Религиозность россиян на современном этапе

Самой фундаментальной социологической работой, описывающей религиозность россиян на данный момент времени является монография, вышедшая под общей редакцией финского профессора Киммо Каариайнена и главного научного сотрудника Института Европы РАН, профессора Дмитрия Фурмана, которая изобилует данными социологических опросов, которые позволяют каждому дать и свой собственный ответ на поставленные вопросы. Книга подводит итоги международного исследовательского проекта “Религия и ценности после падения коммунизма” [8], работа над которым велась почти десять лет.

Общая позиция К. Каариайнена и Д. Фурмана выглядит следующим образом. Как утверждают авторы исследования, сегодня мы стали свидетелями массового всплеска внешней религиозности россиян, которую нередко принимают за возрождение духовности. Передачи на религиозные темы заменили на государственном радио и телевидении прежние программы идеологического воспитания граждан СССР. Священники приняли эстафету политработников в армии и других силовых структурах. Законодатели проводят специальные парламентские слушания о задачах государственного строительства “в свете основ социальной концепции Русской Православной Церкви”.

Авторы книги (они же главные организаторы проведенного исследования) констатируют появление в нынешнем российском обществе “прорелигиозного” и “пропра-вославного” консенсуса. В ходе последнего опроса (в 1999 г.) к “православным” причислили себя 82% респондентов, “очень хорошее” и просто “хорошее” отношение к православию высказало еще большее их число (94%), в то время как удельный вес верующих в обществе составил всего 42%.

В то же время из опросов, вопреки нормальной логике, следует, что понятие “православный” не является для наших соотечественников частью более широкого понятия “верующий”. Наоборот, понятие “верующий” оказывается частью понятия “православный”. Примером такой “логики” может служить квалификация, данная себе президентом Белоруссии А.Лукашенко: “Я – православный атеист”. Почти слово в слово повторили ту же формулу некоторые московские политики.

“В современной России, – пишут К. Каариайнен и Д. Фурман, – политик должен быть очень храбрым и честным человеком, чтобы выступить против позиции и интересов церкви или хотя бы просто заявить о своем неверии”. Такое “идеологическое” православие, констатируют они, имеет лишь косвенное отношение к религиозной вере.

Но знакомы ли россияне хотя бы с основными догматами церкви, членами которой себя называют? Вопрос далеко не праздный, учитывая, что, как выясняется, для жителя нашей страны поверить в переселение душ в два с лишним раза легче, чем в воскресение мертвых, а в колдовство – почти в два раза легче, чем в загробную жизнь. Больше половины опрошенных не считают религию чем-то для себя важным, 53 процента никогда в жизни не причащались. Не реже раза в месяц в церкви бывают лишь 7 процентов россиян, совсем туда не заглядывают 45 процентов, и по посещаемости богослужений Россия сегодня остается на одном из последних мест в Европе и мире.

Православие у нас издавна и чуть ли не на каждом шагу переплетается с язычеством. Добавим, и не с ним одним. На организованной ЮНЕСКО в Ташкенте конференции, посвященной диалогу между религиями, можно было услышать рассказ бурятской шаманки Н. Степановой. С трибуны конференции она рассказала (и подтвердила свой рассказ фактами), что верующие практически всех религий в Бурятии сочетают свою официально декларируемую веру с приверженностью практике шаманизма…

Авторы исследования подвергают анализу позиции наиболее влиятельных элитарных групп: церковной (прежде всего православной), политической, экономической и информационной, или медийной. Элита крупнейшей религиозной организации страны – Русской Православной Церкви (РПЦ) больше всего доверяет (помимо самой себя) вооруженным силам государства. В этой элитарной группе особенно высок процент тех, кто убежден, что “демократия – не для России”.

Как и можно было ожидать, отношение элиты РПЦ ко всем другим религиям – на порядок хуже, чем у остальных элитных групп и даже населения в целом. При этом степень нелюбви к “иноверцам” и стремления к законодательному закреплению привилегий для себя у РПЦ выше, чем у элиты духовенства большинства европейских стран.

Последние строчки в списке заслуживающих доверия институций православные нотабли оставили средствам массовой информации и политическим партиям, которые по природе своей в наибольшей степени связаны со свободой слова и идеологическим плюрализмом. Высшие церковные деятели не раз выражали сожаление разделением россиян на различные соревнующиеся между собой партии и призывали к единству под одним общим знаменем, разумеется православным. Что, впрочем, ни в малейшей степени не насторожило партийных лидеров, которые, продолжая соперничать друг с другом, практически единодушно славят РПЦ.

И все же пальму первенства в новой религиозности держат в своих руках не политики, а журналисты. Проявления веры в Бога встречаются в рядах представителей информационной элиты чаще, чем в других группах (не считая, конечно, церковных элит). Самой же нерелигиозной является экономическая элита. Ее представители заняты “реальным делом”, и идеи свободы, в том числе свободы предпринимательства, гораздо ближе им, чем абстрактная проповедь всеобщего равенства.

“Если высокую оценку собственного народа называть патриотизмом, – пишут К. Каариайнен и Д. Фурман, – то степень патриотизма в разных группах соответствует их степени поддержки привилегий РПЦ… Элита РПЦ как бы противостоит всем иным категориям элиты. Ее оценки качеств русских очень высоки. Ясно, что это прямое продолжение высочайших оценок собственной организации, которая мыслится неразрывно связанной с “русскостью”… Мы видим, что собственно религия для элиты РПЦ является как бы компонентом национально-консервативной идеологии и предметом веры для нее является скорее эта идеология”.