Письма, написанные Архиепископом Петром своим чадам из Соловецкого лагеря

 

7 августа 1927 года. Да хранит Господь всех вас в мире, здра­вии и благополучии. Всех с любовью помню, за всех молюсь. Всем кланяюсь и всех благословляю. Мы пока по милости Бо­жией живы, здоровы и благополучны. Я состою на должности сторожа вместе с Курским архиепископом. Слава, слава Богу! За всё благодарю Господа! Мне можно писать кому и сколько угодно, на город „Соловки". Не забывай молиться о грешном архиепископе Петре...

24 августа 1927 года. Часто пишу тебе, любезное о Госпо­де чадо мое, надеюсь, что авось какое-либо письмо дойдет до тебя. Ни от тебя, ни от других никого не получал еще я писем, а потому не знаю, как вы живете и спасаетесь. Писал кое-кому к праздникам, но не знаю, получили ли они. Я пока по милости Божией жив и здоров, духом всегда пребываю со всеми вами

и молюсь за вас непрестанно. Хочется думать, что и меня не забыли и что и за меня молятся, хотя втайне поминая мою ху­дость. Знаю, что у вас был и служил преосвященный Алексий и что теперь временно назначен к вам митрополит Нафанаил. Прибыл ли, и как его встретили, и каково к нему отношение? Дай Бог ему право править слово истины Христовой... Господь да благословит тебя и всех. Поклон всем...

19 сентября 1927 года... Живу воспоминаниями и храню в своем сердце Богом данную мне паству, за которую молюсь и которую благословляю. Слава Богу за всё ниспосланное! Мы за ваши молитвы здоровы и бодры духом. Господь да благо­словит вас и да благопоспешит вам всем.

Ваш богомолец и благожелатель, грешный архиепископ Петр.

6 октября 1927 года. Возлюбленное о Господе чадо мое отец Митрофан! С праздником в честь Покрова Пресвятой Бого­родицы поздравляю тебя и всех помнящих. Вспоминаю всех постоянно и молюсь за всех своими слабыми и грешными мо­литвами. Владычица Сама по Своей милости да воздаст вам всем за все милости, которые вы оказываете мне недостойно­му. Не присылай мне образов и книг без моего запроса, так как они могут затеряться, да и при передвижениях составят лишнюю тяжесть. Последнюю посылку вчера получил; на этот раз она дошла с изъяном, потому что банка с медом про­худилась и мед вышел, усладивши все остальные предметы. Спаси Господи за усердие, заботы и внимание...

...Поздравляю вас, любезная о Господе А. Л., с наступающи­ми праздниками Рождества Христова, Обрезания и Крещения Господня. Молитвенно желаю вам от Господа всяких милостей и спасения душевного — последнее самое главное: будет оно, будет и все остальное, только сумейте полюбить Христа, сумей­те Им единым дышать, жить, о Нем лишь думать, к Нему стре­миться, о Нем беседовать, Его слова в Евангелии читать, заучи-

вать и воплощать в жизни. Сумейте полюбить Христа, и всем около вас будет тепло, покойно и не тесно. Помолитесь, чтобы и меня Господь научил этой единственно нужной науке. Благо­дарю вас и всех, особенно помолившихся и воздохнувших обо мне в годовщину моей разлуки с вами. Этот год и дальность расстояния не только не охладили моего сердца, но я еще более люблю всех вас о Господе и всем благожелаю. Будьте здоровы, мирны и благополучны, и да хранит вас всех Матерь Божия и святые святители наши. Мир всем и Божие благословение.

Грешный архиепископ Петр.

 

Отец Иннокентий плох, если скончается, пришлю теле­грамму, и вы все тогда помолитесь об упокоении души его, все почитайте о нем Псалтирь, хотя по одной кафизме в день в течение шести недель, а усердные и до году.

27 декабря 1927 года. Пишу вам, добрейшая В. А., не толь­ко по своему желанию, но и по просьбе умирающего отца Иннокентия, которого только что навещал. Исхудал он до неузнаваемости и говорит еле слышно, положение его безна­дежное... Духом он бодр, со всеми примирен, предался воле Божией, по-христиански ожидает смерть, а когда я уходил, то он, не будучи в состоянии поклониться, сделал руками жест, говоря: „прошу вас от меня передать поклон всем", — что я и спешу исполнить. Да укрепит его Господь! Прихворнул и я не­много от простуды. Поболело горло, теперь лучше. Пусть ни­кто не гневается за редкое получение от нас писем — теперь почта будет ходить реже и к нам и к вам: больше месяца нет у нас писем. Болит сердце за всех вас. Всей вашей семье... всем верным Божие благословение и поклон.

Архиепископ Петр.

