Ю. Палласмаа. Искусство архитектуры и восприятие

В работе «Мыслящая рука» Ю. Палласмаа подчеркивает, что особое значение отводит ощущению творческой незаконченности, неопределенности. Ссылаясь на мысли, высказанные Джоном Дьюи в книге «Искусство как опыт» (1934 г.), автор утверждает, что «художественная сторона искусства проявляется только в момент его восприятия. Искусство – это плод совместных усилий писателя и читателя, художника и зрителя, архитектора и обитателя его сооружений» [173, c. 162]. В подтверждение своих мыслей, Ю. Палласмаа обращается к словам Ж.-П. Сартра о метафизической взаимосвязи творческой коммуникации «Свободы автора и читателя отыскивают друг друга и притягиваются через окружающий мир».

Архитектурные произведения рассматриваются Ю. Палласмаа как результат мыслительного процесса средствами архитектуры. Архитектура вырабатывает экзистенциальные метафоры на языке пространства, конструкций, материала, тяжести и света [173, c. 129]. Автор приводит слова Луиса Кана о наполненности замысла и внутренней подготовленности к творчеству: «В начале заложено зерно всего последующего. Начать что-то можно, лишь имея в зародыше, в потенции идеи, способные развиться. Без этой сжатой пружины ничего никуда не пойдет, а будет лишь одна видимость начала, одна ненужная суета» [173, c. 130].

Ю. Палласмаа определяет художественное мышление как синтез трех основных начал: восприятия, памяти и мечты. По мнению Ю. Палласмаа, архитектурное сооружение имеет интегральную основу, являясь одновременно необходимой для выполнения своих функций вещью и экзистенциально-художественной метафорой.

Продолжая диалектическую линию рассуждений, автор пишет, что «внимание художника всегда одновременно находится в двух основных полюсах: внешнем мире и собственной личности, и, как следствие этого, любое творческое произведение одновременно – и микромодель космоса, и бессознательный автопортрет». Частный дом становится своеобразным «двойным портретом» автора-архитектора и адресата-заказчика. При этом одной из функций архитектуры как культурного феномена становится воспитание идеального заказчика.

Автор приходит к существенному для своей теории выводу о значении и миссии искусства выражать акт постижения художником действительности, служить мостом между человеком и миром. Эту идею иллюстрирует емкая формулировка Мерло Понти в оценке живописи Сезанна: «выразить в зримых образах наше соприкосновение с миром» [173, c. 144]. Экзистенциальное, а не физическое пространство, есть главный предмет и одновременно контекст искусства и архитектуры.

Пространственно-временная сущность архитектуры приобретает у Ю. Палласмаа человеческое измерение: по автору архитектура призвана «очеловечивать» окружающий мир, приспосабливать единое вселенское пространство для жизни. Ю. Палласмаа придерживается точки зрения о реальности воображения. При этом само воображение следует рассматривать как синтез чувства и разума. Рассуждая о единовременном рождении искусства в момент слияния художественного посыла автора и эмоции адресата, исследователь приводит метафорическое высказывание Хорхе Луиса Борхеса художественном восприятии: «Вкус яблока заключен в соприкосновении фруктовой мякоти с языком; так же и поэзия содержится в прочтении стихотворения, а не в символах, напечатанных на страницах книг. Ценность стихов не в них самих, а в акте эстетической оценки, духовного переживания, почти физической эмоции, которую они вызывают».

В разделе «Художественное восприятие и отдача» Ю. Палласмаа приходит к ключевому для себя выводу: «Архитектура не воспринимается нами как набор отдельных зрительных образов; мы ощущаем ее через прикосновение, зрение, слух во всей полноте, ее материальной, телесной и духовной сущности. Глубокие архитектурные произведения всегда воспринимаются нами во всей сложности, на многих уровнях, как маленькая вселенная».

В разделе «Теория и жизнь», обращаясь к вечному противостоянию теории и практики, автор открывает еще один, на первый взгляд противоречивый, экзистенциальный смысл архитектуры, который можно уловить в словах Т. Андо: «Секрет архитектуры скрыт в длине расстояния между архитектурным образом и назначением здания». В продолжение темы Ю. Палласмаа сетует на утрату архитектурой идеалистической составляющей, которая всегда вдохновляла зодчего на мировоззренческое высказывание в профессии и несло посыл адресату. Автор метафорически допускает некую субстанциональную «мудрость архитектуры», позволяющую ей вырабатывать и нести через время определенные ценностные ориентиры в их совокупности [173, c. 163-164].

При этом речь идет не о своде правил, а о живой пульсирующей системе опыта и предвидения, знания и интуиции, ума и тела. Здесь автор вспоминает слова Гастона Башляра о пользе освобождения своего ума от предшествующего опыта: «Чтобы знание сопровождалось равным забвением знания. Эта неискушенность – не невежество, а трудный акт преодоления знания. Именно такой ценой произведение в каждый миг становится в своем роде чистым началом, а творчество тем самым оказывается осуществлением свободы». Ю. Палласмаа уверен, что творческое состояние в момент созидания возможно только с позабытым знанием, а архитектура как искусство, отражающее авторскую картину мира мастера и проявляющееся как феномен персонального восприятия, призвано защитить индивидуальность личности [173, c. 167].