На вешалке в гостинице Беркли,

 

АДРЕСОВАННАЯ ДЖОНУ СЬЮАРДУ Д. М.

 

(Не врученная)

 

27 сентября.

 

Друг Джон!

Пишу на тот случай, если произойдет что-- нибудь непредвиденное. Иду

один на кладбище. Меня радует, что сегодня ночью "He-- мертвой" Люси не

удастся выйти, так что завтра ночью оно выявится еще определеннее. Поэтому я

приделаю к склепу то, чего она не любит -- чеснок и крест, и таким образом

запечатаю гробницу. Она как "He-- мертвое" еще молода и будет осторожна.

Кроме того, это препятствует ей лишь выйти, но не от-вратит ее от желания

выходить: когда "He-- мертвое" в отчаянии, то ищет выхода там, где меньше

всего сопро-тивления. Я буду находиться поблизости от заката до восхода

солнца, и если представится что-- нибудь инте-ресное, то я своего не упущу.

Люси я не боюсь, но по-баиваюсь того, другого, из-- за которого она "He--

мертвое"; у него теперь есть право и власть искать ее могилу, и у него она

может найти защиту. Он хитер, судя по словам Джонатана и по тому, как он

околпачивал нас, играя жизнью Люси; да и вообще "He-- мертвое" во многих

отношениях очень сильно. Оно обладает силою два-дцати людей; даже та сила,

которую мы вчетвером вли-пали в кровь Люси, пошла исключительно ему на

пользу. Кроме того, он может созывать волков и сам не знаю кого еще. Так

что, если он придет туда ночью, то за-станет меня: но больше никто не должен

присутство-вать при этом, а не то будет скверно. Но, возможно, что он не

станет покушаться на это место. У него, на-верное, есть на примете более

интересная добыча, чем кладбище, где спит "He-- мертвое" и сторожит старик.

Пишу это на случай, если... Возьми все бумаги, ко-торые находятся тут

же, дневник Харкера и остальное, и прочти их, а затем отыщи "He-- мертвое",

отруби ему голову, сожги его сердце, вбей в него кол, чтобы мир на-конец

вздохнул свободно.

Итак, прощай,

твой Ван Хелзинк.

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

 

28 сентября.

 

Прямо удивительно, до чего благотворен сон. Вчера я почти готов был

поверить ужасным идеям Ван Хел-зинка, теперь же они мне кажутся дикими и

лишенными всякого смысла. Не может быть, чтобы он сошел с ума. Должно же

быть какое-- нибудь объяснение всем этим таинственным событиям. Возможно,

профессор сам их создал. Постараюсь найти разгадку этой тайны.

 

 

29 сентября. Утром.

 

Артур и Квинси зашли вчера около 10 часов к Ван Хелзинку: он объяснил

все, что нам нужно делать, обра-щаясь главным образом к Артуру, точно все

наши же-лания были сконцентрированы в нем одном. Он говорил, что надеется на

общую помощь, так как нам предстоит очень большая задача. Затем спросил

Артура, удивился ли он его письму.

-- Я? Да! Оно меня порядком встревожило. За последнее время я пережил

так много горя, что не оста-лось больше сил. Мне было бы очень интересно

узнать, в чем дело.

-- Я хочу вашего согласия на то, ответил Ван Хелзинк, -- что я

собираюсь сделать сегодня ночью. Я знаю, что требую многого, и только тогда,

когда вы узнаете, в чем дело, вы поймете, что это действительно много.

Поэтому я хотел бы, чтобы вы доверились мне пока "втемную", чтобы потом не

упрекали себя ни в чем. Вы будете некоторое время сердиться на меня -- с

этим придется примириться.

-- Я вовсе не желаю покупать кота в мешке, -- возразил Артур. -- Если

тут затрагивается честь джен-тльмена или же моя вера христианина, то я никак

не могу дать вам подобных обещаний. Если бы обещаете, что ваше намерение не

затрагивает ни того, ни другого, то я сейчас же даю свое согласие: хотя,

клянусь жизнью, я никак не могу понять, к чему, вы клоните.

-- Я принимаю ваши ограничения, -- сказал Ван Хелзинк, -- но прошу вас

лишь об одном -- быть уве-ренным, что мои поступки не затронут этих

ограниче-ний, но вы, раньше, чем станете меня осуждать, хоро-шенько взвесьте

свое решение.

-- Решено! -- сказал Артур. -- Итак, переговоры кончены; могу я теперь

спросить у вас, в чем дело?

-- Мне очень хочется, чтобы вы пошли со мной на кладбище в Кингстэд, но

только по секрету от всех. Артур был изумлен.

-- Туда, где похоронена Люси? -- Профессор кив-нул головой. Артур

продолжал:

-- Зачем?

-- Чтобы войти в склеп.

-- Вы говорите это серьезно, профессор, или же-стоко шутите?..

