. В беседе с игуменьей она мне стала предлагать, чтобы я ехал на Афон. Я ей сказал: «Я на Афоне жить не могу, там монахи не дают спать,что я с ними ругался, — едва через 2 недели дождался пароход». Она мне говорит:

— «Деточка, это тебе враг внушил. Сколько там подвижников, и какая это Гора Святая. Там Матерь Божия, всех живущих на Афоне питает и утешает и спасает», — а сама плачет, — «Ведь какие счастливые те, которые будут жить на Афоне в жребии Матери Божией».

Она меня стала упрашивать, чтобы я ехал, но я всё же не соглашался. Она говорит:

— Давай напишем жребии, — Сама Матерь Божия брала и Апостолы.

— Какие жребии?

— «Три жребия во имя Святой Троицы! Первый напишем — ехать на Афон, и жить там, второй жребий — остаться здесь, в Иерусалиме до Пасхи, а третий жребий — выехать в Россию».

Я написал своей рукой три жребия, она свернула сама, и оставила у себя.

— «Вечером приходи ко Гробу Господню и мы придём, будем молиться вместе. Положишь на Гроб Господень. Один возьмёшь из них, который тебе выпадет, так и сделаешь».

Я согласился на это. Вечером на второй день Рождества пришли мы в храм Воскресения Христова, до 12 ч мы молились, прочитали акафисты на Голгофе - Кресту Господню и где обвивали Спасителя. Прочитали акафист Божией Матери, Иосифу с Никодимом, потом пошли на гроб Господень. Я положил жребии на Гроб Господень, и сам читал акафист Воскресению Христову, и они молились у Гроба. По прочтении акафиста я взял один жребий, и вынес от гроба к ним. Развернули и мне жребий выпал на Афон ехать. И на меня напал такой страх, — как я поеду? Она меня стала успокаивать:

— Не волнуйся, положим до трёх раз.

И опять написали три жребия, и на третий день Рождества опять пошли ко гробу Господню ночевать и так же помолились. Взял я второй раз жребий и мне выпал опять — на Афон. Тогда с меня всё что-то спало, я успокоился и сказал:

— Сколько там живёт людей!?.

Игуменья сказала:

— Ещё положим третий раз.

На четвёртый день Рождества Христова пошли в храм Воскресения и так же молились, прочитали три акафиста и я третий раз взял жребий. В нём выпало ехать в Россию. И мне тут же сказала игуменья:

— Вот твоя судьба у Господа и Божией Матери. Езжай на Афон — в жребий Божией Матери, который она тебе благословила в два жребия, а третий - тебе Господь указывает, что с Афона тебя пошлют на послушание в Россию, и там, может, окончишь жизнь свою.

После этого я успокоился. Потом ещё пошли в Гефсиманию ко гробу Божьей Матери. Там также помолились. Потом на Елеонскую гору, где вознёсся Господь. С Елеона в Вифанию, где Лазаря четверодневного Господь воскресил у Марфы и Марии, где Господь был в гостях. Потом пошли на сороковую гору, где Господь молился сорок дней. Из сороковой горы пошли в Иерихон, где Закхея позвал Господь с ягодницы, — т.к. он хотел видеть Господа, но был мал ростом и влез на смаковницу. Потом пошли в монастырь Иоанна Предтечи, и от Иоаннова монастыря пошли к Иордану, где крестился Господь. На Крещение провели ночь на Иордане. Все покупались в Иордане, взяли святой воды с Иордана. И пошли в монастырь св. Герасима, которому служил лев. Лев возил воду на себе с Иордана Герасиму для монастыря. Из Герасимового монастыря пошли на Мёртвое море. Побыли на Мёртвом море, некоторые паломники купались. Вода очень солёная и горькая. С Мёртвого моря пошли прямо в Иерусалим, где проходили мимо солёного столба - это жена Лотова, которая оглянулась, когда проваливался Содом и Гоморра. Оттуда пришли в то место, где лежал израненный разбойником человек, мимо которого шли священник, — и ничего ему не помог, — шёл мимо его левит, — видя его, прошёл мимо и не помог, — а шёл иноплеменник - самарянин, — и видя его, обмыл ему раны маслом и вином, посадил его на своего осла и привёз в гостиницу. Это место так и называется «Добрый самаритянин». Оттуда уже возвратились в Иерусалим. В Иерусалиме был два дня. 9 января 1894 года распростился с Иерусалимом и Святыми местами и приехал в Яффу.