 

13 января 1928 года. Вступая в новолетие, приветствую вас и всех, посылаю вам благословение и искренние пожелания все­го лучшего в этой многоскорбной земной жизни. Благодарю вас за заботы в уверенности, что Господь сам воздаст вам Своими

богатыми милостями. Камилавки в свое время получил, благо­дарю тех, кто соорудил их так хорошо, и благодарность немед­ленно послал с извещением. Мы пока живы и здоровы, но вестей не имеем почти два месяца, так как доставка почты еще не нала­дилась, а на аэроплане еще, по-видимому, не надумали. Отца Ин­нокентия похоронили, горько оплакав потерю его. Но на все воля Божия. Он умер примиренный со всем и со всеми, не произнося ни одного слова ропота или злобы. Мир и благословение вам...

 

20 января 1928 года. Только теперь имею возможность от­править вам желаемую вами открытку с видом Варваринской часовни. Не могу словами выразить моей глубочайшей бла­годарности за все решительно, и могу лишь молиться за вас, пока Господь даст жизни. Да хранит вас Бог от всех козней дьявольских ради вашего чистого и бескорыстного усердия! За молитвы многих я пока жив и здоров. Особенно по сердцу пришлось мне ваше пожелание к празднику не чувствовать острой боли и тоски. Спаси Господь... Я же кровно соединен со своей паствой и не могу не молиться за нее и не беспоко­иться о ее благополучии, мире, здравии, спасении. Вам, ва­шим родным и всем мир и Божие благословение. Благодар­ность. Сана на адресах никто не пишите...

 

13 февраля 1928 года. Грустно, что никто из вас не получа­ет от меня писем, но это происходит лишь оттого, что теперь зима, и почта не может ходить аккуратно. Но вот меня удив­ляет, что вы до сих пор еще не знаете о кончине отца Инно­кентия, почившего в самый сочельник, 24 декабря в три часа утра, а я извещал его родных телеграммой. Завтра уже со­роковой день справляем молитвенно. За ваши молитвы я, по милости Божией, жив и здоров, как и прочие, всем пишу при всякой возможности. Сердечно благодарю за присланные 20 рублей от 1/14 января. Мои мирские именины будут 28 фев­раля, а день рождения 18 февраля. От вас также мало доходит вестей, хотя знаю, что вы все пишете, и помните, и молитесь. Если не получаете писем от меня, то никто да не думает, буд­то я кого извлек из своего сердца или памяти: всех о Госпо-

де люблю, помню и благодарю, и благословляю. Дай Бог вам всем всякого благополучия. Всегдашний богомолец...

 

2 марта 1928 года. Вот и первая неделя Великого поста приходит к концу, и теперь надо уже поздравлять с праздни­ком Благовещения, и я поздравляю тебя и всех решительно, молитвенно желаю всем проникнуться небесной радостью и еще большей любовью к Виновнице нашего спасения, нашей Заступнице и Покровительнице. По милости Божией я жив и здоров и бодр духом, все упование мое возлагаю на Господа. Как-то Господь вас милует? Здоровы ли? Благополучны ли? Давно от вас получены еще декабрьские письма, а за это вре­мя ничего нет. Видимо, вы еще не получили извещения теле­графного о кончине 24 декабря отца Иннокентия, которому справили уже и сороковой день 1 февраля. Я буду писать те­перь лишь раз в неделю, а потому и не ждите чаще и не думай­те, что я не пишу, если не будете получать. Всех благодарю за память и молитвы и за поддержку. Все это ободряет и утешает в далекой разлуке. Но любовь нельзя связать, и она действу­ет на расстоянии и молитвенно соединяет людей воедино, и перед Богом мы всегда вместе. Когда откроется навигация, то вы каждую неделю высылайте по пять дикириев и трикири­ев свечей: стеарин не надо, также не надо мыла, но в первой посылке пришли клобук, лишь уложи его получше, чтобы не помять его. Прошу молитв. Тебя и всех благословляю. Господь да хранит всех во здравии и благополучии.

С любовью, архиепископ Петр.

 

4 марта 1928 года. Вы, наверное, удивитесь, получивши эту открытку — первую от меня в ряду других вам и другим. Но не удивляйтесь, а примите за необходимость только. И открыт­ку, и письмо ваше получил. За все глубоко благодарю вас. Не могу выразить словами, как я ценю ваши заботы и как горячо благодарен вам. Ваше участие и ваше попечение скрашивает нашу жизнь и подбодряет дух наш. Если я стал дорог и бли­зок вам оттого, что много выстрадали за меня, то что сказать