Простите, я вижу, -- серьезно. Наступила длинная пауза. Наконец он спросил:

-- Зачем же в склеп?

-- Чтобы открыть гроб.

-- Это уж слишком, -- сердито сказал Артур, вставая. -- Я согласен на

все, что благоразумно, но на та-кое... такое осквернение гроба той,

которую...-- дальше он не мог говорить от негодования. Профессор с

состра-данием посмотрел на него.

-- Если бы я мог уберечь вас хоть от одной муки, видит Бог, я сделал бы

это, -- сказал он. -- Но сегодняш-ней ночью вам придется пройти по тернистой

дороге, иначе той, которую вы любите, придется потом, быть может, даже и

навеки, ходить по пылающему пути.

Артур побледнел и вскричал:

-- Будьте осторожны, сэр, будьте осторожны!

-- Не лучше ли вы послушаете, что я вам скажу? -- произнес Ван Хелзинк.

-- Тогда, по крайней мере, вы будете знать, что я вам предлагаю. Сказать?

-- Итак уже все ясно, -- вставил Моррис.

После некоторого молчания Ван Хелзинк продолжал -- видно было, что это

стоило ему большого труда.

-- Мисс Люси умерла, не так ли? Да? Следователь-но, все в порядке. Но

если она не умерла?

Артур вскочил на ноги.

-- Господи! -- вскричал он. -- Что вы хотите этим сказать? Разве

произошла какая-- нибудь ошибка? Разве ее похоронили живой?

Он впал в такое отчаяние, что тяжело было смотреть на него.

-- Я ведь не сказал, что она жива, дитя мое; я не то хотел сказать. Я

хочу сказать только, что она "не-мертва".

-- Не мертва! Не жива! Что вы хотите этим сказать? Что это -- кошмар,

или что-- то еще более ужасное?

-- Бывают тайны, о которых мы можем только до-гадываться, которые могут

разрушаться лишь годами и по частям. Поверьте, перед нами лишь часть тайны.

Но я ничего еще не сказал. Вы разрешите мне отрубить голову мертвой Люси?

-- Клянусь небом и землей, нет! -- вскричал Артур с негодованием. -- Я

ни за что на свете не соглашусь на поругание ее тела. Ван Хелзинк, вы

слишком пы-таете меня! Что я сделал вам дурного, за что вы меня так

терзаете? Что сделала вам эта бедная девушка, за что вы так издеваетесь над

ее могилой? Или вы сошли с ума, говоря подобные вещи, или я помешался,

слу-шая их! Не смейте даже думать о подобном оскверне-нии, я ни за что не

дам своего согласия! Я пойду за-щищать ее могилу от поругания, и, клянусь

Богом, я ее защищу!

Ван Хелзинк встал со своего места и сказал сурово и серьезно:

-- Лорд Годалминг, у меня тоже есть долг, долг по отношению к другим, к

вам и к умершей, и клянусь Богом, я это сделаю. Я прошу вас лишь об одном:

пой-демте со мною, посмотрите и послушайте, и если позже я предложу вам то

же самое, не беритесь за дело рев-ностнее меня, ибо тогда я исполню свой

долг по соб-ственному усмотрению. Тогда я исполню ваше желание и буду готов

дать вам отчет, когда и где вы захотите.

Тут голос его дрогнул, и он продолжал гораздо мягче:

-- Но, умоляю вас, не смотрите на меня так сердито. В моей жизни было

много тяжелых минут, терзавших мне душу, но такая трудная задача впервые

выпала на мою долю. Поверьте, когда настанет время и вы пере-мените свое

мнение обо мне, то один лишь ваш взгляд сотрет воспоминания об этих ужасных

часах, ибо я сде-лаю все, что во власти человека, чтобы спасти вас от горя.

Подумайте только! Чего ради я стал бы так тру-диться и мучиться? Я пришел

сюда чтобы помочь вам, во-- первых, чтобы оказать услугу моему другу Джону,

во-- вторых, и помочь милой молодой девушке, которую я, как и вы, очень

полюбил. Ей, -- мне стыдно сказать, но я говорю это просто, -- я отдал то,

что дали и вы: кровь из моих вен; и дал ее я, который вовсе не был

воз-любленным Люси, а лишь врачом и другом; если моя смерть в состоянии дать

ей что-- нибудь теперь, когда она "He-- мертва", то я отдам жизнь охотно.

Он сказал это с какой-- то благородной, мягкой гор-достью, и Артур был

очень тронут этим. Он взял руку старика и сказал дрожащим голосом:

-- О, как ужасно об этом думать, и я никак не могу понять, в чем дело,

но обещаю вам идти с вами и ждать.

