Письмо доктора Сьюарда к Артуру Холмвуду

 

 

6 сентября.

 

Дорогой мой Арчи! Мои сегодняшние новости не осо-бенно хороши. Люси

сегодня утром заметно осунулась. С одной стороны это оказалось неплохо, а

именно: испу-ганная видом Люси, миссис Вестенр обратилась ко мне за советом.

Я воспользовался этим и сказал ей, что Ван Хелзинк, мой старый учитель,

знаменитый диагност, как раз приезжает ко мне в гости, и что я в таком

случае совместно с ним займусь здоровьем ее дочери. Так что теперь мы можем

действовать свободно, не возбуждая подозрений, что при ее опасном положении

могло бы закончиться катастрофой; а для больной Люси это было бы гибельным.

Если случится что-- нибудь непредвиден-ное, я сейчас же напишу тебе, так что

мое молчание при-ми как знак того, что все в порядке.

Вечно твой, Джон Сьюард.

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

 

7 сентября.

 

Ван Хелзинк приехал опять. Прежде всего он спросил меня, сообщил ли я

Артуру все симптомы болезни Люси. Я ответил отрицательно. Он одобрил мой

поступок, затем предложил мне записывать весь дальнейший ход болезни самым

тщательным образом, утверждая, что случай с Люси явится, может быть, одним

из интереснейших в медицине всего мира. Но сообщить подробности он

от-казался, говоря, что ему самому не все ясно, и что он до сих пор не

совсем уверен в диагнозе.

Когда мы пришли, миссис Вестенр тотчас же вышла нам навстречу. Она была

встревожена, но не до такой сте-пени, как я этого ожидал. Нас с Ван

Хелзинком провели в комнату Люси. Если вчерашний вид ее меня потряс, то

сегодняшний привел в ужас. Она была бледна, как призрак; краска сошла даже с

губ и десен, щеки ввали-лись, а скулы сильно выдавались; мучительно было

смо-треть и слушать, с каким трудом она дышит. Люси лежа-ла без движения и

по-- видимому была не в силах говорить, так что некоторое время мы все

молчали. Затем мы осто-рожно вышли из комнаты. Как только за нами закрылась

дверь, Ван Хелзинк быстро прошел по коридору до сле-дующей двери, которая

оказалась открытой. Мы вошли туда. Он лихорадочно закрыл дверь и воскликнул:

"Боже мой, это ужасно! Нельзя терять ни минуты. Она умрет! У нее так мало

крови, что нужно немедленно сделать переливание. Кто из нас, ты или я,

пожертвуем собой?"

-- Я моложе и здоровее, профессор.

-- В таком случае приготовься сейчас же; я принесу свою сумку.

-- Я готов.

Спускаясь вниз по лестнице, мы услышали стук в дверь; когда мы дошли до

передней, то увидели, что слу-жанка только что открыла дверь и впустила

Артура. Он бросился ко мне и сказал нетерпеливым тоном:

-- Джон, я очень беспокоился. Я читал между строк твоего письма и был

как в агонии; а так как отцу лучше, то я и примчался сюда чтобы самому

увидеть, в чем дело. Этот джентльмен -- доктор Ван Хелзинк? Я так

благо-дарен вам, сэр.

Сначала профессор рассердился, что в такой момент ему помещали; но

затем, приглядевшись к Артуру и уви-дя, каким крепким сложением и

великолепным здоровь-ем тот обладает, он переменил гнев на милость и,

пожи-мая его руки, обратился к нему с чрезвычайно серьез-ным видом:

-- Сэр! Вы приехали как раз вовремя. Вы жених нашей дорогой мисс? Она

плоха, очень, очень плоха... Нет, дитя мое, так нельзя, -- прервал сам себя

профессор, уви-дя, что тот внезапно побледнел и почти в обмороке упал в

кресло. -- Вы должны ей помочь. Вы можете сделать дольше, чем кто-- либо из

нас, и ваше мужество -- ваша лучшая помощь.

-- Что же я могу сделать, скажите, я исполню, -- хрипло произнес Артур.

-- Моя жизнь принадлежит ей, и я готов отдать ей свою кровь до последней

капли.

-- Мой юный сэр, я не требую от вас так много, -- возразил профессор,

иронически улыбаясь.

-- Что же мне делать?

Ван Хелзинк ударил его по плечу.

-- Идемте, -- сказал он. -- Вы молодой и, слава Богу, очень здоровый

человек. Вы здоровее меня, здоровее моего друга Джона. Молодая мисс плоха,

ей нужна кровь, иначе она умрет. Мы с Джоном только что решили про-извести

трансфузию крови. Джон собирался дать свою кровь, так как он моложе и

сильнее меня. Но теперь здесь вы. Вы лучше нас, старых и молодых, которым

при-ходится заниматься таким усидчивым умственным тру-дом. Наши нервы не так

крепки, а кровь не так ярка, как ваша.

