Ч. Дженкс. «Новая парадигма в архитектуре» в аспекте интеграции — КиберПедия 

Типы оградительных сооружений в морском порту: По расположению оградительных сооружений в плане различают волноломы, обе оконечности...

Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ - конструкции, предназначен­ные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой...

Ч. Дженкс. «Новая парадигма в архитектуре» в аспекте интеграции

2018-01-29 556
Ч. Дженкс. «Новая парадигма в архитектуре» в аспекте интеграции 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

Классик зарубежного архитектуроведения Чарльз Дженкс в своей работе «Новая парадигма в архитектуре» (перевод с английского Александр Ложкин, Сергей Ситар) исследует стремительную трансформацию архитектурных подходов, связывая эти изменения с внедрением своеобразной «парадигмы сложности» в архитектуру (табл. 3).

Действительно, активное впитывание и интерпретация научных открытий, визуальных образов, актуальных естественнонаучных, культурологических, философских воззрений характерны для современной архитектуры, которая включена в поле чувственно-эстетической рефлексии и информационное поле культуры. Есть мнение, и оно во многом подтверждается, что художественные, научные и философские открытия идут как бы впереди архитектуры и дизайна, что, вероятно, связано с некой инерцией материальной стороны проектирования, связанной с обустройством реальной среды. Обратный процесс проецирования архитектурного мышления в смежные области протекает с гораздо меньшей интенсивностью, что связано, с одной стороны, с недостаточной оформленностью архитектурной теории, с другой, – с традиционной замкнутостью профессии, спецификой художественного языка.

По нашему мнению, освоение архитектурой всего круга идей и образов, освоение, прежде всего, эстетическое, является разновидностью художественной интеграции, связывающей зодчество с общекультурными тенденциями времени и дающее импульс для появления нового, архитектурно-художественного воплощения этих идей.

Чарльз Дженкс обозначает примеры проектной практики, отмеченные общей провокативностью. По его мнению, в наиболее явном виде они представлены в произведениях Фрэнка Гери, Питера Эйзенмана, Дэниэля Либескинда, а также в пограничных, переходных работах Рема Колхаса, Бена ван Беркеля, MVRDV, Сантьяго Калатрава, Coop Himmelblau, Нормана Фостера, Захи Хадид, Эрика Мосса, группы Morphosis, ARM – Аштон Рэггит и МакДугал, группы LAB.

В первую очередь, исследователь пишет об актуальном природо-ориентированном направлении, в русле которого архитектурные образования как бы получают потенциал самоорганизации, подобно проявлениям самой природы, о чем наиболее явно заявляет аспект формообразования. Возможно, художественная трактовка природных закономерностей – далеко не единственная и, скорее всего, не самая существенная черта наиболее выдающихся объектов этого направления – «органи-тека», по терминологии Дженкса. Принципиальное значение в них приобретает структурные компоненты следования природе, биомимметические принципы и бионические конструкции. Вместе с этим важен методологический выход в область вычислительно-дигитальной архитектурной парадигмы, помогающей непосредственной генерации подобных форм и пространств, их визуализации и реальному техническому воплощению. Цифровой скрипт становится проводником естественно-природных геометрических начал, а связующим звеном выступает фрактальная теория и ее тесные практические связи с математикой и естествознанием.

В самом начале своих рассуждений Ч. Дженкс обращает внимание на мировоззренческую сторону новой парадигмы: «Ее приход связан с утверждением новой картины мира, в которой природа и культура видятся выросшими из единого повествования – «нарратива вселенной», который лишь недавно (в последние тридцать лет) был предварительно намечен в рамках новой космологии» [302]. При этом Ч. Дженкс напрямую связывает радикальные перемены в архитектуре с трансформациями в научной сфере: «Новые науки (sciences of complexity – «науки о сложных системах»), включающие фрактальную геометрию, нелинейную динамику, неокосмологию, теорию самоорганизации и др., принесли с собой изменение мировоззренческой перспективы. От механистического взгляда на вселенную мы движемся к пониманию того, что на всех уровнях – от атома до галактики – вселенная находится в процессе самоорганизации» [302].