 

 

Глава шестнадцатая

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

(Продолжение)

 

Ровно без четверти двенадцать мы перелезли через низкую ограду

кладбища. Ночь была темна, луна лишь порою выглядывала из-- за туч,

тянувшихся по небу. Мы старались держаться как можно ближе Друг к другу; Ван

Хелзинк шел впереди, показывая дорогу. Когда мы подошли к могиле, я начал

внимательно следить за Ар-туром, так как близость местности, связанной со

столь-кими печальными воспоминаниями, могла его взволно-вать; но он держался

молодцом. Должно быть, таин-ственность увлекла его. Профессор открыл дверь

склепа и, заметив наше колебание, подбодрил нас тем, что сам прошел вперед.

Мы последовали за ним, и он закрыл за нами дверь. Затем он зажег тусклый

фонарь и указал на гроб. Артур, сильно волнуясь, двинулся вперед; Ван

Хелзинк сказал мне:

-- Ты вчера был со мною. Тело Люси лежало тогда здесь в гробу?

-- Да, лежало.

Профессор обратился к остальным:

-- Вы слышите? И все-- таки кое-- кто мне еще не верит. Он взял

отвертку и снова снял крышку с гроба. Артур, бледный и молчаливый, глядел на

это; когда крыш-ку сняли, он ступил вперед.

Ван Хелзинк откинул цинковую крышку, мы взгля-нули в гроб и попятились

назад.

Гроб был пуст!

В течение нескольких минут никто не произнес ни слова.

Затем профессор сказал:

-- Два дня тому назад я пришел сюда со Сьюардом и открыл гроб; и мы

нашли его пустым, как и сейчас. За-тем мы остались ожидать и увидели нечто

белое, дви-гавшееся между деревьями. На следующий день мы пришли сюда днем и

нашли Люси в гробу. Не правда ли, Джон?

-- Да.

-- В ту ночь мы пришли как раз вовремя. Пропал еще один ребенок, и мы,

благодаря Богу, нашли его не-вредимым среди могил. Вчера я пришел сюда до

захода солнца, так как при заходе солнца "не-- мертвое" оживает.

Я прождал тут всю ночь до восхода, но ничего не увидел. Должно быть,

потому, что я привесил к дверям чеснок, которого "не-- мертвое" не выносит,

и другие вещи, которых оно избегает. Сегодня вечером, еще до захода солнца,

я снял чеснок и все остальное, вот по-чему мы нашли гроб пустым. Подождите

вместе со мною. До сих пор тут происходило очень много стран-ного. Если мы

потихоньку спрячемся где-- нибудь вне склепа, мы увидим еще более странные

вещи.

Мы по очереди вышли из склепа, профессор вышел последним и закрыл за

собою дверь.

О, как приятен и чист был ночной воздух после душ-ного склепа! Ван

Хелзинк принялся за работу. Сначала он вынул из своего саквояжа что-- то

вроде тонких ва-фельных бисквитов, аккуратно завернутых в белую сал-фетку,

затем полную горсть беловатого вещества вроде теста или замазки. Он мелко

накрошил вафли и смешал с замазкой, потом, накроив из этой массы тонкие

по-лосы, замазал щели дверей склепа. Меня это озадачило, и стоя поблизости

от него, я спросил, что он делает. Артур и Квинси подошли тоже, так как оба

были очень заинтересованы. Он ответил:

-- Я закрываю вход в могилу, чтобы "He-- мертвое" не могло туда войти.

-- А это что? -- спросил Артур.

Ван Хелзинк благоговейно снял шляпу и сказал:

-- Святые дары. Я привез их из Амстердама. У меня есть отпущение

грехов.

Ответ мог устрашить самого ярого скептика, и каждый из нас

почувствовал, что при таких серьезных ша-гах профессора, шагах, при которых

он решается употребить самое для него священное, невозможно ему не верить.

Мы тихо и покорно заняли указанные места вокруг склепа, стараясь

разместиться так, чтобы никто из прохожих не мог нас заметить. Я жалел

других, в особенности Артура. Мне самому весь этот страх был уже знаком по

предыдущему визиту.

Наступило долгое молчание, бесконечная, томитель-ная тишина, затем

послышался тихий и резкий свист профессора. Он указал вдаль: на тисовой

дорожке по-казалась белая фигура, которая медленно приближа-лась, и в ту же

минуту из-- за мчавшихся туч выглянула луна и с поразительной отчетливостью

осветила жен-щину с темными волосами, одетую в саван. Лица не было видно,

поскольку оно склонилось, как казалось, над белокурым ребенком. Было тихо,

затем раздался рез-кий короткий крик, каким иногда во сне кричат дети. Мы

хотели броситься вперед, но профессор погрозил нам рукою из-- за тисового

дерева, и мы увидели, как белая фигура двинулась дальше. Теперь она была

на-столько близко, что мы могли ясно ее разглядеть, тем более, что луна все

еще светила. Дрожь пробежала у меня по телу, и я услышал тяжелое дыхание

Артура, когда мы узнали черты Люси Вестенр; но до чего они изменились!

