Лето, которое сбежало в осень

Запутался ветром среди голых веток

Напуганных белых берез,

Ты, запертый в клетку, сидишь на таблетках,

Подальше от неба и звезд.

Больничные стены хватают за вены

И тащат обратно в кровать,

Но ты их ломаешь, сбегая из плена,

Туда, где умеют любить и дышать…

Опять и опять…

Осень 2010 года

- Ну здравствуй, братец, - Тея посмотрела на сильно повзрослевшего и изменившегося Кирилла, - вот значит каким ты стал…

- Вот прям и жду продолжения, что как был дураком, так и остался. Нет, систер, поумнел. Пришлось… Когда отца не стало. Конечно, почудил. Но так… недолго и не сильно. В основном прошелся по алкоголю и женщинам, минуя запрещенные препараты. А потом проснулся и понял, что надо жить. А жить-то уже не на что было. И пришлось вспоминать то, что забыл или не знал. Понял, что в Карелии мои врожденные навыки и природное обаяние уже примелькались среди мужей моих подружек и тогда поехал в Питер. Был соблазн к дружкам старым обратиться, но переборол. Устроился в одну интернет-контору. Они там разработкой сайтов занимались, а я ж всегда креативностью отличался, - Тея усмехнулась, а Кирилл, будто не заметив, продолжил, - ну поначалу годик побултыхался и на берег выплыл. Дышу уже, как видишь, уверенно, - он обвел себя рукой, - а ты, я так понимаю, Марк, - он посмотрел на вошедшего в дом ребенка, - ну здравствуй, племянник. Мама не рассказывала про дядю дурачка?

Марк засмеялся и отрицательно покачал головой.

- Ты зачем звонил? – оборвала его Тея, - мы же договаривались, по пустякам ни-ни.

Кирилл заговорщицки улыбнулся Марку и поднес палец к губам. Тея все поняла и сказала:

- Марк, сходи в машину, неси сюда сумку с продуктами.

- А шоколадку уже можно? – малыш склонил голову на бок и посмотрел на Тею.

- Можно, - ответила она.

- Хитрый он у тебя, - усмехнулся Кирилл, - весь в папу, видно.

- Зачем позвал? – перебила брата Тея. Что опять случилось? В чем такая срочность? Ты знаешь, Кирилл, мы не очень хорошо расстались, и, если ты опять что-то натворил – это твои проблемы. Ты уже большой мальчик. И я тебе ничем помочь не могу.

- Натворил, систер, еще как натворил, - Кирилл вытащил из-под кровати большую спортивную сумку и бухнул на стол.

- Что это? – посмотрела на него Тея.

- А ты открой, - лицо Кирилла стало хитрым и загадочным.

Тея потянула молнию…

- Что это? И откуда? – в ее глазах стало зелено от тугих пачек долларов, заполнивших все пространство сумки.

- Это наше с тобой будущее, систер. И его между прочим тоже, - он кивнул в сторону Марка, который шел к машине, по пути пиная ногами листья, - это наша компенсация за то, что мы потеряли. Называй это наследством, подарком судьбы… Неважно. Я зову это шансом начать все заново и забыть то, что было. Я называю это «заслужили»! А на вопрос «откуда» - отвечу скромно. Помнишь ноутбук Хирурга? – Тея кивнула, - так вот, я его все-таки вскрыл. Теперь это наше, систер. Половина твоя, половина моя!

 

* * *

 

Лето, 2004 год.

- И зачем ты меня сюда притащил, Абраня? – седой крепкий старичок изучал Абрама, который не знал, куда деть свои глаза, - могли бы где-нибудь в лесочке воздухом подышать. Погода вон как хороша! Вот только клещей много вокруг. Тебя как, дружок, клещи не беспокоят? А меня очень, - старик не дождался ответа, - и все-таки в леске надо было. А тут вон какие хоромы, - он обвел взглядом дорогой ресторан.

- Ну, я подумал, мы бы покушали, да заодно и поговорили бы, - Абрам махнул рукой, и официант стал ставить на стол дорогие холодные закуски.

- Кушают, Абраня, дома, а здесь так… жрут или хавают. Давай, говори, зачем мне такой путь нелегкий проделать пришлось?

- Да ты выпей, закуси, - засуетился Абрам и схватил запотевший графин с водкой, - а потом уже и о делах.

- Дела по-трезвому решают, Абраня. А я так понимаю, - старик посмотрел на официанта, несущего зажаренного молочного поросенка, - базар у нас с тобой долгий будет. А я базаров долгих не люблю. Так что давай, выкладывай.