мне о том, как вы все мне дороги и близки, когда я и страдал, и страдаю за вас всех, да вы спасены будете, но я не унываю и за все Господа благодарю, хотя и не знаю, увижу ли вас или мне придется сложить свои кости около нашего почившего. Да будет воля Господня! Весьма утешен известием о том, как вы молитесь за почившего, что подаете милостыню и читаете Псалтирь. Все это — самое нужное для почивших, все это — насущное питание их душ. За все воздаст вам Господь. Слава Богу, жив и здоров. Зима у нас сиротская, холодов больших не бывает вследствие близости моря; у вас холоднее. Но сырость и влажность воздуха неблагоприятно отзываются на организ­ме — ноют кости, часто простуживаюсь, немного опухают ноги от ослабления сердечной деятельности. Сколько возможно, подлечиваюсь и, конечно, берегусь... Теперь открытки с вида­ми отменены, и я могу писать лишь раз в неделю кому-либо. Прошу вас всем передать мой привет, поклон и прочее. За всех молюсь непрестанно, всех искренне желаю видеть. Не будем ослабевать духом в скорбях, будем жить надеждой на милосер­дие Божие. Попросите молитв Феоктисты Михайловны...

 

9 марта 1928 года. Сердечно благодарю вас всех за память моей хиротонии и рождения, а главное, за ваши молитвы и за то, что сердцем не разлучаетесь со мною. Но не смог исполнить вашего поручения и передать отцу Иннокентию вашего приве­та, так как незабвенный для меня отец Иннокентий предстоит уже Престолу Божию и, освободившись от всякия болезни, пе­чали и воздыхания, молится за всех его поминающих и любя­щих. Я до прибытия сюда никак не предполагал столь быстро­го течения его болезни, но здесь для меня стало ясно, чем он болен и что дни его сочтены. С этого момента я стал готовить его к исходу, не скрывая от него. Сначала тяжела была для него мысль о смерти, но затем он вполне примирился с нею и поко­рился воле Божией... Я по милости Божией пока жив и здоров. Работаю по счетоводству в продовольственном складе, где за­нимаются одни священники. Тут же живу в малой комнатке вместе с преосвященным Григорием, епископом Печерским из

Нижнего. Но здесь пребываю лишь телом, духом же всегда с вами и среди вас, всегда благословляю вас и благожелаю вам. Всех, конечно, помню и всем прошу передать мои поклоны и благожелания. Господь да поможет вам во всем... Надеюсь, что и впредь вы будете писать мне о себе и о своих...

 

24 марта 1928 года. Глубокоуважаемая и предобрая наша печальница и благодетельница. Если я от юности приучал себя с любовью относиться даже и к тем, кто питал ко мне враждеб­ные и неприязненные чувства, то отсюда можете заключить, какою благодарностью и благорасположенностью наполнено мое сердце к тем, кои и любят меня, и творят мне добро, хотя и не заслуженное с моей стороны. Но если бы и сего не было, то все равно мое сердце было бы полно любовью, как и есть это, так как духовная связь крепче всяких других отношений, ибо мои чувства диктуются мне моим долгом и моими обязанно­стями. И как вам, так и мне не придется доказывать мои чув­ства, ибо вы все хорошо знаете, что переживал и переживаю я ради вашего истинного и вечного благополучия. По любви к вам я и ехал к вам, зная точно, что предстоит мне, любовь же к вам ко всем и разлучила нас, дав вам возможность своими заботами и попечениями соучаствовать мне в настоящем по­ложении. Но, зная расположение ко мне и любовь многих, я не обольщал себя мыслью о любви хотя бы большинства. Но я всех люблю и о всех скорблю, и всем желаю полного благопо­лучия и духовного, и душевного, и просто телесного. Хотя я и интересуюсь вашей жизнью, но я ничего не знаю и за многое тревожусь, хотя теперь и ни за что и не отвечаю. А вы неопыт­ны, и многое вам неизвестно, вследствие чего и ошибки ваши не столь преступны могут быть. Те же, кои должны были бы указать вам правильный путь, кое о чем умалчивают по лич­ным соображениям. Вас и всех приветствую пасхальным при­ветствием, храня всех в моем искренне любящем сердце.

 

3(16) июля 1928 г. „Скорби сердца моего умножишася, мене сташа и нуждахуся ищущие душу мою. Аз же незлобою моею

ходих и, на ближнии мои отдалече Господа уповая, не изнемо­гу". Такими словами или, вернее, чувствованиями от сердца пишу тебе, получив письмо от арх. Михаила и от других. Меня считают еретиком, обновленцем Благо мне, яко смирил мя Го­сподь, приемлю эту клевету и поношение, как от руки Господа, во избавление от множества грехов моих. Буди имя Господне благословенно отныне и до века. Но болит душа моя смер­тельно о тех, кто так дьявольски хитро обманут и разделен, и поставлен на ложный и опасный путь, совершенно не цер­ковный, хотя и прикрываются как будто чем-то церковным. Мне не следовало бы себя оправдывать в глазах тех, которые и со слезами любви и скорби все же нашли в себе возможность допустить, будто я со всеми прочими братьями отступил от истины и в чем-либо, хотя и в малом, перекинулся на сторону лжи, обмана, ереси или раскола. Благодарю Господа за то, что благодатью Его есмь то, что был и что есмь; да если бы я и в малом самом чем поступился бы, то давно был бы со своими детьми, а сего нет. Я никого не упрекаю. Наоборот, вседушно скорблю, что детей обманули и восстановили против отца, им самоотверженно служившего и за свое служение надолго от них оторванного. Наша совесть спокойна, мы сделали все, что требовалось, и пусть никто не верит никаким наветам вражи- им и не сомневается в чистоте моего православия. Молю Бога открыть глаза искренне верующим и собрать всех воедино. Тебе и родным привет и поклон.