Мягкое выражение лица превратилось в ка-менную, бессердечную, жестокую

маску, а беспороч-ность -- в сладострастную похотливость. Ван Хелзинк

выступил вперед, и, повинуясь его жесту, мы все подо-шли к склепу,

вытянувшись в одну линию. Ван Хелзинк поднял фонарь и протянул вперед

облатку; при свете, падавшем на лицо Люси, мы увидели, что ее губы были в

крови и свежая кровь сочилась по подбородку и пят-нала белизну савана.

Нам стало жутко. При трепетном свете я заметил, что даже железные нервы

Ван Хелзинка ему изменили. Артур стоял около меня, и если бы я не схватил

его за руку и не поддержал, он наверное упал бы.

Увидев нас, Люси -- я называю фигуру, стоявшую перед нами, Люси, потому

что она была похожа на Люси -- шипя как кошка, застигнутая врасплох,

отсту-пила назад и посмотрела на нас. Это были глаза Люси по форме и по

цвету, это несомненно были ее глаза, но не ясные, а полные адского огня

вместо знакомых нам чистых ласковых очей. В тот момент остаток моей люб-ви к

ней перешел в ненависть и чувство омерзения; если бы нужно было убить ее

сейчас, я сделал бы это с диким удовольствием. Когда она взглянула на нас,

глаза ее запылали и лицо исказилось сладострастной улыбкой. О, Господи, как

ужасно было это видеть! Она опустилась на землю, бесчувственная как дьявол,

и про-должала ревностно прижимать ребенка к своей груди, рыча, как собака

над костью. Ребенок вдруг резко вскрик-нул и застонал. При этом из груди

Артура вырвался стон; она же, поднявшись, двинулась к нему с распро-стертыми

объятиями и сладострастной улыбкой; Артур отшатнулся и закрыл лицо руками.

Она все-- таки продолжала к нему приближаться и с томной,

сладострастной грацией сказала:

-- Приди ко мне, Артур! Оставь остальных и приди ко мне. Мои объятия

жаждут тебя, приди, мы отдохнем с тобою вместе. Приди ко мне, супруг мой,

приди ко мне.

В ее голосе была какая-- то дьявольская сладость, он звучал, как

серебряный колокольчик, и слова ее, хотя и относились к другому,

подействовали завораживающе и на нас, что же касается Артура, то он

находился как будто под гипнозом -- он широко раскрыл ей свои объя-тия. Она

была уже готова кинуться к нему, но Ван Хел-зинк бросился вперед, держа

перед собой золотой кре-стик. Она отшатнулась и с искаженным, полным злобы

лицом бросилась мимо него к входу в склеп.

В нескольких шагах от дверей она остановилась, точно задержанная

какой-- то непреодолимой силой. За-тем повернулась к нам лицом, и яркий свет

луны и фо-наря Ван Хелзинка осветил ее лицо. Мне никогда еще не приходилось

видеть такого злобного выражения, и надеюсь, ни один смертный этого не

увидит. Роскош-ные краски превратились в багрово-- синие; глаза, каза-лось,

метали искры адского огня; брови насупились, изгибы тела были как кольца

змей Медузы, а очарова-тельный рот превратился в открытый квадрат, как в

маске страсти у греков или японцев.

В таком виде она простояла несколько минут, пока-завшихся нам целой

вечностью, между поднятым кре-стом и священным затвором входа в склеп. Ван

Хелзинк нарушил тишину, спросив Артура:

-- Ответь, друг мой. Продолжать ли мне свою работу?

Артур, закрыв лицо руками, ответил:

-- Делай что хочешь, делай что хочешь. Этого ужаса больше не должно

быть.

Ему сделалось дурно. Квинси и я одновременно подскочили к нему и взяли

его под руки. Мы слышали, как Ван Хелзинк подошел к дверям и начал вынимать

из щелей священные эмблемы, которые он туда воткнул. Мы все были поражены,

когда увидели, что женщина с таким же телом, как у нас, проскользнула в

проме-жуток, сквозь который едва ли могло пройти даже лез-вие ножа. Какое--

то радостное чувство овладело нами, когда мы увидели, как Ван Хелзинк снова

спокойно заткнул щели замазкой.

Покончив с этим, он поднял ребенка и сказал:

-- Идемте, друзья мои; до завтра нам здесь делать нечего. В полдень тут

похороны; сейчас же после них мы придем сюда. Все друзья умершего уйдут

раньше двух часов; когда могильщик закроет ворота, мы оста-немся, так как

нужно сделать еще кое-- что; но не то, что мы делали сегодня ночью. Что же

касается малютки, то с ним все в порядке, и к завтрашнему дню он будет

здоров. Мы положим его так, чтобы его нашла полиция, как и в прошлую ночь, а

затем пойдем домой. Подойдя вплотную к Артуру, он сказал:

-- Друг мой, Артур, ты перенес тяжелое испытание, но впоследствии ты

увидишь, как необходимо оно было. Теперь тебе плохо, дитя мое. Завтра в это

время. Бог даст, все уже будет кончено, так что возьми себя в руки.