 

Страшный сон

 

В 1907 году в Великий пост первую неделю все мы провели в Церкви, а вторая неделя поста должна была быть моя очередь. В субботу я уже начал. Бдение начинается в 7 часов вечера и кончается в 6 ч. утра. Все пошли на раннюю, а я очередной остался служить позднюю. Поздняя начинается в 8 часов, — я должен пойти в келью на час с четвертью отдохнуть, потом идти раньше на позднюю за три четверти. Идти раньше всех. В кельи я прочитал правило, и ещё осталось 20 минут. Сел у лампы читать книгу и задремал и вижу:

Меня наши братья осудили на смерть распятия на кресте, и ещё двуx юношей. Я уже за себя ничего не говорил, но за юношей просил, что они ни в чём не виноваты. Я их не знаю, но братия сказали:

— Это дело не твоё.

Принесли они крест делать из кусков рельс, сделали крест и меня стали распинать на этом кресте. Пробивали мне на руках пробоем и привернули железными болтами, и стали пробивать на ногах. Такая была страшная боль, и ноги привернули болтами, и выкопали яму. Крест поставили. Я вишу, и очень больно рукам. Они говорят:

— Он долго будет висеть, надо перебить коленки.

И стали перебивать, ударять по коленкам. Очень было больно, невыносимо. Как перебили, то я сейчас же помер. Я такой же сделался, только в воздухе. Вижу: тело моё висит и слышу всё, что говорят. Они говорят:

— Теперь помер, давайте его снимем и отвинтим болты.

Сняли, принесли носилки, на которых кладут покойников и занесли моё тело в собор, поставили, а я в воздухе. Мой товарищ Флорентий, ризничий, говорит:

— Надо читать Евангелие.

Вынес Евангелие и положил на аналой. Всё я вижу и слышу, как читают. Пришли в Церковь служить Литургию. Видят: я лежу. Литургию не стали совершать, а стали отпевать. Всё я слышу и вижу всех, но ничего ни с кем говорить не могу. Когда отпели, стали петь: Приидите братия дадим последнее целование, то братия стали все прощаться с моим телом. И так радостно, что прощаются. А 5 человек из монашествующих, которые меня распинали, не хотели прощаться — они стояли у левого клироса — но их стали принуждать, чтобы и они простились. Они не хотели, но их братия силой притащили и заставили, чтобы они простились. Им говорят:

— Вы своё дело сделали, почему не прощаетесь, вы распяли.

Тогда они подошли к моему телу простились и поцеловали. И тут же ко мне явились 2 ангела и говорят мне:

— Ну, теперь мы тебе покажем всё, и тут же у меня открылось всё передо мной сразу, что я делал от юности плохое и хорошее. Всех я видел: всё, что с кем делал, даже вот, что был я на службе военной со своими товарищами, справили лампаду серебряную к образу Святого Николая, где в роте, в казарме я молился и вешал эту лампадочку. Она висит и горит, ну так мне было радостно. Всех видел родных. Когда это видение кончилось, ангелы мне говорят:

— Ну теперь показали тебе земное, будем показывать и небесное.