Петр.

 

25 декабря 1928 года. От всего сердца приветствую вас, преподобнейшая, а через вас без исключения всех моих о Господе чад духовных с праздниками Рождества Христова и Крещения. Непрестанно молю Господа нашего, да хранит Он вас всех в правой вере, в мире, в здравии и благополучии и да благословит Своим небесным благословением. Искренне бла­годарю вас и всех за молитвы, память и поддержку. Мысленно всегда с вами и среди вас, особенно в дни наших праздников, когда вы собираетесь в храме, где некогда бывал и я с вами

и утешался во взаимном общении о Господе. Несмотря на то, что я давно уже выбыл от вас, ваша жизнь и ваши интересы по-прежнему близки и дороги моему сердцу, как собственные, если не больше, так как из-за служения моего вашему спасе­нию я нахожусь в настоящем положении и месте. Всегда хочет­ся писать каждому из вас, но я могу писать лишь два письма в неделю, а потому приходится и в этом иметь воздержание, прося вас всех не огорчаться на меня за неписание всем, хотя всех содержу в моей молитвенной памяти и в моем сердце... Я за ваши святые молитвы пока жив и здоров и на новом сво­ем уединенном и пустынном местожительстве. Бодр духом, покоряюсь воле Господней, меня не оставляющей скорбями и испытаниями. Теперь навигация закрылась, и почта будет реже еще. Если будете писать, то присылайте открытки на от­вет, так как нам трудно доставать открытки... Все присланное получил с благодарностью. Не ослабевайте в молитвах и до- броделании, да сподобимся все в свое время милости Господ­ней. Поклон и просьбы о молитвах Феоктисты Михайловны. Предаю вас всех Господу и Его Пречистой Матери.

С любовью о Господе грешный архиепископ Петр.

 

15 января 1929 года. Слава Богу за все, что пришлось мне за это время пережить и переживать. Нынешний раз как-то осо­бенно грустно и скорбно я встретил и провожу праздники, как никогда раньше, — ведь шестые праздники провожу вне дома, не с теми, с кем бы желалось. Но все это решительно надо тер­петь. Ну, что делать. Не так живи, как хочется, а как Бог велит. Писем ни от кого давно не получаю, наверное вследствие за­крытия навигации и сообщения на лодках, которые не могут часто курсировать. Наверное, и от меня стали реже приходить, хотя могут быть и другие, не зависящие от нас причины. Я пока за ваши молитвы жив и здоров... У нас, по-видимому, настала настоящая зима, с ветрами и метелями, так что ветер едва не валит с ног... Живу в уединенном и пустынном месте на берегу глубокого морского залива, никого не вижу, кроме живущих вместе, и могу воображать себя пустынножителем...

 

Февраль 1929 г. (незадолго перед кончиной). Поздравляю тебя, отец Митрофан, и всех с праздником Сретения Господ­ня и молитвенно желаю всем здравия, спасения и всяких ми­лостей Божиих. В этот день исполнится уже десять лет со дня моей хиротонии, а потому в этот день прошу особенно помо­литься за меня, да сотворит Господь со мною Свою милость, да дарует мне еще послужить святой Церкви терпением, пере­несением безропотным всех скорбей и напастей, покорностью воле Божией, смирением, любовью к ближним, наипаче к моей пастве, и молитвами за нее. А если Бог пошлет по мою душу, то и смертью вдали от близких сердцу. Много мыслей теснится в моей душе, но тесна и мала для них открытка, а потому я и не делюсь ими с вами, хотя бы и желалось. По милости Божией за молитвы многих я пока жив и сравнительно здоров, если не считать ревматических болей в костях. А тяжело и грустно вдали от могилки отца Иннокентия. Молитвенно вспоминал я его, благодаря Господа за то, что Он избавил его от этой жизни и вселил его там, идеже несть болезнь, печаль и воздыхание... По случаю зимы почта еще не наладилась, и я не получаю дав­но писем ни от кого. Наверное, и вы также, хотя я каждую не­делю кому-либо пишу по письму. У нас начались порядочные морозы, и зима вступила в свои права. Как-то вас Господь ми­лует? Всем без исключения верным Господу прошу передать мир, благословение и поклон. Всех да хранят молитвы Матери Божией и святых Митрофана, Тихона и Антония, великих свя­тителей Воронежских. Я по-прежнему живу в уединенном и пустынном месте, за все благодаря Господа и во всем смиренно покоряясь воле Его. Прошу тебя быть смиренным, не думать о себе высоко, молиться Господу и не впадать в обольщение и прелесть лукавого, который силится прельстить, аще возмож­но, и избранных, по слову Господа. Мир ти и всем.