Мы оставили ребенка в спокойном месте и отпра-вились домой.

 

 

29 сентября.

 

Около двенадцати часов мы втроем: Артур, Квинси Моррис и я --

отправились к профессору. Странно вы-шло, что все инстинктивно оделись в

черные костюмы. В половине второго мы были уже на кладбище и бро-дили там,

наблюдая; когда же могильщики закончили работу, и сторож, убежденный, что

все ушли, закрыл ворота, каждый из нас занял свое место. На этот раз у Ван

Хелзинка вместо маленькой сумки был с собою какой-- то длинный кожаный ящик,

должно быть, поря-дочного веса.

Когда на дороге смолкли шаги посетителей, мы тихо последовали за

профессором к склепу. Профессор вы-нул из сумки фонарь, две восковые свечи и

осветил склеп. Когда мы снова подняли крышку гроба, то уви-дели тело Люси во

всей красе. Но у меня исчезла вся любовь, осталось лишь чувство отвращения к

тому, что приняло образ Люси, не взяв ее души. Даже лицо Ар-тура стало

каким-- то жестоким, когда он на нее взгля-нул. Он обратился к Ван Хелзинку:

-- Это тело Люси, или же просто демон в ее обо-лочке?

-- Это ее тело, и в то же время не ее. Но погоди не-много, и ты увидишь

ее такою, какой она была.

Там лежала не Люси, а кошмар: острые зубы, окро-вавленные,

сладострастные губы, на которые страшно было глядеть -- это плотское

бездушное существо ка-залось дьявольской насмешкой над непорочностью Люси.

Ван Хелзинк со своей обычной последователь-ностью начал вынимать из ящика

различные вещи и раскладывать их в известном порядке. Сначала он вы-нул

паяльник, затем маленькую лампочку, выделявшую какой-- то газ, ярко горевший

слабым синим пламенем, и наконец круглый деревянный кол, толщиной в два с

половиной или три дюйма и около трех футов длиной. С одного конца он был

обожжен и заострен. Потом профессор вынул тяжелый молот. На меня всякие

вра-чебные приготовления действуют возбуждающе и ободряюще, но Артура и

Квинси они привели в смуще-ние. Но все-- таки они крепились и терпеливо

ждали. Когда все было приготовлено, Ван Хелзинк сказал:

-- Раньше, чем приняться за дело, объясню вам, кое-- что. Все это

относится к области знаний и опыта древних народов и всех тех, кто изучал

власть "He-- мерт-вого". Становясь таковыми, они превращаются в

бес-смертных; они не могут умереть, им приходится про-должать жить год за

годом, увеличивая количество жертв и размножая зло мирское: ибо все,

умирающие от укуса "He-- мертвого", сами становятся "He-- мертвыми" и губят

в свою очередь других. Таким образом, круг их все расширяется так же, как и

круги на воде от брошен-ного камня. Друг Артур, если бы Люси тебя поцеловала

тогда, перед смертью, или вчера ночью, когда ты раскрыл ей свои объятия, то

и ты со временем, после смерти, стал бы "nosferatu"5, как это называют в

восточной Европе, и увеличил бы количество "He-- мертвых".

Карьера этой несчастной лишь началась. Те дети, кровь которых она

высасывала, еще не находятся в опас-ности, но если она будет продолжать жить

"He-- мертвою", то они все в большем количестве станут терять кровь; ее

власть заставит их приходить к ней, и она высосет у них всю кровь своим

отвратительным ртом. Но если она действительно умрет, то все прекратится.

Крошеч-ные ранки на шейках исчезнут, и они вернутся к своим игрушкам, даже

не зная, что с ними было. Самое глав-ное здесь то, что если вернуть "He--

мертвое" к настоящей смерти, то душа бедной Люси станет свободной. Вместо

того, чтобы по ночам творить зло и с каждым днем все больше уподобляться

дьяволу, она сможет спокойно занять свое место среди ангелов. Так что, друг

мой, та рука, что нанесет ей удар освобождения, будет для нее

благословенной. Я сам готов это сделать, но, может быть, среди нас найдется

кто-- нибудь, у которого на то больше прав.

Мы все посмотрели на Артура. Он понял также, как и мы все, что

бесконечная любовь призывала его испол-нить этот долг, чтобы память Люси

осталась для нас священной, а не нечестивой; он выступил вперед и смело

сказал, хотя руки его дрожали, а лицо было бледно, как снег:

-- Верные друзья мои, благодарю вас из глубины своей разбитой души!