И сразу мы стали быстро подниматься вверх и в воздухе останавливались. А с правой стороны ангел куда-то уходил. Со мной оставался один с левой стороны ангел. В это время на меня нападал такой страх и ужас, что я упаду вниз, и стоял на коленках, кричал, просил Матерь Божию и апостола Андрея и Антония Великого, прошу спасти меня, чтобы я не упал. И в это время второй Ангел являлся ко мне. Было так уже радостно, и продолжали это восхождение вверх и останавливались пять раз. Когда остановились шестой раз, пришёл из Церкви эклесиарх (пономарь) застучал в дверь, — что я не иду в церковь. Я сейчас же, едва помню себя, надел ряску и пошёл в церковь и келью не запер. Пришёл в церковь, не могу совершать проскомидии. Едва, с большим трудом совершил проскомидию. Пришли уже служить на позднюю архимандрит Иосиф и другие. Пришли в алтарь, увидели, что я весь изменился в лице и всё у меня дрожит. Игумен меня спросил:

— Что с тобой?

Я ему всё рассказал. Продолжать проскомидию заставили другого монаха, а меня посадили, чтобы я успокоился, отдохнул. Кончили позднюю литургию. Игумен пригласил священнослужителей и сказал мне, чтобы я всем рассказал это видение. Мне дали на двое суток отдых, чтобы я успокоился. За меня служил другой иеромонах и мне игумен сказал, что тебе придётся много пострадать.

— Но верь, что тебя Матерь Божья и Господь не оставят. Которых ты Ангелов видел, они тебе в скорбях везде помогут.

 

Часть II.

 

На Украине

 

В 1918 году началось церковное деление с Украиной. Украина была отделена от Советов. И некоторые украинцы решили сейчас же церковные книги перевести на украинский язык и стали требовать у митр. Владимира Киевского, чтобы он согласился и разрешил. Потом и вовсе некоторые стали требовать, чтобы он покинул Киев, а вместо него избрать своего, из украинцев, и провозгласить автокефалию. Был созван Всеукраинский Собор, но Киев заняли большевики, и Собор был распущен. Но митр. Владимир не согласился и его из Лавры Киево-Печерской большевики вывели за ограду и расстреляли. Это первая жертва за чистоту истинной православной церкви.

Вскоре большевиков выгнали немцы. Они восстановили Центральную Раду, но та клонилась в сторону большевиков, и тогда ее распустили. На Украине был избран гетман Скоропадский, как король под покровительством Германской монархии. И на какое-то время мир был восстановлен.

В августе 1918 года я поехал в Киев, чтобы выхлопотать мне заграничный паспорт для проезда в Константинополь, и пошел на могилку убиенного митр. Владимира, нового мученика за чистоту церковную. Отслужил панихиду и просил его, чтобы он мне помог выхлопотать заграничный паспорт, выполнить порученное мне послушание от Святейшего Патриарха Тихона. И за молитвы их, мне Господь помог, и я выхлопотал заграничный паспорт. Успение Божией Матери провел в Киево-Печерской Лавре. Я служил с митр. Антонием (Храповицким). Это третий кандидат Патр. Тихона. Он теперь при гетмане был переведен на Киевскую кафедру.

В Константинополе

 

21 октября пошел я к Вселенскому Патриарху Константинопольскому с поручением нашего Патр. Тихона и передал пакет. Прочитав, мне сейчас же сказали, что они в ноябре получили посланную бумагу от Патр. Тихона и в 1917 году ответили, что согласны, чтобы в России был Патриарх. — «Почему не получил ответа ваш Патриарх — мы не знаем». Мне сейчас принесли книгу, где написана копия. Патриарх приказал написать это соизволение. Меня спросили, где я помещаюсь. Я сказал, что на пароходе. В 2 часа дня ко мне на пароход митр. Холкидский принес и вручил грамоту нашему Святейшему Патриарху Тихону.

21-го к пароходу стали собирать русских пленных. У нас на пароходе помещения для них не было. Пленных собралось около 1000 человек. Я сказал послу Суковкину об определении пленных. Но он не знал куда их определить. Я предложил съездить к визирю (помощнику турецкого султана). Суковкин и вся их администрация украинского посольства были удивлены этим предложением. Я сказал, что я сам поеду и выхлопочу. Они сильно удивились и не верили мне. Я попросил себе 2-х свидетелей, которые могли бы говорить на различных языках: французском, английском и других. Они назначили одного офицера и доктора.

