Г.Именной, объявленный из Сената, в дополнение указа 1722 г. указ «О свидетельствование дураков в Сенате».

1724 г. Учреждена Академия наук (Петербург).

Управление богоугодными заведениями передано Камер-кол­легии (финансовому управлению).

1726 г. Из ранее открытых 42 «цифирных» (арифметических) начальных школ продолжили работу 25.

Всего в «цифирные» школы с 1716 по 1726 г. записан 2051 ученик, успешно окончили школу 302 ученика.

Резюме

До Петровских реформ отношение власти и населения страны к калекам и немощным совпадало, в годы лихолетья они претерпе­вали те же невзгоды, что и все, но почти не подвергались созна­тельным гонениям. Верхи и низы испытывали равное нищелюбие и сочувствие к убогим, нередко проявляя к ним личную милость и сострадание.

Петровские реформы раскололи общество на «цивилизацию» и «почву». С этого времени отношение власти и населения Россий­ской империи к убогим перестает совпадать. По воле самодержца страна вынужденно принимается взращивать по протестантским образцам деятельную благотворительность, создавать систему государственного призрения. Из-за стремительности и чужеродности предпринятые преобразования не нашли поддержки у подав­ляющей части населения.

«Почва» (народ), не обладающая властными полномочиями, финансовыми средствами, по преимуществу бесправная, чья тра­диция все более противоречила писаному закону и не поддержива­лась официальной церковью, участвовать в навязанной самодерж­цем деятельной благотворительности не стремилась. Простой человек не понял и не принял Петровские реформы, предпочитая организованному призрению милостыню. Выдвигая из своих ря­дов отдельных подвижников, «почва» тем не менее, оказывалась в стороне от создаваемой государством системы призрения запад­ноевропейского толка.

Сторонники западных моделей образования и организованной светской благотворительности исчислялись единицами. Большин­ство представителей привилегированных сословий и духовенства идею государственного призрения не восприняли. Оказалось не­возможным принять по царскому указу, и тем более создать в од­ночасье, как мечтал Петр I, те общественные институты призре­ния, на взращивание которых западный христианский мир затратил несколько столетий первого периода эволюции отноше­ния к людям с физическими и умственными недостатками.

Ростки государственной социальной политики, вызванные к жизни Петровскими реформами, зачахли в пору правления Ан­ны Иоанновны. Верховная власть, ранее запретившая подаяние нищим и калекам и заявившая об учреждении соответствующих официальных служб и заведений, перестала эти службы развивать и поддерживать. Государство, взяв курс на возврат к старине, огра­ничилось прекращением исполнения ранее принятых на себя обя­зательств по организации светского призрения. Обнищавшее и по­стоянно обираемое императрицей и ее фаворитами население оказалось не в состоянии помогать страждущим.

Прошедшее после смерти царя-реформатора сорокалетие мож­но оценить как печальное для дела развития светской благотвори­тельности в России. Все задуманные преобразования остались на бумаге, правительство о них забыло, а россиянам — как «почве», так и «цивилизации» — петровские эксперименты по искоренению традиционных форм милосердия и насаждению регламентирован­ного попечения убогих и калек изначально представлялись непо­нятными и ненужными. Первая попытка переноса западных моде­лей светской благотворительности на отечественную почву завершилась полным крахом.

Венценосные потомки Петра I не включались в деятельную благотворительность, перестав при этом следовать правилам мило­стыни в духе идеалов православного благочестия. Исконная тради­ция ослабевала, а новые правила не приживались.

В эпоху Елизаветы, стремившейся вернуться к принципам правления Петра Великого, власть декларирует необходимость ор­ганизации светского призрения, пытается вновь навязать обществу западную модель благотворительности, но при этом не прилагает даже минимальных усилий к ее финансовому, организационному и кадровому обеспечению. Государыня ограничивается изданием грозных указов и карательными мерами, не переходя к реальному строительству богоугодных заведений, которые без ее вмешатель­ства появиться в России не могли. Трагическое рассогласование властных решений и общественных устремлений, указующих ди­ректив и исполнительской дисциплины, благих порывов и их фи­нансового обеспечения становится характерной чертой развития светской благотворительности в России времен Елизаветы.

Усиливается наступление на юродивых, за некоторыми из них раскольническая комиссия устанавливает полицейский надзор, на других заводит уголовные дела. Юродивый-обличитель и юроди­вый-сумасшедший одинаково отторгаются властью, вызывают у нее подозрение и неприязнь. Для людей, испытывающих к одер­жимым и бесноватым чувство сострадания, демонстрировать его публично становится небезопасно. Человек, проявляющий демон­стративное сердоболие к юродивому, в глазах государства выглядит неблагонадежным. Простонародье, люди «подлого сословия», про­должают прислушиваться к бессвязной речи бесноватых, но дела­ющие служебную карьеру представители «цивилизации» уже вы­нуждены сторониться их.