- Ладно, - Абрам закусил пухлую нижнюю губу, - мне деньги нужны. В долг.

- Задолжал кому? Аль проигрался? – старик изучающе смотрел на Абрама, - и сколь много?

- Да не, там непонятка одна вышла. Сейчас разрулим все, выкружим и я тебе с процентами все верну. А надо мне вот сколько, - Абрам налил водку в серебряную стопку, залпом опрокинул ее, взял салфетку и написал на ней сумму, словно стесняясь произнести такую цифру вслух.

- Эко ты гулевой! – засмеялся старик, - и с чего ты решил, что у меня такие средства есть? А потом, что это: «разрулим», «выкружим»? Что ж вы все такие крученые, как веревки? Не понять, за какой конец дернуть. Как же раньше просто все было!

- Но сейчас не «раньше». Уже лет сто как. Если крутиться не будешь, то и бабки мимо пролетят, - Абрам зацепил серебряной вилкой с тарелки с золотой каемкой кусок осетрины, - деньги лежать не должны. Они работать должны. Иначе это не деньги, а пыль вовсе.

- Что ж ты тогда у меня, у старика, пыль-то просишь? Или я по-твоему сейчас жопой трясону и насыплю тебе что ли? Ты на это намекаешь? – старик засмеялся, - ну есть у меня деньги, Абраня, - но мы их годами собирали. Не трогали – вдруг край когда будет? Это наши деньги, общие, вот у общества и надо спрашивать, а не у меня.

- Но ты же все решаешь, - Абрам выпил еще.

- Да вот смотрю я на тебя, Абраня, и что-то у меня ничего не решается. Ты в это общее копейку внес, а сто рублев просишь. А разве мы вас не поддержали тогда, в девяностые, когда вас беспредельщики щемили? Не, Абрань, дорогой, - глаза Абрама стали злыми, - не, Абрань, не поддержали. Вы в штаны сыканули и выбрали тех, кто посильнее. Это здесь вы гусями копенгагенскими ходили, а там, за проволокой, сыкотно всем было. Там мир другой. Там не все кулаки решали. Там с людьми уметь говорить надо было. И чтобы эти люди слушали. А кто б вас там слушать стал? Вот ты, кто по жизни был? Правильно. Торгаш. Вот и сторговался себе. А теперь ты вор. А вор, он свои проблемы сам решает. Я никогда ни о чем не просил. Вы сами ко мне пришли. И до сих пор ходите. Особенно когда пятки жгет… В долг, говоришь?

- Да если бы не припекло, я б к тебе не пошел, - скривил лицо Абрам, - просто край, как надо.

- А ты у своих дружков шалопутов попроси. Они ж все сейчас вроде бизнесмены, делами большими ворочают.

- А просил уже! У них все в деле. Я верну. Все верну. Быстро. К кому мне еще идти за бабками? К мусорам что ли? Я к своим пришел.

- Во как, Абрам, - покачал головой старик, теперь мы с тобой свои. Вспомнил! То ни здрасьте, ни до свиданья, то прям родичи близкие.

- Знал бы – не стал… - поморщился Абрам.

- А ты что, не знал, родимый, что ты к Иуде деньги пришел просить? – старик засмеялся и поднялся из-за стола, - знал и пришел. Ну, спасибо тебе, Абрань, за прием теплый. А денег? Дам. Подъедет к тебе мой человек и даст. Только смотри, отвечаешь ты за них перед общим, а спрашивать, если что не так, с тебя я буду. И ты слышал - как. Давай, Коля, такси лови, поедем отсюда, - он посмотрел на помощника, который как статуя стоял за ним, не проронив ни слова, за все время беседы, - ох уж эта Москва… Суеты в ней… Было много, а еще больше стало.

 

* * *

 

Голова Теи лежала на его плече. Она гладила его по груди и слушала, как бьется его сердце, а он накручивал на палец ее каштановые локоны…

- Что с нами будет? – первой заговорила она.

Он посмотрел на нее и вместо ответа едва коснулся своими губами ее губ. У него не было ответа на этот вопрос.

- А разве должно что-то быть? – он притянул ее к себе ближе, - надо наслаждаться тем, что есть.

Тея приподнялась на локте и заглянула ему в глаза:

- Разве ты никогда не думал о том, что будет завтра?

- Иногда я вообще не думал, будет ли то завтра.