Нам сейчас же спустили легковой автомобиль, который был взят из Одессы. Когда машина была готова, мы вышли из парохода, сели и поехали во дворец турецкого султана. Заехали во двор. Немедленно доложили о приезде представителей от Гетмана Украины и просили разрешения на личное свидание с визирем. Нас тут же пригласили, предложили по восточному обычаю нам глико и кофе и разные вина. Пока мы угощались, от визиря уже пришел ответ. Визирь приглашает нас в свой кабинет. Когда мы встретились с визирем, он удивился. — «Откуда? — Откуда это вы взялись?» — говорил он. Я отвечал: — «Из Одессы». Он спросил: «Что Вас заставило ко мне прибыть?» Я сел и стал вкратце объяснять, что со мной представители гетманского украинского посольства. Прибыли они вчера на пароходе. Пароход небольшой, а на берегу пристани, за вчерашний и сегодняшний день собралось пленных русских солдат около 1000 человек. Им сейчас же на ночь надо помещение. А он мне ответил: «Где мы можем взять на такое количество?» Я сказал, что около пристани по улице Мух-Мулии есть Афонское подворье, которое было занято австрийскими солдатами, а теперь освобождено. — «А Вы все эти подворья знаете?» — спросил визирь. Я сказал, что знаю. И перечислил все их названия. Визирь приказал позвонить по телефону турецкому начальнику, у которого были в распоряжении эти подворья. По телефону начальник сообщил, что пять подворий уже освобождены. Мои представители гетманского посольства стояли и слушали. Визирь сейчас же назначает с нами одного турецкого офицера. Тот знает русский язык, и был крымским татарином. От визиря тотчас мы поехали в четырех к этому начальнику Афонскими подворьями, который также принял и угостил. Начал спрашивать, почему это я все знаю. Я ответил ему, что я представитель от Афона, и у меня имеется доверенность от обителей. Поэтому я и обратился к визирю, который лично меня знает. Он сейчас же мне ответил, что сегодня уже не может — поздно, а завтра к 10 часам утра. «А вы где помещаетесь?» — спросил он. — «На пароходе гетманского посольства» — ответил я.

22-го октября к 10 часам утра был прислан другой турецкий начальник, который должен был сдавать мне Афонские подворья. Заведующий подворьями сказал мне: «Так вы будете принимать подворья по актам. В акте пишите всё подробно, что вы принимаете, в каком виде, пишите всё подробно. Когда от Вас были взяты — в 1914 году в декабре месяце. Нами они были взяты с полной обстановкой. А в настоящее время в них уже ничего нет. Наше правительство должно за всё уплатить. Акты будут подписывать двое, которые будут Вам сдавать. Подпишитесь Вы и еще кто-нибудь». Так всё окончилось. Я поблагодарил начальника, и мы отправились к своему пароходу. Прибыли вечером в 9 часов 22 октября. С нами прибыл и турецкий офицер, назначенный от визиря. Он спросил меня: «На сколько человек нужно приготовить провизии для пленных и где вам нужно приготовить». — «Около 1000 человек на Пантелеимоновском подворье, которое я беру, то есть буду принимать, где будут и пленные» — ответил я. Мы с ним простились, и он уехал домой. На пароходе после его отъезда вся администрация украинского гетманского посольства собралась в один зал. Доктор и офицер, бывшие со мной, рассказали своим представителям, где мы были и что видели.