Артур ответил ему:

-- Если бы вы только знали, как охотно я отдал бы за нее жизнь, вы бы

поняли...

Он остановился, голос его от волнения сорвался.

-- Милый мальчик, -- сказал Ван Хелзинк, -- в скором времени вы будете

счастливы от того, что сделали для спасения той, которую любите. Идемте же и

успокой-тесь. Вы можете еще раз поцеловать ее, но потом вам придется уйти --

я дам вам знак.

Мы направились наверх к Люси. Артур остался за дверью. Люси посмотрела

на нас, но ничего не сказала. Она не спала, но просто была слишком слаба.

Только гла-за ее говорили. Ван Хелзинк вынул несколько предметов из своего

чемодана и положил их подальше на столик. Затем он приготовил усыпляющее

средство и, подойдя к кровати, ласково сказал:

-- Вот, маленькая мисс, ваше лекарство... Выпейте это, будьте пай--

девочкой. Я посажу вас, чтобы легче было его проглотить. Ну, вот!

Она с трудом проглотила лекарство -- оно долго не действовало. Причиной

тому, в сущности, была ее чрез-мерная слабость. Время тянулось бесконечно

долго, пока, наконец, ее не стал одолевать сон, и она заснула. Про-фессор

был вполне удовлетворен и позвал Артура в ком-нату, попросив его снять

сюртук. Затем он добавил:

-- Вы можете ее поцеловать, пока я перенесу стол на место. Джон,

дружок, помоги мне.

Таким образом, никто из нас не видел, как Артур на-клонился к ней.

Затем Ван Хелзинк приступил к операции и сделал ее с невероятной

быстротой. Во время трансфузии, каза-лось, будто жизнь снова возвращалась к

бедной Люси, лицо же Артура становилось все бледнее, хотя оно и сия-ло от

невыразимой радости.

Но какой ужасный надлом, должно быть, произошел в здоровье Люси, если

то, что в конец ослабило Артура, дало ей лишь незначительное облегчение.

Лицо профес-сора было серьезно, он чрезвычайно внимательно и зорко следил за

Люси и Артуром. Я слышал биение своего соб-ственного сердца. Немного погодя

профессор тихо про-говорил:

-- ДовольноПомоги ему, а я займусь ею.

Я перевязал рану Артура и взял его под руку. Тут Ван Хелзинк, не

поворачиваясь к нам, сказал (у этого человека глаза, кажется, были и на

затылке):

-- Храбрый юноша! По-- моему, он заслужил еще один поцелуй, который он

сейчас же и получит.

Покончив со своей операцией, он поправил подушку у головы пациентки.

При этом он слегка сдвинул с места черную бархатную ленту, которую Люси

постоянно носи-ла вокруг шеи, закалывая ее бриллиантовой пряжкой -- подарком

жениха -- и, показав мне на маленькие крас-ные знаки на ее шее, тяжело

вздохнул. Затем он повер-нулся ко мне и сказал:

-- Уведите теперь нашего храброго юношу, дайте ему портвейну, и пусть

он немного отдохнет. Потом пусть он пойдет домой и хорошенько поест и

поспит, чтобы снова восстановить свои силы после той жертвы, которую он

принес своей невесте. Ему не следует тут больше оста-ваться... Стойте, еще

одну минуту! Вы, сэр, наверное бес-покоитесь за результат, так знайте, что

операция была успешна. На этот раз вы спасли ей жизнь и можете спо-койно

пойти домой и отдохнуть с сознанием того, что все, что в наших силах,

сделано. Я расскажу ей все, когда она проснется; она вас полюбит еще больше

за то, что вы для нее сделали. Прощайте!

Когда Артур ушел, я снова вернулся в комнату. Люси тихо спала, но

дыхание ее стало глубже. Ван Хелзинк сидел близ кровати и не сводил с нее

глаз. Бархатка сно-ва прикрыла красный знак. Я шепотом спросил про-фессора:

-- Что же вы сделаете с этим знаком?

-- Что я с ним сделаю? -- повторил профессор.

Я в сущности еще не знал, что это за знак, поэтому я отодвинул ленту в

сторону. Как раз над внешней шей-ной веной виднелись две небольшие точки,

злокачествен-ные на вид. Болезненного процесса в них не было, но края их

были очень бледны и точно разорваны. Сначала мне пришло в голову, что эти

ранки появились вследствие очень большой потери крови; но я тотчас же

отбросил эту мысль, так как это было абсолютно невозможно. Судя по бледности

Люси до операции, она, наверное, потеряла столько крови, что вся ее постель

должна была быть ею пропитана.

-- Ну? -- спросил Ван Хелзинк.

-- Да, -- ответил я. -- Я с ними ничего не могу сде-лать.

Профессор встал.

-- Мне необходимо сегодня же вернуться в Амстердам, -- сказал он. --

Там мои книги и вещи, которые мне необходимы. Тебе придется провести здесь

всю ночь, не спуская с нее глаз.