 

Документы разных лет

 

В Святейший

Правительствующий Синод Инспектора Новгородской Духовной семинарии Иеромонаха Петра.

 

Покорнейшее прошение.

Смиренно подчиняясь воле Божией, теснотою и скорбью влекущей худость мою по пути временной сей жизни, нижай­ше прошу Ваше Святейшество уволить меня от должности Инспектора Новгородской Духовной Семинарии и опреде­лить в число братии Юрьева монастыря Новгородской Епар­хии, если на сие есть изволение Вашего Святейшества.

Вашего Святейшества нижайший послушник Инспектор Новгородской Духовной семинарии Иеромонах Петр.

 

Декабря 15 дня 1907 г.

В Святейший

Правительствующий Синод Состоящего в распоряжении Преосвященного Алеутского Архимандрита Петра.

Покорнейшее прошение.

Указом Святейшего Синода от 18-го, 20 октября 1916 г. за № 7686 я назначен в распоряжение Преосвященного Алеут­ского для миссионерской службы. Мне всегда было желатель­но послужить для родного русского православного народа и особенно желательно в настоящее время, когда он страждет

под бременем беспримерной брани. Вследствие сего я осме­ливаюсь смиреннейше просить Ваше Святейшество, не при­знаете ли Вы возможным освободить меня от назначения в распоряжение Преосвященнейшего Алеутского и предоста­вить мне потрудиться где-либо в России.

Вашего Святейшества нижайший послушник Архимандрит Петр.

 

1916 года ноября 12-ГО дня

 

Его Высокопреподобию Отцу

Протопресвитеру

Военного и Морского духовенства

Проповедника в Особой армии

Архимандрита Петра.

 

Рапорт.

Имею честь донести Вашему Высокопреподобию, что в мае и июне сего года мною посещены 39 и 46 корпуса. В 39 корпусе в 102 дивизии — 613 и 616 полки, стоящие в резервах, передо­вые окопы 614 полка и вторая линия окопов 615 полка; в первую же, к сожалению, нельзя было пройти, несмотря на попытку, вследствие начавшегося обстрела неприятельской батареей; в 53 дивизии — 498 полк, стоящий в резерве. В 407 полку в день полкового праздника мною отслужен молебен соборно с отцом благочинным, а у-го мая с ним же Божественная литургия в лесу под открытым небом. При Штадиве 154 около перевязоч­ного пункта Красного Креста 11-го мая отслужен молебен с во­досвятием. В селе Хорохорине в месте расположения штаба 53 дивизии в уцелевшем сельском храме отслужено было 13 мая всенощное бдение, а 14-го в том же храме Божественная ли­тургия вместе со священником 53 артиллерийской бригады. Всего в 39 корпусе проведено было мною 42 беседы.

В 46 корпусе в 100 дивизии — 398 и 400 полки, стоящие в резерве и окопы 397 и 99 полков, в Пограничной дивизии — 2

и 1 полки, стоящие в резерве, окопы 4-го полка, высота 72,2, где в мае было произведено несколько ружейных выстрелов, когда мы пытались пройти в выдвинутое вперед сторожевое охранение, а также 3-й полк в 173 дивизии — окопы 691 и 692 полков, в последнем полку окопы находятся в 180 шагах от не­приятельского сторожевого охранения; во время беседы не­приятель произвел несколько ружейных выстрелов разрыв­ными пулями, по милости Божией не причинивших никому вреда; затем посещены в разрыве 689 и 690 полки. В 400 полку 28 мая совершил Божественную литургию, а накануне в со­седнем селе служил всенощное бдение. Во 2-м полку 30 мая служил молебен, а вечером того числа в храме при штабе по­граничной дивизии служил всенощное бдение. В том же храме 31 мая совершил Божественную литургию. В 1-м и 3-м полках 1-го июня служил молебен. В 690 полку 3-го мая служил все­нощное бдение. По желанию и приглашению стрелкового ди­визиона 5 стрелковой Донской Дивизии служил в месте распо­ложения молебен с водосвятием при дружном и воодушевлен­ном пении любителей г.г. офицеров и солдат и под обстрелом неприятелем нашей батареи вблизи расположения дивизиона. Всего в 46 корпусе мною было сказано 36 речей.