Скажите, что нужно сделать, и я не дрогну.

Ван Хелзинк положил ему руку на плечо и сказал:

-- МолодецНемного храбрости, и все будет кончено. Этот кол надо вбить

ей в сердце. Это будет ужас-ное испытание, я уверен, но это ненадолго, и

потом ты будешь радоваться больше, чем теперь горюешь, и вый-дешь отсюда с

облегченной душой. Но не следует коле-баться, раз уж ты решился. Думай лишь

о том, что мы, твои верные друзья, здесь, с тобою, и все время молимся за

тебя.

Артур взял кол и молот. А раз он на что-- нибудь решился, то рука его

никогда не дрогнет.

Ван Хелзинк открыл свой молитвенник и начал читать молитву, а Квинси и

я повторяли за ним слова, как могли. Артур приставил кол заостренным концом

к ее сердцу, и я видел, как острие впилось в тело. Затем он ударил изо всей

силы.

Люси стала корчиться в гробу, и какой-- то гнусный, леденящий кровь

крик сорвался с ее красных губ. Тело вздрагивало, корчилось и извивалось;

белые острые зубы стучали и кусали губы, а изо рта била пена. Но Артур ни

разу не дрогнул.

Затем вздрагивание и судороги тела стали тише, зубы перестали стучать,

лицо успокоилось. Ужасная работа была кончена.

Молот выпал из рук Артура. Он зашатался и упал бы, если бы мы его не

поддержали. Пот градом катился у него со лба, и он задыхался.

Нечеловеческая сила воли и желание спасти ее душу помогли ему исполнить

эту работу, на которую иначе у него не хватило бы сил. В течение нескольких

минут мы так были поглощены заботами о нем, что и не по-смотрели на гроб.

Когда же мы туда взглянули, шепот удивления и испуга раздался среди нас. Мы

смотрели так внимательно, что даже Артур поднялся с земли, на которую он

опустился в изнеможении, и подошел по-смотреть. Лицо его изменилось, мрачное

выражение исчезло и засветилось радостью.

В гробу больше не было того ужасного существа, которого мы так боялись

и которое так презирали, что убить его было привилегией. Там лежала Люси

такой, какой мы видели ее при жизни, выражение лица было удивительно чисто и

мило, хотя горе и страдания оста-вили на нем следы, но даже эти следы были

нам дороги, так как именно такой мы привыкли видеть ее в послед-нее время.

Мы чувствовали, что спокойствие, отразив-шееся на ее лице, было не что иное,

как символ вечного грядущего покоя. Ван Хелзинк подошел, положил руку на

плечо Артура и сказал:

-- Ну что, Артур, друг мой, дитя мое, прощен ли я теперь?

Артур взял руку старика, поднял ее и, поцеловав, сказал:

-- Да. Да благословит тебя Бог за то, что ты вернул душу моей

возлюбленной, а мне покой!

-- Теперь, дитя мое, ты можешь ее поцеловать, -- сказал профессор. --

Поцелуй ее в мертвые губы, если хочешь, ибо теперь она уже не злой дьявол и

не погиб-шее навеки существо. Она больше не "He-- мертвое" дьявола. Она

принадлежит Богу, и душа ее вместе с Ним.

Артур наклонился и поцеловал, затем мы выслали его и Квинси из склепа;

профессор и я отпилили кол, оставив острие в ее теле.

Затем мы отрезали ей голову и набили рот чесноком, запаяли цинковый

гроб, привинтили крышку деревян-ного гроба и, собрав наши вещи, ушли. Закрыв

дверь, профессор передал ключ Артуру.

Раньше чем двинуться дальше, Ван Хелзинк сказал:

-- Теперь, мой друг, первый шаг уже сделан, а он был для нас самый

трудный. Но осталась еще одна большая работа -- найти автора всех наших

печалей и уничтожить его. У меня есть нить, и по ней мы добе-ремся до него,

но это долгая и трудная задача, тут есть опасность и большой риск. Не

поможете ли вы все мне? Мы научились верить, не так ли? А если так, то не

наш ли это долг? Я надеюсь на удачу.

Мы поочередно пожали ему руку, и условие было заключено. Затем

профессор сказал:

-- Через два дня прошу всех прийти ко мне в семь часов обедать. Я

представлю вам двух других сотовари-щей, которых вы еще не знаете; я все

приготовлю для нашей совместной работы и раскрою все свои планы. Джон,

пойдем ко мне, с тобою я должен посоветоваться еще о многом, и ты можешь

помочь. Сегодня я еду в Амстердам, но завтра вечером вернусь. Затем начнется

великая борьба. Но сначала мне хочется еще многое рассказать вам, чтобы вы

знали, что делать и чего сле-дует остерегаться.

 

 

Глава семнадцатая

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

(Продолжение)

 

Когда мы приехали в отель Беркли, Ван Хелзинк нашел ожидавшую его

телеграмму:

"Приеду поездом. Джонатан в Уайтби. Важные но-вости. Мина Харкер".