-- Сиделки не нужно? -- спросил я.

-- Мы с тобою самые лучшие сиделки. Следи за тем, чтобы она хорошо

питалась и чтобы ее ничто не тревожи-ло. Тебе придется просидеть всю ночь.

Выспаться мы с тобой сможем потом. Я вернусь, как только успею, и тогда

можно будет начать лечение.

-- Начать? -- сказал я. -- Что вы хотите этим ска-зать?

-- Увидишь, -- ответил он, поспешно уходя. Несколько секунд спустя он

снова вернулся, просунул голову в дверь и, грозя мне пальцем, сказал:

-- Помни, что она на твоем попечении. Если ты хоть на минуту покинешь

ее и с нею что-- нибудь случится, то едва ли ты будешь в состоянии когда--

нибудь после этого спокойно уснуть.

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

 

8 сентября.

 

Я всю ночь просидел у Люси. К сумеркам действие усыпляющего средства

прекратилось, и она проснулась; после операции она совершенно изменилась.

Даже наст-роение ее стало прекрасным. Она была полна жизни. Я сказал миссис

Вестенр, что доктор Ван Хелзинк велел мне просидеть всю ночь у ее дочери, но

она восстала про-тив этого и доказывала, что дочь ее уже достаточно окрепла

и даже весела. Но я все-- таки не сдался и приго-товил все, что мне было

необходимо. Пока прислуга при-готовляла все на ночь, я пошел поужинать,

затем вернул-ся и уселся возле кровати. Люси нисколько не протесто-вала,

наоборот, была как будто даже благодарна мне. Затем сон начал одолевать ее,

но она как-- то вздрагивала, точно боролась с ним. Это повторялось несколько

раз. Ясно было, что она почему-- то не хотела засыпать, и я за-говорил с

нею:

-- Вам спать не хочется?

-- Боюсь заснуть!

-- Боитесь спать? Отчего? Ведь это благо, которого все мы жаждем.

-- Да, но если бы вы были на моем месте, если бы сон был для вас

предвестником ужаса...

-- Предвестником ужаса? Не понимаю, что вы хотите этим сказать?

-- Не знаю, сама не знаю! И это самое страшное.

Слабость у меня исключительно от этих снов; до сих пор я боюсь даже

думать о них.

-- Но, дорогая моя, сегодня вы можете спать спокойно! Я буду вас

сторожить и обещаю вам, что ничего не случится.

-- О, я знаю, что на вас я могу положиться!

Я воспользовался случаем и сказал:

-- Я обещаю вам, что как только замечу какие-- либо признаки кошмара,

то немедленно разбужу вас.

-- Вы это сделаете? Наверное сделаете? Как вы добры! Ну, тогда я буду

спать!

При этих словах она с облегчением вздохнула, отки-нулась назад и

заснула.

Я продежурил около нее всю ночь. Она не шевелилась и крепко спала

спокойным здоровым сном. Рано утром вошла служанка, я уступил ей свое место,

а сам пошел до-мой, так как у меня было много других дел. Я написал Ван

Хелзинку и Артуру и сообщил им о хорошем резуль-тате операции. Мои дела

отняли у меня целый день, и бы-ло уже темно, когда мне удалось справиться

насчет моего пациента зоофагуса. Сведения были хорошие: он был со-вершенно

спокоен в течение последнего дня и ночи. Во время обеда я получил телеграмму

от Ван Хелзинка из Амстердама с просьбой, чтобы я ночью приехал в

Хил-лингэм, так как он хотел иметь меня рядом; он же выедет ночью на

почтовых и будет у меня рано утром.

 

 

9 сентября.

 

Я приехал в Хиллингэм усталый и утомленный. Две ночи я почти совершенно

не спал, и мозг мой начинал уже цепенеть. Люси проснулась, настроение у нее

было весе-лое: здороваясь со мною, она посмотрела на меня серь-езно и

сказала:

-- Сегодня вам нельзя дежурить. Вы истощены. Мне опять совсем хорошо.

Серьезно, я совсем здорова, и если кому-- нибудь из нас непременно нужно

бодрствовать, то уж лучше я постерегу ваш сон.

Я не хотел с нею спорить и пошел ужинать. Затем Люси пришла ко мне

наверх и повела меня в комнату, ко-торая была рядом с ее комнатой, где

топился камин.

-- Теперь, -- сказала она, -- вы расположитесь здесь. Эту дверь я

оставлю открытой. Вы ляжете на кушетке, так как я все равно знаю, что во

время дежурства ничто не заставит вас -- докторов -- лечь в постель, если

около вас находится пациент. Если мне что-- нибудь понадобится, я вас

позову, и вы тотчас сможете прийти ко мне.

Мне пришлось повиноваться, тем более, что я устал как собака, и не в

силах был больше бодрствовать, если бы даже и желал этого. Она еще раз

повторила, что позо-вет меня, если ей что-- нибудь понадобится; я лег на

ку-шетку и забыл обо всем на свете.