При беседах замечается внимание солдат, которые иногда задают вопросы религиозного характера. Был случай, когда один солдат из „евангельских христиан", достав брошюрку, про­сил объяснить ему вторую заповедь, что мною и было исполне­но. По окончанию беседы он сказал, что понял, а присутствую­щие солдаты благодарили. Особенное внимательное и усердное отношение встречаю в окопах, где пред лицом явной опасности сердце умягчается и бывает более готово слышать и принять в себя слово Божие. Всюду старался расположить солдат к Мате­ри нашей Церкви Православной, поддержать, а кое-где и воз­будить любовь к отечеству, сознание долга, взаимную любовь, уважение друг к другу, к чужой собственности, необходимость защищать родину и сограждан и во всем поступать согласно за­кону Божию, повинуясь старшим и почитая их не за страх, а за совесть. Во многих местах рекомендовал устройство Братства

для борьбы с бранью гнилыми словами и с азартною картеж­ною игрою, чем повально заражены воинские части. Эти Брат­ства могли бы служить и вообще для поднятия нравственного уровня в полках и этим путем несомненно благотворно действо­вали бы не только на своих членов, но и на окружающих.

Проповедник в Особой Армии Архимандрит Петр.

24 июля 1917 г.

 

Его Высокопреподобию Отцу Прото­пресвитеру

Военного и Морского духовенства Проповедника в Особой армии Архимандрита Петра.

Рапорт.

Имею честь донести Вашему Высокопреподобию, что за июль и август месяц мною посещены в армии: 257 пехотный запасной полк, в 11 дивизии полки 443 и 444, стоящие на по­зиции и 441, 442 — в резерве, а также лазарет № 2; в 442 и 444 полках мною отслужены молебны; в 192-й дивизии — 765, 767, 768 полки, стоящие в резервах, ударный батальон и лазарет № 1; в 765 и 767 полках мною отслужены молебны, в 766 полку — всенощное бдение, а в 768 — Божественная литургия; в 57-й дивизии — окопы 227 и 228 полков, а также 225 и 226 полки, стоящие в резерве и перевязочный отряд; в 225 полку мною от­служен молебен, в 226 — Божественная литургия, в перевязоч­ном отряде — всенощное бдение и Божественная литургия; 2-я и 8-я пулеметные запасные роты, при чем во 2-й роте отслужен молебен; 265 пехотный запасной полк в городе Овруч, где для солдат совершил две Божественные литургии и всенощное бде­ние; 27-й пехотный запасной полк в Новгород-Волынском, где совершено всенощное бдение; 292-й пехотный запасной полк, расположенный в Коростине, при чем в двух селах служил мо­лебны; 766-ой полк, стоящий в резерве, куда ездил совершать

литургию и беседовать по приглашению полкового священ­ника согласно желанию солдат. Всего за это время проведено 42 беседы. В лазаретах раздавались мною крестики, образки, листки религиозно-нравственного содержания и распростра­нялись св. Евангелие, псалтири, молитвословы и брошюрки религиозно-нравственного содержания. Беседы солдатами посещались весьма охотно и выслушивались с напряжением внимания, что заставляет верить, что текущие чрезвычайные события в нашей истории не заглушили окончательно в ду­шах солдат потребностей веры и желания послушать что-либо „Божественное"; книги же и брошюрки приобретаются солда­тами с живейшим интересом. У солдат замечается доброе от­ношение к своим священникам, которые ревностно трудятся. Священник 225 полка сообщил мне, что солдаты этого полка решили разобрать устроенное для них здание театра и сделать из этого материала храм, которого у них не было, говоря, что не такое время, чтобы веселиться. Храм устроен просто, но производит хорошее впечатление своим незатейливым убран­ством и порядком. Это весьма отрадное явление. Приходиться наблюдать — в некоторых местах есть хорошо устроенное зда­ние театра, а дома Божьего нет, и, конечно, в зимнее холодное время мало найдется охотников стоять на открытом воздухе и слушать Божественные службы, тогда как театры будут пере­полняться. Замечается значительная пониженность религиоз­ного настроения среди офицерства, которое в малом количе­стве посещает Богослужения и в религиозном отношении нуж­дается в поддержке, чтобы и с этой едва ли не самой важной стороны служить добрым примером для солдат. Настроение солдат в отношении войны составляет желать много лучшего. Часто при разъездах по железным дорогам, да и на местах при­ходится слышать горячие речи за то, чтобы нам не оставаться на позициях, а заключить мир во что бы то ни стало. Частные смены начальствующих лиц заставляют уже солдат не с таким доверием относиться и к своим прямым начальникам, причем они готовы при всяком случае обвинять их в измене, преда­тельстве, приверженности к старому режиму, хотя бы к тому не

было решительно никаких разумных оснований. А это приво­дит иногда к крайне горьким последствиям.

Проповедник в Особой Армии Архимандрит Петр.

 

11 сент. 1917 г.