Она снова положила голову ему на плечо и аккуратно прижалась к нему, чтобы не сделать больно:

- Я первый раз вижу такого сложного человека. В тебе целый мир, который мне не осилить, как бы я не старалась, - она обняла его и продолжила, - у меня всегда все было просто. Я всегда знала, чего хочу, к чему надо стремиться. Всегда все было расписано, запланировано… И даже когда что-то случалось, мой мир не разваливался. Когда я вернулась после учебы в Англии…

Он тихо рассмеялся, провел пальцами по ее щеке, притянул к себе и снова поцеловал:

- … мечтала оказаться в этой дыре под названием N. и работать в этой сумасшедшей больнице?

На ее щеках заиграл румянец, а в глазах мелькнула искорка обиды.

- Прости, не хотел тебя расстраивать, - прошептал он, слегка задев губами мочку ее уха, - поверь, где-то там, наверху, сидит тот, у которого на каждого из нас свои планы. И иногда он просто позволяет нам думать, что мы всего в этой жизни добиваемся сами.

- И еще у него черное чувство юмора, - ответила она, слегка отстранившись и снова заглядывая ему в глаза, - вот скажи… а ты… чего ты в итоге добился?

- Поймал семь пуль и вот теперь я здесь, с тобой… Видимо, оно того стоило, - он заглянул в ее непонимающие глаза, - ты слишком много думаешь.

- А что я должна делать?

Вместо ответа он накрыл ее губы своими, и, выдохнув: «Просто живи… и чувствуй», притянул к себе. Тея закрыла глаза и снова утонула в водовороте таких сложных и новых для нее ощущений…

 

* * *

 

- Так, давай, Юра, поедем-ка мы с тобой в N. Узнать там кое-что надо, - депутат Наумов залез в черное нутро своего служебного джипа, напоминающего катафалк, - а где Юра? – он не узнал водителя.

- Он отгул взял. Меня Мишей зовут, - ответил улыбчивый крепыш, сидящий на водительском сиденье, - значит в N едем? Это кажется где-то…

- Там, - кивнул Наумов.

- Ну тогда на заправку заедем, - парень завел машину, и они поехали.

По пути Наумов несколько раз пытался набрать номер Теи, но ее телефон молчал. Тогда он позвонил Андрею Николаевичу и услышал сбивчивый рассказ о том, что Тея с братом сбежали из города, а там творятся очень нехорошие дела, и лучше во всем разбираться на месте. Наумов даже не понял, с кем разговаривал по телефону, как и не сообразил, что улыбчивый Миша, подменявший его верного Юру, заправив машину-катафалк, загнал ее на автомойку, отправляя депутата в его последний путь без музыки, цветов и оркестра.

Всю предыдущую ночь он не спал, ругался с женой и накручивал себя, и сейчас даже не обратил внимания на парня в костюме мойщика, который протирал стекло. Последнее, что он почувствовал – был запах эфира. А дальше действия разворачивались уже без его непосредственного участия.

Водитель Миша вышел из машины. Мойщик и еще один низкий горбун притащили два тела в пластиковых мешках для трупов. Мужчина был обычным бомжом, отмытым и одетым по такому знаменательному случаю, а женщина – обычной проституткой, которая словила передоз. Горбун запрыгнул за руль и джип выскочил из Москвы на пустынное в пять утра Горьковское шоссе. А дальше стандартная схема, которую точнее всего описал репортер криминальной хроники в своем репортаже:

«Сегодня, в половине пятого утра, на Горьковском шоссе попал в аварию депутат Наумов. Водитель и находящаяся рядом с ним женщина погибли. По предварительному заключению инспектора ГИБДД, авария произошла из-за отказа тормозов и плохого состояния дороги. Водитель превысил скорость и выскочил на встречную полосу, где столкнулся с КАМАЗом, груженным кирпичом. Водитель и женщина скончались на месте. Депутата Наумова от удара выбросило на обочину, где он умер, не дождавшись скорой помощи, не приходя в сознание от многочисленных травм несовместимых с жизнью. Машина от удара загорелась. По предварительным данным установлено, что депутат Наумов был пьян».

 

* * *

 

- Ну че, Хирург, рассчитаться бы надо, а то, знаешь, пути наши, дорожки, расходятся. Опасно стало. Палево это все.

- Да не вопрос, - Хирург достал из кожаного портфеля бутылку дорогого коньяка, - сейчас депутата помянем, а Абрам как раз пока денежку подвезет, - он разлил пойло по четырем стаканам, - ну что, парни, пусть ему там сверху депутатский гранит не сильно давит.

Парни выпили, а Хирург смотрел, как они вначале покраснели, потом побледнели, и на губах появилась розовая пена. А потом они просто упали и перестали дышать.