 

 

ДНЕВНИК ЛЮСИ ВЕСТЕНР

 

 

9 сентября.

 

Сегодня вечером я чувствую себя совершенно счаст-ливой. Все это время я

была очень слаба, сегодня же я в состоянии двигаться, разговаривать и

думать; у меня на душе точно солнышко выглянуло после пасмурных дней. Мне

кажется, что Артур где-- то очень, очень близко от меня -- я чувствую его

присутствие. Я знаю, где мои мысли. Если бы только Артур знал! Мой милый,

милый! У тебя, наверное, звенит в ушах. О, благодатный покой прошлой ночи!

Как хорошо мне спалось в то время, как этот славный доктор Сьюард дежурил

около меня; сего-дня мне тоже не страшно будет спать, раз он так близко,

ведь я каждую минуту могу позвать его. Бесконечное спасибо всем за доброту

ко мне. Благодарю тебя, Созда-тель мойСпокойной ночи, Артур!

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

 

10 сентября.

 

Почувствовав руку профессора на своей голове, я мо-ментально проснулся

и вскочил на ноги. Мы к этому при-учились в больнице.

-- Ну, что с нашей пациенткой?

-- Ей было хорошо, когда я ее покинул, или, вернее, когда она меня

покинула, -- ответил я.

-- Пойдем, посмотрим, -- сказал он, и мы вместе во-шли в ее комнату.

Штора была спущена; я пошел поднять ее, между тем как Ван Хелзинк тихо,

на цыпочках, подошел к кровати. Когда я поднял штору и солнечный свет залил

комна-ту, я услышал глубокий вздох профессора. Я знал уже значение этого

вздоха, и ужас охватил меня. Когда я по-дошел, то увидел, что его суровое

лицо исказилось и по-бледнело. Я чувствовал, как задрожали мои колени.

Бедная Люси лежала в постели, по-- видимому, в глубоком обмороке, еще

бледнее и безжизненнее на вид, чем раньше. Даже губы ее побелели.

-- Скорее, -- сказал Ван Хелзинк, -- принеси водки.

Я помчался в столовую и вернулся с графином. Мы смочили водкой ее губы

и натерли ладони рук и область сердца. Он выслушал ее сердце и после

нескольких тре-вожных минут сказал:

-- Еще не поздно. Оно бьется, хотя и слабо. Весь наш прежний труд

пропал; придется начать сначала. Юноши Артура здесь, к сожалению, больше

нет; на этот раз мне придется обратиться к тебе, друг Джон.

Проговорив эти слова, он начал рыться в своем чемодане и вынул оттуда

инструменты для трансфузии. Я снял сюртук и засучил рукав рубашки. Не было

никакой воз-можности прибегнуть к усыпляющему средству, да, в сущности, и

незачем было прибегать к нему; поэтому мы принялись за операцию, не теряя ни

минуты. Некоторое время спустя Ван Хелзинк поднял руку, предостерегающе

грозя мне пальцем:

-- Тихо, не шевелись, -- прошептал он, -- я боюсь, что благодаря

притоку сил и жизни она с минуты на ми-нуту может прийти в себя, а тогда нам

грозит опасность, ужасная опасность. Впрочем, я приму меры

предосторож-ности. Я сделаю ей подкожное впрыскивание морфия.

И он принялся осторожно приводить свое намерение в исполнение. Морфий

хорошо подействовал на Люси; благодаря этому средству обморок ее медленно

перешел в сон. Чувство гордости охватило меня, когда я увидел, как нежная

краска возвращается на ее бледные щеки и губы. Все-- таки приятно сознавать,

что принес хоть ма-ленькую пользу любимой женщине. Профессор внима-тельно

следил за мной.

-- Довольно! -- сказал он.

-- Уже? -- удивился я. -- У Арчи ты взял гораздо больше!

Он грустно улыбнулся в ответ и сказал:

-- Он ее возлюбленный, ее жених! А тебе придется немало жертвовать

своей жизнью как для нее, так и для других; а пока -- довольно.

Когда операция кончилась, он занялся Люси. Я же в ожидании, пока он

освободится чтобы помочь мне, прилег на кушетку, так как чувствовал слабость

и даже дурноту. Вскоре он и мне перевязал рану и послал меня вниз выпить

стакан вина. Когда я выходил из комнаты, он нагнал меня и прошептал:

-- Помни, никому об этом ни слова, даже Артуру, если он неожиданно

придет сюда. Это может напугать его и вместе с тем возбудить ревность. Ни

того, ни дру-гого не нужно. Пока -- все.

Днем Люси великолепно спала и, когда проснулась, то вид у нее был

хороший, она казалась окрепшей, хотя все-- таки выглядела хуже, чем

накануне. Вид ее удовлет-ворил Ван Хелзинка, и он пошел прогуляться, строго

наказав мне не спускать с нее глаз. Я слышал, что он в передней спрашивал,

как ближе всего пройти на теле-граф.