Корона шаг за шагом ограничивает сферу влияния церкви и последовательно ущемляет ее имущественные права. Испытываю­щее финансовые притеснения, изнуренное в борьбе с расколом и теряющее доверие паствы, православное духовенство, в отличие от западного, не только перестало играть сколько-нибудь значимую роль в деле негосударственного призрения, но и надолго отошло от этой деятельности, как таковой. Церковно-христианская благо­творительность в России переживала глубокий кризис на протя­жении всего XVIII столетия.

В отличие от своих западных современников российские аристо­краты середины XVIII в. единодушно считают слепоту, физическое увечье достаточными причинами для поражения человека в правах.

Фундамент будущих перемен в деле организации светского призрения в России заложен Екатериной II. Сторонница просве­щенного абсолютизма, лютеранка, перешедшая в православие, прагматичная и не нищелюбивая императрица, пекшаяся о благе подданных, не оглядывалась на русские обычаи и не считалась с ними. Екатерина Великая перешла от слов к делу и попыталась со­здать в стране европейскую систему закрытого государственного призрения. В 1775 г. императрица провела губернскую админист­ративную реформу и учредила Приказ общественного призрения, в чье ведение вошли народное просвещение, медицинская помощь, а также богадельни, сумасшедшие дома, приюты. Организацию призрения убогих императрица вменила в обязанность чиновниче­ству. В сложной государственной структуре определилось конк­ретное должностное лицо, несущее ответственность за нищих, ду­шевнобольных и инвалидов, им стал частный пристав.

Усилиями Екатерины II в обеих столицах удалось создать по­казательные структуры государственной благотворительности, по губерниям учредить Приказы общественного призрения. Был создан прецедент организации светского филантропического учеб­но-воспитательного заведения для детей бедноты, включая малоус­пешных учеников. Московский и петербургский Воспитательные дома становятся моделью государственного приюта для детей-си- рот, предусматривающую их обязательное образование.

Стартовав на полтора столетия позже Западной Европы, Рос­сия обрела во времена Екатерины II все типы известных протес­тантским странам благотворительных заведений и вышла на пере­довые позиции за четверть века, правда, в пределах двух столичных городов. Обеспечить призрение всех нуждающихся на громадной территории Российской империи оказалось весьма затрудни­тельным, необходимые предпосылки к тому в стране не успели сложиться.

Подлинное развитие светской благотворительности в обще­стве, терпевшем крепостничество, оказалось невозможным. От че­ловека, пекущегося о разведении крепостных как о размножении домашней скотины, нельзя ждать европейского понимания естест­венного права, желания поддерживать государственную филантропию, заниматься деятельной благотворительностью или задумы­ваться о необходимости обучения глухих и слепых детей.

«Просвещенная деспотия» видит необходимость в филантро­пии, но милосердию этому предписаны жесткие государственные рамки, творится оно исключительно в установленных формах, а главное — в известных правительству целях. Государственная бла­готворительность не имеет ничего общего с традицией милости и милостыни, не случайно филантропические акции сочетались с продолжением наступления на нищенство. Список ранее издан­ных карательных указов Екатерина II пополнила еще дюжиной соб­ственных. Выходившие почти ежегодно постановления во многом повторяли друг друга, но по-прежнему оказывали малое влияние на происходящее. Почвенная Русь держалась за свои привычки.

Возводя систему призрения, государство вольно или невольно пыталось сломать традицию, искоренить милостыню во спасение, нищелюбие — те духовные опоры, которые помогали русскому че­ловеку выстаивать и перед лицом рока, и перед еще более грозным для соотечественника лицом безжалостной власти, помогали переносить тяжелые жизненные испытания. Средневековое незамут­ненное нищелюбие простонародья деформировалось и иссякало, но оно не исчезло окончательно, скорее сжалось и окуклилось, продолжая таиться в душах людей. Вековые ценности нищелюбия и милостыни во спасение оставались в фонде абсолютов и святынь национальной культуры. Они служили русскому человеку опорой в его молчаливом сопротивлении навязываемым ценностям орга­низованной социальной опеки, лишенной, по его мнению, и чувст­ва, и смысла.