22-го октября на Казанскую Божию Матерь на праздник к 10 часам утра прибыл на пароход назначенный чиновник, который должен был сдать нам подворья. Я взял с собой доктора, и мы поехали на Пантелеимоновское подворье. Начали принимать. Подворье было в таком виде, что ничего не было, кроме пола и нар, которые были сделаны для солдат, стекла в окнах были выбиты. В 11 часов привезли военные кухни, провизию: мясо, хлеб. В 2 часа дня был готов обед для пленных. Накормив, их стали размещать. Разместили 800 человек, а 250 остались. Тогда я принял Белозерское подворье, где их и поместили. 23-го октября я принял Златоустовское подворье и Положение Пояса. Пленные всё прибывали. 24-го октября принял Крестовоздвиженское и Троицкое подворья. В течение недели пленных собралось 3700 человек. Из Одессы потребовали пароходы. Пароходов не было. Все они были разорены и побиты. Шилингины (?) угнал много пароходов с людьми за границу. Остался только один, который взял только 700 человек, а остальных не на чём было отправить. Продовольствие давало турецкое правительство.

1-го ноября 1918 года в Константинополь прибыл флот Антанты: английский, французский, итальянский и греческий флоты и заняли Константинополь, сделав с 1-го ноября его нейтральным. Им управляли четыре державы: Франция, Англия, Италия, Турция. 3-го ноября наших русских пленных Англия взяла, одела, выдав каждому три пары белья, ботинки, шлиносибарки, шинели, фуражки, непромокаемые плащи и продовольствие в виде консервов. Пленные начали продавать все на базаре и начали пьянствовать. Тогда было распоряжение от всех держав, чтобы никто не покупал английскую военную одежду от военнопленных. Среди военнопленных появился тиф, и пленные стали умирать. Мне самому приходилось одевать мертвых и ходить на кладбище и отпевать. Так продолжался весь ноябрь. Я измучился с ними. Они стали взрывать полы, колоть и жечь, греть себе чай, а на дворе дров было, сколько хочешь. Но они не брали, а жгли полы. Тогда я стал хлопотать перед державами, чтобы мне позволили из Афона привезти 24 человека — по 3 человека на подворье. Мне это разрешили, чтобы я съездил на Афон. А приехавшие в Одессу, 700 человек пленных, оказались большинство русских, а не украинцев. И гетманская власть отказалась принимать, и их возвращают обратно в Константинополь.

 

На Афоне

 

Когда я получил документ поехать на Афон, пароходы туда не ходили, кроме военных. Мне уехать было нельзя, пока я не выпишу из Одессы двух монахов и оставлю их за себя.

Когда монахи приехали, я оставил их смотреть за подворьями, а сам выехал 12-го декабря на военном пароходе в город Салоники, а оттуда на Афон на мулашке. Ехать нужно четверо суток по горам по лесу. Я нашел извозчика и договорился с ним, а так как ночью полил сильный дождь, он отказался. Тогда я решился ехать на французском пароходе, который ходил в город Ковану за дровами для войск. Этот пароход, идя из Салоник на Ковану, проходит мимо горы Афон. Я сел на пароход. Со мной еще сел грек — пантелеимоновский монах. Сразу капитан парохода — француз — заинтересовался и позвал меня к себе в каюту, и стал расспрашивать, как и что делается в России. Я не мог говорить по-французски. Тогда пригласили Карейского грека, который мог говорить по-французски, и грек переводил. Сидели всю ночь. Я ничего не говорил капитану о том, чтобы он завез меня на Афон. В 10 часов утра показалась Гора Афон. Капитан вдруг повернул корабль к Афону. Я не помню, что со мной было — радость, слезы. Восемь лет не был на Афоне, переживал горе. С 1914 года с Афоном был разделен.

В 3-и часа дня пароход подошел к пристани Дафна. Капитан спросил меня об обратном отправлении. Я сказал, что обратно поеду через две недели. Он мне ответил, что 20-го по новому стилю, а 7-го января по старому стилю заедет за мной на обратном пути. После чего спустили лодки и вывезли нас с парохода на берег в пристани Дафне. Тогда я пантелеимоновского монаха послал в Пантелеимоновскую обитель сообщить о моем приезде, а через два часа за мной приехали на лодке, и в 6 часов вечера под Рождество Христово я приехал в Пантелеимоновский монастырь. Меня встретили с таким торжеством и радостно. Они все не знали, что я жив или нет. Повели прямо к игумену монастыря. И он был поражен, и так все монашествующие. Я рассказал, как сюда попал и все слушали. Принесли мне кушать, и даже некогда было кушать, все рассказывал им. Прошло 1,5 часа, а я говорю: «Давайте меня отправьте в свою обитель, в Андреевский», но ночью ни в коем случае не пустили. — «Завтра проводим». — «Я к вам после приеду и все расскажу». — Они говорят: «Никто с вами под праздник не поедет». — «Пойду один, только дайте мулку или коня». Мне дали мулку, который ходит в Карею каждый день, возит провизию для членов Афонского Синода. Они мне дали этого мулку, который знает сам дорогу.