Люси мило болтала со мной и, казалось, понятия не имела о том, что с

ней случилось. Я старался занимать и забавлять ее. Когда миссис Вестенр

пришла ее наве-стить, то, по-- видимому, не заметила в дочери никаких

перемен и сказала мне:

-- Мы так страшно обязаны вам, доктор Сьюард, за все то, что вы для нас

сделали; но очень прошу вас не переутомляться. Вы сами выглядите бледным и

осунув-шимся. Вам нужна жена, которая немного поухаживала бы за вами; это

вам необходимо.

При этих словах Люси покраснела, хотя всего только на секунду, так как

ее опустошенные вены не могли на-долго удержать столь неожиданного и

непривычного прилива крови к голове. Реакция наступила мгновенно: Люси

невероятно побледнела. Я улыбнулся и отрицатель-но покачал головой, приложив

палец к губам, чтобы пока-зать больной, что разговоры ей еще не разрешены.

Ван Хелзинк вернулся через два часа и сказал мне:

-- Теперь -- скорей домой, поешь, выпей вина и подкрепись сном. Я тут

останусь на ночь и сам посижу с маленькой мисс. Мы с тобой должны следить за

ее болезнью -- другим ни к чему об этом знать. У меня на это есть свои

причины. Не спрашивай о них; думай, что хо-чешь. Можешь даже вообразить

самое невозможное! Спокойной ночи.

В передней две служанки подошли ко мне и спросили, не нужно ли кому--

нибудь из них посидеть у мисс Люси. Они умоляли меня позволить им это. Когда

же я сказал, что доктор Ван Хелзинк желает, чтобы только он сам или же я

сидели у кровати больной, они начали просить меня поговорить с иностранцем.

Я был тронут их любез-ностью. Моя ли слабость, забота ли о Люси вызвали в

них такую преданность -- не знаю, но время от времени мне приходилось

выслушивать их просьбы. Я вернулся в ле-чебницу к позднему обеду; сделал

свой обход -- все благополучно. Тогда я прилег. Безумно хочется спать.

 

 

17 сентября.

 

Сегодня вечером я снова был в Хиллингэме. Ван Хелзинка я застал в

хорошем расположении духа. Люси гораздо лучше. Вскоре после моего приезда

принесли какой-- то пакет Ван Хелзинку. Он нетерпеливо раскрыл его и показал

нам целую кучу белых цветов.

-- Это для вас, мисс Люси, -- сказал он.

-- О, доктор, как вы любезны!

-- Да, моя дорогая, для вас, но не для забавы. Это лекарство.

Тут Люси сделала недовольное лицо.

-- Нет, не беспокойтесь. Вам не придется принимать их в отваре или в

чем-- нибудь неприятном, так что вам незачем подергивать своим

очаровательным носиком; не то я расскажу своему другу Артуру, сколько

горести ему придется пережить, когда он увидит ту красоту, которую так

любит, настолько искаженной. Ага, моя дорогая мисс! Это выправило ваш носик.

Итак -- цветы -- целебное средство, хотя вы и не понимаете, какое. Я положу

их на ваше окно, сделаю хорошенький венок и надену вам его на шею, чтобы вы

хорошо спали. О да, они как лотос, заставят вас забыть все ваши горести. Они

пахнут как воды Леты и фонтаны юности; сам конквистадор искал их во Флориде

и нашел, но к сожалению, слишком поздно.

Пока он говорил, Люси осматривала цветы и вдыхала их аромат. Затем,

отбросив их и полуулыбаясь, полудо-садуя, сказала:

-- Ах, профессор, я надеюсь, что это милая шутка с вашей стороны. Ведь

это простой чеснок!

К моему удивлению, Ван Хелзинк встал и сказал совершенно серьезно:

-- Прошу со мною не шутить. Я никогда ни над кем не насмехаюсь. Я

ничего не делаю без основания; и про-шу вас мне не противоречить. Будьте

осторожны, если не ради себя лично, то ради других.

Затем, увидя, что Люси испугалась, что было вполне понятно, он

продолжал уже более ласково:

-- О моя дорогая, маленькая мисс, не бойтесь меня. Я ведь желаю вам

только добра; в этих простых цветах почти все ваше спасение. Вот посмотрите

-- я сам разло-жу их у вас в комнате. Я сам сделаю вам венок, чтобы вы его

носили. Но -- чур! Никому ни слова, дабы не возбуж-дать ничьего любопытства.

Итак, дитя мое, вы должны беспрекословно повиноваться, молчание -- часть

этого повиновения, а повиновение должно вернуть вас сильной и здоровой в

объятия того, кто вас любит и ждет. Теперь посидите немного смирно. Идем со

мною, друг Джон, и помоги мне осыпать комнату чесноком, присланным из

Гарлема. Мой друг Вандерпуль разводит эти цветы в парниках круглый год. Мне

пришлось вчера телеграфи-ровать ему -- здесь нечего было и мечтать достать

их.