В екатерининскую эпоху «просвещенного деспотизма» доступ к образованию получают ранее ущемленные в этом праве сословия и социальные группы. Открываются гарнизонные школы для обу­чения солдатских детей; быстро растет число духовных школ, се­минарий для обучения детей духовенства; организуется женское образование; создаются воспитательные дома для обучения сирот и детей из бедных семей; открываются школы для иноверцев. Пре­кращается преследование раскольников, веротерпимость провоз­глашается как государственная политика. Либеральные инициати­вы по обеспечению доступа к образованию лиц из низших сословий, представителей других, ранее угнетаемых социальных групп не затрагивают детей инвалидов. В национальном сознании убогие не воспринимались людьми второсортными, не вызывали страха как опасные «чужие» и не осмысливались как особо угне­тенная социальная группа.

Динамично меняющееся правовое положение инвалидов, все учащающиеся попытки индивидуального обучения глухих — эти и другие феномены западной жизни, характерные для завершающей фазы второго периода, в России конца XVIII столетия отсутствуют.

Предложенное «цивилизацией» закрытое призрение, организо­ванная благотворительность, неприятие нищенства должны были воплотиться не просто в нормы закона, но в жизненный уклад, культурную норму, однако за столь короткий исторический срок общество не могло воспринять их, тем более что внутриполитические курсы монархов, сменявших друг друга на российском пре­столе, часто не совпадали.

Придя к власти, Павел I немедленно и почти повсеместно упразднил екатерининские Приказы общественного призрения, за­крыл городские сословные думы, перепоручив управление города­ми военно-полицейским органам. Государственное призрение монарх понимал по-своему, по его воле был создан орган управления системой учебно-воспитательных, благотворительных и лечебных учреждений, впоследствии получивший название «Ведомство уч­реждений императрицы Марии» (ВУИМ), открывались внесословные больницы, возникали медицинские коллегии и врачебные управы.

Во главе ведомства Павел I поставил свою супругу Марию Фе­доровну, доверяя ей попечение общества благородных девиц, вос­питательных домов, лечебниц, сумасшедших домов, приютов и бо­гаделен — всех существовавших на тот момент благотворительных учреждений. Императрица Мария Федоровна становится подлин­ным подвижником деятельной благотворительности в России. Ее подвиг на посту главы ведомства служил примером филантропии, исходящей из внутренней потребности творить добро для тех, кто нуждается в помощи и милосердии. Огромную власть и возмож­ность распоряжаться большими средствами императрица Мария Федоровна всецело использовала для развития светской благотво­рительности в России в полном согласии с протестантскими цен­ностями, но одновременно она обладала столь близкой русской ду­ше способностью угадывать сердцем положение человека, хоть чем-нибудь несчастливого и неудовлетворенного. Словом и делом на протяжении всей своей жизни Мария Федоровна доказывала подданным, что деятельная благотворительность есть благо для общества, если движется искренним чувством милосердия, состра­дания и любви к людям.

Александр I, заняв российский трон, провозглашает курс на либерализацию общественной жизни. Освобождаются полити­ческие заключенные и в их числе люди, ранее заточенные в мона­стыри и сумасшедшие дома. Самодержец возвращает гражданские права тем, кто прежде по суду был поражен в них, восстанавливает «жалованные грамоты» дворянству и городам. Даровав большой части подданных право собственности на землю (1801), император тем самым увеличил круг россиян, обладающих гражданским ста­тусом.

Александр I создает Министерство народного просвещения (1802), разрешает открытие университетов в Дерпте (1802), Виль­но (1803), Харькове и Казани (1805), педагогического института в Петербурге (1804). Отменяются цензурные постановления и другие ограничения в области просвещения и народного образо­вания.

Благодаря либерализации общественной жизни, ориентации на европейские ценности и новинки возникает идея перенять инозем­ный опыт создания институтов для слепых и глухонемых. Волей просвещенного монарха модель специальной школы попала в Россию до того, как получила распространение даже в тех европей­ских странах, где политические, экономические и социально-куль­турные предпосылки к ее возникновению складывались столе­тиями.

Открытие королевских училищ для глухих и слепых в Европе явилось результатом политических и экономических реформ, се­куляризации общественной жизни, законотворчества в области гражданских и имущественных прав, развития науки (философии, медицины, педагогики), университетской традиции, неуклонного роста числа светских школ, книгопечатания, переосмысления прав людей с сенсорными нарушениями, накопления успешного опыта их индивидуального обучения. И за рубежом опытные специаль­ные институты возникали по воле первого лица государства, но в Европе то был ответ просвещенного монарха на инициативы снизу. Общество (образованная его часть) поднялось до понима­ния необходимости распространить законодательство об образова­нии на детей-инвалидов. В отличие от европейских венценосных особ Александр I, учреждая первые специальные школы, не мог опереться ни на одну из групп или слоев населения, исключая, возможно, некоторых обрусевших иноземцев да выученных на За­паде дворян. На момент монаршего решения в России не сложи­лись все необходимые социально-культурные предпосылки для развития практики специального обучения, вследствие чего и трудности, сопровождавшие создание образцовых школ для глу­хих и слепых детей, были из ряда вон выходящими.

