Мистика. Апофатический смыслпраздника и опьянения.

Похмелье

Подлинным результатом праздника является полноценное трансцендирование: не только полная власть над своим бытием (ритуал), экстатическое переполнение (карнавал) или встреча с инобытием (мистерия), но и окончательный переход в сверхбытие. Это является целью любого праздника. И в случае ее достижения уже не требуется повторение праздника. Однако из личного опыта мы знаем, что праздник кончается и все то, что казалось таким близким и реальным, исчезает почти без следа, оставляя после себя только смутные воспоминания, разочарование и боль.

Можно было бы сказать, что каждый раз праздник заманивает нас иллюзорной надеждой, ложными обещаниями. Праздник снова и снова обманывает, обкрадывает и лишает нас веры. Однако выход из праздника и послепраздничное существование являются не менее ценным экзистенциальным и метафизическим опытом, чем сам праздник с его экстазами и трансами.

Ситуация “после” – это действительно предельная, экстремальная ситуация, и состояние “пост” – воистину пограничное состояние. Они имеют фундаментальный онтологический статус и представляют собой уникальные феномены, позволяющие человеку испытать радикальный опыт. Ситуация и состояние “после” никогда не совпадает с состоянием “до”. Многое меняется принципиально и необратимо. Человек уже никогда не сможет стать прежним, каким он был до праздника. Он испытал нечто такое, что изменит его навсегда и заставит опять возвращаться в праздник и снова искать утерянное блаженство.

Пост-праздник – это уже не праздник, но и не не-праздник (так как это все-таки праздник, который перестал быть праздником). Его характеристики трудно описать, и более адекватным методом выражения является апофатический. В празднике и пьянстве проявляется нечто непостижимое и невыразимое, непознаваемое и недостижимое. В этом смысле можно говорить о мистике праздника, его тайне, о запредельных и неуловимых смыслах.

После праздника, после карнавала все окружающее предстает в другом свете, по контрасту с радостью и наслаждениями праздника все воспринимается как наказание, жизненная ситуация кажется чистым проигрышем и полным поражением. Чрезмерность опьянения сменяется ущербностью похмелья. Допраздничный недостаток бытия, который, как казалось, преодолевается экстатическим переполнением, оказывается фундаментальным и неустранимым. Жажда сверхбытия остается неутоленной.

Послепраздничное состояние в целом можно назвать одним словом – похмелье (не столько в физиологическом и психологическом смысле, но и в метафизическом). В этом понятии (если угодно – философской категории) выражается состояние потери и потерянности, в котором оказывается человек после праздника. Эта ситуация может быть охарактеризована как анти-праздник.

Похмелье – это не ритуал, потому что первоначальный миф уничтожен карнавалом, упорядоченный космос разрушен, сакральный центр исчез среди многообразия превращений, истина потерялась в плюрализме инобытия. Это скорее анти-ритуал, потому что шествие и славословие невозможны (так как идти некуда и славить некого), человек вынужденно остается на одном месте, в котором находиться невыносимо.

В похмелье уже не до карнавала, есть и пить, петь и танцевать совсем не хочется, потому что тошнит. Это скорее анти-карнавал, потому что удовольствия оказались относительны и преходящи, а страдание кажется абсолютным и неизбывным. Само воспоминание о карнавале вызывает отвращение. Всплеск экзистенциальной энергии сменяется полным отсутствием ее. Хотелось бы отомстить за свои обиды, но нет сил искать виновных.

Поэтому совсем не тянет на подвиги. Похмелье – это скорее анти-подвиг, потому что в этом состоянии не до резких движений и крика, не до бунтов и экстазов, не до подвигов и преступлений. Похмелье – это преодоление в человеке “героического, слишком героического”. Однако опыт поражения не менее ценен, чем опыт победы. Человек вдруг попадает в новую онтологическую ситуацию, не похожую на все испытанное ранее.