Здесь синергетическое мышление не называется напрямую, но прозрачно угадывается за целым рядом перечисленных направлений. С позиции нашей работы наиболее ценно, что приведенные направления можно смело считать интеграционными по своей сути. Исключительно сложно давать окончательную оценку этой активно развивающейся в настоящее время линии проектного мышления, отметим, изначально интегративного, но осмелимся предложить обнаружить существенные различия в использовании «живой» формы в архитектуре недавнего прошлого и настоящего с позиции художественного начала. Как нам представляется, этот комплекс отличий во многом связан с отношением к символической форме в архитектуре как таковой, а образно-символический аспект, как известно, есть ракурс художественный.

Обратимся к очень условной ретроспективе. Классическая архитектура использует в виде декора обработку поверхности. Аналогичный способ мы видим в архитектуре декоративной направленности – живые мотивы традиционно фигурируют в качестве орнаментации фасада или интерьера. Архитектура модерна вдохнула развернутую символику и обратилась к природе как к синтетическому началу, организующему фасад и архитектурное пространство с изысканным эстетическим вкусом. Утверждение рациональных и функциональных начал несколько парадоксальным образом способствовало дальнейшему переносу природного мотива из феномена эстетического в область абстракций. Так, в органической архитектуре, оппонента одновременно и жесткой ордерной традиции, и ортодоксальной линии модернити, природа мыслится философски, мировоззренчески, а также контекстуально.

Это средовое начало развивает во всем ее многообразии традиционная архитектура, основанная на вековом сосуществовании человека в окружающем его мире. Здесь основополагающее значение приобретает естественный физический контакт человек-природа, связанный с эмоциями и бессознательным восприятием. Но не стоит забывать, что и в зрелом модернизме наряду с существованием неких следующих органическому мышлению постулированных принципов также присутствует криволинейная геометрия – образ нарушения общей зарегулированности. Абстрактные кривые Ле Корбюзье воспринимаются художественно, скульптурно, являясь уже более принадлежностью искусства, чем природы. В произведениях О. Нимейера, напротив, криволинейная геометрия возвращает себе органическую образность – мастер достигает уникального сплава геометрической абстракции, метафоричности и почти физически ощутимой «осязательности» в своих лекальных «чувственных» кривых.

На противоположном модернизму полюсе природа вошла в семантические и смысловые структуры литературного контекста, еще раз примерив роль символа в своеобразной интеллектуальной игре. Естественное вчувствование в природу в ее стихийных проявлениях стало чертой феноменологических архитектурных опытов С. Холла и его последователей, а активно пропагандируемая тенденция своего рода «ремесленной» архитектуры места П. Цумтора и его единомышленников тяготеет к гуманистическому прочтению природы с позиций нового европейского рационализма. Приведенные выше рассуждения показывают, что природа как образ-символ или естественно воспринимаемый мир живет и высказывается средствами и языком архитектуры, причем языком, в большей или меньшей степени, художественным: на уровне изобразительного символа, формы, структуры или материала, феномена, живого впечатления.

Органи-тек выдвигает амбициозную стратегию рождения архитектурного объекта и его рост как самообновляющейся формы живой природы, причем чаще всего закладывается вычислительный сценарий реализации, диктующий соответствующую дигитальную эстетику, по сути, – техническую. Природоподобные структуры и отдельные элементы новейшей архитектуры действительно позволяют ей отчасти функционировать как живому представителю флоры или фауны (вибрировать, реагировать на погоду, открывать оболочкам свои «поры» под воздействием света и т.п.), но при этом превращаться скорее в киборгов, чем в реальные «организмы». Создается архитектура аналогов, эстетика которой служит мимикрии, вводя человека в заблуждение. Более того, позитивное воздействие сложных, энергетически активных пространств, повторяющих природные алгоритмы или формы (генома…) на человека по мнению ряда исследователей, весьма спорно.

В этой двойственности заключается дискуссионный аспект нового направления технической органики. Безусловно, в рамках этой тенденции уже сейчас есть удачные примеры, не вызывающие ощущения подмены: работы Ф. Ромеро, О. Декк. Думается, что концепция интеграция должна выступить носителем художественного качества, которое позволяет относить архитектуру к искусству, важной грани своеобразной «архитектурности», сохраняющей в родовом единстве понимание требований среды, свободы творчества и запросов человека.