Темно, туман. Я выехал из Пантелеимоновского монастыря. Ехал. За всю дорогу встретилось только три пустынника по разным местам. Мулка меня привез на Карею, куда он возит провизию, дальше не мог. Тогда я слез с мулки и веду его за собой. Он идет. Пришел к своей обители, мулла привязал к беседке. Пришел к воротам, стал стучать в ворота. Открывает калитку монах, который меня не знает. Я стучу. — «Кто?» — спрашивает он. — «Свои». Он открыл и я вошел. Он не знал меня и говорит: «Как же? Вы не наш». — Я говорю: «Нет, ваш». — Он перепугался и говорит: «Давайте обратно, а то меня будут ругать. За то, что я пустил чужого человека». Я стал спрашивать: «Кто старший тут у вас вратарем?» — Он сказал: «Отец Архип». — «Позови его». — Он ответил, что Архип ушел за кипятком. Я просил, когда он придет, сказать ему, что приехал какой-то монах. Сам же я пошел за ворота. Стал отвязывать мулла и вещи. Пришел о. Архип и его помощник сказал ему, что кто-то чужой приехал. Вошел о. Архип и стал спрашивать меня: «Кто Вы?» — Я сказал: «Я». — «Да кто — Вы?» — «Я» — второй раз сказал я. — «Да, ну, кто — Вы?» — «Да, ну, я» — сказал я. Когда я сказал: «Ну, я» и тогда он узнал мой голос и бросился к ногам и говорит: «Благословите». Тут мы с ним поцеловались, поздоровались. — «Игумен здоров?» — спросил я. — «Больной» — ответил он. — «Смотри, никому ничего не говори, что я приехал», — сказал я. — «Боже, избавь».

Мы с ним пошли на гостину. Он вещи мои несет. Зашли мы в буфет, там гостиник протодиакон Стратоник читал правило. Когда я открыл дверь и вошел, то у него книжка выпала из рук. Он стоит и смотрит на меня. — «Что смотришь?» — сказал я. — «Это отец Питирим, Вы? Или просто привидение?» — ответил он. — Я сказал: «Не бойся». Он подошел ко мне, стали здороваться, целоваться. Потом я говорю: «Давай мне номер окном во двор, чтобы я видел, как монахи пойдут в церковь». Он дал мне номер и предложил чаю. Я же сказал: «Ты сперва сходи к Владимиру и Иоасафу, потихоньку скажи, что я приехал. Больше чтобы никому не говорил, что я здесь». Он сначала пошел к Владимиру и сказал. Тот спросил, в каком я номере и побежал ко мне. Гостинник затем пошел к Иоасафу. Владимир с радостью побежал и уронил с ноги башмак, бросился ко мне, и целовались и сильно плакали. И в это время приходит Иоасаф. Поздоровались и стали беседовать. Я стал вкратце рассказывать. В это время подали чаю. Пока разговаривали и пили чай, тут стали звонить на всенощную. Владимир должен был служить за игумена. Игумен был болен. Уговорились никому не говорить, а когда начнется служба, тогда я приду в церковь. Мне Владимир принес ряску и камилавку Афонского покроя.