Я чуть живой, я разбит, опустошен, уничтожен, я ничего не могу, я без сил, без воли, слаб и беззащитен, я беззащитен как ребенок, меня обидит любой. Эти экзистенциалы выражают воистину радикальный опыт, действительно экстремальную ситуацию и подлинно пограничное состояние. Человек превращается в онтологического маргинала. В похмелье у него не остается ни капли собственного бытия, ни воли к бытию. Только малодушие и, как следствие, радикальное недеяние и абсолютное бездействие. Остается только одно – желание покоя.

“О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом – как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! – всеобщее малодушие. Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигу. “Всеобщее малодушие” – да ведь это спасение от всех бед, это панацея, это предикат величайшего совершенства!”[24]

В похмелье человек несвободен. Это скорее анти-свобода, потому что он испытывает чувство онтологической зависимости. Нет никакого желания и возможности экспериментировать со своей свободой. Ощущение фундаментальной несвободы заставляет человека почувствовать потребность в защите и помощи кого-то, нужду в Другом. И этот Другой должен быть таким, чтобы к нему можно было припасть и забыться, чтобы он смог избавить от этого кошмара.

Вместо свободы человеку требуется утешение и покров. Он просит чуда, но маленького чуда. Потому что в этот момент у него одно скромное желание – выпить пивка. Человеку необходимо чудо, но не что-то грандиозное, потрясающее и всесокрушающее, а чудо тихое и незаметное, мирное и спокойное, чудо нежное. Поэтому в похмелье человек нуждается скорее в анти-чуде, которое “трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит” (Матф. 12, 20). Такое чудо возможно, потому что “Дух дышит где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит, и куда уходит” (Иоан. 3, 8).

В похмелье человек не претендует на совершенство. Все, что обещалось в празднике, что казалось таким близким, оказалось иллюзией, миражом, обманом. Всего этого нет, а есть разочарование, одиночество, богооставленность, пустота, тошнота. Похмелье позволяет преодолеть искушение совершенством, ибо совершенство вызывающе, и поэтому оно подозрительно.

Похмелье – это скорее анти-совершенство, потому что заставляет человека до конца прочувствовать свою тварность, ограниченность, конечность, болезненность, смертность, свое несовершенство, убожество, уродство, свою греховность, слабость и никчемность. Наверное, такое состояние было у Адама после грехопадения. Похмелье является наиболее достоверным и убедительным воспоминанием о первородном грехе.

Именно в похмелье человек полностью растворен в теле народа, принося в жертву свое Эго. “Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира”[25]. Опьянение у всех разное, похмелье одинаковое. Хотя люди празднуют и пьют вместе, а мучаются в одиночестве.

Выйдя из праздника, расставшись с ним, променяв его на похмелье, человек принимает решение остаться в падшем мире, разделить общее страдание, взять на себя чужие грехи и принять судьбу своего народа. Он пьет, чтобы другим меньше досталось. Он отказывается от спасения себя одного, чтобы спастись или погибнуть вместе со всеми. “Кто может вместить, да вместит ” (Матф. 19, 12).

Может быть, прав был Бердяев, когда писал, что “подлинно тонкие души предназначены не для рая, а для ада. Ад не для всех, а для особо изысканных и взысканных”[26]. И если униженность понимать как избранничество, то в нашей стране много званных и немало избранных. “На тех весах вздох и слеза перевесят расчет и умысел. Есть там весы, нет там весов – там мы, легковесные, перевесим и одолеем”[27].

В празднике человек стремится избавиться от изначальной неполноты и несовершенства, преодолеть свою ущербность. Но, вместо взыскуемой силы и мощи, он получает бессилие. В похмелье человек ощущает потерянность, заброшенность. Он испытывает слабость, то есть фундаментальный недостаток жизненной энергии.