И.А. Добрицына. Научные и практические полюса и междисциплинарные взаимосвязи современной архитектурной деятельности

Актуальные вопросы новейшей архитектурной теории и практики освещаются в исследованиях профессора НИИТИАГ РААСН И.А. Добрицыной, которая особое внимание уделяет сегодняшней трансформации ориентиров профессии(табл. 3).

В обзоре статей сборника «Архитектура и социальный мир» (2012 г.) И.А. Добрицына выявляет ключевые позиции каждого из авторов. В своей статье «Два кода архитектуры: репрезентация символической власти глобальной экономики» И.А. Добрицына обозначает два основных коммуникативных смысловых массива: элитарный и зрелищно-иконический. Ученый отмечает, что сегодня правомочно говорить о противоречивом явлении «глокализации», вбирающем в себя явление глобализации и обратную локальную тенденцию [82].

В статье «О сферах влияния архитектуры» раздела «Новый дискурс в архитектуре» Г.В. Есаулов выделяет четыре крупных блока [97]:

- социально-экономические факторы;

- взаимодействие архитектуры и природы;

- инженерные технологии;

- сфера саморазвития архитектуры в процессах формирования среды.

Представитель нового поколения исследователей архитектуры в сфере параметрического проектирования Э.В. Хайман выдвигает концепцию обновленного городского целого, пронизанного пульсирующими потоками информации, в статье «От мегаполиса к плагополису». Сферу научных и практических (прикладных) интересов исследователя составляет своеобразный симбиоз физического и информационного пространств в новейшем экспериментальном проектировании [224].

Продолжая линию научного обоснования инновационных методов проектной деятельности в статье «Проектирование процессов в архитектуре: параметрическая парадигма», Ф.Б. Кац обосновывает необходимость создания живого «облака» интеграции архитекторов и инженеров.

Цитируя французского социолога П. Бурдьё: «Архитектура – практика символизации смысла, архитектура является также и одним из «агентов» в построении социального мира», И.А. Добрицына говорит, что восприятие мира как символической системы сродни теоретическим установкам НИИТИАГ РААСН. «Чувственное восприятие мира всегда поддерживалось средствами архитектуры» [82].И.А. Добрицына указывает на важный посыл, что междисциплинарный подход к архитектуре программно разрабатывается в НИИТИАГ РААСН как концепция «взгляда со стороны» в ходе научных конференций, круглых столов.

«Теории рождаются изначально как гипотезы, но сегодня это происходит главным образом на фоне освоения концепций других дисциплин, за счет расширения поля знания, на своеобразных «парадигмальных прививках» (термин В.С. Степина) знания из других областей. Возникла идея «взгляда со стороны», пересмотра методологического основания работы, расширения поля концептуальных средств. Если говорить более конкретно, то нас интересовало следующее: динамика мыслительной модели мира и ее научные и философские основания; динамика социального пространства, понимаемого как энергийное поле сил (по Пьеру Бурдьё); возможность пересмотра исторических онтологий архитектурного знания в ракурсе «архитектура – общество» [82].

В статье указывается на интерес ученых к механизмам интеграции социального во внутренние процессы архитектуры и обратный процесс –механизмам воздействия архитектуры на социум. Зависимость архитектуры от структуры социального пространства и царящих в нем напряжений автор определяет как «болевые точки современного состояния архитектуры», указывая, что «современный этап развития – обострение глобальных кризисов – не только ставит перед обществом (и следовательно, перед архитектурой и архитектурной теорией) проблему обоснования ценностей, но (страшно сказать!) вводит архитектора в проблематику обоснования выбора стратегий цивилизационного развития» [82].

Особое значение в своих исследованиях И.А. Добрицына придает развитию феномена постмодернистского мышления в архитектуре, что подробно анализируется в статье «Архитектура и постмодернистская культура. Эра интерпретационного мышления» [79].

Наиболее существенным для современного культурного поля исследователь считает формирование многополярного мира, нелинейного мышления и складывание постмодернистской парадигмы во второй половине ХХ века. Для этого культурного перелома характерен приоритет интерпретерующего разума, основанного на принципе диалога, перед законодательным, монологическим. На языке архитектурных стилей и направлений эту трансформацию можно исторически проследить в угасании модернистского дискурса с постепенным вытеснением постмодернистским. Сегодня, когда постмодернизм уже мыслится скорее в контексте недавнего прошлого культуры, принципиальное изменение творческой направленности и логики восприятия остается очевидным: на смену центричного, позитивистского представления, сформированного еще в «лабораториях» авангарда, пришла динамичная система индивидуальностей, в каждый момент времени самоорганизующаяся по сложной системе связей.