Условной границей второго и третьего периода эволюции слу­жат прецеденты открытия специальных школ для глухих и слепых детей. Эти события пришлись как в Европе, так и в России на ко­нец XVIII — начало XIX в. Начавшийся на пять веков позже, чем в Европе, второй период завершился в те же хронологические сро­ки, однако отечественная практика специального образования на­чала складываться под влиянием западного опыта при отсутствии необходимых социально-культурных предпосылок. Резюме

Точкой отсчета третьего периода эволюции служат прецеденты открытия в столице училищ для глухих (1806) и для слепых (1807). Завершение периода приходится на 30-е гг. XX столетия и связано с законодательным оформлением отечественной системы специаль­ного образования, включающей несколько типов специальных школ: для детей с нарушением слуха, зрения, интеллекта и трудновоспитуемых. По своей протяженности третий период в нашей стране оказался короче, чем в Европе, — он длился чуть больше столетия (1806—1930). Его уникальность состоит в том, что эволюци­онный процесс развития был прерван революциями и гражданской войной.

Переход Российской империи в третий период обеспечили ли­беральные реформы Александра I. Патриотический подъем, вы­званный Отечественной войной 1812 г., массовое знакомство участников военных походов с европейским укладом жизни повлекли за собой всплеск благотворительности. Волна филантропии, пита­емая исконным состраданием к страждущим и убогим, обретала формы деятельной светской благотворительности, ширились ряды жертвователей из аристократического круга.

Смена государственного политического курса в годы правле­ния Николая I отрицательно сказалась на благотворительной ак­тивности «верхов». Ограничение свобод и борьба с инакомыслием неминуемо привели к усилению государственного контроля над деятельностью частных учебных и благотворительных заведений, затормозили рост их сети.

Либеральные реформы Александра II — отмена крепостного права (1861), учреждение земства и органов городского самоуправ­ления (городских дум), судебная реформа (1864) — позитивно изменили жизнь в Российской империи и вполне закономерно повлекли за собой развитие организованной благотворительности.

К концу XIX столетия государственное и общественное при­зрение наорало силу и стремительно обрело наивысшую свою форму — попечение. Благотворительность перестает быть прерога­тивой аристократии, в круг деятельных попечителей детских при­ютов и специальных школ наряду с ней входят купечество, мелко­поместное дворянство, духовенство, разночинцы, зажиточные горожане и крестьяне. Отношение материально обеспеченной и образованной части общества к инвалидам кардинально меняется, вследствие чего множится число сторонников обучения детей с на­рушением зрения и слуха, убежденных в необходимости организа­ции специальных школ. Просвещенная часть общества с понима­нием начинает относиться к инициативам энтузиастов (медиков и педагогов), стараясь по мере сил поддерживать их. Опытные импе­раторские училища перестают вызывать у соотечественников удивление, более того, на исходе XIX столетия немалая часть про­свещенных россиян признает за глухим или слепым ребенком пра­во на получение школьного обучения.

Накануне мировой войны ряд стран Западной Европы завершил первый этап строительства национальных систем специального об­разования. Российская империя находилась в стадии активного со­зидания такой системы, но страна вошла в общеевропейский поток и не была в нем аутсайдером. Более того, в России проявляется не поощряемый на Западе демократизм организации обучения детей-инвалидов: пол, сословная, религиозная или национальная при­надлежность ребенка не имели решающего значения при приеме в учебное заведение. Изначально вынужденный опыт комплектова­ния первого училища глухонемых (1807) обрел спустя столетие черты демократической традиции, возможно, потому, что уходила она своими корнями в исконные русские и православные идеалы благочестия, жалости и сострадательного отношения к детям, обиженным судьбой. То, что не допускалось при организации обучения здоровых детей, становится позволительным и одобряемым в орга­низации обучения детей-инвалидов.