 

Дежурный генерал штаба Особой Армии 18 сентября 1917 г.

№ 29490 / 2 Действующая армия.

Проповеднику Особой Армии архимандриту о. Петру Звереву.

По приказанию Командующего Армией Вам надлежит от­правиться в город Брянск и посетить 257 пехотный запасной полк для проповеди слова Божия чинам полка.

Генерал-майор Петров.

И.д. старшего адъютанта,

Подъесаул

Сергеев.

Архив УФСБ по Тверской области. Д.6540-С. Л.6.

Его Высокопреосвященству Высокопреосвященному Серафиму, Архиепископу Тверскому и Кашинскому Настоятеля Тверского Успенского Желтикова монастыря Архимандрита Петра

Рапорт.

Во втором часу ночи на 17 июля сего года к воротам обители подъехали автомобили — грузовики с вооруженными людь-

ми в солдатской и гражданской одежде, которые потребова­ли у моих сторожей немедленно отворить им ворота. Один из привратников вступил с ними в переговоры, а другой тем временем увестил меня и всю братию. Мы просили прибыв­ших подождать утра, но когда они произвели выстрел, оче­видно для устрашения, братия ударила в набат. Затем небла- говренные посетители вступили со мной в переговоры через закрытые ворота, читая ордер Советской власти о производ­стве в монастыре обыска. Я ответил им, что так как в настоя­щее время многие являются вооруженными и в солдатской форме и с разными ордерами, написанными лицами, часто неизвестными [...], то я прошу их, если они люди добрые и не злонамеренные и действительно явившиеся по распоряже­нию власти, подождать до утра, когда у нас монастырь откры­вается по устроенному богослужению и тогда исполнить все, что им поручено. Так как в это время стал стекаться народ из близлежащих деревень, то они вынуждены были с боль­шою неохотою [ожидать] утра. Тогда звон был прекращен, по монастырю были расставлены сторожа из числа братии, а все остальные направились в [собор] к св. мощам Святите­ля Арсения, у которых и начали петь молебен Пресвятой Бо­городице и Святителю Арсению с акафистом. За [несколько] минут до 4 часов мною было сделано распоряжение отворить ворота, но в это время [некоторые] из прибывших перелез­ли через ограду и привратник при них отпер ворота. Толпа прибывших вместе с крестьянами вошли в монастырь. Когда они все столпились вокруг старшего посреди монастырско­го двора, я вышел к ним из собора и они сообщили мне рас­поряжение Советской власти о производстве обыска. После этого они начали осмотр всего монастыря, начиная с настоя­тельских покоев, в которые вошли в шапках. Я остановил их и попросил снять шапки, так как в покоях имеются иконы. Часть беспрекословно повиновалась, а несколько человек вступили со мной в пререкания, говорили: „Кто верует, тот пусть и снимает, а мы не веруем, и потому это к нам не отно­сится". Я сказал им, что в свободной стране [провозглашена]

свобода совести и вероисповедания, [поэтому] должно быть оказываемо уважение к религиозным убеждениям и чувство верующих не должно быть никем возмущаемо и оскорбляе­мо. На эти слова мои один из них, лет 35-40, грубо сказал: „Нечего нам бабьи сказки рассказывать, это нас не касает­ся. Шапок не снимать, начинай, товарищи, обыск", — и всей гурьбой пошли по комнатам. Я попросил представителей из местного населения, чтобы они были свидетелями. В поме­щении было все перевернуто и перерыто, причем не раз от­пускались грубые насмешки и обращения. Так напр., увидав­ши флакон с одеколоном, один взял его в руки и потрясая им обратился ко мне: „О! Одеколон! Употребляете? Попиваете?" Другой, взявши бинокль и вешая его себе через плечо, ска­зал: „Советской власти не подчиняется, декретов не читает, бинокля не представил в комитет", причем не оставили они без внимания и просмотра переписки и бумаги, но ничего из них не взяли. Пройдя по всему помещению и не найдя в них никакого оружия, они намеривались, было, идти дальше, как в комнату ворвался какой-то 45 лет штатский в шапке и со сжатыми кулаками, подойдя вплотную ко мне, во всю мочь закричал: „Как ты смеешь столько времени не пускать нас? Какое право ты имел звонить в набат?! Вон отсюда! Сию же минуту убирайся вон из помещения на улицу!" При этих сло­вах он затопал ногами. На это я ему сказал: „Во-первых, про­шу Вас на меня не кричать и быть повежливее, а во-вторых, прошу вас показать мне ваши документы?" Тут он снова за­кричал на меня: „Как ты смеешь спрашивать у меня докумен­ты? Я — начальник и состою членом Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией". Я снова попросил его быть по­тише, не кричать и все-таки показать мне документы, т.к. мне отнюдь неизвестно, начальник ли он и имеет ли сам на это право. После этого он отвернулся к окну, долго рылся в бо­ковых карманах, вытаскивая разные бумаги, раскладывая их на подоконнике и, наконец, подал мне удостоверение в том, что он — Шибаев — состоит членом Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией.