Как отмечает британский философ Зигмунд Бауман, в 1970-е на смену композиционной логике пришла логика текста. Действительно, архитектурный постмодернизм наряду с влиянием философии стал во многом проекцией методов структурной лингвистики [16].

Структуралистская и постструктуралистская философия, охватывающая теории от Ж. Деррида до Ж.Ф. Лиотара, провозгласила невозможность создания универсальной целостности, метаповествования, что совпало с мозаичностью новой картины мира и фрагментированностью восприятия. Утверждение, что все концепции приобретают характер мифологем еще более подчеркнуло зыбкость и временность любого выдвигаемого постулата. В рамках структурализма были освоены методы математики, структурной лингвистики, моделирования. Более того, методологическая база была расширена привлечением истории, психоагнализа, теологии, литературоведения и искусствоведения.

Противоречивость сложившегося мировоззренческого поля весьма показательна в обращении к некоторым концептам философии Жака Деррида, как это делает И.А. Добрицына[79]. Поскольку философ программно «…ставит под вопрос как раз смысл…», его рассуждения изначально приобретают не до конца научный, а художественный окрас. Утверждая принципиальную неопределенность любого смысла, автор предлагает недосказанность, недоговоренность как основу новой художественности. Ж. Деррида исповедует поэтическое мышление, используя тропы, фигуры. Фундаментальные категории становятся фигурами, а художническое отношение к тексту приобретает форму игры.

Отказ от традиционного понятия центра порождает своеобразную бесструктурность. Философ мыслит центр по-своему, избегая структуры как качества. Центр «парадоксальным образом находится внутри структуры и вне ее. Центр находится в центре целостности и, однако, ей не принадлежит, эта целостность имеет свой центр где-то в другом месте. Центр не является центром». Центр приобретает значение феноменологического голоса сознания – «Я».

Наконец, важным пунктом становится признание процессуальности, бесконечности любого явления, оставляющего «следы» в каждом конкретном хронотопе. Отсюда рождается понятие «различения» как систематическое порождение различий в динамической системе.

Таким образом, даже самый беглый взгляд на систему Ж. Деррида, позволяет увидеть в ней многие предпосылки актуального плюралистического состояния картины мира, которую также отражают и дополняют синергетические подходы, законы квантовой физики, теории астрофизики, естественнонаучные взгляды на происхождение жизни, социальные исследования и теории «поля» в различных областях знаний. Все они сходятся на признании схватывания состояния материи, энергии, организма в определенный момент времени и места, признавая сложную, порой не определимую динамику глобального процесса, который представляет, при этом, сложное многомерное единство [79].

Проецируя такой стиль рассуждений на архитектурную теорию и практику, мы обнаруживаем объяснения многого в работе современного архитектора: частое отсутствие фиксированного стиля даже у отдельного мастера; привлечение неожиданных в данной среде метафор, архетипов, контекстов; выраженное доверие феноменологическому измерению и личным персональным чувствам автора как художника.

Полезно увидеть отдельные базовые свойства двух рассматриваемых систем, монологической и диалогической, с точки зрения интеграции, тем более что обе они сосуществуют в современном мире и обе используют интеграционные механизмы. Разница прочитывается, в первую очередь, в отношении определения характеристик количества и качества. Количественная сторона монологической системы подразумевает выделение ограниченного числа центров – конкурирующих начал, вокруг которых концентрируются соподчинённые элементы. В архитектуре такие магистральные направления были представлены модернистским движением и традиционалистской линией. Утверждение, что архитектура диалога и плюрализма значительно расширила количество точек зрения и подходов, конечно, несколько условно, но тот факт, что каждое персональное начало стало претендовать на роль лидера в своем ареале последователей, близко к истине. Таким образом, изменилось отношение к творчеству, более не тяготеющему к крупному стилистическому или идеологическому руслу, а также преобразовались взаимоотношения сторон, которые не полемизируют, а, скорее, просто не слышат, да и не слушают друг друга [79].