Позвонили, началась служба. Тогда пошел я в церковь. Уже прикладываются пустыннички из молодых братий. Я подошел прикладываться к Празднику Рождества. Один из монахов говорит мне: «Куда ты идешь. Еще свои монахи не пришли, а ты идешь прикладываться». Приложился я к иконе Праздника Божией Матери и по обычаю Афонскому на средине храма против царских врат сделал три поклона, а потом поклонился сперва правому клиросу, а потом левому и братии — назад. Когда кланялся правому клиросу, то уставник правого клироса Маврикий узнал меня и говорит тут другим: «Это Питирим!» — Ему все сказали: «Это ты с ума сошел, откуда он возьмется!» Я прямо пошел в алтарь. Уже все читали правила. Я прямо лег к престолу, и все священнослужители стоят, смотрят, никто ничего не говорит. А ризничий иеромонах Флорентий решился подойти ко мне и спросил: «Отец Питирим! Это Вы или привидение?» — Я ответил: «Я». Тогда я стал здороваться и целоваться. Поздоровались, стали молиться. На величании я вышел. Все монахи увидели меня. После величания, я стал миропомазывать всех монахов. Тогда все увидели меня и убедились. По окончании бдения Всенощного, я пожелал служить раннюю. И собором со мной служили шесть иеромонахов и три протодиакона. На раннюю пришли почти все монахи. Кончилась ранняя, меня все приглашают чай пить. Я не пошел, а пошел в гостиную и там со мной пришли все священнослужители, певчие и другие. На гостиной подали чай, во время чая я говорил и все расспрашивали, как мы переживали и как я попал на Афон.

На второй день Рождества я поехал в Ильинский скит, и там пробыл сутки. Там объяснил, как их подворье, как в Одессе монахи. Потом возвратился в свою обитель. Ко мне стали приезжать настоятели и стали уговариваться, когда поедем мы, чтобы они дали все по три человека. — В обитель нужно было 24 человека. Я им сказал, что за мной заедет пароход, и мы поедем 7-го января 1919 года. К новому году за мной приехали из Пантелеимоновского монастыря, и я поехал туда и пробыл там двое суток. На катере меня возили в скит в Фиваиду, где стоял собор — посмотреть как кончили собор. Собор кончили без меня мои мастера. 3-го января я возвратился опять в свою обитель, пробыл до Крещения. В праздник отслужил Литургию и стал собираться уезжать в Пантелеимоновский монастырь, куда должен прийти пароход. Было очень тяжело уезжать из родной обители. Не поехал бы я, но заставило меня то, что я принял в Константинополе на свою ответственность, которое я должен был сдать там обителям, кому они принадлежали. Из Константинополя я бы мог обратно возвратиться на Афон, но главное было то, что от Святейшего Патриарха Тихона мне было поручено великое дело — привезти Его Святейшеству благословенную Патриаршую грамоту от Вселенского патриарха Константинопольского. И вот я за святое послушание должен возвратиться в Россию и вручить грамоту Святейшему Патриарху Тихону.

7 января французский пароход зашел на Афон. Я сел на этот пароход со слезами. Пока он шел 2 часа мимо Афона, я не мог удержаться и все время плакал...

 

От редакции:

К сожалению, имеющаяся в редакции рукопись на этом частично обрывается и продолжается лишь с момента принятия епископом Питиримом пострига в схиму с именем Петр. Однако редакция располагает обрывками сведений и воспоминаний из недостающей части рукописи. Из них становится известно, что Архимандрит Питирим (Ладыгин) исполнил возложенную на него миссию, и по возвращению с Афона передал Св. Патриарху Тихону полученное в Константинополе ответное послание Вселенского Патриарха. Однако в 1923 г. Свято-Андреевское Афонское подворье в Одессе было закрыто, а о. Питирим арестован большевиками. Некоторое время пробыв в тюрьме, отец Питирим и братия монастыря вынуждены были переехать на хутор Еремеевку, где обрабатывали землю своими руками. Вскоре о. Питрим вновь был арестован и отправлен по этапу в ссылку в Уфимский край. По дороге останавливался в Москве, где ему удалось повидаться со Св. Патр. Тихоном и другими пр