Профессор был в восторге:

-- О, чудная мадам Мина, -- сказал он, -- это не женщина, а жемчужина!

Она едет, но я не могу остаться. Она должна заехать к тебе, Джон. Ты должен

встретить ее на станции. Телеграфируй ей в поезд, чтобы преду-предить об

этом.

Когда депеша была отправлена, он выпил чашку чая; одновременно сообщив

мне о дневнике, который вел Джонатан Харкер за границей, и дал копию,

пере-печатанную на пишущей машинке, вместе с копией дневника госпожи Харкер

в Уайтби. "Возьми, -- сказал он, -- и познакомься хорошенько с их

содержанием.

Когда я вернусь, в твоих руках окажутся все нити, и то-гда нам легче

будет приступить к нашим расследова-ниям. Береги их -- в них много ценного.

Тебе нужна будет вся твоя вера в меня, даже после опыта сего-дняшнего дня.

То, что здесь сказано, может послужить началом конца для тебя, для меня и

для многих других; или же может прозвучать погребальным звоном по "He--

умершим", которые ходят по земле. Прочти все внимательно, и если сможешь

что-- нибудь добавить к этой повести, сделай это, потому что это крайне

важно. Ты ведь тоже вел дневник о замеченных тобою странных вещах, не так

ли? Да? Тогда мы все обсудим вместе, при встрече".

Затем он уложил вещи и вскоре поехал на Ливер-пульскую улицу. Я

направился к Паддингтону, куда и прибыл приблизительно за пятнадцать минут

до при-хода поезда.

Толпа поредела после беспорядочной суеты, свой-ственной всем вокзалам в

момент прибытия поезда, и я начал чувствовать себя неуютно, боясь пропустить

свою гостью, когда изящная хорошенькая девушка подошла ко мне и, окинув меня

быстрым взглядом, спросила:

-- Доктор Сьюард, не правда ли?

-- А вы миссис Харкер? -- ответил я тотчас же; она протянула руку.

-- Я узнала вас по описанию милой бедной Люси.

Я взял ее чемодан, в котором была пишущая машинка, и мы отправились на

Фенчер-- стрит по подзем-ной железной дороге, после того как я послал депешу

моей экономке, чтобы она немедленно приготовила гостиную и спальню для

миссис Харкер.

Немного спустя мы приехали. Она знала, конечно, что моя квартира

помещалась в доме для умалишен-ных, но я заметил, что она не в силах была

сдержать легкую дрожь, когда мы входили.

Она сказала, что если можно, она сейчас же придет ко мне в кабинет, так

как многое должна сообщить. Поэтому я заканчиваю предисловие к моему

фонографическому дневнику в ожидании ее прихода. До сих пор у меня еще не

было возможности просмотреть бумаги, оставленные Ван Хелзинком, хотя они

лежат раскрытые передо мной. Я должен занять ее чем-- нибудь, чтобы иметь

возможность прочесть их. Она не знает, как нам дорого время и какая работа

нам предстоит. Я должен быть осторожным, чтобы не напугать ее. Вот и она!

 

 

ДНЕВНИК МИНЫ ХАРКЕР

 

 

29 сентября.

 

Приведя себя в порядок, я сошла в кабинет доктора Сьюарда. У дверей я

на минуту остановилась, так как мне показалось, что он с кем-- то

разговаривает. Но по-скольку он просил меня поторопиться, я постучалась и

после приглашения вошла.

К величайшему изумлению, у него никого не было.

Он оказался совершенно один, а напротив него на столе стояла машина, в

которой я сейчас же по описанию узнала фонограф. Я никогда их не видела и

была очень заинтересована.

-- Надеюсь, что не задержала вас, -- сказала я, -- но я остановилась у

дверей, услышав, что вы разговари-ваете, и подумала, что у вас кто-- то

есть.

-- О,-- ответил он, улыбнувшись, -- я только зано-сил записи в свой

дневник.

-- Ваш дневник? -- спросила я удивленно.

-- Да, -- ответил он, -- я храню его здесь.

Он положил руку на фонограф. Меня это страшно поразило, и я выпалила:

-- Да ведь это лучше стенографии! Можно послу-шать, как он говорит?

-- Конечно, -- ответил доктор быстро и встал, чтобы завести фонограф.

Но вдруг остановился, и его лицо при-обрело озабоченное выражение.

-- Дело в том, -- начал он неловко, -- здесь записан только мой

дневник; а так как в нем исключительно -- почти исключительно -- факты,

относящиеся ко мне, то может быть неудобно, т. е. я хочу сказать...-- Он

оста-новился, а я попыталась вывести его из затруднения:

-- Вы помогали ухаживать за умирающей Люси. Позвольте услышать, как она

умерла; я буду очень благо-дарна. Она была мне очень, очень дорога.

