Понимание своего апостольского миссионерского призвания

1/13 Января 1872. В два часа по встрече Нового Года

Хакодате. Tempora mutantur*.

<...> Немалая отрада иногда думать: «Труды»-де — «не бесплодны»; но горем убивает следующая за тем мысль — какие труды! Так ли нужно действовать настоящему миссионеру! Тут просто от обстоятельств Японии зависящий прилив людей, желающих лучшего, чем у них свое! И удовлетворяются ли их желания? Ничуть! Как манны небесной ждут от меня уроков христианских, а я вожусь с Церковью, с лексиконом. Но как бросить и это? Просто — сплетение мучащих обстоятельств, и нет счастия, нет покоя — ни душевного, ни телесного! Да куда тут счастие! Провались оно совсем! Вались, как пень через колоду, моя судьба! Разбейся пустой сосуд моей горькой жизни, и чем скорее, тем лучше! Вечно один с своими мыслями, своими неудовлетворяемыми стремлениями, желаниями, начинаниями, мечтами. И все — точно пузыри с горохом: звонки и пусты. И не тешат, а гремят и терзают слух и сердце! Для чего ты породила меня на свет, моя мать! Для чего ты не приняла меня до сих пор, мать сыра земля? Успокоиться бы, уснуть хоть раз без забот! И если Милостив Господь, то ужели Он пошлет меня навеки в ад? Хоть бесплодны мои глупые тревоги, но не злонамеренны ж они, окромя моих разных человечьих грехов! Грехи грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни — служение Вере и Господу, и если бесплодна она была, то моя ль вина, что не было у меня ни сил, ни счастья? Сотвори, Господи, суд и прю! И вот жду, жду я себе другого товарища. Не ждет с таким нетерпением влюбленный жених свидания с невестой, как я жду его! Но мне ли, горемыке, счастье скорого свидания? Исполнится вся мера всех возможных и невозможных препятствий, замедлений, отсрочек, просрочек, и уж когда самая злая и хитрая судьба не найдет больше никаких мер, прибудет он. Но каков будет? Больно уж проучил меня один, чтобы лелеять сладкие мечты насчет другого. Успокойся, моя злая судьбина! Не жду я себе счастия. Рано покинула меня одного на свет родимая матушка! Не привык я, чтобы чья ласковая рука гладила мою русую голову. И не дам ее ласке! Жду всех бед и несчастий! И идите вы — все вы, адские чудовища; идите, терзайте — поборемся! Сломите ль? Проклятие, сто раз проклятие тебе, ад! Выходи на борьбу! Готов и в этот год, как в прошлый!

8/20 Авг[уста] 1881. Суббота. На пути из Тоокео в Хакодате

Человеческая жизнь состоит из такого разнообразного сочетания мыслей и чувств, что решительно не поймешь, каким это чудом паяется и продолжается беспрерывно эта цепь, называемая душевною жизнью. Не мало искусства нужно — припаять разом железо к золоту, соединить органически бриллиант с кремнем или булыжником, а в душевной жизни эта работа производится кем-то и как-то так искусно и незаметно, что только ахнешь, осмотревшись и увидевши себя через день, даже час, совершенно в противоположном состоянии духа.

<...> Подъезжал к Хакодате, но с какими дрянными чувствами! Что за мерзость душевное состояние! Сошел с ума сослуживец, так нужно его взять из Хакодате, увезти в Тоокео и оттуда — отправить в Россию. Что за отвратительное дело! Мало всегдашней возни с дураками или подлецами, нужно еще явиться на дороге и сумасшедшим — «и с ними-де понянчись». Э-эх, горькая судьбина! А в Хакодате затем остаться некому: церковь и вещественная, и невещественная может пойти на ветер. Но что лучше, возвышенней, благородней по-видимому служения миссионерского! И оно-то вот так тянется и само себя ослабляет и укорачивает. В 20 лет кого сотрудников приобрел? Или флюгера, или интриганы, или полусумасшедшие, или совсем рехнувшиеся! Я почти в отчаянии! Едва ли выйдет что из Яп[онской] Миссии! Совсем потерял бодрость. Посмотрим еще, потянем лямку. Хотя как же мерзко, бездушно она тянется. В 20 лет могу ослабеть и состариться, какими бы идеалами ни был заряжен. Вот — к месту моей жизни приближаюсь; если бы все хорошо было, как бы радостно было окунуться в воспоминания, а тут, кроме мерзейшего, отчаяннейшего состояния духа, ничего не вызовешь! Эх... доля моя несчастная! Хоть бы сжалился Бог и немножко бы дал бодрости!

29 Декабря ст. ст. 1888. Четверг

Утром гулял в Уено, в моей аллее-советнице. Решил: в будущем году усиленно позаботиться об устроении своей внутренней жизни. Все до сих пор шло спустя рукава; нужно же, наконец, взять инициативу. Да поможет Господь в наступающем году особенно одолеть этот корень всех зол «леность». Ведь, в самом деле, если бы человек во всякое время употреблял все данные ему Богом средства и силы, как много человек сделал бы! Отчего же нет этого? Ответ один: леность заедает! И во мне — как много этого зла! Скажут, что вовсе нет, но сам же я в себе гублю по крайней мере одного человека: если бы не лениться, все равно было бы что двое нас, а теперь и один-то через пень-колоду. И грех, и стыд. Итак, помоги, Господи, — в будущем году соблюдать: в отношении к Богу — молитву и чистоту,...в отношении к людям — терпение и приветливость, к себе самому — прилежание и умеренность! Внешним признаком заботливости о сем да будет — с нового года ежедневное (и в Воскресенье) вставание в 3 часа и неотдыхание после полдня. <...>

А-ах, Господи, сколь благ для нас Закон Твой! Для избранников Твоих он не важен — «праведнику закон не лежит» или особенно злому человеку «закон не писан» (что, вероятно, принадлежит его уродству, и Ты, конечно, милосердно рассудишь сие); но для нас, для посредственников, Закон Твой — вся надежда наша на Жизнь! Не будь его, все мы — растаяли бы телесно и изгнили бы душевно, но Закон Твой — узда для нас, и мы — повиновавшись позорными мыслями и чувствами, все же остаемся не очень уклоненными от пути, не расслабевши телесно, не исключая и обычных немощей, — не изгнившими вконец душевно. Все это не мешает нам быть последними из грешников, — не об этом речь теперь, не о гордости и смирении, а о благе Закона Твоего, Господи.

В 1859-й год я вступал в Академию.

В 1869-й в Хакодате — и скверно было!

В 1879-й — здесь, и тоже печально было, хотя, однако, тогда было 4000 христиан, а в 1869 — всего 3, разница в 10 лет очень резкая...

В 1889-й год вступаю здесь — не радостно; собор не кончен; христиан сравнительно мало, инославные массой давят.

По предыдущим примерам судя, следовало бы и в нынешнем году отправиться в Россию, но для какой же цели? Если только не по вопросу водворения Православия в Японии, то не желаю, и не дай Бог ехать в Россию. Мой единственный смысл жизни и радость — просвещение Японии Православием, и я верю, что сие будет, верю так же твердо, как верю в Бога, но достойна ли Япония принять Православие или ей еще сужден полумрак, — Господь весть! <...>