Мы пошли в комнату и взяли с собой цветы. Поступки профессора были,

конечно, чрезвычайно странны; я не нашел бы этого ни в какой медицинской

книге: сначала он закрыл все окна, заперев их на затвор; затем, взяв пол-ную

горсть цветов, он натер ими все щели, дабы малей-шее дуновение ветра было

пропитано их ароматом. После этого взял целую связку этих цветов и натер ею

косяк двери и притолоку. То же самое сделал он и с камином. Мне все это

казалось неестественным, и я сказал ему:

-- Я привык верить, профессор, что вы ничего не делаете без основания,

но хорошо, что здесь нет скептика, а то он сказал бы, что вы колдуете против

нечистой силы.

-- Очень может быть, что так оно и есть, -- спокойно ответил он и

принялся за венок для Люси.

Мы подождали, пока Люси приготовилась ко сну; затем профессор надел ей

венок на шею. Последние ска-занные им слова были:

-- Смотрите, не разорвите его и не открывайте ни ок-на, ни дверь, даже

если в комнате будет душно.

-- Обещаю вам это, -- сказала Люси, -- и бесконечное спасибо вам обоим

за вашу ласку. Чем я заслужила дружбу таких людей?

Затем мы уехали в моей карете, которая меня ожи-дала. Ван Хелзинк

сказал:

-- Сегодня я могу спать спокойно, я в этом очень нуждаюсь, -- две ночи

в дороге, в промежутке днем -- масса чтения, а на следующий день -- масса

тревог. Ночью снова пришлось дежурить, не смыкая глаз. Завтра рано утром ты

придешь ко мне, и мы вместе пойдем к на-шей милой мисс, которая, надеюсь,

окрепнет благодаря тому "колдовству", которое я устроил. Ох-- хо, хо!

Он так безгранично верил, что мною овладел непре-одолимый страх, так

как я вспомнил, как сам был полон веры в благоприятный исход и как печальны

оказались результаты. Моя слабость не позволила мне сознаться в этом моему

другу, но из-- за этого в глубине души я стра-дал еще сильнее.

 

 

Глава одиннадцатая

 

 

ДНЕВНИК ЛЮСИ ВЕСТЕНР

 

 

12 сентября.

 

Как добры они ко мне! Я очень люблю доктора Ван Хелзинка. Удивляюсь,

почему он так беспокоился из-- за этих цветов. Впрочем, он, должно быть,

прав -- мне при них как-- то лучше стало. Как бы там ни было, меня уже не

страшит теперь одиночество, и я могу без страха пойти спать. Я не стану

обращать внимания на хлопанье крыль-ев за окном. А какой ужасной борьбы мне

стоил сон за последнее время! Как счастливы те, жизнь которых про-ходит без

страха, без ужасов, для которых сон является благословением ночи, и не

доставляет ничего, кроме слад-ких сновидений. Вот я лежу в ожидании сна,

лежу как Офелия в драме, с венком на голове и вся в цветах. Рань-ше я

никогда не любила запаха чеснока, но сегодня этот запах мне приятен! Что--

то в нем мирное -- я чувствую, что меня уже клонит ко сну. Спокойной ночи

всем!

 

 

ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА

 

 

13 сентября.

 

Явился в Беркерли и застал Ван Хелзинка уже вставшим -- вовремя, как

всегда. Коляска, заказанная в гости-нице, уже ожидала у дверей. Профессор

забрал с собою свой чемодан, с которым он теперь никогда не расстается.

Мы приехали в Хиллингэм в 8 часов утра. Когда мы вошли, то встретились

с миссис Вестенр, выходившей из своей комнаты. Она сердечно приветствовала

нас и сказала:

-- Вы будете очень рады, так как Люси лучше. Милое дитя еще спит. Я

заглянула к ней в комнату и видела ее, но не вошла, боясь ее потревожить.

Профессор улыбнулся и сказал:

-- Aгa! Мне кажется, что я поставил верный диагноз. Мое лекарство

действует, -- на что она ответила:

-- Вы не должны приписывать себе всего, доктор. Своим утренним покоем

Люси отчасти обязана и мне.

-- Что вы хотите этим сказать, сударыня? -- спро-сил профессор.

-- Я беспокоилась о милом ребенке и вошла к ней в комнату. Она крепко

спала, так крепко, что даже мой приход не разбудил ее. Но в комнате было

страшно душ-но, и я отворила окно. Там повсюду лежало так много этих ужасно

пахнувших цветов, даже вокруг шеи у нее был обмотан целый пучок; и я решила,

что этот тяжелый запах слишком вреден для милого ребенка при его сла-бости,

так что я убрала цветы и немного открыла окно, чтобы освежить комнату. Вы

будете очень довольны ею, я убеждена.