На рубеже XIX—XX вв. в империи начинают складываться профессиональные сообщества сурдопедагогов и тифлопедагогов, происходит консолидация сторонников обучения глухих и слепых, проводятся съезды по проблемам обучения детей-инвалидов. Их участники признают необходимость расширения сети специаль­ных учебных заведений, открытия для малышей из «бедного клас­са населения» специальных детских садов, создания для «малоус­пешных» учащихся вспомогательных классов и школ.

Накануне Первой мировой войны Россия имела сеть специаль­ных учебных заведений, сложился учительский корпус, педагоги ведущих школ обладали хорошей профессиональной подготовкой, появилось немало сторонников введения обязательного всеобщего бесплатного обучения глухонемых и незрячих детей. Одновремен­но зарождается система опеки и воспитания слепоглухонемых детей.

Инициатива организации практики обучения детей с отклонени­ями умственного развития в России исходила не от государства, как это было в Германии, и не от родителей, как это случилось в Англии, а со стороны интеллектуалов — врачей, педагогов, общественных дея­телей, озабоченных положением «ненормальных» детей.

К 1914 г. в монархической России сложились необходимые со­циально-культурные предпосылки организации школьного обуче­ния умственно отсталых детей. Предложение Государственной думы ввести в стране всеобщее начальное обучение (1908) иници­ирует общественное движение за открытие вспомогательных клас­сов и школ. Динамика их возникновения в 1908—1917 гг. свиде­тельствует о том, что и в этом направлении Россия быстро догнала страны, лидировавшие в строительстве систем специального обу­чения.

Итак, в Российской империи начала XX в. сложились экономи­ческие, политические и социально-культурные предпосылки, необ­ходимые для оформления национальной системы специального образования.

· Власть признала необходимость введения всеобщего началь­ного обучения, отведя на реализацию планов десять лет (с 1908 по 1918 г.).

· Население признает образование ценностью.

· Деятельная благотворительность становится культурной нормой.

· Создана система светского (государственного, муниципаль­ного и частного) призрения. Культурные русские люди более не могли ограничивать свое вмешательство в жизнь инвали­да подаянием. Идея социального призрения, специального воспитания и обучения (в том числе ремесленного) де­тей-инвалидов обретает все больше сторонников.

· Деятельным призрением детей-инвалидов активно занялась Православная церковь. Межконфессиональные разногласия не мешали православному, протестантскому и католическо­му клиру равно целеустремленно прививать пастве терпи­мое, сострадательное, участливое отношение к детям-инва- лидам, благословлять деятельную благотворительность.

· Возникают, множатся и крепнут общественные организации и фонды, берущие на себя социальную опеку людей с недо­статками физического и умственного развития. Попечитель­ства стимулируют власти к принятию законодательных ре­шений в сфере опеки и образования инвалидов, пытаются контролировать их исполнение.

· Положение инвалидов (взрослых и детей) является предметом внимания и обсуждения в средствах массовой информации.

· Создана сеть специальных учреждений, включающая заведе­ния для глухих, слепых, умственно отсталых и слепоглухо­немых детей.

· Государство обладает достаточным экономическим ресурсом для финансирования системы специального образования, выработан механизм финансирования специальных учебных заведений.

· Наличествует достаточный корпус юристов, врачей, учите­лей, копится опыт профессиональной подготовки педагогов для специальных школ.

· Происходит объединение специалистов, занятых лечением, обучением и воспитанием детей-инвалидов, состоялись их первые профессиональные съезды.

· Сформулирована, признана и закреплена в резолюциях про­фессиональных съездов мысль о необходимости распростра­нения дефектологических знаний среди учителей народных школ и родителей.

· Множится количество переводных и отечественных науч­ных, научно-методических и научно-публицистических изда­ний по общей и специальной психологии и педагогике. Ли­тература подобного рода пользуется все большим спросом.

· Законодательство об образовании и социальной опеке де­тей-инвалидов отсутствует, но благожелательное к ним отно­шение монарх демонстрирует личным примером и чиновни­честву всех рангов, и обществу.

Динамичное развитие сети специальных заведений отражает готовность государства и общества идти по пути признания права глухих, слепых и умственно отсталых на обучение, готовность к построению национальной системы специального образования.

К концу первой четверти XX в. Российская империя имела шансы эволюционно завершить первый этап строительства систе­мы специального образования, естественным образом вставая на европейский путь и не уступая по срокам западным странам-лидерам, однако этого не случилось.

Социалистическая революция 1917 г. коренным образом изме­нила ценностные ориентации государства, его политическое устройство, общественный уклад, что естественным образом сказалось на судьбах «ненормальных» детей. Фундамент действовавшей в стране системы государственного и общественного призрения, специального образования новая власть целенаправленно разру­шает.