Такое нарастание количества индивидуальных языков при размывании единых критериев, напоминающее Вавилонское столпотворение, оказывает влияние и на качество. Есть опасность, что новая «индивидуальность» гораздо легковеснее привычного высокого значения этой дефиниции, сформированного на протяжении предыдущих эпох, и характеризуется свойством закрытости, «непонятности» окружающим, характерным, например, для концептуального искусства. Более того, саму индивидуальность как свойство в ряде случаев следует поставить под сомнение, так как речь идет, скорее, о тенденции, объединяющей множество последователей, целую социальную группу или определенную аудиторию. Здесь ужу более применимы принципы «грамматики множеств» П. Вирно.

Как следует из приведенных рассуждений, интеграция в этом случае важна в вопросах профессиональной коммуникации и с точки зрения удержания уровня качества каждого персонального проектного подхода. Вот почему говорим именно о художественной интеграции, несущей критерии качества на уровне искусства.

Современное состояние культуры можно оценить и в другом ракурсе социума культур В.С. Библера, который указывает на сосуществование всех культур единовременно. Сегодня в культурфилософии обнаруживаются все базовые конкурирующие начала, относительно известных в науке измерений [28]:

- аполлоническое и дионисийское (Ницше);

- ренессанс и барокко (Вёльфлин);

- абстракция и вчувствование (Воррингер).

Примечательно, что постмодернизм в широком культурном значении понятия, начиная с 70-80-х годов ХХ столетия, выступал как концепция духа времени, выражающая наиболее живые изменения и существенно повлиявшая на становление характера новейшей архитектуры. Дополним рожденные постмодернизмом черты, отмеченные И.А. Добрицыной, их интеграционной стороной. Во-первых, постмодернизм развивался как фигура осмысления, адресующая к междисциплинарному взгляду, объединяющему тенденции науки, искусства, философии. Философия и искусство выступают здесь одновременно, синтетически. Антитеза модернизму задала непрограммность новейшей архитектуры, гораздо более подверженную влиянию разнопланового контекста, роли заказчика, условиям рынка, что также несет потенциал интеграции этих факторов, правда, при этом весьма хаотичный.

И.А. Добрицына. Аспекты междисциплинарной интеграции в архитектуре

В статье «Две позиции архитектуры в зеркале современной культуры» И.А. Добрицына продолжает выявлять актуальные полюса культуры общества и архитектуры ХХI века(табл. 3). По убеждению исследователя, ядро культуры составляют наука, философия, искусство. И.А. Добрицына предлагает рассматривать искомую двухкодовость как продуктивное единство, представленное, с одной стороны, идеологией современной науки – математизированной философией, а с другой, – традиционными методами работы с формой [83].

Автором выделены кризисы культуры, которые воспринимаются как негуманные:

- 1960-е – интеллектуальный дискурс и постмодернистская рефлексия;

- 1990-е – приоритет техносферы, политики, экономики;

- 2000-е – преобладание техно-науки.

Наука воспринимается как культурный феномен, а теоретическая идея нестабильности позволила включить человека в природу. Историк Г.С. Кнабе обозначил неразрешимую апорию гуманитарного знания, которая сегодня проявляется в невозможности следовать двум направлениям сразу: невозможность оставаться в сфере традиционного научного знания и в невозможности отказаться от веры в продвижение к истине. Характерно, что в определенном смысле примиряющей стала семиотическая культурная установка 1960–1970-х, опирающаяся на поэтический стиль мышления (термин Рорти) в науке и искусстве, присущий в то время и исследователям, и деятелям искусства [125].

«Искусство – это своего рода победа над случайностью» Р. Барт [15]. На современном этапе очевидна необходимость в двухкодовости для порождения новых смыслов культуры, что отмечал С.Н. Зенкин. Речь идет освоего рода «продуктивной полярности», где крупными полюсами выступают художественная культура и техносфера.

В такой культурной ситуации прослеживается «эстетика противоречий», на которую указывал Лотман [146]. С другой стороны, в этой оппозиции можно увидеть продолжение исконной «борьбы» традиций и новаторства, особенно обостренной актуальной увлеченностью инновациями – прогрессирующей «неоманией», по определению П. Валери.