Она ушла в будуар, где обыкновенно завтракала. Я следил за лицом

профессора и увидел, что оно стало пепельно-- серого цвета. Он старался

владеть собой в при-сутствии бедной леди, так как знал о ее болезни, -- он

даже улыбался, -- но как только она ушла, он резко втолкнул меня в столовую

и запер за нами дверь.

Тут я впервые увидел Ван Хелзинка в отчаянии. В не-мом ужасе он поднял

руки над головой и закричал:

-- Господи, Господи, Господи! Что мы сделали такого, чем провинился

этот бедный ребенок, что у нас так много горя? Неужели проклятие, посланное

самим дьяво-лом, тяготеет над нами, раз происходят такие вещи, да еще таким

образом? Эта бедная мать совершенно бессоз-нательно, думая все повернуть к

лучшему, совершает поступки, которые губят душу и тело ее дочери! О,

сколь-ко у нас горя! До чего все дьявольские силы против нас!

-- Идем, -- заговорил он после минутной паузы, -- идем, посмотрим, и

будем действовать, один ли дьявол или их много -- безразлично; мы все равно

его победим.

Он бросился в переднюю за чемоданом, и мы вместе поднялись в комнату

Люси.

Я отодвинул шторы, пока Ван Хелзинк подходил к кровати. На этот раз он

не был поражен, когда взглянул на это несчастное лицо, покрытое той же самой

ужасной восковой бледностью.

-- Так я и знал, -- пробормотал он. Затем, не говоря ни слова, он

закрыл дверь и начал выкладывать инстру-менты для новой операции переливания

крови. Я уже давно сознавал необходимость этого и начал снимать свой сюртук,

но он остановил меня жестом руки.

-- Нет, -- сказал он. -- Сегодня вы будете делать опе-рацию. Я буду

объектом. Вы потеряли слишком много крови.

Снова операция, снова применение усыпляющих средств; снова возвращение

красок пепельно-- серым ще-кам и регулярное дыхание здорового сна. На этот

раз я сторожил, пока Ван Хелзинк подкреплялся и отдыхал.

Он воспользовался первым представившимся случаем и сказал миссис

Вестенр, чтобы она ничего не выносила из комнаты Люси, не посоветовавшись

предварительно с ним, что цветы имеют ценность как лекарство, и что вдыхание

их аромата входило в план лечения. Затем он сам взялся следить за ходом

дела, сказав, что эту и сле-дующую ночи он проведет у постели больной и что

сооб-щит мне, когда прийти.

После двухчасового сна Люси проснулась свежая и веселая, нисколько не

чувствуя себя хуже после ужасно-го испытания.

Что все это значит? Я уже начинаю бояться, не отра-жается ли на моем

мозгу долгое пребывание среди ума-лишенных.

 

 

ДНЕВНИК ЛЮСИ ВЕСТЕНР

 

 

17 сентября.

 

Четыре спокойных дня и ночи. Я становлюсь такой сильно, что едва себя

узнаю. Мне кажется, что я просы-паюсь после долгого кошмара.

Я только что проснулась, увидела чудное солнце и по-чувствовала свежий

утренний воздух. Мне смутно припо-минается долгое, тоскливое время ожиданий

чего-- то страшного; мрак, в котором не было никакой надежды на спасение, а

затем -- бесконечное забвение и возвра-щение к жизни, как у водолаза,

вылезающего из глубины вод на свет Божий. С тех пор, как доктор Ван Хелзинк

со мной, все эти ужасные сны, кажется, прошли; звуки, которые обыкновенно

сводили меня с ума, -- хлопанье крыльев за окнами, отдаленные голоса,

которые казались мне такими близкими, резкий звук, который исходил не знаю

откуда и требовал от меня, сама не знаю, чего -- все это теперь

прекратилось. Теперь я нисколько не боюсь засыпать. Я даже не стараюсь не

спать. Теперь я стала любить чеснок, и мне присылают каждый день из Гар-лема

целые корзины его. Сегодня д-- р Ван Хелзинк уез-жает, так как ему нужно на

несколько дней в Амстердам. Но ведь за мной не надо присматривать; я

достаточно хорошо себя чувствую, чтобы остаться одной. Благодарю Бога за мою

мать, за дорогого Артура и за всех наших друзей, которые так добры. Я даже

не почувствую пере-мены, так как вчера ночью д-- р Ван Хелзинк долгое вре-мя

спал в своем кресле. Я дважды заставала его спящим, когда просыпалась; но я

не боялась заснуть снова, не-смотря на то, что сучья или летучие мыши

довольно сильно бились об оконную раму.

 

 

СБЕЖАВШИЙ ВОЛК

 

"PallMallGazette" от 18 сентября

 

Опасное приключение нашего интер-вьюера. Интервью со сторожем

Зоологи-ческого сада.