Он обнаруживает зыбкость бытия и чувствует, что мир ослаб, мир качается и сейчас рухнет и придавит его. Человек становится весь как обнаженный нерв. В похмелье тихие звуки воспринимаются как гром, слабый свет как молния, нежное прикосновение как удар.

Он думает: “Я беззащитен и слаб, ветерок дунет и свалит меня, солнце выглянет и сожжет меня, ребенок посмотрит и уничтожит меня. Я раздавлен, я потерял все, я лишился всего, что у меня осталось? Я потерялся, я забыт всеми и забыл все, я потерял память, у меня нет прошлого и не будет будущего, я лишен своего места в мире, своего дома, своего бытия. Я хочу только тишины и покоя”.

Человек больше не может держать себя и просит, молит кого-то: “ держи меня, будь со мной, пока не начался джаз ” (БГ). Это положение невозможно исправить (если только не пытаться снова вернуться в праздник) и остается только лежать и страдать.

В похмелье человек слаб и беззащитен, как новорожденный. В похмелье человек бессилен и безнадежен, как умирающий. В похмелье человек чувствует себя одновременно как новорожденный и как умирающий. Можно сказать, как новорожденный, который умирает, а может быть, как умирающий, который в страдании рождается к новой жизни.

Даже боль похмелья какая-то другая. Это скорее сверх-боль, такая боль, что нет сил даже кричать. Пьяница вынужден пронести до конца свою боль и боль мира, не ища помощи и облегчения. “Претерпевший же до конца спасется” (Матф. 10, 22).

Похмелье учит жить с болью в душе, с ранами в сердце. Но это исцеляющая боль и очистительное страдание. Похмелье похоже на искупление, и пьяница предстает как мученик и страстотерпец.

“Ибо душа моя прелюбодействует, когда, отвращаясь от Тебя, Господи, Ищет... того, что может найти только в Тебе. Но как бы далеко не отходила она от Тебя, все-таки хочет Тебе же уподобиться... потому что некуда ей бежать от Тебя... Чем хотел уподобиться Тебе, хотя бы и превратно? Не тем ли, что мне было сладко преступить закон... и, будучи рабом, казаться свободным... в темном подобии Всемогущества Божия”[28].

Похмелье делает нас малодушными, нищими духом. Но “блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное” (Матф. 5, 3). В похмелье мы плачем по утерянному и несбывшемуся. Но “блаженны плачущие, ибо они утешатся” (Матф. 5, 4). Похмелье делает нас тихими и кроткими. Но “блаженны кроткие, ибо они наследуют землю” (Матф. 5, 5). В похмелье мы жаждем более чем когда-либо. Но “блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся” (Матф. 5, 6).

В похмелье нам не до мести, мы готовы все и всех простить. Но “блаженны милостивые, ибо они помилованы будут” (Матф. 5, 7). В похмелье сердце омывается слезами и исцеляется болью. Но “блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят” (Матф. 5, 8). Похмелье делает нас неспособными к битвам. Но “блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими” (Матф. 5, 9). И после всего этого пьяница часто оказывается изгоем, изгнанником. Но “блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное” (Матф. 5, 10).

Пьяницы лишаются работы и дома, теряют все. Но “блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить” ( Матф. 5, 11). Однако они не унывают, ибо сказано: “Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах” (Матф. 5, 12).

“ И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня.

Но Господь сказал мне: “довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи”. И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова.

Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен ” (2 Кор. 12, 7-10).

Жизнь человека превращается в ”одно непрерывное празднество – прехождение от видимого к невидимому, туда, где прекращаются все образы, знаки и символы празднеств, бывших в настоящей жизни, и где вечно чистые вечно наслаждаются чистейшую жертвою...”[29].

Выводы противоречивы. Ап. Павел говорил: “Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию” (1 Кор. 10, 31). С другой стороны: “Не прельщайтесь: пьяницы Царства Божия не наследуют” (1 Кор. 6, 9-10). “И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом” (Эфес. 5, 18).