В это время, когда они испускали последний вздох, в помещение автомойки зашел Абрам с кожаным «Самсонайтом» в руках. Он испуганно огляделся по сторонам.

- Свидетели, - ответил Хирург на его молчаливый вопрос, - ты деньги привез? – он посмотрел на «Самсонайт» и сам себе ответил, - Привез. Значит сейчас мы, Абраша, уезжаем и учимся ждать.

- Во что ты меня влопатил? – пролепетал Абрам, - что за игру ты затеял?

- Правильную игру, Абраша, - и это не игра, а исправление ошибок матери-природы хирургическим путем. Радикально, - он мотнул подбородком в сторону лежащих мертвых людей, - а для тебя – шанс сделать все правильно на этот раз. Как я сказал, а не как ты решил, - Хирург выдернул из рук Абрама кейс, - пошли. Ехать надо.

- Ты знаешь, у кого я эти деньги взял? – Абрам угрожающе посмотрел на Хирурга, который забросил кейс в ничем непримечательные Жигули седьмой модели, а потом открыл багажник и достал оттуда канистру с бензином, - а мне по барабану. Я же сказал, теперь это моя игра, и больше в ней твоих уркаганов не будет. Мы все исправим.

Через несколько минут баклажановые Жигули отъехали от горящей автомойки с заправкой.

 

* * *

 

- Иуда, а Абрам-то того, - сказал парень, войдя в кухню, где Иуда пил чай с твердыми, как вся его жизнь, сушками, кроша их крепкой рукой.

Парень продолжил:

- Сгорел он на заправке. Видать, какие-то терки у него неудачные были. Хотя все странно. Абрама опознали. Трех других нет. И еще депутат один в этот же день окочурился, на тачке разбился. А еще закон в Думе новый приняли и двух губернаторов посадили. И война началась в этой… как ее… Слушай, Иуда, может нам уже телевизор новый купить, а то старый совсем того…

- А ты, Коля, у меня лучше любого телевизора, - старик загробастал ладонью горсть сушек и хрустнул ими, - а вот Абрам неправильно помер, долгов не отдавши. Не верю я этому жиденку. А посему, Колюня, разошли-ка ты малявы людям, что Абрам не вор, а гнида. И денег из общего крысанул. Если он где прорисуется – пусть его люди накажут. А если сами не смогут – ко мне привезут. Никогда не любил я этих новых, крученых. И собери наших, особливо тех, кто за Абрама слово держал. Кто-то же должен за это ответить.

- Да… лучше бы уж Абраше и вправду сдохнуть, - усмехнулся Коля и собрался уходить, но остановился, - значит, Иуда, телевизора не будет?

 

* * *

 

Холод ехал на машине Теи. Вчера он слышал разговор Кирилла с сестрой, который никак не шел из его головы, несмотря на то, что они говорили тихо. Вернее, говорил Кирилл…

- Ты сними очки розовые, систер! Мы что, так и будем здесь сидеть? Понятно, у тебя там «лав», секс и все такое. Но жить-то надо дальше! Его я как раз понимаю – он бандос, ты хорошая девочка, романтика, шуры-муры, ахи-охи… Он так может тут долго сидеть. Он же говорил, что свалит? И чего? Ты сама мне все о братце старшем вспоминаешь, а этот чем лучше? Развел он тебя, систер, типа он настоящий мужчина, а все говно. Вон, смотри, лапша его у тебя с ушей стекает. Гнать его надо, или самим сваливать. А вообще давно уже пора папаше нашему позвонить. Короче, два дня у тебя, или я сам уже его наберу. Надоел уже этот цирк под скрип кровати…

Холод понимал – они не пара, быть вместе для них опасно. Привыкать нельзя, надо вовремя уйти…

Для начала он забрал деньги в ячейке на вокзале. Дальше он приехал к дяде Гене. Они без лишних слов поняли друг друга.

В конверте у Холода лежали два паспорта и два водительских удостоверения с новыми фамилиями – для брата и сестры. Там же лежала половина денег, две чистые сим-карты, по которым невозможно было вычислить местоположение, и письмо, которое Холод написал в березовой рощице, выкурив за раз пачку сигарет.

 

* * *

 

«Нам с тобой было хорошо, но без меня тебе будет лучше, Тея. Это я убил вашего брата и не хочу, чтобы из-за меня ты потеряла второго. В конверте все для того, чтобы вы смогли начать жить сами больше ничего не опасаясь. Уезжайте. Но обещай мне, если что-то случится, ты запомнишь эти цифры (..........)

Люблю тебя.