Проблема удержания автономного статуса архитектуры и продвижения теоретической мысли в условиях радикального технологического ускорения рассмотрена И.А. Добрицыной в статье «Автономия архитектуры: быть или не быть?». Автор перечисляет ряд феноменов, характерных для 2000-х: «глобальная экономическая трансформация мира, перестроившая социокосмос; давление техномира, реализующегося сверх быстро, где-то уже за пределами человеческого сознания; ускорение интеллектуального развития как такового; перекосы и несовпадения в скорости при воплощении архитектуры как информационного и как технического продукта. Все это создает непосильное напряжение внутри дисциплины» [78].

Автор выделяет три вектора в пошатнувшейся архитектурной теории 2000-х, по-разному интерпретирующих сущность профессии, ее дальнейшую судьбу. Первая теория ориентирована на «пересмотр фундаментальных категорий, в которых архитектор продолжает видеть амплификацию – накопление определений, постоянно обновляющее смысл духовной сущности творчества. Вторая – трансгрессия всего теоретического поля архитектуры и построение некоей метатеории». При этом исследователь отмечает, что обе теории, прежде всего, «академичны по духу», во многом преемственны теоретической архитектурной традиции. Автор статьи указывает на третью, самую заметную и стремительно реализующуюся сегодня, тенденцию отрицания традиционной теории, выделяя основные «разрушительные» пути актуальной архитектуры.

BIM – формула. программирование Знак – бренд, коммерческая медиативность
Победа формулы (программы, алгоритма, кода) над образом Ценится яркий образ, включающий архитектурный объект в особую систему знаков – в «единое культурное пространство с рекламой»
Может ли быть техника направлена на поддержку художественной интуиции и образного мышления? Архитектура мыслится как один из инструментов социально-экономического манипулирования

И.А. Добрицына подчеркивает, что наряду с техно-информационной модой своеобразная «система Звездных архитекторов» («Старсистема») способствует заполнению крупных городов иконическими постройками «культа» новых элит с характерными (популярными) формальными чертами:

- сюрреалистические образы;

- поп-культура;

- подобия реди-мейда.

По мнению ученого, ослабление или полное отсутствие профессионального критического начала, в первую очередь, по отношению к коммерческому и социальному заказу, приводит к остановке – «концу теории», очевидному уже в 2000 году. Возможное возрождение автор связывает с «пробуждением этической проблематики в архитектуре», которое также заметно в последнее десятилетие.Основный этический тезис, который автор статьи считает наиболее актуальным на сегодняшний день, заключается в самоопределении и самоидентификации архитектора в современном мире: «архитектор – человек, действующий «архитектурно»!».

В вопросах самоопределения искусства возможны различные точки зрения. Так, теория американского критика Климента Гринберга о жизнеспособности искусства основана на утверждении борьбы «чистых» видов искусства за самостоятельную ценность в обществе, выработку собственных стандартов качества и признание их определенной независимости. В свою очередь, исследователь Галина Курьерова отмечает, что «культурное напряжение возникает тогда, когда человек осознает свои действия совершенно особым образом, когда он их сублимирует, когда они обретают своеобразную риторичность, когда он мыслит свои действия и себя как проецирующиеся в среду более широкую, чем его непосредственное окружение» [135].

Проблематика идентичности «архитектурного» периодически актуализируется, начиная с 1970-х годов. Однако желаемая идентификация не может замыкаться в пределах только узкопрофессионального архитектурного поля деятельности, которое уже сегодня испытывает активные воздействия со стороны всего многополярного общекультурного пространства жизнедеятельности современного человека.

По мнению Добрицыной, вопрос теоретика архитектуры Кристофера Хайта о том, что следует делать после «конца теории», можно сопоставить с проблематикой, обозначенной Мартином Хайдеггером в статье «Конец философии и задачи мышления». Вероятный ответ на этот актуальный для современной архитектурной действительности (и шире) вопрос И.А. Добрицына предлагает искать в реализации следующих стратегий:

- реагировать на стремительно меняющиеся смыслы реальности;

- «подняться на новый уровень понимания усложнившейся системы как целого», определяющий построение новых моделей мира и новой сущности творчества.


Поделиться с друзьями:

Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...

Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ - конструкции, предназначен­ные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой...

Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...

Индивидуальные и групповые автопоилки: для животных. Схемы и конструкции...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.042 с.