Когда я возвратил ему его документы, то он снова пошел производить у меня обыск, причем „реквизировал" принад­лежащую мне пишущую машинку, не взятую первыми осма­тривавшими помещение (стало быть, в реквизиции ее не было нужды). Из моих покоев все они направились в ризницу, где были в шапках, курили, несмотря на мое предупреждение, своими руками касались облачений, крестов, Евангелий, со­судов, митр, наперсных крестов, панагий и других священных предметов, бывших в ризнице. При осмотре ризницы они по­зволили себе произносить кощунственные слова и издева­тельства над монашествующими. Так, в ризнице хранится железный ящик с вещами, оставшимися от покойного Прео­священного Епископа Гавриила и принадлежащими теперь его наследникам. Вскоре по кончине Преосвященного этот сундук был запечатан сургучной печатью, как раз затем была снята наследниками, причем от нее осталась лишь часть. Уви­девши, что тут была печать, искатели контрреволюции с на­смешкой стали говорить: „Отцы святые! Уже слазили в [ящик], очистили небось его! И печать сломали, у святых отцов какие ящики да сундуки. Золото храните! Ушли спасаться, а сами обирают!" Когда же они потребовали отпереть ящик, то надо было взять ключи у о. казначея, которому доверили насель­ники, но о. казначей был только что на дворе арестован Ши­баевым за приказание бить в набат. На него наставили шты­ки, заставили сесть на лавочку и не двигаться и затем приста­вили двух „товарищей" караулить его. Когда я узнал, что о. казначей арестован, я потребовал у Шибаева немедленно освободить его, сказав, что в противном случае мы не можем ничего показывать, т. к. ключи у о. казначея. Шибаев сделал знак рукой и коротко сказал: „Приведи". О. казначей был при­веден и освобожден. Прежде чем попросить его дать ключи, я спросил его при всех: „За что тебя, о. казначей, арестовали. „Не знаю", — ответил он. Тогда я обратился с вопросом к воо­руженным: „Потрудитесь мне сообщить, за что арестовали о. казначея?" Тогда Шабаев, поддержанный товарищами, ска­зал: „Что ты нам допрос учиняешь? Отпирай ящик!" В ящике

лежали двое часов, которые вертели в руках „товарищи", крест архимандричий и панагия, которые были ими осмотрены и небрежно брошены снова в ящик. В несгораемом шкафу, где хранятся монастырские документы, заинтересовали их рен­ты, которые они до сего рассматривали, удивляясь тем [что] там написано „не по-нашему". Я поспешил разъяснить им, что теперь все эти бумаги аннулированы и не представляют цен­ности. „Да?!", — сказал Шибаев и бросил их на дно ящика. Из ризницы пошли все в храм преподобных Антония и Феодосия Печерских. Тут вооруженные разделились: Шибаев с несколь­кими в сопровождении меня и ризничного пошли в храм, часть отправилась с экономом по подвалам, часть перелезли в сад и стали обрывать яблоки, еще совсем зеленые, а часть по­шла по келиям. При входе в храм я попросил Шибаева снять шапку, он снял сам и сказал своим: „Всем не ходить, идите двое, шапки снять". Осмотревши храм, он заинтересовался каменным гробом святителя Арсения, стоял около него и рас­сматривал и затем мирно спрашивал у меня объяснений, зая­вив, что он никогда его раньше не видел. В алтарь с Шибае­вым вошли двое со штыками и ружьями. На просьбу не вхо­дить с оружием в алтарь, они отвечали: „Это не ваше дело, мы знаем, что делаем, мы при своей обязанности". В алтаре Ши­баев сам поднимал одежду, как на жертвеннике, так и на св. престоле, ища не спрятано ли под ними какого оружия. От­сюда направились в храм св. Алексея — Человека Божия, где я уже сам спешил к св. престолу, чтобы приподнять немного одежду и не дать возможности им самим касаться св. престо­ла. После этого храма были осмотрены покои Царевича Алек­сия Петровича и мы все вышли на монастырский двор. Тут Шибаев обратился ко мне с таким вопросом: „А можно мне осмотреть собор, где мощи?" Я сказал ему: „Можно и надо это сделать, чтобы не было никаких недоразумений, и подобные обыски не повторялись больше под предлогом, что не все осмотрено". Он снова отдал приказ не ходить больше двоих в собор никому, поставил караул у дверей, велел снять шапки, снял сам и направился прямо в алтарь, куда мы вошли вдво-

ем только. Тут он наедине очень просто и мирно спросил меня: „А что, бывает народ-то у вас?" — „Да, по милости Божией на­чинает