К моему удивлению, доктор ответил с выражением ужаса на лице:

-- Рассказать вам о ее смерти? Ни за что на свете!

-- Почему же? -- спросила я, и меня начало охватывать какое-- то жуткое

чувство. Доктор замолчал опять, и я видела, что он старается придумать

извинение. На-конец, он пробормотал:

-- Видите ли, я затрудняюсь выбрать какое-- нибудь определенное место

из дневника.

В то время, как он говорил, его осенила мысль, и он сказал с

бессознательным простодушием, изменившимся голосом и с детской наивностью:

-- Это совершенная правда, клянусь честью.

Я не могла сдержать улыбки, на которую он ответил гримасой.

-- Представьте себе, хотя я уже много месяцев веду дневник, мне никогда

не приходило в голову, как найти какое-- нибудь определенное место в том

случае, если бы захотелось его посмотреть.

К концу фразы я окончательно решилась, уверенная, что дневник доктора,

лечившего Люси, мог многое добавить к сумме наших сведений о том ужасном

суще-стве, и я смело сказала:

-- В таком случае, доктор Сьюард, вы бы лучше разрешили мне переписать

его на пишущей машинке. Он побледнел как мертвец и почти закричал:

-- Нет! НетНет! Ни за что на свете я не дам вам узнать эту ужасную

историю!

Тогда меня охватил ужас: значит, мое предчувствие оказалось верным.

Я задумалась и машинально переводила глаза с одно-го предмета на

другой, бессознательно ища какой-- -нибудь благовидный предлог, чтобы дать

ему понять, что я догадываюсь, в чем дело. Вдруг мои глаза остано-вились на

огромной кипе бумаг, напечатанных на пишу-щей машинке, лежавшей на столе.

Его глаза встретили мой взгляд и машинально проследовали в том же

на-правлении. Увидев пакет, он понял мое намерение.

-- Вы не знаете меня, -- сказала я, -- но когда вы прочтете эти бумаги

-- мой собственный дневник и днев-ник моего мужа, который я сама переписала,

-- вы узна-ете меня лучше. Я не утаила ни единой мысли своего сердца в этом

деле, но, конечно, вы меня еще не знаете -- пока; и я не вправе рассчитывать

на такую же степень вашего доверия.

Он встал и открыл большой ящик в шкафу, в ко-тором были расставлены в

известном порядке полые металлические цилиндры, покрытые темным воском, и

сказал:

-- Вы совершенно правы: я не доверял вам, потому что не знал вас. Но

теперь -- знаю; и позвольте ска-зать, что я должен был знать вас с давних

пор. Люси говорила вам обо мне, говорила и мне о вас. Позвольте искупить

свой невежливый поступок. Возьмите эти цилиндры и прослушайте их. Первые

полдюжины отно-сятся лично ко мне, и они не ужаснут вас; тогда вы узнае-те

меня лучше. К тому времени будет готов обед. Между тем я перечитаю некоторые

из этих документов и смогу лучше понять некоторые вещи.

Он сам отнес фонограф в мою комнату и завел его. Теперь я узнаю что--

нибудь интересное, ибо познаком-люсь с другой стороной любовной истории,

одну из ко-торой я уже знаю...

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

 

29 сентября.

 

Я так был поглощен удивительными дневниками Джонатана Харкера и его

жены, что не замечал времени.

Как раз когда я кончил чтение дневника миссис Харкер, она вошла с

распухшими от слез глазами. Это глу-боко меня тронуло.

-- Я очень боюсь, что огорчил вас, -- сказал я как можно мягче.

-- О, нет, не огорчили, -- ответила она, -- но ваше горе бесконечно

меня тронуло. Это удивительная ма-шина, но она до жестокости правдива. Она

передала мне страдания вашего сердца с мучительной точностью. Никто не

должен больше слышать их повторения! Ви-дите, я старалась быть полезной: я

перепечатала слова на пишущей машинке, и никому больше не придется

подслушивать биение вашего сердца, как сделала это я.

-- Никому не нужно больше знать об этом, и никто не узнает, -- произнес

я мягким голосом. Она положила свою руку на мою и сказала очень серьезно:

-- Ах да! Но ведь должны они!..

-- Должны? Почему?

-- Потому что частица сей ужасной истории касается смерти Люси и всего,

что ее вызвало; потому что для предстоящей борьбы для избавления земли от

этого чудовища мы должны владеть всем знанием и всеми средствами, какие

только возможны. Я думаю, цилиндры, которые вы мне дали, содержат больше

того, что мне следовало бы знать, но я вижу, что ваши записки про-ливают

много света на эту мрачную тайну. Вы позво-лите помочь вам, не правда ли? Я

знаю все до одного известного пункта; и я уже вижу, хотя ваш дневник до-вел