После долгих расспросов и постоянного упоминания в качестве пароля

"PallMallGazette" мне, наконец, уда-лось найти надсмотрщика того отделения

Зоологического сада, где содержатся волки. Томас Билдер живет в одном из

домиков, находящихся в ограде за жилищем слонов, и как раз садился пить чай,

когда я к нему постучался. Томас и его жена, очень гостеприимные пожилые

люди, и если то гостеприимство, с которым они меня приняли, -- обычное для

них явление, то жизнь их, должно быть, довольно комфортабельно устроена.

Сторож отказался заниматься какими бы то ни было делами, пока не по-ужинает,

против чего я не протестовал. Затем, когда стол был прибран и он закурил

свою трубку, он сказал:

-- Теперь, сэр, вы можете спрашивать меня о чем угодно. Вы мне

простите, что я отказался разговаривать с вами о делах перед едой. Я даю

волкам, шакалам и гие-нам во всех отделениях их чай раньше, чем начинаю

предлагать им вопросы.

-- Что вы хотите этим сказать -- "предлагать им вопросы"? -- спросил я,

желая втянуть его в разговор.

-- Ударяя их палкой по голове -- это один способ; почесывая у них за

ушами -- это другой. Мне в общем-- то нравится первый -- бить палкой по

голове, пока не раздам им обеда, я предпочитаю ждать, пока они выпьют свой

херес и кофе, так сказать, чтобы почесать у них за ушами. Вы не заметили, --

прибавил он, философствуя, -- что в каждом из нас сидит порядочно от той же

самой натуры, что и в них -- в этих зверях. Вот вы пришли сюда и предлагаете

мне вопросы относительно моих обязан-ностей, а я, старый ворчун, желал бы за

ваши паршивые полфунта видеть вас вышвырнутым отсюда раньше, чем вы успеете

начать свой разговор со мной. Даже после того, как вы иронически спросили

меня, не хочу ли я, чтобы вы обратились к надзирателю за разрешением

за-давать мне вопросы. Не в обиду будет сказано -- говорил ли я вам, чтобы

вы убирались к черту?

-- Да, сказали.

-- А когда вы ответили мне, что привлечете меня к ответственности за

сквернословие, то как обухом уда-рили меня по голове; но полфунта все

уладило. Я не со-бирался сражаться, я просто ждал ужина и своим ворча-нием

выражал то же самое, что волки, львы и тигры вы-ражают своим рыком.

Ну а теперь, да хранит Бог вашу душу, после того как старая баба

впихнула в меня кусок своего кекса и про-полоскала меня из своего старого

чайника, а я зажег свою трубку, вы можете почесать у меня за ушами, так как

вы большего не стоите и не выдавите из меня ни одного звука. Проваливайте вы

с вашими вопросами! Я знаю, зачем вы пришли -- из-- за сбежавшего волка?

-- Совершенно верно! Я хочу узнать ваше мнение. Скажите только, как это

случилось; а когда я узнаю фак-ты, то уж заставлю вас высказаться, почему

это произошло и чем, вы думаете, это кончится.

-- Хорошо, наставник! Вот почти вся история. Волк этот, которого зовут

Берсикр, один из трех серых волков, привезенных из Норвегии, которого мы

купили года четы-ре назад. Это был славный, послушный волк, не причи-нявший

никому никаких забот. Я очень удивляюсь, что убежать вздумалось именно ему,

а не другим зверям. И вот теперь оказывается, что волкам можно верить еще

меньше, чем женщинам.

Это было вчера, сэр; вчера, приблизительно часа че-рез два после

кормления, я услышал какой-- то шум. Я устраивал подстилку в домике обезьян

для молодой пумы, которая больна. Но как только я услышал тявканье и вой, я

сейчас же выбежал и увидел Берсикра, бешено кидавшегося на решетку, точно

рвавшегося на свободу. В этот день в саду было немного народу, и около

клетки стоял только один господин высокого роста, с крючкова-тым носом и

острой бородкой с маленькой проседью. Взгляд его красивых глаз был суров и

холоден; он мне как-- то не понравился, так как мне показалось, что это он

раздражает зверей. Руки его были обтянуты белыми лай-ковыми перчатками;

указывая на зверей, он сказал: "Сто-рож, эти волки, кажется, чем-- то

взволнованы".

-- Возможно, что так, -- ответил я неохотно, так как мне не понравился

тон, которым он со мной говорил. Он не рассердился, хотя я на это

рассчитывал, а улыбнулся доброй, заискивающей улыбкой, открыв при этом рот,

полный белых острых зубов.

-- О, нет, меня-- то они любят, -- сказал он.

-- О, да, любят, -- возразил я, передразнивая его. -- Они всегда любят

во время чаепития поточить свои зубы о косточки, которых у вас целый ящик.

И странно было то, что как только звери заметили, что мы разговариваем,

то прилегли, и когда я подошел к Берсикру, то он позволил мне как всегда

погладить себе голову. Этот госпо<