Твой Сергей»

* * *

- Ну вот. Доигрались, - Кирилл смотрел на Тею, - все твоя любовь. Свалил твой уголовник. Тачку забрал и больше не вернется. Короче, звони отцу, систер, пора выбираться. Дети - это всегда проблема. Так что пусть он ее и решает, иначе не хрен нас было столько рожать!

Тея не слушала его и смотрела в окно. К даче подъехали две неприметные иномарки. Кирилл увидел их и побежал наверх за ноутбуком, но было поздно… По дорожке уже шагали два крепких парня, сопровождая старичка в спортивном костюме с потертым пакетом «Икеа».

- Кто вы? – ничего не понимая, Тея вышла им навстречу.

- Вы Тея? – проскрипел старичок.

Она кивнула.

- Это вам Холод передал. Можете больше ни о чем не беспокоиться. Ни о нем, ни о себе. Здесь деньги, телефоны, которые невозможно засечь, новые документы. Одну машину заберете. Она чистая. Он велел передать, чтобы вы уезжали, и никаких вопросов не надо. Пошли, ребята.

Они уехали. Тея стояла посреди кухни с пакетом в руках. Кирилл сначала боязлив выглянул со второго этажа, а потом спустился, держа под мышкой ноутбук, оглянулся по сторонам и выхватил из рук Теи пакет.

- Во! А вот это уже дело! О как сделано! Настоящие! И деньжат нам подкинул нехило так. Короче, систер, давай и мы что ли в расход теперь, как положено у нас, у Наумовых, когда жопу припекло. Тачку себе оставь. А я на автобусе рвану куда-нибудь подальше отсюда, - он рассовал деньги по карманам кожаной куртки и схватил со стола недоеденный бутерброд, - если чего – словимся.

- Телефон возьми, - только и смогла произнести Тея, - позвонишь, если что случится. Его засечь невозможно.

- Да что случится? – усмехнулся Кирилл, - что могло – уже случилось. А, кстати, там походу этот писатель что-то написал для тебя. Письмо в конверте. Давай, систер, не кашляй, - он вернулся, чмокнул ее в щеку и исчез со словами: «Я наберу».

 

* * *

 

Холод стоял и смотрел на океан, который так был похож на его жизнь своими штормами и цунами. В кармане лежал японский паспорт, а на душе было грустно. Он пока еще не знал, почему. Наверное, потому, что сегодня он впервые возненавидел человека, которого любил больше всего – самого себя. Сегодня он понял одну простую вещь – человеком быть сложно, но иногда так хочется… Он закинул за спину рюкзак и начал спускаться с зеленеющей сопки к рыбацкому сейнеру, идущему к берегам Страны Восходящего Солнца…

Солнце спряталось за сопкой, и, стоя на корме, он материл про себя, как только мог, этот проклятый бледно-розовый закат…

 

* * *

 

Тея несколько раз перечитала письмо. Возможно, он прав. Но он не мог просто так уйти! Просто так не уходят! Хотя…, наверное, в его мире нет «просто так». Она понимала, что такие, как он, тоже возвращаются, но только туда, где они оставили частицу себя. Или чтобы отомстить или о чем-то напомнить.

Она вышла из дома, закрыла дверь и спрятала ключ. Теперь она будет учиться жить и чувствовать. Без него…

Тея села в машину и поехала в сторону столицы. Она взяла лежащий на соседнем сиденье телефон. В голове отпечатались цифры, которые были в письме. Теперь она была свободна. Свободна от опеки над младшим братом, который только что, как положено Наумовым, сделал свой выбор. Выбор, о котором он наверняка пожалеет. Но уже на этот раз без нее. В животе и в душе что-то кольнуло. Она набрала домашний номер.

Истеричный голос пьяной мамаши цинично сообщил, что их папочки больше нет, а она с ними нянчится больше не будет, итак всю жизнь ей обгадили. Громко выругавшись, она потребовала от Теи забыть о ней и передать любимому братцу, что он дебил и неудачник, а ей самой вспомнить, что детство кончилось и она уже взрослая. Мать бросила телефон, но забыла его отключить, и Тея услышала бархатный мужской голос: «Ну что, дорогая, завтра похороним твоего старичка и в Испанию? Ты билеты забронировала?»

Слез не было. Обиды тоже. Она все поняла. Человек, которого называли Холод, оказался Сергеем, и он был прав – нами играют. А надо научиться жить и чувствовать. Она резко развернула машину и понеслась подальше от Москвы, пока не зная куда, но уже точно зная зачем.

 

ПЯТАЯ ГЛАВА